Альбигойский Крест. На Тулузу!

Бушар прикрыл ладонью нос, но запах был настолько сильным, что он плюнул на землю, повернул голову к своим воинам и крикнул:

– Смотрите! Смотрите и запоминайте! Они полегли, как герои! А их обобрали эти поганые мародеры! Стыд и позор!..

Отряд спешился, воины замотали лица тряпками, смоченными в винном уксусе, который немного заглушал мерзкий запах разложения, тянувшийся от тел павших крестоносцев и застеливший этот участок дороги, и поляну ровным и плотным покрывалом.

Бушар молча пошел вперед по дороге, тянувшейся к небольшой поляне. У самого начала поляны он наткнулся на тела молодых итальянских рыцарей, их оруженосцев и слуг, своей смертью задержавших катаров и позволивших остальным крестоносцам перестроить повозки и выиграли несколько минут жизни для оставшихся товарищей, погибших на поляне.

Рыцарь подошел к кругу повозок и упал на колени. Он не мог больше сдерживать свои эмоции, горьким комком поступавшие к его горлу и душившие его. Бушар тихо и протяжно завыл. Так воет медведь, склонившись над телами своих мертвых медвежат, убитых каким-то глупым и безжалостным разбойником. Итальянцы погибли красиво. Их тела, раздетые и разграбленные, лежали внутри круга повозок, сохраняя подобие концентрических кругов, наглядно показывая рыцарю весь сценарий боя. Строй за строем, падая, крестоносцы сражались, как львы. Их лица застыли в уверенных и храбрых гримасах, оскал мертвецов обнажал зубы в последнем рыке смелости, остекленевшие глаза, казалось, уверенно смотрели в небо, словно провожали свои отлетевшие души в рай.

– Всем копать могилы! Хоронить героев будем прямо здесь, на поляне! Позже, клянусь спасением души, мы поставим большой каменный крест в ознаменование славной гибели наших братьев! Пусть каждый путник, друг или враг, видит сей символ их былого величия!..

Он вынул свою большую секиру и стал рубить землю, стараясь копать могилу. Воины присоединялись к своему командиру, и к вечеру, когда на темнеющем небе стали проблескивать первые и робкие звезды, они вырыли большую братскую могилу, в которую стали осторожно складывать тела погибших. Распухшие тела расползались, поэтому крестоносцы осторожно подсовывали под них полуразбитые павезы и волоком тащили к могиле.

Бушар молча стоял на коленях перед этой огромной братской могилой. Его огромный меч-бастард был воткнут в землю, становясь похожим на крест. Губы рыцаря тихо шептали слова молитвы, путавшейся в голове и выходившей какими-то нескладными, обрывистыми фразами, в которых, однако, чувствовалась искренность, скорбь и вера в то, что души храбрецов сейчас смотрят с небес на них, опоздавших, но поклявшихся отомстить, а сейчас хоронивших их…

– Мессир, мессир де Марли, – Голос воина доносился до головы де Марли, словно издалека, – Все тела собраны. Мы засыпаем могилу?..

– Что? – Бушар поднял голову и посмотрел на воина, говорившего с ним. – А-а. Да-да, конечно…

Он встал, выдернул меч из земли, аккуратно собрал ее в кожаный мешочек, повесил его на шею и пошел к своему коню…

Отряд собрался. Воины сели на коней. Бушар, нервно поддавая шпорами своего гнедого декстриера, который нетерпеливо перебирал копытами, вырывая комья травы, громко крикнул, обращаясь к воинам:

– Ребята! Враги победили наших товарищей! Это верно! Но, клянусь Богом, что они заплатили большую цену! Мы сейчас едем к ближайшей деревне, где наверняка найдем кого-нибудь из раненых врагов, оставленных там на излечение! Если они будут там – вы сожжем всю деревню дотла и отправим к их поганому богу жителей! Вперед!..

