По велению Чингисхана. Том 2. Книга третья

… Меж тем Кучулук отметил, что большинство тойонов – ровесники самого гур хана. Тех, что помоложе, было меньше пальцев одной руки. А молодых, тем более ровесников его, Кучулука, вообще не было.

– Ну ладно… – спустя некоторое время заговорил гур хан, оборвав этот вялый, пустопорожний спор и возвращая обсуждение в прежнее русло. – Еще раз спрашиваю вас: есть ли у нас привычка в мыслях чрезмерно уничижать врага и за счет этого преувеличивать свои силы?

– Хм…

– Да как сказать…

– Вроде бы и есть…

– Истинно есть, гур хан! Немало здесь таких, кто все время своими победами хвастается, а про неудачи и поражения не помнит.

Опять было началась словесная перепалка. Но на сей раз гур хан резко прервал ее, пока она не разгорелась:

– Спорить об этом нет смысла, только лжец да слепец или полный дурак может отрицать очевидное!..

Только что галдевшие тойоны вмиг смолкли: слышно стало даже, как мухи жужжат… Тихий голос гур хана обрел твердость:

– Этот открытый и честный разговор надобно мне было завести лет десять назад, ну, хотя бы пять. Это моя вина… Я сам виновен в этом… В том, что, кичась своими победами над пешими и плохо обученными воинами якобы глупых врагов, мы стали считать себя непобедимыми… Я одерживал победы над Султаном Тэкисом везде и всюду: и в Степи, и в горах, брал все его крепости – и полагал, что это суть плоды моей ратной исключительности. А на деле все причины коренились в слабости его войск, в том, что у него было мало хорошей конницы. Почему я так решил? Как только Тэкис женился на Турхан-хотун – дочери кипчакского Хана, почитавшегося всеми тюркскими племенами, сразу же у него и конницы прибавилось, и все его воинство окрепло. И окончательно доказал нам это сын Тэкиса – Мухаммет. Вы сами видите: он крепнет, зреет, он становится искуснее от битвы к битве. Да, сейчас наши силы равны, но это равновесие держится на конском волоске… Так – сегодня! Но кто из вас может сказать, что станется завтра?

Гур хан свирепо глянул на тойонов, не смевших глаз поднять.

– Почему я сам должен был додуматься до этого? А где же были вы – стратеги, советники, мыслители? Самое обидное – поздно… Почему никто из вас не предупредил меня об этом лет хотя бы пять тому назад?! Нет, вам было не до того, вы погрязли во взаимном соперничестве, вы исходили желчью зависти!..

Вновь недолго в шатре-сурте нависла звенящая тишина.

– Ну что? Нечего сказать? Тяжко правду-то слушать? – После бесполезного ожидания гур хан вновь оглядел ряды своих тойонов, но все они сидели, опустив глаза, втянув головы в плечи и даже затаив дыхание.

– Что ж, если так, через три дня я снова созову вас на совет. Но вы должны будете явиться ко мне с дельными и полезными предложениями и мыслями. Почему, отчего и где мы растеряли наши силы? Что нам стало помехой? Каким путем нам должно укреплять наши войска? Обдумайте это и приходите с ответами. А теперь – расходитесь…

Тойоны, явно обрадовавшись, ринулись к выходу. Кучулук тоже собрался идти вслед за ними, но кто-то взял его за рукав и удержал.

Гур хан, ни слова не говоря, широким жестом указал на подушку рядом с собой. Не поняв этот жест, Кучулук подошел и опустился на одно колено. Гур хан нахмурился:

– Ты что, дружок?! Ты ведешь себя не так, как подобает человеку, носящему титул Хана!

Кучулук все еще не понимал, чего от него хочет усмехающийся гур хан.

– Ты ведь не слуга и не тойон даже, чтоб на колени предо мной становиться. Хоть твое нынешнее положение и не назовешь завидным, все же ты – Хан! не забывай об этом, иначе забудут это и все другие, и кто же тогда будет относиться к тебе как к владыке?

