Зеркало для никого

– Сегодня я хочу прочитать вам кое-что новое. Надеюсь, вам понравится.

Голос его прозвучал с хрипотцой, он был низкий и тихий, но такой, от которого по коже побежали мурашки. Я с удивлением посмотрела на свои руки, светлые волоски на которых встали дыбом. Раздались сдержанные аплодисменты. Локи начал читать. Его голос вдруг стал злым, полным печали и гнева.

Я открываю глазаПосмотрите, как я хорош,Посмотрите, как я красив, я умен, я добр,Я идеальный сын, брат, представитель своей расы, веры, неверия,Я свет, я тот выбор,Я идеал, которым вы хотите стать, я гарант доверия,А потом я закрываю глаза,А в них я тиран, я убийца, я грешник,Я худшее проявлениеЧеловека, зверя,Я себя ненавижу,Я ненавижу тебя за всю ложь, которой ты кормишь меняС рождения.А кругом Зеркала,А кругом бесконечный театр,ЛицемериеИ одна лишь мысль бьется в моей голове:Только бы Они не увидели, не узнали, не почувствовали,Что я такой же, я грязный, я глупый,И это волнение…Я запрячу себя за картинками, за множеством очень красивых, но бессмысленных слов…И мое поведение,Лживое, насквозь фальшивое –Оно скажет, покажет вам:Посмотрите, как я идеален, как хороша моя жизнь!Вы поверите,ведь вы столь же прекрасны и лживы.Не осудите,Но примеритеНа себяМои мысли, слова, поведение.Захотите стать мной,получить часть меня,откусить часть меня.Я вам дам. Подавитесь.

Вот и все откровение…

Локи говорил, а в каждом его слове я узнавала себя. Свои мысли и чувства, идеи, с которыми я просыпалась каждое утро, но которые, не осмеливалась выразить словами. Мне казалось, что невидимые Зрители ели меня живьем, заставляли стать той, кем я не являюсь. Жизнь словно по сценарию, неизвестно кем составленному. Ощущение, что я никак не могу повлиять на то, что со мной происходит.

Уже много лет в Зеленых городах было не принято читать или писать стихи. Поэзия считалась лишней для жизни, чем-то устаревшим, ненужным. За интерес к поэзии можно было потерять большую часть Рейтинга. Читать Шекспира, Байрона или Рильке считалось нежелательным. Да и унификация языка не способствовала пониманию поэзии старых мастеров. Все песни давно писались на программах, которые сами подбирали к мотивам слова.

В Зеленых городах куда больше ценилась визуальная культура: кино, танец, театр и архитектура. Такие направления считались нужными, практичными, правильными. Увлекаться «словоблудием» было неприлично. И вдруг эти стихи… В них был крик, ритм и боль, которую нельзя выразить словами. Поэзия, принадлежащая Локи, показалась мне обнаженной душой, выставленной на показ. Это были именно его слова – личные, а не созданные бездушной машиной. Интонация, с которой он произносил их, его голос. Я почувствовала, как наворачиваются слезы. Ресницы затрепетали, от чего слезинка соскользнула и потекла по щеке, прочертив влажную дорожку.

– Почему ты плачешь? – спросил вдруг Локи.

Он прервал свое выступление и посмотрел на меня. Взгляды остальных присутствующих также обратились ко мне. Даже голографические вороны смотрели на меня своими бесчувственными алыми глазами, а я не могла сдержать слезы. Эта боль, боль каждого его слова была мне знакома. Сквозь рвущиеся слезы, я смогла вымолвить:

– Потому что это про меня… Я просыпаюсь с этими мыслями и засыпаю с ними, я не могу их выразить словами… – я снова зашлась рыданиями.

К удивлению всех присутствующих, Локи вдруг спустился со сцены. По вздохам и шепоту, всколыхнувшему свечи, было очевидно, что он никогда так раньше не поступал. Он подошел к нашему столику. Глаза Анастасии распахнулись шире. Она вцепилась в кресло, подавшись вперед. Локи положил ладонь мне на голову. Покровительственно, но больше даже по-отечески растрепав волосы:

– Это про всех здесь присутствующих. Поэтому они здесь, поэтому хотят попасть сюда. Потому что здесь можно побыть не образом, а человеком… Ты можешь плакать здесь, но тебе нельзя показывать свою боль там, где есть камеры. Если они поймут, что ты не пустая, то вытряхнут из тебя все нутро, накормят нейролептиками и превратят в улыбающуюся тень тебя настоящей.