Колонна тронулась дальше по лесной дороге, двигаясь в темноте наугад. Через пару лье они увидели чернеющие в темноте силуэты деревенских домов. Серый дым, тянувшийся из высоких печных труб, длинными и узкими полосами поднимался к звездам, распушая свои хвосты возле облаков, слабо освещенных серебристым светом луны.

– Подходим тихо! Окружаем деревню и выгоняем всех жителей на центральную площадь, после чего прочесываем все дома… – приказал он воинам. – Арбалетчикам! Приготовиться к стрельбе!..

Отряд быстро окружил селение плотным кольцом. Бушар де Марли вынул боевой рог и громко протрубил, тревожа сон жителей. Всадники вломились в дома, выгоняя перепуганных жителей на площадку возле колодца. Испуганные жители падали на колени, с ужасом взирая на силуэты всадников, вооруженных копьями, мечами, секирами и факелами.

– Кто староста?.. – Грозно крикнул де Марли.

Из толпы крестьян поднялся тощий старик, одетый в длинную полотняную рубаху. Он низко поклонился и дрожащим от страха голосом произнес:

– Я, ваша милость…

Рыцарь медленно подъехал к нему. Старик дрожал всем своим тщедушным телом, но голову не поднимал. Бушар кончиком меча приподнял за подбородок лицо старосты и медленно, словно с трудом подбирал слова, спросил:

– Ты слышал о недавнем бое на лесной дороге?..

– Н-н-нет, высокородный дон… – заикаясь, соврал старик. – Ничего не слышали, ничего не ведаем…

– А вот мы сейчас проверим! – Гневно крикнул рыцарь и махнул рукой. Всадники стали проверять дома.

Вскоре они возвратились, таща около тридцати раненых мужчин. Бушар молча посмотрел на них, повернул голову к старосте и пристально взглянул тому в глаза. Староста затрясся, упал на колени, уткнулся лицом в землю и завопил, пытаясь вымолить пощаду:

– Сеньор! Сеньор! Не велите казнить! Нам привезли этих людей и приказали на время присмотреть за ними…

Бушар плюнул в него и приказал воинам:

– Всех раненых сгоняйте в самый большой дом! Всех!!..

Крестьяне, словно стадо глупых баранов, в окружении воинов послушно поплелись к большому дому, принадлежавшему старосте. Они тащили раненых катаров, не подозревая о той страшной участи, на которую они облекли себя, дав приют врагам крестоносцев. Раненых с силой вталкивали в дом, воины заколачивали окна. Жители заволновались, почуяв неладное. Раздались крики и вопли женщин, плач детей.

– Откройте! Откройте, ради Бога! – вопили несчастные. – Нам трудно дышать!..

– Ничего! Скоро ваши муки закончатся! Огонь очистит ваши души и вознесет их на Судилище Господне! – Зло ответил им Бушар. Он повернул голову и, увидев Андриано, крикнул – Бери факел! Пришло время для мести…

Андриано, дрожа всем телом, крепко сжал в руке факел, обдавший его густым смолистым дымом, и подошел к дому, который уже заканчивали обкладывать соломой и поленьями крестоносцы.

Крестьяне с ужасом смотрели на открывающуюся перед ними картину казни. Некоторые из жителей, преимущественно женщины, завопили. Среди обреченных на страшную казнь находились их мужья, братья, сыновья. Староста попытался успокоить их, предчувствуя, что крестоносцы могут и не ограничиться сожжением врагов. Но женщины, не обращая внимания на его увещевания, заголосили еще громче, жалостливее, в их многоголосье слышалась жуткая тоска и обреченность, перемешанная с покорностью воли более сильных и свирепых людей, некая животная скорбь.

Бушару надоело слушать это стенание, он подошел к старосте, схватил его за ворот полотняной рубахи и выволок из толпы жителей.