Наконец, опомнившись, Кучулук вскочил:

– Я… Ни на миг единый не забываю, кто я есть. Но этим я как молодой человек хотел подчеркнуть свое преклонение перед старшим, всеми почитаемым человеком, который вдобавок знал и отца, и деда моих…

– Ладно, сынок, садись… – Гур хан еще раз указал ему на подушку, приглашая сесть. – Не надо тратить слова на пустяки. Сначала сядь-ка напротив меня, как равный перед равным, и мы поговорим с тобой именно на равных… Как два Хана! Один – дряхлеющий, другой – еще в силу не вошедший…

Кучулук не знал, что делать и как ему себя вести. Озадаченно, как мальчишка, с опозданием осознавший свой промах, он почесал затылок и уселся перед гур ханом. Но, верный своему обыкновению не уступать и не идти на попятный, он сказал в свое оправдание:

– Вся беда в том, что меня еще никто не сажал на ханское место, как положено по закону и обычаям, никто не почитал меня как Хана.

– Мне это ведомо. Но разве есть кто-то, оспаривающий престол?

– Нет. Я единственный сын Тайан-Хана.

– Ну и все. Разве мало того, что Ханом найманов признал тебя я, гур хан Кара-Китайского Ила?

– Немало. Для меня это немыслимо много означает. Ведь меня не признали даже те, кто погибал со мною рядом – вожди племен-изгнанников. А Тохтоо-Бэки вот до чего договорился: «Даже я, властелин великих меркитов, не величаю себя Ханом. Так разве я могу признать твою ханскую власть над собою?!»

– Бедный мой мальчик… Сколько же тебе пришлось перенести испытаний в столь юном возрасте… Не давай отравить себе плоть и душу ядовитым словам тех, кто сгинул без возврата, кто проклят судьбой и лишен будущего: отбрось, оттолкни от себя, стряхни с себя эти слова. Договорились?

– Конечно! – Растроганный Кучулук опустил голову, чтобы гур хан не увидал его повлажневших глаз.

– Я не случайно остался с тобой один на один: ничей посторонний глаз не смог увидеть твою оплошность и промашку. Так что ты здесь на колено не становился, а я этого не видел. Я сказал!

– Да будет так! Вы сказали! Я услышал!

– Вот и ладно. И чтоб отныне ты никогда и ни перед кем не преклонял колени! Так?

– Так! Никогда и ни перед кем не преклоню колен!

Гур хан удовлетворенно хмыкнул и потер ладони. Потом он щелкнул пальцами: тут же из-за струившейся волнами ширмы резво выбежали десяток слуг – они внесли низкий, лишь с пядь высотой, китайский столик, чья столешница отливала таким зеркальным глянцем, что в нее можно было смотреться. Вмиг они уставили стол роскошными яствами, налили вина в золотые сосуды.

– Теперь давай-ка мы с тобой, два Хана, выпьем этот благословенный нектар богов за нашу встречу! – Гур хан поднял сосуд с вином.

– Давайте…

И Кучулук, отведав вина, продолжил:

– Я и впрямь прибыл сюда, грудью растолкав препятствия, познав нужду и оскорбления. Многие найманы, убежавшие от Чингисхана после Иртышского разгрома и резни, рассыпались малыми горстками, попрятались по горам и лесам. Их невозможно собрать воедино. Как поверят мне выжившие, чудом спасшиеся в той ужасной резне… И будут правы! Кто станет еще раз жертвовать своей жизнью, доверившись Хану-бродяге, у которого лишь один слуга сбоку да другой за спиной? – Кучулук смолк, не зная, как выразить просьбу, с которой он прибыл в ставку гур хана.

– Верно мыслишь, – заметил гур хан и добавил, словно бы знал заранее, что ему скажет собеседник: – Значит, ты прибыл, чтобы просить у меня поддержки, попросту говоря – воинов?

– Если б… если бы вы одолжили мне один… а еще лучше два сюна на месяц… или на два…

– Не трать слов попусту!

– Я… Я же не надолго прошу, лишь на время… Как только соберу свое племя, верну всех до единого нукера!

– Не мели пустое! – Гур хан повторил жестче. – Неужели ты всерьез надеешься всего за месяц-другой собрать весь свой народ воедино, в качестве залога его безопасности используя лишь два сюна? Да каким же отчаявшимся безумцем надо быть, чтобы за столь краткий срок решиться вновь стать подданным Хана, у которого всего каких-то несколько сотен воинов?

– А что же мне остается? У меня ведь сейчас и того нет… – Воспрявший было духом Кучулук словно ухнул в ледяную воду обманутых надежд.

– Сделаем так… Тебе я одолжу два мегена, два корпуса конницы с полным вооруженным сроком на год. Еще дам пять верблюдов, навьюченных золотом, серебром и всякими товарами для торгов и прочей необходимости.

– Как?! – Кучулук даже вскочил, не веря своим ушам. – Мне – столько?!

