Четыре пьесы. Комнатная девушка ■ Так уж случилось ■ Отель «Монплезир» ■ Логика сумасшедшего

Алёна согласно кивает. И Иллария поправляет сдвинутые ею было занавески на картинах, возвращая прежний вид.

АЛЁНА. А на зеркале в спальне занавеску вообще сорок дней не стоит снимать.

ИНГА. А то что будет?

АЛЁНА. Все рядят по-разному. Но традицию лучше не нарушать.

ИЛЛАРИЯ. Ну, это уж они пусть снимают без меня – когда захотят. Слышали же, как доченька бедного Сидора мне кричала, чтобы убиралась отсюда, как только порядок наведу. А значит это будет нынче вечером. Поможете?

ИРИНА. Да какой разговор! Эти стулья откуда? Какие-то колченогие, словно ими дрались в салуне… И табуретки тоже доисторические.

ИЛЛАРИЯ. По соседям собирали – у Сидора-то стульев вообще нет, он их не любил.

ИРИНА. Но у кого что именно брали, конечно, никто не знает?

Иллария молча виновато кивает.

ИРИНА. Тогда я беру это на себя. Обойду соседей, спрошу где чьё – и разнесу потом.

Уходит с самым раздрызганным стулом наперевес.

АЛЁНА (оставшимся). А мы, девочки, давайте сначала посуду на кухню снесём.

ИНГА. А я бы тут её и оставила. Пусть эти наследнички свои тарелки сами моют. Вон, в одну аж наблевали – словно не поминали человека, а орден обмывали.

АЛЁНА (укоризненно). Нехорошо это – так оставлять… Да и чтобы потом Илларию за глаза поливали?

ИНГА. Да всё равно ведь будут поливать. Вы же видели, что за народ. Я теперь понимаю дедулю, отчего он жил так уединённо. От таких родственничков в лес убежишь, не то что в отдельную квартиру.

ИЛЛАРИЯ. Вот это меня как раз меньше всего колышет! Но вымыть надо – это же пока Сидора дом, а он так любил чистоту… Родня пусть потом хоть костры тут на полу разводит, но уже без меня. А пока я тут и душа Сидора здесь же – будет всё как при нём.

Она составляет тарелки в стопку и уносит на кухню.

ИНГА (Алёне, собираю вторую стопку тарелок). Хорошо держится. А на кладбище, я боялась, за гробом в могилу спрыгнет.

Алёна только вздыхает.

ИНГА. Как же это его угораздило? Такой крепкий дедок был…

АЛЁНА. Хорошая смерть.

ИНГА (поражённо). Хорошая?!

АЛЁНА. Ещё бы – мне б такую! Вы только подумай, человек накануне договорился с издательством подписать назавтра договор на новую книгу. Это ж какие положительные эмоции! Утром встал радостный, Иллария ему свежую рубашку приготовила, парфюмом брызнула на дорожку, проводила до лифта – и он поехал вниз на этом их поезде пятьсот-весёлом, предвкушая встречу с издателем. И тут сердце прямо в лифте остановилось: он и осознать не успел, что закончился его земной путь – так и умер с улыбкой на губах, как говорила Иллария. Да и в гробу, ты же видела, лежал словно улыбающийся. Нет, что ни говори, девочка, а завидная смерть!

ИНГА (передёргивает плечами). «Завидная смерть» – словосочетание-то какое ужасное!

АЛЁНА. Это ты от молодости так чувствуешь. А к старости к смерти привыкаешь – ну, к тому, что её не миновать, что она придёт, как ни изворачивайся. И тогда начинаешь мечтать, чтобы досталась такая, как у Сидора Изотовича – раз уж вовсе избежать нельзя.

ИНГА. Не хочу даже и думать об этом!

АЛЁНА. И не надо. Всему своё время. А пока давай-ка хозяйством займёмся как следует, а то Иллария обидится, что оставили её без подмоги.

Возвращается Иллария и слышит слова Алёны.

ИЛЛАРИЯ. Это точно! Я уже вон сколько тарелок и салатников перемыла, да ещё и ту посуду, что на кухне там-сям побросали курильщики, которых я туда дымить прогоняла, а у вас тут и конь, я гляжу, не валялся.

Входит Ирина.

ИРИНА (зачем-то ощупывая один стул за другим, словно их отличие – в консистенции). Это венские стулья? Мне в соседней квартире сказали, что у них брали четыре венских. А какие они, не объяснили.

АЛЁНА (хлопает поочерёдно стулья с выгнутыми спинками). Вот эти венские. Но как ты их понесёшь?

Вдруг появляется Матвей.

МАТВЕЙ (Ирине заискивающе). А я помогу! (И словно тут только опомнившись) Ларь, ты прости, там не заперто было, потому я без стука…

ИЛЛАРИЯ (не глядя на него и стараясь удержать отстранённую лёгкость в голосе). Родное сердце, я больше тут не хозяйка – приберусь и уйду навсегда. Так что мне можно не докладываться, каждый ходит, как хочет.

ИРИНА (Матвею). А ты своевременно заявился! Дурищам нынче очень мужская физсила необходима. Бери-ка по два в руку вот эти венские (указывает какие именно стулья), а я эту парочку прихвачу – их потом этажом ниже отнесёшь.

ИНГА. Давай и я вот эту табуретку понесу.

ИРИНА. А мыть посуду?

Инга строит брезгливую гримаску и показывает, как её передёргивает от одной мысли о мытье посуды.

Они уходят. Матвей, чуть отстав от девушек, для отвода глаз поудобнее якобы перехватывая венские стулья, а сам поглядывая украдкой через плечо на Илларию. Алёна перехватывает эти взгляды.

АЛЁНА (когда они с внучкой остались одни). Не думала, что Матвей явится…

ИЛЛАРИЯ. Мог бы и на похороны прийти – я ему вчера говорила, что Сидор умер.

АЛЁНА. В самом деле? Вы виделись?

ИЛЛАРИЯ. Случайно столкнулись в похоронной конторе. Я кое-что докупала.

АЛЁНА. А он что там делал?! Он тоже кого-то потерял?

ИЛЛАРИЯ. А он там подрабатывает – ездит к заказчикам с альбомами аксессуаров и склоняет покупать те, что подороже.

АЛЁНА (неодобрительно). Ну зачем ты язвишь?

ИЛЛАРИЯ. Не могу я простить ему этих чёртовых трусов!

АЛЁНА. Каких ещё трусов?!

ИЛЛАРИЯ. А ты что, не знаешь? Ну так лучше тебе и не знать…

АЛЁНА. Пожалуй… Только он ведь тебя любит.

ИЛЛАРИЯ. И что с того?

АЛЁНА. Ничего. Это самодостаточная вещь – любовь. Она как Байкал: в неё всё втекает и ничего не вытекает.

ИЛЛАРИЯ. Кроме Ангары.

АЛЁНА. Кроме жизни.

ИЛЛАРИЯ. Ангара безупречна. А жизнь… Сплошные ухабы. Казалось бы, нам с Сидором бог фонариком посветил – и вот…

Она садится на один из оставшихся табуретов у так до конца и не убранного поминального стола. Глаза её набухают слезами.

ИЛЛАРИЯ. Я не хочу больше любви. Это страшно. Это Голгофа.

АЛЁНА. Сделать тебе кофе?

ИЛЛАРИЯ (нервно, отщипывая виноградинки от почти голой кисти на блюде с недоеденными фруктами). Да, пожалуйста. Нет, не хочу. Впрочем, сделай.

Появляются Матвей с Ириной и Ингой.

МАТВЕЙ. Ну, мало уже осталось – почти все разнесли. Что теперь брать?

ИРИНА (с видом заправского бригадира). Погоди. (Смотрит в какую-то записку). Остались разношёрстные – из разных квартир. (Матвею) Ты бери эту (указывает на ту табуретку, на котором сидит с отрешённым видом Иллария) – её первую занесём на 36-й, а потом ты возьмёшь у нас эти (Она подталкивает один табурет Инге, а сама берёт один из нескольких оставшихся) и отнесёшь на 35 – там две квартиры напротив: уточнишь, какой чей у хозяев.

Матвей подходит к Илларии и останавливается.

ИЛЛАРИЯ (удивлённо, не понимая). Тебе чего? Ты что-то спросил?

МАТВЕЙ. Табуреточку будь любезна.

ИЛЛАРИЯ. Какую ещё табуреточку?

Матвей глазами указывает на её.

МАТВЕЙ. Пересядь, если не трудно в кресло. Или в качалку.

ИЛЛАРИЯ. Зачем?

МАТВЕЙ. Мне эту табуретку надо отнести.

Только теперь до Илларии доходит.

ИЛЛАРИЯ. Ах да! (встаёт). Бери, конечно. (Осматривает стол) Начать и кончить… Когда мы с этим разделаемся?

Входит Алёна. Несёт кофе и ставит перед Илларией на стол.

АЛЁНА. Я сделала без сахара. Если нужен, он где-то здесь на столе.

ИЛЛАРИЯ. Нет-нет. Я давно без сахара пью. Спасибо, бабушка. (И без перехода) Ты Сидора любила?

Рука у Алёны дрогнула, и она проливает немного кофе на блюдечко.

АЛЁНА. Три недели. Ну, или дней 25 – это ближе к истине.

Иллария выразительно на неё смотрит.

АЛЁНА. Когда мы познакомились, я потеряла от него голову. Но он не делал никаких шагов, и любовь прошла. Хотя мы и потом проводили много времени вместе.

ИЛЛАРИЯ. Днём?

АЛЁНА. И ночью.

Они молча сидят, глядя друг на друга. Иллария прихлёбывает кофе, её бабушка чистит мандаринку и потом её медленно ест, разобрав на мохнатые дольки.

Наконец Алёна, доев, нарушает молчание.

АЛЁНА. Несколько лет спустя я спросила его, почему он не сделал мне предложение.

ИЛЛАРИЯ. Почему, да?

АЛЁНА. Он ответил, что ему нечего мне предложить. Я спросила, а что же нужно предлагать, кроме руки и сердца.

ИЛЛАРИЯ. Да, что?

АЛЁНА. Сидор сказал, что у него нет ничего – ни кола, ни двора, ни денег, ни машины, ни дачи. А мужчина, мол, должен не добавлять женщине, с которой сходится, своих проблем, а убавлять их число.

ИЛЛАРИЯ (задумчиво). Верно.

АЛЁНА. Ещё как верно! Я, когда он это говорил, сочла, что он всё же немного рисуется, а на самом деле может я чем-то всё же его не устраивала. Но позже познакомилась в интернете с мужчиной – я уже на пенсию собиралась. Он был какой-то особо ценный буровик, разъезжал по стройкам на северах. Смешной такой… Звонил мне раз в неделю, справлялся о здоровье и всё наказывал блюсти себя.

ИЛЛАРИЯ. Что, прямо так?

АЛЁНА. Буквально. Я заверяла, а сама, естественно, продолжала встречаться с Сидором, поскольку ничего серьёзного от тех еженедельных звонков не ждала. И вот однажды он мне снова звонит – а он тогда в Воркуте бурил что-то – и типа радует: скоро совсем завершаю тут и приеду к тебе: будем вместе жить и работать. Я чуть не поперхнулась. Работать? Нет бы сказать, я на северах деньжищи сколотил – приеду, и станем вместе радоваться жизни. Так нет – работать! И это мне – почти пенсионерке. Вот тогда я и поняла до конца, как прав был Сидор.

ИЛЛАРИЯ. Ты так о нём говоришь, что я уверена: и сейчас его любишь. Ты не ревновала его, кстати, ко мне?

АЛЁНА. Люблю, конечно – но совершенно иначе: как родного человека, которого никем не заменишь, как можно заменить, разлюбив, мужчину. Поэтому моя потеря глубже твоей, хотя твоя, конечно же, больнее. Ревновала? Нет, не ревновала – именно по той самой причине. (Улыбается просветлённо) Ты допила? Знаешь, что – а отправляйся-ка ты домой.

ИЛЛАРИЯ. А довести всё тут до ума?

АЛЁНА. Я девочек сорганизую, как табуретки разнесут – и мы за полчаса наведём полный порядок. Тебе надо отдохнуть – ты столько пережила. Да и от этих стен надо начинать поскорее отслаиваться – не то они тебя поглотят.

ИЛЛАРИЯ. Это как?

АЛЁНА. Иди. Правда, ступай! Не волнуйся: доубираем добросовестно и ключ консьержке, как велено наследничками, отнесём.

Иллария встаёт.

ИЛЛАРИЯ. Я правда устала.

Опускается на качалку.

ИЛЛАРИЯ. Напоследок несколько разков качнусь – и всё.

Начинает раскачиваться. Спинка опять задевает торшер, и зыбкий свет мечется по стенам, занавешенным картинам, полуубранному столу. И вдруг лампочка в торшере громко взрывается, и комната погружается в кромешную тьму.

Картина 5-я.

Комната Илларии, Ирины и Инги в студенческом общежитии. В ней никого нет, зато бросается в глаза лёгкий беспорядок: утюг брошен на гладильной доске, дверцы шифоньера распахнуты, ящик с чьим-то нижним бельём выдвинут. Только кровать одной Илларии аккуратно застелена: видно, что она уходила не впопыхах. На её кровати, привалившись к подушке, лежит плюшевый мишка с пышным бантом, которого прежде в этой комнате не было. Две другие кровати – в разной степени прибранности: Ингина застелена наспех, а Иринина и вовсе разобрана; поперёк неё лежит замызганный халат хозяйки.

Входит, открыв своим ключом дверь, Иллария. Она всё в том же чёрном гипюровом платке. Вид у неё крайне измученный, глаза припухшие: видно, что она недавно плакала. Она садится, не переодеваясь, на свою постель и, ничего не замечая вокруг, рассредоточенно глядит в пустоту, а смотрит внутрь себя. Глаза её постепенно наливаются слезами. Она борется с тем, чтобы не расплакаться, но проигрывает эту борьбу, зажав рот, чтобы не закричать на всё общежитие, кулём валится на постель, крупно вздрагивая от накатывающих волнами рыданий.

В тот момент, когда голова её касается подушки, из плюшевого медвежонка исторгается громкий возглас голосом Матвея: «Привет! Обними меня! Я тебя люблю!»

Иллария очумело отшатывается и вскакивает. До неё не сразу доходит, что голос Матвея слышится из нутра игрушки. Она осторожно берёт её, но никаких звуков мишка больше не исторгает. Она рассматривает его со всех сторон и подносит к лицу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.