– Старик, ты мне уже надоел… – прорычал он и толкнул старосту к воинам, оцепившим дом. – Киньте его к приговоренным. Пусть горит вместе с ними…

Старик побледнел и обмяк. Он с мольбой и ужасом в глазах смотрел на воинов, схвативших его под руки и тащивших к дому, который вот-вот должен был превратиться в один грандиозный факел смерти.

Андриано стоял возле крестоносца, его руки побелели от усилия, с которым он вцепился в большой смолистый факел. Он посмотрел на мессира де Марли, ожидая приказа, тот молча кивнул ему головой. Андриано опустил факел. Огонь быстро охватил большую кучу соломы. Тонкие, словно языки хищных змей, стали вырываться из нее, охватывая угол дома. Пламя, как гигантский красный цветок, раскрывало свои жуткие лепестки, пожирая здание, охватывая его ненасытным пламенем, вздымало густые, жирные и черные клубы дыма к холодным ночным звездам, безучастно и равнодушно смотревшим на копошение людишек на грешной поверхности Земли.

– Стрелкам! Быть готовым к залпу по окнам и дверям! – Приказал Бушар воинам. – Господи, прими души этих несчастных, ибо не ведали они, что делали…

Крестоносец перекрестился, развернул своего коня и поехал прочь от объятого пламенем дома. Раздался оглушительный рев, он был полон ужаса, обреченности и, казалось, хватал за сердце каждого из воинов. Через мгновения кровля, охваченная пламенем, провалилась, давая крестьян и взметая в черноту звездного неба мириады искр. Рев, крики и плач стих, оставался только гул пламени, пожиравшего остатки здания и тела погибших, вся вина которых заключалась в сопротивлении новым властителям страны и верности катарской вере.

– Мессир, все кончено… – всадник поклонился, подъехав к де Марлю. – Какие буду приказания?..

– Простые, мой друг… – ответил хмурый Бушар. – Едем к следующему селению…

– Как прикажете, сеньор де Марли… – гулко ответил воин. Он вскинул голову, его глаза блеснули под светом луны. – Может быть, хватит?..

– Нет. Не хватит… – вздохнул Бушар. – Сожгите все дома в этом проклятом Богом селении. Пока всю округу не объедем, не хватит. Да и потом, тоже не хватит! Никогда! Слышишь? Никогда я не прощу им смерть наших друзей! Никогда!!!..

Отряд только утром закончил свое кровавое жертвоприношение, крестоносцы сожгли еще три селения, в которых обнаружили раненых катарских воинов, вместе со старостами деревень. Это жуткая кровавая жатва измотала крестоносцев, их руки тряслись, а в головах воинов продолжали слышаться крики горящих заживо врагов.

– Идем на аббатство! Пора нам и отдохнуть! – Приказал де Марли. – Вот, уже и солнце взошло…

Колонна медленно двинулась на аббатство. Если бы можно было стать птицей, взлететь в небо, тогда наверняка их путь можно было проследить по огромным дымам и кострищам селений, тянувшийся по направлению к аббатству.

Ближе к обеду крестоносцы приблизились к Фанжо. Бушар поднялся на вершину небольшого холмика, откуда открывался прекрасный вид на аббатство и окружающие его местности.

– Умиротворение и покой… – вздохнул он и перекрестился. – Господи, как же я устал от крови…

Он поддал шпорами коня, перевел его в галоп и поскакал к воротам аббатства, до которого было около трети лье. Воины поспешили за своим командиром, кони выбивали комья травы и поднимали облако пыли.

Англичане, находившиеся в Фанжо, насторожились, увидев тучу пыли, возникшую на северо-востоке. Он поспешили на маленькие стены Фанжо, но их тревога сменилась радостью, когда они опознали в приближающемся отряде крестоносцев, ведомых мессиром де Марли. Его большой стяг, на котором ярким огнем горел красный крест участника первого крестового похода, и огромные черные орлы по золотому полю, наполнили их сердца счастьем и радостью. Месяц напряженного ожидания атаки врагов, отражение небольших наскоков легкой катарской кавалерии держали их в постоянном напряжении.