– Сядь. – Гур хан вновь усадил парня и продолжил разговор. – Договор такой… Через год в это же время ты возвращаешь обратно всех нукеров и лошадей, всех до единого. Что же до прочего – через два года, если добудешь себе большие богатства… Идет?

– Конечно! Через два года вдесятеро больше верну!

– Не надо… Десятикратное оставишь себе. Я пока еще небеден… – Гур хан прервал молодого собеседника и, помолчав, добавил: – Все богатства этого мира даются нам лишь на время, а потом они переходят к более сильным и удачливым. А вот добро душевное меж людьми – оно цены не имеет. Верю, что ты, молодой Хан, в дни своего грядущего торжества отплатишь добром за добро, не скупясь, дряхлому Хану, что некогда помог тебе…

– Я готов поклясться!

– Не надо никаких клятв. Истинная, ненарочитая благодарность сильнее любой клятвы, – грустно молвил гур хан. – Оправдаешь мои надежды – хорошо, а если нет – что поделаешь? Не все мечты в срединном мире сбываются, не все, что загадано, становится явью…

Глава восьмая

Судьба неугомонного народа

Первое – Путь, второе – Небо, третье – Земля, четвертое – Полководец, пятое – Закон.

Путь – это когда достигают того, что мысли народа одинаковы с мыслями правителя, когда народ готов вместе с ним гореть, готов вместе с ним жить, когда он не знает ни страха, ни сомнений.

Небо – это свет и мрак, холод и жар; это – порядок времени.

Земля – это далекое и близкое, неровное и ровное, широкое и узкое, смерть и жизнь.

Полководец – это ум, беспристрастность, гуманность, мужество, строгость.

Закон – это воинский строй, командование и снабжение.

Н.И. Конрад, «Избранные труды» (XX в.)

Вот уже дней десять прошло с тех пор, как отец двух великих тойонов Ила, Джэлмэ и Сюбетея, старик Джаргытай прибыл сюда по весьма срочному повелению Хана: разузнать все возможное про эти самые орудия ханьцев, дышащие огнем и вызывающие смертоносные взрывы, но ничего путного так и не выяснил. Да и что узнаешь, глядя издалека? Вот если бы занять Стену да пощупать все эти орудия собственными руками, тогда, может, и поймешь что-нибудь, – да и то с помощью пленных знатоков, воинов при этих самых орудиях… А пока приходится признать, что это чудо создано теми, чей разум ушел куда-то вперед и овладел тем, что нам сегодня пока недоступно. И в этом – правда, и с этим надо считаться, с нее-то и начнем постигать.

«Человек может и должен постигать то, что создано человеком же», – говорит Хан и требует овладевать этими знаниями и умениями, применять их в деле.

Но особенно трудна эта задача для того, кто понимает всю сложность ее. Сложная техника капризна, и стоит чуть-чуть ошибиться, как она перестает подчиняться, работать…

Старик Джаргытай призадумался.

Болит поясница, ноют суставы, жизнь ведь не маслом была смазана, все-то сознательные свои годы с железом он тягался, железо приручал, и разве это может привести к другому результату? К тому же нет ни времени, ни возможности остановиться, заняться своими болячками, подлечиться, утихомирить боль примочками да растираниями, как делает это любой старик-простолюдин. Круглый год заботы одолевают, задания одно другого сложней… Особенно после нелегкой победы над тангутами, когда все дни и бессонные, беспокойные ночи проходят в поисках путей и способов захвата укреплений-крепостей врага. И так продолжается уже давно.

А как без многочисленных человеческих потерь разгромить войско, укрывшееся за крепкими каменными стенами?

Разве что в результате долгой осады, дождавшись, пока у них не кончатся все запасы еды и воды, но это изнурительно и для самих осаждающих. Столько времени, подчас полгода-год сидеть без движения под стенами, как пригвожденный – нет, для всадников-степняков это тяжко…

А чужая страна неприветлива. Небо постоянно затянуто тучами, время от времени поливает дождем. Жара эта невыносимая. К тому же такой густой аромат от растительности, что голова идет кругом. Душно и тошно – невмоготу… Хотя воспринимаем все так, скорее всего, из-за непривычки. Те, на Стене, тоже вряд ли стали бы восхищаться нашими пустыми просторами, насквозь продуваемыми ветрами. Что ни говори, а родное всегда лучше…

И когда только настанет спокойная пора, чтобы можно было жить у себя на родине, на своей земле свободно, ничего не опасаясь, довольствуясь тем, что есть? Дожить бы до таких времен, хоть немного, пусть несколько лет, а пожить такой жизнью…

Но пока над тобой нависают вооруженные до зубов великие страны, спокойной жизни не будет. Так что избрание наступательного пути пусть и нелегко далось, и многими жертвами оплачивается, но зато потом, если все получится, мы сможем решить вопрос своего долгого спокойного будущего. Это всем вроде бы и не трудно понять, но все равно тяжело принять. Много и таких, кто не хочет понимать цену этих жертв, глухим ропотом выражает свое недовольство.