– Я знаю, я держусь. Они думают, что я красавица. Представляешь… красавица! Это так долго копилось, – я всхлипнула. Здесь присутствовала толпа незнакомцев, но их количество было ничем по сравнению с количеством Зрителей, что смотрели на меня каждый день. – Я ненавижу этот мир. Я ненавижу камеры. Я ненавижу себя за то, что притворяюсь куклой каждый день. НЕНАВИЖУ! – Я ударила ладонью по столу. Как долго эта боль копилась во мне? Как долго я не давала ей выхода? Послышался смешок Локи.

– Приходи в следующее воскресенье, девочка. Ты желанный гость на всех моих выступлениях.

Он снова погладил меня по волосам. Рыжая прядь блеснула алым в его пальцах. Он немного постоял рядом и вернулся на сцену. Локи еще долго читал стихи, но я ничего не слышала, поглощенная своими мыслями. Как долго я не давала воли эмоциям? Я стремилась жить правильной жизнью ради родителей, ради своего будущего, ради Мист. До сегодняшнего дня я не замечала, как близка к срыву. Если бы не стихи Локи, его слова, что рвали душу как осколки битого стекла, освободившие меня от части боли, как долго бы я смогла продержаться? Возможно, если не сегодняшние слезы – то завтра, через месяц или полгода, я бы вышла на улицу и скинула с себя одежду под бесчисленными взглядами камер. Взглядами Зрителей, всегда готовых к осуждению, всегда готовых выгнать паршивую овцу из стада.

– Ты когда-нибудь такое видел? – спросила Анастасия у Шона, как только Локи закончил свой монолог. Мне редко приходилось быть центром всеобщего внимания в обычном его понимании, но сейчас взгляды, направленные на меня, раздражали еще больше, чем внимание невидимых Зрителей. Их я хотя бы не знаю. И уж точно не столкнусь ни с кем на улице.

Глава 4

Новый учитель

Я вернулась домой обессиленная, но сон не шел. В голове стоял гул, роились обрывки фраз Локи. Я свернулась клубком, крепко зажмурилась и спрятала лицо так, чтобы было невозможно увидеть, что губы мои шевелились, пытаясь воспроизвести тот ритм, который я услышала сегодня. Родители вернулись гораздо позже меня. Видимо, мама затащила отца в какое-нибудь модное местечко, чтобы дать мне время развлечься. Бессонница не отступала. Я поднялась и взяла в руки карандаш. Захотелось, как и Локи, облечь свои чувства в слова, написать прекрасную и долгую поэму, но вместо этого на бумаге появились строки:

В этом цикле нет ни конца, ни края,Я такая как все и совсем не такая.

Рейтинг и количество просмотров, выросшие до пиковой отметки после моего выхода из клуба, стали опускаться. Никому не нравились зануды-стихотворцы. Перечитав свое творение несколько раз, я фальшиво рассмеялась. Перечеркнула строки жирной чертой и завалилась спать, стараясь не шевелиться, чтобы не выдать, что на самом деле, за закрытыми глазами и неподвижной позой пряталась буря эмоций.

Утро понедельника встретило меня десятками сообщений, два из которых были от Амалии: «Умираю от любопытства», «Расскажи, как прошло!». Три от Тахиры, наполненные пляшущими голограммами: «Я погорячилась», «Приходи сегодня на тренировку», «Прости, моя дорогая! Очень тебя ждем, люблю тебя.» Одно от Анастасии: «Детка, ты огонь!» и множеством других от знакомых, которые не сильно интересовались моей особой еще неделю назад. В первую очередь я написала Анастасии, выразила ей сердечное и скромное спасибо. Вначале мне хотелось придумать какой-нибудь дерзкий ответ на ее фразу, но у меня не выходило, поэтому я решила быть предельно простой и честной. Потом написала Амалии, что расскажу ей все новости в школе. Тахиру проигнорировала, а остальным ответила односложно.

Перед поездкой в школу, в которой я со своим подскочившим Рейтингом и количеством просмотров сошла бы за местную знаменитость, предстоял еще завтрак с родителями. Сомнений нет, папа все узнает о моих ночных похождениях только взглянув на меня. Слишком уж подскочил мой Рейтинг за последнюю ночь. Впечатляющее количество просмотров.