Фанжо с радостным скрипом открыло свои крепкие дубовые ворота перед крестоносцами. Бушар сошел с коня и преклонил колена перед воротами, арка которых была украшена старинной мозаикой, изображавшей Божью Матерь с младенцем Иисусом на руках. Он упал в пыль, прижавшись к теплым камням, уложенным перед воротами. Крестоносцы преклонили колена, опустили головы, предавшись благочестивой молитве.

Аббат вышел из ворот и подошел к лежащему рыцарю, тихонько склонился к нему и коснулся свой старческой рукой его головы. Бушар приподнял голову и посмотрел на него. Глаза крестоносца были переполнены болью, скорбью и тоской.

– Мы приехали к вам, святой отец, – еле слышно прошептал он, – впустите ли вы в стены Божьего дома грешников, чьи руки и души тонут в крови?

– Покаяние, которое привело ваши измученные сердца и израненные души, служит пропуском в Храм Господень. Ведь, сын мой, только через покаяние душа грешника сможет обрести покой, прощение и ступить в Райские кущи. Встань и войди в Божий приют, мятущаяся душа…

Он встал, аббат взял его под руку и провел через ворота. Сердце рыцаря охватила волна умиротворения, успокоения, наполняя каждый уголок его души каким-то удивительным покоем, постигнуть который может только душа истинного верующего человека, преступающего порог храма Господня. Крестоносцы вставали с колен и, совершив земной поклон и, крестясь, проходили ворота аббатства, где их с радостью встречали англичане, оставленные Ги де Леви для охраны и ухода за ранеными воинами.

– Как здоровье наших братьев? – Спросил Бушар у аббата. – Надеюсь, они не доставляют вашим монахам слишком много хлопот?..

– О чем вы изволите говорить, мессир де Марли… – поклонился аббат, уводя Бушара в сторону часовни. – Наша первейшая задача и состоит в том, чтобы оказывать помощь страждущим, лечить раненых Христовых воинов, исцелять души и обращать к светочу веры заблудших в потемках язычества, ереси и безбожия…

– Благодарю вас, святой отец. – Ответил рыцарь, отвешивая земной поклон перед входом в часовню. – Тем не менее, прошу вас к Дню Всех Святых подготовить подробный счет, который и препроводите мессиру сенешалю де Леви. Мы не вправе нагружать земными хлопотами слуг Господних, у которых и так полно забот более возвышенного рода.

Аббат улыбнулся, морщинки покрыли уголки век, наполняя теплотой, худощавое лицо старика, украшенное следами, переживай, прожитых лет, испытаний и лишений. «Немного добрых морщин не помешает ему… – подумал рыцарь, вглядываясь в аскетическое лицо аббата. – Слишком много горестей он повидал в этом мире…»

– Сын мой, я счастлив, что могу снова видеть вас во здравии, – священник предложил присесть на скамью. – Для того мы и нужны, чтобы беседой облегчать страдания, находить ответы и путь к Господу. То, что вы, как я уже понял, совершили, было актом мщения за убиенных воинов, полегших в нескольких лье от нас?..

– Да, отче, только мщение… – грустно вздохнул рыцарь и уронил свою голову на ладони священника. – Верно ли я поступил, предавшись чувству, охватившему меня при виде тел своих товарищей?..