Перед войском Сюбетея высится главное укрепление Великой стены, сооружение из нагроможденных друг на друга шести-семи крепостных этажей.

Настал уже третий день, как оно прибыло сюда, войско, а его предводители все не могут найти, придумать способ взобраться на такую неприступную каменную стену. Но если даже и сможешь взобраться, придется с опытными воинами, поджидающими за верхними зубцами, сражаться лишь копьями да мечами, на равных, без какой-либо военной хитрости. А пока доберешься до верха, потеряешь и равенство, без того мнимое…

Нет, если дорожишь каждым нукером, как пальцем своей руки, то приходится искать иной путь, иную тактику овладения Стеной, чтобы победа из-за потерь не обернулась фактическим поражением, саморазгромом.

Но как? Как можно придумать невозможное? Хотя, что говорится, нет ничего невозможного, есть только сложное и трудное… Поворачивая задачу разными сторонами, можно во всякой найти уязвимую, поддающуюся решению, и ты должен это сделать.

Но кто сейчас знает, где она, эта сторона? Кто знает… А пока небольшими отрядами проезжались под самыми стенами с целью изучить все изъяны укрепления, расстановку сил противника, провести разведку, узнать, какова реакция защитников.

Стало понятно, кто китайцы днем и ночью зорко наблюдают за всей Стеной. Стоит приблизиться к ней даже нескольким всадникам, как сразу же поднимают тревогу, тут же все Стена покрывается солдатами. А если подойдешь вплотную, то забрасывают сверху камнями, бросают взрывающиеся железки. Если же степняков становится больше, обстреливают гудящим пламенем. Нукеров это очень страшит. Ловко уворачиваться, вовремя отскакивать они научены, потому особого урона и повреждений не получают, но человека всегда более всего пугает неизвестное, непонятное. По сравнению с этим биться мечами, колоться копьями – дело простое, немудреное.

Старик Джаргытай особенно пристально следит за этими взрывающимися метательными предметами и оружием, дышащим огнем. Для этого специально подсылают людей к Стене, чтобы защитники начали забрасывать их взрывающимися железками, собирают осколки. Старик внимательно изучает их, пытается понять устройство, чем они начинены и почему железо взрывается, обнюхивает, даже на язык пробует.

– Ну, что-нибудь выяснили?

– Понятно одно: они приручили огонь. Очевидно, что каким-то образом они сжимают, загоняют в железо огонь, и когда он взрывается по их повелению, то рвет железо, чтобы вырваться наружу.

* * *

Вместе с рокотом вечерних барабанов началась ночная пора. В воинском стане затихли голоса, прекратилось движение. Все нукеры, кроме караульных, устроились спать.

Небо опять затянуло тучами, закапал дождь. Где-то далеко глухо громыхнул гром.

Сегодня Сюбетей опять собирал тойонов-мегенеев и сюняев, попытался настроить их на дельные размышления о наилучшем способе штурма Стены, но разошлись, так ничего путного и не придумав.

Настроение подавленное. Стоит закрыть глаза, как перед внутренним взором возникает Великая стена, извивающейся змеей проложенная по самым вершинам каменных гор, постепенно поднимающихся вверх, к самому небу. Поднебесная империя… Неужели они, которым во всей Степи не мог противостоять никто, застрянут вот здесь навек, лбом в этот тесаный камень упершись? Вот где досада… И мысли будто притупляются, и как ни крути, как ни обдумывай, но нет никакой возможности ни одолеть, ни объехать такую сплошную каменную громаду… Так что нужно придумывать что-то другое. Мечи и копья, грубая сила здесь беспомощны, и должен быть какой-то другой способ… Другой… Только с помощью хитрости, изощренной тактики можно найти слабое место в этой сплошной неприступности, пробить брешь…

Послышался цокот копыт лошадей по дороге из ровно уложенных камней, всадники остановились рядом с караульными, послышались глухие голоса.