Как я и ожидала, улыбка отца померкла, стоило ему увидеть, что моя оценка переливалась всеми цветами радуги. Еще немного, и я стану девяткой. Я, как и Анастасия Рейнер, вдруг оказалась красавицей, умницей и бунтаркой в одном флаконе. Папа спрятался за газетой и больше не взглянул на меня, только пыхтел и натужно вздыхал. Злился. Зато мама цвела, ее всегда безукоризненные золотые волосы сегодня особенно ярко блестели, глаза казались больше из-за косметики, а одежда была явно лучшей из ее утреннего гардероба.

– Гель, солнышко, салат из свежих фруктов. Клубника поспела у нас в саду. Йогурт я тоже приготовила сама. В нем мало жира, и он обогащен кальцием. Здоровая семья – это забота мамы! – она повернулась на свет так, чтобы ее лицо выгодно подсвечивалось восходящим солнцем, а морщинки, которые не успел убрать косметолог, не были видны. Я не сдержала счастливой улыбки, ведь у мамы снова появилась занятость в рекламе. После потери Мист заказов не было. Мама скатилась в депрессию, которая с трудом корректировалась тонной таблеток. И вот, после моей удачной прогулки, ее популярность снова достигла того уровня, с которым можно сниматься в рекламе для Зрителей.

Я умяла салат за обе щеки так, словно не ела три дня, и, рассыпавшись в благодарностях, села на свое место в автобусе, который терпеливо дожидался меня у зеленой лужайки. Всю дорогу до школы я спиной ощущала пристальные взгляды одноклассников. Популярность была приятна, но еще вызывала беспокойство и дискомфорт. Как мне теперь вести себя? Что говорить? Собственные ногти с модным цветочным принтом вдруг показались мне глупыми уродливыми отростками. Я подавила желание сцарапать изображение живописных ландышей, которые были нарисованы по кромке каждого ногтя.

Амалия, как только увидела меня, заключила в теплые объятья, чем вернула мне немного спокойствия. Желание содрать ногти притупилось.

Подруга закидала меня вопросами о моих приключениях в клубе Джаз-Поэт и о тусовке со взрослыми ребятами. Про Локи я умолчала. Почему? Не знаю. Мне казалось слишком личным рассказывать о стихах. Да и странно бы это прозвучало: «Мы собрались втайне от камер, втайне от глаз Зрителей не для того, чтобы напиться или устроить оргию. Мы слушали стихи». Более отстойного занятия по сути и представить было нельзя. В школе на меня тоже смотрели. Некоторые здоровались, улыбались. Я сдержанно кивала в ответ или улыбалась, даже если понятия не имела, кому именно адресую свое внимание. Сегодня по стенам школы бежали тигры. Голограммы с зацикленными движениями, полные жизни и звуков. Кажется, сегодня был день их защиты, или что-то в этом роде. Стены коридоров всегда менялись в зависимости от того, с каким событием связан этот день.

– Как же круто! – воскликнула Амалия. Она проверила свой Рейтинг, который начал безумным зайцем скакать вверх, как только мы встретились. Я не обижалась на Амалию, в конце концов, до недавнего времени скорее я грелась в лучах ее славы. – Крошка, да ты сегодня популярнее Тахиры! – сказала Амалия, обнимая меня за талию.

Я буркнула:

– Она, кстати, снова хочет видеть меня в группе поддержки.

– Она то принимает тебя без конкурса, то выгоняет, то снова зовет присоединиться… – Амалия фыркнула и закатила глаза, ясно давая понять, что думает о таких метаморфозах. Я задумалась на мгновение, подбирая слова так, чтобы с одной стороны показать свою позицию, а с другой – не выглядеть стервой.

– Пусть делает, что хочет. Я не мячик для жонглирования.

Амалия сжала мне плечо. Она одобрила придуманный мной ответ. Вдвоем мы вошли в кабинет и сели за свои парты, чтобы приготовиться к часу ненавистной истории. Вел ее старичок Альберт, который, кажется, сам был свидетелем времен, о которых говорил. По слухам Альберту стукнуло уже девяносто три, и он давно мог бы уйти на пенсию, но продолжал исправно вести занятия для школьников, потому как свое неразборчивое брюзжание считал призванием. И плевать ему было на Рейтинг, Зрителей и изменения в мире. Если бы он вел какой-нибудь важный предмет, вроде биологии, математики или театра, его бы, конечно, сменили на кого-то помоложе с более приемлемей внешностью, но история – самый отстойный и бесполезный предмет, который уже как двадцать лет абсолютно не в моде. Как обычно, Альберт опаздывал. По закону, после восьмидесяти лет искусственное продление жизни запрещено, поэтому он скрипел вверх по лестнице на устаревших заменителях своих коленных суставов. Прошло двадцать минут, что даже для Альберта было рекордом. Не одна я удивленно сверялась со старомодными настенными часами круглой формы, когда дверь наконец-то распахнулась. И вошел в нее вовсе не седовласый Альберт.