Аббат поднял глаза к небу, вздохнул и, гладя его ладонью по волосам, ответил:

– На все воля Божья, сын мой. Конечно, грех смертоубийства никогда не смыть с души человеческой. Но, для этого и существует наша вера, дающая помощь…

– Отче! Я казнил только врагов церкви… – Бушар поднял голову и посмотрел в глаза священнику. – Они были виновны…

– Конечно, сын мой, они были виновны… – покачал головой аббат. – А ты, часом, не забыл одну из заповедей Господних? Не суди, да не судим будешь… Или, какой мерой меришь, такой и…

– Я помню, отче… – заплакал суровый рыцарь. – Но, поймите и вы меня, отче, как же я мог простить врагов! Они убили крестоносцев, отправленных только для защиты вашего монастыря и аббатства…

– От имени Создателя, я снимаю с тебя эти грехи, сын мой. – Священник положил руку на голову крестоносца. – Убивая врагов церкви, ты служил мечом Господним…

– Но, отче, я казнил вместе с катарами старост тех селений, где мы обнаружили раненых, я сжег дома крестьян…

– Значит, так было угодно… – уклончиво ответил священник, отводя глаза от крестоносца.

– Кому угодно, отче? – Переспросил Бушар, хватая руку аббата.

Священник грустно улыбнулся, встал, подошел к купели и зачерпнул небольшим серебряным ковчежцем святую воду, бережно обтер края салфеткой и протянул ковчежец крестоносцу:

– Испей святой воды, Христов воин, испей воды очищения и всепрощения. Смой с себя невзгоды и тягостные думы, открой сердце и душу чистоте помыслов и любви Господа.

Бушар дрожащими от волнения руками принял серебряный ковчежец из рук аббата и прикоснулся губами к прохладным краям. Святая вода освежающей и очищающей прохладой проникала в тело воина, наполняя его сердце покоем и тишиной. Гул, витавший в его голове, улетучивался, исчезал, превращаясь в еле слышные шепоты, всполохи, вместо него приходило облегчение, тело рыцаря становилось легким, словно невесомым, голова приятно кружилась.

Аббат зачерпнул рукой немного святой воды и осторожно, капля за каплей, пролил ее на волосы воина. Бушар закрыл глаза, чувствуя, как прохладные капли приятно касаются его кожи, сбегают небольшими освежающими струйками к шее, оставляя после себя ощущение чистоты и первозданной белизны, смывая грязь и ужасы кровавой войны, в которой, словно в кровавой ванне, купались до сего момента душа и тело рыцаря.

– Позволь, я оставлю тебя в храме одного… – тихо произнес священник, обращаясь к рыцарю, сидевшему на скамье с закрытыми глазами. – Тебе надо посидеть в тишине. Твоя душа сама найдет дорогу к Богу, не бойся, она не станет блуждать в потемках…

Бушар молча покачал головой. Священник осторожно вышел из часовни, прикрыл двери и шепнул монаху, стоявшему возле них:

– Никого не впускай, брат Иероним, благородному сеньору надо побыть наедине с Господом…

– Слушаюсь, отче… – монах склонился перед аббатом.

Бушар де Марли тихо сидел на скамье часовни, он закрыл глаза и слышал только свое ровное, глубокое дыхание, сопровождаемое гулкими ударами его сердца. Голоса и наваждения прожитых месяцев отступили, исчезли в небытие, оставляя после себя кровоточащие раны, заживающие медленно, но, с Божьей помощью, как полагал рыцарь, они вскоре должны исчезнуть.

Он увидел свой родной замок, речушку, омывающую стены и башни, вспомнил себя совсем маленьким. Рыцарь улыбнулся сквозь дремоту. Старый рыцарь, верой и правдой служивший его отцу и деду, вырезал из сухой доски первый деревянный меч, а мальчик с черными, словно смоль, и кудрявыми, как шкурка ягненка, волосами стоял рядом с ним и нетерпеливо переступал ножками, ожидая окончания этой долгой, как ему казалось, работы.

Бушар открыл глаза и посмотрел на свои большие ладони. На мгновение ему показалось, что он видит на них свой маленький деревянный меч, вырезанный ему стариком рыцарем. Он тряхнул головой – наваждение растаяло. Рыцарь грустно вздохнул. Ему было жаль расставаться с таким ярким и детским воспоминанием, пришедшим к нему из глубин его души.

– Спасибо тебе, Отец Небесный… – он перекрестился, после чего, выпрямился и вышел из часовни на яркое солнце.