«Гонцы? Кто может вызвать такой поздней ночью – Хан? Уж точно по пустякам не стали бы беспокоить», – подумал Сюбетей и с сожалением глянул на постель, на только что снятую одежду, уже отдающую холодной сыростью.

Молодой караульный вместе с нукером, прибывшим с поручением, подошли к задней стене сурта.

– Тойон Сюбетей… Тойон Сюбетей!..

– Ну?

– Тебя вызывает Мухулай-Гоа.

* * *

В сурте главы войска в нескольких местах по стенам горят факелы, зашедшему из ночной тьмы свет кажется таким ярким, что поневоле зажмуришься. Сюда съехались всего около десятка человек, все высоких чинов. Хан тоже присутствует, но, как всегда, сидит в сторонке, молчит.

– Вызвал вас так срочно, чтобы сообщить недобрую весть, – начал Мухулай, оглядывая собравшихся. – В тылу нашем дальнем северном восстали туматы…

– Опять?!

– Да, опять… Сами знаете, прошлое их восстание удалось остановить с большим трудом, путем сложных переговоров. И опять такой нужный нам мир нарушен. Убили Хордоя. Хорчу пропал, и неизвестно, жив он или мертв. Сомнительно, что ему удалось выжить.

– А известно, из-за чего они восстали? Чего добиваются, какие требования?

– Ну какие могут быть требования?! Мы ведь не притесняли их ничем, не требовали с них никакой дани, так и оставили их по-прежнему жить на своих исконных землях. И в походы свои брали, добычей делились…

– Но что тогда случилось?

– Объявили, что хотят быть самостоятельными и отныне не будут нам подчиняться, выходят из состава Ила.

– А хоро к этому не причастны?

– Нет. Они-то нам и сообщили, – сказал Мухулай. – На границе их земель есть одно спорное озеро, там как раз случилась стычка двух их сюнов. Туматы вернулись восвояси с чувствительной потерей. А Хоро с места не сдвинулись.

– Хоро надежные люди, они от данного слова не отступятся!

– Ну вот видите! Если б мы с самого начала не отделили туматов от хоро, неизвестно, что могло бы сейчас произойти.

– Да-да! Когда бы к прошлому восстанию примкнули хоро, – подтвердил кто-то, – сложно было б вернуть эти земли с их непроходимыми лесами и крутыми горами.

– Но что нам делать теперь? Как все-таки поступим?

Боорчу, глянув на Хана, молчаливо сидящего в сторонке, сказал:

– Срочно нужно отправить хоро подмогу. Нужно союзников и поддержать, и силу свою показать, пока и их сомнения не одолели, пока не заразились дурным примером.

– Насколько далеко это отсюда?

– Очень далеко… Более сотни кес.

– О, далековато…

– Сложновато в такую глухомань войску добраться…

– Не только сложно, но и вряд ли возможно сейчас. Жара уже началась. По пути лежит уже горячая пустыня, сухие степи. – Сюбетей, молчавший до сих пор, тихо произнес главную, еще никем не высказанную мысль. – Едва ли возможно.

– Да и нельзя нам сейчас отвлекать от столь важной задачи даже самые малые силы, – поддержал его Хубулай. – Если нет опасности, что восстание сильно разгорится и распространится, пусть повольничают до поры до времени.

– Кто знает… Плохое всегда распространяется быстро, может и разгореться, подобно палу. Так что нельзя надеяться на то, что «само обойдется».

– Самое опасное – они долго жили с хоро, могут иметь среди них своих людей, смутьянов.

– Больше всего тревожит одна вещь… – сказал Джэлмэ.

– Что? – Все повернулись к Джэлмэ.

– Туматы могут обратиться за помощью к чжурчженам. А Алтан-Хан только этого и ждет.

– Да-да! Разве Алтан-Хан упустит такой случай?! Для него хоть сколько-нибудь реальные наши внутренние распри – большой подарок, они ведь пытались даже из пустого раздуть что-нибудь вроде ссор, сами их организовывали, науськивали нас друг на друга.

– Это известно. Но как нам поступить теперь? – Мухулай вернул всех к основному вопросу. – Направлять на подавление восстания войско или ждать неизвестно чего? Само собой оно не утихнет…

– Нельзя нам терять северные земли, – сказал Боорчу. – Если не поможем, они объединятся с чжурчженами против хоро. В таком случае покачнутся все тамошние роды.