– Какой красавчик! – раздалось откуда-то с задней парты. Вошел действительно красавчик, не на мой, конечно, вкус, но все же. С виду он был ровесником сестры Тео, атлетично сложенный, широкоплечий блондин. Один из тех, у кого русые от природы волосы солнце окрашивало до приятного пшеничного оттенка. У него был красиво очерченный большой и длинный нос, подходящий к его лицу, и пронзительные серые глаза, расставленные очень широко. Глядя на него, я задумалась – лучше бы они были карими, органичнее бы смотрелись с его слегка смуглой кожей. Скорее всего, цвет роговицы изменен. Сейчас почти все меняли природный цвет глаз на зеленый, синий или даже фиолетовый.

Не только мои одноклассницы кокетливо рассматривали этого парня. Мальчишки тоже пристально наблюдали за ним. Взглянув на его Рейтинг, я быстро поняла в чем дело. Тот светился не зелеными оттенками, как у всех нас, а красным цветом. Перед нами был выходец из Трущоб!

– Добрый день, у меня плохие новости. Ваш преподаватель Альберт Никон скоропостижно скончался в эту субботу.

Раздались преувеличенно скорбные восклицания. Я вполне искренне тяжело вздохнула, но время неотвратимо и старики должны уходить. Так нас учат еще с детского сада. Похороны в Зеленых городах проводили быстро и экологически чисто. Долго скорбеть об ушедших или умерших – дурной тон. Жизнь продолжалась, а новые Тренды не терпели скорби.

– Меня зовут Леон Бернар. Я ваш новый историк. Да-да, я из Красного города, переехал сюда по программе переселения вместе с матерью, когда мне было десять.

Выходцы из Трущоб называли свое место рождения Красными городами. Так им было, вроде как, не совсем обидно слышать правду о себе. Фамилия у нового учителя была мне знакома. Жанна Бернар – художница-декоратор, картины которой мечтали заполучить все без исключения подруги моей мамы. Она оказалась столь талантлива, что ей не только позволили переселиться в Зеленый город, но и взять с собой сына и мужа. Случай беспрецедентный. Правда, муж ее вскоре погиб. Он сошел с ума и покончил с собой, не выдержав технологического прогресса нашего общества. Такое, говорят, происходит с некоторыми переселенцами. Даже я помню, как на каждом углу обсуждали этого несчастного. Девчонки начали переглядываться. Все явно подумали о том же, о чем и я. Может быть, если мы покажем стремление к учебе и выбьемся в любимчики, то получится уговорить его на встречу с матерью. Жанна Бернар иногда дарила свои картины верным поклонникам.

Между тем, Леон написал свое имя на доске, что было своеобразной традицией старых времен, поскольку все школьники при желании могли его увидеть, используя глазные камеры.

– На какой теме вы остановились?

Все начали коситься в электронные дневники, потому что старик Альберт нередко прыгал с одной мысли на другую, перемешивая крепостное право в дореволюционной России, индустриальную революцию в Великобритании и анализ культуры отмены, которая являлась основой нашего прогрессивного общества.

– Конец старого мира и рождение Зеленых городов, – на одном дыхании промолвил Тео. Я взглянула на него, едва сдерживая улыбку. Какой же он классный!

– То есть становление системы, в которой мы живем на протяжении последних трехсот пятидесяти лет… Замечательно. Садись, мальчик с Рейтингом 9.00 – в голосе господина Бернара послышалась неприятная усмешка. Никто из учителей не позволял себе вслух называть наш Рейтинг. Это считалось дурным тоном. Наверное, поэтому у самого Бернара Рейтинг был всего лишь 5.4. Обычно в гимназию не нанимали преподавателей с таким Рейтингом. Наверное, больше преподавателей истории не нашлось, вот и взяли его.

– Итак, согласно тезису Жан-Жака Руссо: «Человек является продуктом воспитания окружающей среды, а, следовательно, полностью воспитуем». – Мы с Амалией переглянулись, я даже имя вбила в поисковую строку, правда поиск выдал мне сотни три бесполезных ссылок на фанфики по какой-то книжке и сборники цитат. Я разочарованно вздохнула. – Именно этой идеей руководствовались мыслители конца двадцать первого века, создавая Зеленые города. Тогда у нашей планеты было гораздо больше проблем, чем сейчас. Мы уничтожили подавляющее большинство диких животных, привели часть земного шара к опустошению, в результате чего образовались новые пустыни. На постоянные изменения климата уже невозможно было закрывать глаза, как и на загрязнение окружающей среды. Из-за информационного мусора пятьдесят процентов детей в развитых странах уже к десяти годам получили серьезные психические расстройства. Загрязнение воды и воздуха привели к серьезным проблемам сердечно-сосудистой, а так же дыхательной систем, как у детей, так и у взрослых. Чистых мест на планете с каждым годом становилось меньше, а за те, что имелись, велась непрерывная война. В мире процветал расизм, нетерпимость на религиозной почве, притеснение меньшинств. Конечно, эти проблемы с разной степенью успешности пытались решить либеральные организации и партии защиты окружающей среды. Создавались новые правительства, но реальность оставалась хуже кошмарных снов.

Учитель рассказал, как эти правительства поначалу использовали мягкие методы по контролю за популяцией, запрещая людям заводить больше двух детей. Вводили новые системы налогообложения, предусматривающие рациональное потребление. Но этого было недостаточно. Новым правительствам пришлось запустить проект по уничтожению больных и слабых, неспособных жить в обществе. Несогласных людей отправляли на исправительные работы. Все это было сделано для того, чтобы мы смогли жить в раю.

– И кто мог подумать, что самые «безобидные» организации, которые называли «травоядные», поскольку их члены обычно не ели мяса, выпустят такие когти? Но удивительным оказалось то, что эти методы, которые вам сейчас кажутся очень жестокими, возымели эффект. Многие виды животных вернулись на свои территории, увеличиваясь в числе с каждым годом. Климатических изменений больше не наблюдалось. Реки и озера снова стали чисты. Мусорные острова в океане были разобраны. Конечно, результат этих успешных действий нужно было закрепить, ведь «травоядные» прекрасно осознавали, что человечество совершит те же ошибки, как только власть ослабеет. И последним действием правительства стало создание двадцати шести Зеленых городов 1 августа 2121 г., в которые отправились самые здоровые, законопослушные и уравновешенные члены общества. Неуравновешенные же остались в Красных городах за стенами, которые тогда еще были бетонными. – Леон вскользь рассказал об ужасных условиях проживания в Красных городах. О таком не принято много дискутировать даже преподавателям. – И теперь я вернусь к словам Жан-Жака Руссо. Жителей Зеленых городов поселили в лучшие условия для того, чтобы вырастить лучших людей. А для того, чтобы вы своим примером вдохновляли жителей Красных городов, вас все время снимают на камеры. Не слишком большая плата за рай?

Леон говорил еще долго. Он рассказывал о методах и реформах, о личностях и государственных деятелях. О том, какую цену пришлось заплатить, чтобы мы жили здесь и сейчас, пользовались благами нашего мира. Когда урок подошел к концу, наши взгляды были прикованы к преподавателю не потому, что он был выходцем из Красного города, а потому, что Леон оказался превосходным лектором. Впервые в жизни мне захотелось узнать о прошлом.

– Я хочу, чтобы вы написали мне о любом из исторических деятелей в списке, который я вам отправлю на электронную почту. Только у меня две просьбы: пишите от руки на бумаге и пользуйтесь книгами из городской библиотеки. Поверьте, это удивительный опыт.

Леон Бернар попрощался, пожелав нам хорошего дня, и отпустил класс. Следующим уроком была физкультура, на которую все бежали, отказавшись от перекуса, чтобы немного побыть без пристального взгляда Зрителей. Амалия уже забыла про расспросы о моей популярности и полностью сосредоточилась на новом учителе.

– Да он сладкий, как карамель! – взвизгнула она, отчего на нас оглянулось несколько одноклассниц. Девушки явно были согласны с Амалией, но не позволяли себе много откровенничать, пока мы не оказались в раздевалке.

– И рассказывает интересно, – поддакивала я Амалии. То, как выглядел Бернар, не имело никакого значения. Тео ему не переплюнуть, но учителем он был, судя по всему, классным. Амалия меня особенно не слушала, потому как красавчик препод со знаменитой на весь город матерью моментально занял все ее мысли:

– Не знаю, как ты, а я сажусь за историю. Жанна Бернар! Да с ее положительной характеристикой можно с нулевым Рейтингом попасть на любой факультет! Надо как-нибудь уговорить Леона пригласить ее к нам в класс. Он же должен будет рассказывать что-нибудь про искусство. Да, определенно…

Прерывать поток речи подруги мне не хотелось, потому что ее естественная открытость и яркость служили мне хорошим щитом от излишнего внимания. Моя популярность и так была сейчас на пике, так что я со спокойной душой могла позволить себе недели две вообще не заботиться о Рейтинге. Подобные мысли расслабляли. Главное не дать им полностью завладеть моим разумом. Популярность непостоянна, и ее нужно поддерживать.

Едва мы зашли в раздевалку, как ко мне бросились девчонки с расспросами о моем Рейтинге и том, как я смогла его так быстро поднять. За меня ответила Тахира. Она сняла хорошенькую кашемировую кофточку и надела розовую спортивную форму. Она словно змея выплюнула фразу:

– Шляться по местечкам вроде Джаз-Поэт клуба надо, чтоб такую популярность заработать.

Если она хотела прекратить этой ремаркой обсуждение, то выбрала неправильную тактику, ведь любопытные девчонки буквально завалили меня вопросами. Я отвечала невпопад, не зная, что сказать, а о чем умолчать. Если ответить «это личное», то навыдумывали бы непонятно что. А если рассказать правду, то поднимут на смех.

– Да, там еще выступает какой-то фрик по имени Локи. Он вечно в маске с воронами-голограммами. Мне брат рассказывал. – буркнула одна из подружек Тахиры. – Туда ходят стихи слушать. Представьте себе, какой отстой!

Некоторые засмеялись с оглядкой на Тахиру. Те, что молчали, просто смотрели на меня.

– Не отстой, – возразила я.

Набрав больше воздуха, я прочла часть стихотворения, которое прочитал Локи. Ту часть, что запомнила. Слова были чужие, но мысли – мои собственные.

– Потрясающе. Спасибо, Гель. А насчет маски, думаю, дело в другом, – глубокомысленно изрекла Амалия, тряхнув головой. Я только заметила, что она перекрасила кончики волос в более яркий зеленый цвет. – Он как бы говорит, что искусство не имеет лица. Он читает стихи, но не хочет, чтобы их связывали с ним, потому что, кто он такой – не важно. Он и его Зритель – это одно целое.

У меня даже рот открылся от такого анализа. Вот это Амалия дает! Иногда я забываю, насколько она умная, и как хорошо шарит в искусстве.

На физкультуре девушки из группы поддержки больше ко мне не лезли. Они, видимо, решили, что справятся и без рыженькой. Зато мальчишки сегодня обращали на меня гораздо больше внимания, чем обычно. Шин, бывший парень Амалии и любитель популярности, даже подбежал и с преувеличенным энтузиазмом расспрашивал меня о прошедших выходных. Что ж, популярность действительно притягивала людей. Я односложно ответила и отошла в сторону. Погода выдалась солнечной и ветреной. Осень отвоевывала свои права у лета, поэтому после короткой пробежки тренер загнала нас в зал, где я, как не самая спортивная, ушла играть в волейбол с другими девчонками. Когда подпрыгиваешь вверх и бьешь по мячу, то в полете выглядишь красиво. Все старались забить как можно больше очков соперницам, но не ради счета, а для того, чтобы покрасоваться перед камерой. Зрителей привлекала атлетичность школьников. Ради быстрого набора мышечной массы или похудения можно было сжульничать. Пара таблеток помогала настроить гормональный фон так, чтобы мышцы росли как на дрожжах, а сладкое не откладывалось на боках. Мои соперницы ими явно не брезговали, вот и летали мячи с бешеной скоростью, ударяясь о пол с громкими хлопками, словно астероиды.

Мы с Амалией неохотно шли на следующий урок, когда дверь в мужскую раздевалку отворилась, и кто-то втащил меня внутрь. Я хотела завизжать, но потом поняла, что раздевалка для парней пуста, только запах морского бриза здесь был таким плотным, что слезились глаза. Сильные руки, потянувшие меня за собой, оказались руками Тео. Кажется, он попросил всех парней выйти из раздевалки пораньше, чтобы поговорить со мной с глазу на глаз. Ой-ой-ой, неужели он хочет сказать, что я ему нравлюсь? Может пригласит на свидание!