Воины разговаривали с англичанами и обсуждали последние события. Рыцарь прошелся между ними, прислушиваясь к их разговорам, встретил одного из монахов, спешившего куда-то по делам, и спросил у того, где находятся раненые крестоносцы и Артур де Беллем. Монах указал рукой на небольшой одноэтажный каменный флигель, видневшийся в дальнем углу фруктового сада. Крестоносец поблагодарил его и пошел к зданию. Раненые крестоносцы уже пошли на поправку и, опираясь на костыли или плечи своих товарищей, спешили навстречу воинам, прибывшим в аббатство. Они радостно улыбались и приветствовали де Марли, тот улыбался им в ответ и справлялся о здоровье, спеша к Артуру. Он нашел Артура де Беллем, лежащим в тени кроны большой груши. Тот был бледен, хотя и старался держаться молодцом при встрече с грозным рыцарем.

– Здравствуй, благородный де Беллем! – Радостно произнес Бушар, присаживаясь возле Артура. – Вижу, что руки монахов и Божья благодать сослужили хорошую службу и поставили тебе на ноги…

Тот кисло улыбнулся, на его бледном лице промелькнула тень сомнения, перемешанного с тоской, тревогой и грустью от сознания своего временного убожества, слабости и никчемности.

– Ничего-ничего, – продолжал де Марли, хлопая его по плечу, – скоро ты снова сядешь в седло и вынешь меч своих славных предков.

Артур застонал. Бушар слишком переусердствовал, выражая свою радость похлопыванием плеча раненого воина.

– Ой, прости меня, ради Христа! – Испугался де Марли. – Забыл, что ты серьезно ранен…

– Ничего, просто царапина, мессир де Марли… – вежливо ответил Артур. – Как там поживает мессир де Клэр? Здоров ли?..

– Слава Создателю! – Засмеялся в ответ рыцарь. – Мы с мессиром де Клэр познакомились с двумя прелестницами, скрасившими наше одиночество! Они перевернули всю нашу жизнь, наполнив ее красотой, яркостью и любовью…

Раненый улыбнулся уголками губ и снова спросил:

– Как дела у Гуго? Надеюсь, что юный де Арси не подкачал?..

– Нет, что ты, де Беллем! Гуго – славный парень и, клянусь Небом, он станет со временем великолепным рыцарем! А, как ты, как себя чувствуешь, как спина?..

Артур сделался мрачным, закрыл глаза и тяжело вздохнул. Бушар испугался, думая, что тому сделалось плохо, но англичанин открыл глаза и, тоскливо смотря в глаза собеседнику, ответил:

– Иду на поправку, правда, медленно. Боюсь, что я уже не буду тем рыцарем, которого вы помнили раньше, мессир де Марли…

– А вот это перестань говорить! – Пожурил его Бушар. – Ерунда! Помнится, меня так хватили сарацины в Палестине, что я, признаться, уже думал, что душу отдам в руки Господни! А, поди-ка, выжил, снова жив и здоров, как прежде! И ты, мой славный де Беллем, еще покажешь врагам!..

– Полагаю, сеньор де Марли, что моя рана затронула не только спину и часть печени… – ответил молодой воин.

– Не понял? – Испугался де Марли. – А, ну-ка, рассказывай, что там у тебя еще случилось…

Артур весело улыбнулся и погладил его руку:

– Все, слава Господу, мессир. Только, лежа в постели, я стал задумываться о смысле нашей жизни и пришел к выводу, что…

– Что лучше вина, женщин и хорошей схватки на копьях и мечах ничего нет лучше на белом свете! Так? – Засмеялся Бушар, пытаясь угадать продолжение слов раненого.