– Но и нельзя, начав такое великое дело, отвлекать хоть малую часть от наших и без того небольших сил… да ведь и возможности нет. Так что отправлять войско отсюда не стоит. Вместо этого окажем хоро – единственному для нас надежному роду в тех окрестностях – другую помощь.

– Чем же?

– Да хотя бы запасами продовольствия и оружием, что имеется в главной ставке.

– А ведь на востоке два мегена стоят, одному из них можно приказать отправиться на помощь к хоро…

– Опять же нельзя! У них очень важная задача – охранять нас с востока, тылы у нас и так слабы, – сказал Мухулай. – Видимо, самое правильное решение пока – это помочь Хоро самим собрать войско. Лучше помочь оружием, лошадьми.

– Ну хорошо. С этим определились, – сказал Джэлмэ и опять внимательно оглядел тойонов. – Как вы все услышали, туматы в третий раз нарушают свое слово жить в мире, хотя сами добровольно присоединились к Илу. Что с ними делать дальше? Пора и об этом подумать и сделать выводы.

– Согласен, – сказал Хубулай. – Сможем ли мы, вообще-то, дальше жить вместе с туматами или нет? Вот вопрос.

– Хм… скажешь тоже… – Мухулай удивленно посмотрел на друга. – Пусть испортились сейчас отношения, обострились, но со временем-то все утрясется, уляжется на свое место. Ну, куда они от нас денутся?

– Да… Когда многие обогатятся в общих с нами походах, то скоро поймут, что выгоднее жить единым Илом.

– Не знаю, не знаю… – буркнул недовольно, рыкнул Боорчу, даже голову угрожающе набычил. – Чем человечнее стараешься с ними обойтись, чем больше добра им делаешь, тем больше они наглеют, ненасытнее делаются, разве не так?

– Что же тогда делать?

– Сейчас вот опять начнем их уговаривать, меч им покажем, они до поры до времени утихомирятся будто, но как только представится удобный случай, они снова задурят, взбунтуются… Не слишком ли опасно это в случае нашей слабости или долгой отлучки от ставки?

– Вот-вот… словно с чирьем на спине ходишь.

– Странные люди эти туматы… Мы сотни родов и племен собрали воедино, и все поняли выгоду мирной между собою жизни, общей силы, живут себе тихо, спокойно, и только эти никак не могут успокоиться…

– Говорите что хотите, но терпению моему пришел конец! – Боорчу не говорил уже – рычал, все так же нагнув голову. – Из-за неуживчивости одного-единственного небольшого рода может поколебаться жизнь всего Ила!.. Хоть и молчат пока в других родах, но и там тоже есть люди, готовые поддержать и поддерживающие туматов. Это может иметь самые худые последствия, да к тому ж и заразно, как дурная болезнь. Не забывайте, что вся северная сторона может восстать, стоить нам ослабеть, поражение временное потерпеть…

– Что ты в таком случае советуешь сделать с туматами? – Джэлмэ несколько иронично глянул своими раскосыми глазами на товарища.

– Мы с ними достаточно нянчились. Любой на их месте давно бы понял все. А эти все чаще к раздору склоняются. Предложение мое простое: примерно наказать. Кого истребить, кого разогнать. Расселить по другим родам.

– Как? Целое племя?

– А не слишком ли жестоко? Мы ведь не меркиты…

– Легко сказать: истребить целое племя… Расселить заразу? Ведь они и так распространились среди других, обзавелись обширной родней. Этим мы только разожжем костер долгой, на поколения, вражды. – Всегда такой жесткий, резкий на выражения, старик Джаргытай на этот раз думал по-иному. – Не надо, воины, не надо решать так опрометчиво, как когда-то решили с татарами. Вы теперь не просто воины, вы ныне должны смотреть дальше очередного сражения… Сперва нужно обдумать положение со всех сторон, все взвесить, выверить. Не может быть, чтоб не нашлось благоразумного выхода.

– Ну, наконец-то нашелся хоть один думающий человек, умные слова произнес, – медленно поднялся толстый Соргон-Сура, поддержал Джаргытая. – Правильно старик говорит. Не одного человека лишаем жизни – решаем судьбу целого племени. Нельзя просто так взять и прекратить жизнь целого рода, за это ведь потом придется и ответ держать, страшную кару, может, придется понести, если превратим это в гнездо вражды. Если послушать Боорчу, надо убивать каждого, кто хоть шаг шагнет в сторону… Этак скоро совсем без союзников останемся.