– Не совсем, мессир де Марли. – Пожал плечами воин. – Позволю не согласиться с вашими славами. Есть еще служение Господу, сюзерену и стране…

– Эх, как ты завернул! – Восхитился де Марли. – Вот, до чего может довести рыцаря излишняя грамотность! Правильно я сделал, когда послал монаха куда подальше, ну, в общем, отказался продолжить обучение письму в отрочестве! Я даже помыслить боюсь, куда бы меня завели знания…

Артур весело засмеялся, но тут же поморщился от боли, возникшей в ране.

– Что такое? Болит? – Забеспокоился рыцарь. – Терпи, мой друг, Бог терпел, и нам велел…

– Да-да, конечно, мессир де Марли. – Раненый открыл глаза. – Признаться, я хочу посвятить оставшуюся жизнь служению Господу…

– Да-а-а… – покачал головой Бушар. – Поразительно! Кому скажешь – не поверят…

– Мне нравятся здешние места, – продолжал Артур. – Тут хорошо и красиво. Благодать, одним словом…

– Так, приеду в Каркассон и пожалуюсь на тебя мессиру де Клэр и сенешалю! Пусть они приедут и вправят твои мозги, вставшие набекрень! Лично я больше слышать не хочу такую чушь и ересь! Артур, ты славный воин! Сама судьба испытывает тебя на крепость духа. Не смей отступать…

– Мессир, я и не отступаю, – ответил рыцарь. – Просто, я атакую жизнь с фланга…

– Обязательно доложу сенешалю, он тебе такой фланг устроит! Мама не горюй! Значит так, выздоравливай, приходи в себя, отдыхай, кушай, в конце концов, – Бушар сорвал спелую грушу и протянул ее англичанину, – фрукты! Они, говорят, не только вкусные, но и полезные…

– Вы, право, как отец, мессир де Марли… – улыбнулся в ответ англичанин, принимая грушу от рыцаря. – Тот, помнится, тоже любил рассуждать о предназначении рыцаря и пользе фруктов…

– Жаль, что я не твой отец! – Улыбнулся Бушар. – Взял бы розги, да и выпорол тебя почем зря! Мигом бы перестал нести околесицу!..

– Больше не буду… – засмеялся воин. – Хотя, возможно, мое решение и понравится сенешалю де Леви. Он – сеньор разумный и трезвомыслящий…

– Ох-ох, какие же мы, грамотные! – подбоченился де Марли. – Все, значит, разумные, только старина Бушар один такой неотесанный…

– Перестаньте, мессир де Марли! – Вспыхнул от смущения и стыда за свои слова англичанин. – Для меня всегда было, есть и будет оставаться честью то, что я познакомился с вами! Именно вы, а никто другой, научили меня многому, сделали из юного сорванца настоящего рыцаря, привили верное понимание чести, соблюдение верности всему командиру и сюзерену. Слишком много вы сделали для меня, словами этого не передашь…

Крестоносец растерялся от таких слов англичанина, он почесал у себя за ухом и ответил:

– Благодарю. Жаль, что у меня нет сыновей. Я мечтал, чтобы они походили на вас. Отдыхай, мне надо распределить арбалетчиков, которых я привел в аббатство, и наметить работы по укреплению стен и ворот. Не приведи Господь, если катары решатся на штурм…

– Ступайте с Богом, мессир де Марли. – Ответил Артур. Бушар повернулся и пошел по дорожке. Когда он отошел, еле слышно прошептал. – Я и сам порой сожалею, что вы – не мой отец. Храни вас Господь…

ГЛАВА III.

Продолжение событий в Каркассоне. Жертва Марии во имя любви.

Каркассон. Цитадель. 29 августа 1221 года.

Вернемся и мы назад, чтобы узнать о дальнейшем развитии событий.

Ги де Леви спешно выстроил всадников и повел их к воротам цитадели, оставив в ней только горстку стражников и десять рыцарей во главе с Жильбером де Клэр. Возле самых ворот к нему подбежала Мария, схватившая стремя его коня. Сенешаль нехотя осадил жеребца и посмотрел на нее: