Зеркало для никого

– Но почему я?

– Ты мне нравишься. И ты не поверхностная, – произнесла она неясную мне фразу и, напевая, отправилась на кухню. Ко мне подошла Тахира. В темных глазах плескались зависть и обида. Думаю, если бы не алкоголь в пунше, она бы сдержалась, но спиртное ослабляло контроль над эмоциями:

– Удачная неделька у тебя выдалась, – едко проговорила она.

– И не говори, – улыбнулась я в ответ, отступая. Хватит мне на сегодня популярности. Незачем еще спорить с местной звездой.

– Я тут подумала. Ты не настолько нужна нам в группе поддержки. Таланта в тебе все равно нет. Так что на следующей неделе можешь не приходить.

Тахира смотрела на меня с вызовом. Она ждала какой-то реакции. Может быть, хотела довести до слез или крика. Вот только мне было плевать на Тахиру и ее группу поддержки. Приняли – хорошо. Отказали – ничего страшного. Найду другой способ выразить себя.

– Я и так считала, что это не мое. Спасибо за то, что сама предложила уйти, не ставя меня в неловкую ситуацию, – хотелось еще добавить, что рядом с такими пустоголовыми куклами мне делать нечего, но я встретилась взглядом с Тео. Он выглядел напряженным, словно мельтешение перед глазами мешало ему сосредоточиться. Я включила Рейтинг. Ух ты, да на нас больше миллиона смотрят. Мои оценки поднимались, а вот оценки Тахиры – нет. Никому не нравились скандалистки. Я дружественно протянула девушке руку, та пожала ее, не скрывая злости. Косточки у меня в руках затрещали. Я фыркнула от боли. Да уж, Гель, сходила на вечеринку.

Анастасия, дав мне карточку, потеряла ко мне интерес. Она украдкой поглядывала на нашу с Тахирой стычку, потом поболтала с братом и, пожелав всем хорошего вечера, ушла. Тео подходил ко мне еще несколько раз, но разговор не клеился, потому что к нам тут же присоединялся кто-нибудь из группы поддержки. После часа ничего не значащих разговоров я несколько раз притворно зевнула и, попрощавшись со всеми, отправилась домой.

Вот папа обрадуется, когда я приду домой в пол-одиннадцатого, как он и хотел. Послушная девочка – хорошая дочка. Дело ведь не в том, что успешное родительство много значит для Рейтинга, а в том, что они меня любят и беспокоятся обо мне.

Родители были в своей комнате наверху, откуда доносились голоса. Они не ждали меня. Показатель доверия. Я выкрикнула: «Я дома», потому что знала, что на самом деле они были как на иголках в ожидании моего возвращения.

В своей комнате я вылезла из тесных джинсов и топа, бережно положила карточку на прикроватную тумбочку, разглаживая загнутый уголок. Камеры отключились в тот момент, когда я скинула лифчик. Рейтинг тоже перестал маячить перед глазами.

Сегодня я решила принять ванну. И сидеть в ней так долго, пока горячая вода не станет совсем холодной. Ванна у меня была узкая, но глубокая. Когда мы были маленькими и делили комнату с Мист, то залезали в нее вдвоем. Тогда ванна казалась огромной. Если бы она была здесь, я бы рассказала ей про Тео. Сегодня я говорила с ним наедине и, может быть, я ему даже нравлюсь!

Воображение нарисовало, как он подходит ко мне перед занятиями, обнимает за плечи. Все девчонки смотрят с завистью, потому что он выбрал меня! Я радостно улыбнулась и ушла под воду с головой. Такие мысли заставляли сердце стучать учащенно, а щеки гореть.

Я вылезла из воды, на ходу закутавшись в махровое полотенце. Поглядев в зеркало, я не поверила своим глазам. Его поверхность изрядно запотела и отчетливо проступила надпись. «Почему врач?» Написано кривым размашистым почерком, словно кто-то быстро писал пальцем, боясь, что застукают. Я испуганно оглянулась по сторонам. Конечно же, в ванной комнате никого не было. Родители не стали бы шутить подобным образом. Но самое страшное – только один человек на всем белом свете оставлял мне такие записки. Это была Мист…

Я стерла надпись судорожным быстрым движением руки. Вымыла зеркало. Дрожащими пальцами я вывела ответ: «Камеры. Я ненавижу их». После чего умылась несколько раз ледяной водой и отправилась в постель, дрожа вовсе не от холода. Мысли не давали мне уснуть. Кто? Кто и как приходил в мою комнату? И, главное, зачем? Стоит ли говорить родителям? Правильно ли было вступать в диалог с тем, кто писал на моем зеркале, ведь Мист навсегда застряла среди Зрителей? Это не могла быть она. Или могла? Впервые меня пронзило осознание: «А вдруг она вовсе не одна из Зрителей?». Быть может, ей удалось избавиться от такой участи. Наш папа, все же, адвокат. У него есть деньги, связи, высокий Рейтинг. Может быть, он смог договориться, выторговать судьбу сестры… Я повернулась на другой бок, прикрыла глаза, дыша медленно и ровно, будто погружаясь в сон.

Я действительно хотела выучиться на врача, чтобы избавиться от преследования всевидящих камер. Не для того, чтобы спасать жизни, лечить болезни и понимать природу человека. Я просто хотела немного свободы.

Когда я проснулась утром, то обнаружила, что количество просмотров перешло за черту необходимого минимума для поступления в университет на специальность «общая медицина». Вот и все. Необходимый минимум, о котором я не смела и мечтать еще неделю назад, был пройден. Сердце забилось быстрее. Я прикусила губу и подмигнула камере.

Приглашение Анастасии Рейнер, лежавшее на столе, надпись на зеркале, неприятный разговор с Тахирой. Моя жизнь становилась интересна для Зрителей. На меня хотели смотреть не только потому, что волосы у меня рыжие, а глаза цвета листвы оливкового дерева. Моя история становилась интересной.

После короткого душа я не смотрела в зеркало в страхе, что на нем будет еще одно послание.

Я немного запыхалась, пока спускалась по лестнице, а под моими глазами были синие круги после бессонной ночи, но лица родителей светились от радости и гордости – они уже увидели мой Рейтинг.

– Как прошла вчерашняя вечеринка? – спросила мама.

Она сегодня пожарила яичницу с беконом. Такой завтрак она готовила очень редко и только для меня. Папа тоже любил жирную пищу, но его диетолог запретил ему употреблять слишком много холестерина. Диетологи, кстати, тоже учились в медицинском. На диетолога или стоматолога можно было поступить с Рейтингом шесть с половиной. Мой дедушка по отцовской линии как раз был стоматологом.

– Просто прекрасно. Я познакомилась с сестрой Тео! Она очень крутая, позвала меня в клуб Джаз-Поэт в это воскресенье. Вы не против, если я схожу?

Я спросила только ради приличия, даже не сомневаясь в том, что родители позволят.

– Конечно, дорогая… – просияла мама.

Как и я, она сегодня была одета в темно-зеленый костюм. Я обещала помочь ей с садом после завтрака. Мы выращивали пармокультурное трио в теплицах. Вот-вот должны были поспеть томаты. Мама всегда старалась быть идеальной домохозяйкой, а потому придерживалась баланса, распределяя нагрузку так, чтобы хватало сил и на сад, и на дом, и на семью, а также на внешность и саморазвитие. Иногда ей удавалось совмещать две вещи, как, например, сегодня. Мы будем работать в саду и одновременно проводить время за беседой.

– Ты туда не пойдешь, – жестко произнес отец, чем удивил нас всех. Папа никогда мне ничего не запрещал, а сейчас он взглянул на меня все еще красными после операции глазами с таким недовольством, что я его не узнала.

– Что, папочка? – может быть, он неправильно меня понял.

– Джаз-Поэт – не лучшее место для школьниц. Там ошиваются… всякие, – отец был сам на себя не похож. Да еще это слово – «ошиваются». Мой папа подобных слов никогда не использовал. В Зеленом городе все тщательно следили за лексикой, которую использовали. А тем более мой папа адвокат. – И эти студенты, кто они? Как хорошо ты их знаешь, Гель?

У меня внутри зарождалось странное чувство. Захотелось закричать на отца, выплеснуть разгорающийся внутренний огонь. Да как он смеет что-то мне запрещать!? Я не ребенок. Вдруг мама встала между нами:

– Не пойдет никуда наша Гель, не волнуйся, строгий папа-медведь, – тон ее звучал потешно, так что папа тут же просветлел. Мама мастерски умела управлять голосом, она когда-то даже озвучивала мультфильмы. Мне же она заговорщически подмигнула и произнесла одними губами: «Обсудим в саду». Завтрак я заканчивала быстро, исподлобья глядя на воркующих родителей, пока папа не встал со стула и не ушел собирать сумку. По субботам он играл с друзьями в гольф. Конечно, будь его воля, он бы проводил выходные с мамой, но его статус в обществе обязывал либо играть в карты, либо заниматься спортом с другими успешными горожанами. Папа выбрал спорт, потому что ему тоже необходимо было находить свой внутренний баланс, как говорила мама.

Гораздо позже, после того, как мы собрали спелые красные томаты и уселись под солнышком с прохладным лимонадом, я с нетерпением завела интересующий меня разговор:

– Отчего папа так взорвался, когда речь зашла о Джаз-Поэт клубе? – солнечные лучи приятно согревали кожу лица. По-утреннему прохладный воздух бодрил не хуже чашки кофе. Я украдкой глянула на количество просмотров. Так и есть. Зрителей тоже интересовал этот вопрос.

– Твой папа слишком много работает. Ему в голову засела идея, что такие клубы посещает ненадежная молодежь, которая готовит какой-то заговор против правительства и Системы.

Мама рассмеялась. Она-то в подобные байки не верила. Я тоже. Да и кому захочется менять нашу Систему? Преступность была минимальной. Последние тюрьмы закрылись лет двести тому назад. Войны, болезни, голод – в Зеленых городах подобного не существовало. Конечно, за подобную жизнь приходилось чем-то жертвовать. В основном несвободой частной жизни и соблюдением множества строгих правил поведения. Наказаний было два – штраф или изгнание. Да и большинство дел решалось уплатой штрафа и потерей в Рейтинге. Изгнание к Зрителям без права вернуться в Зеленый город считалось самой страшной карой. Они изгонялись из Рая и обрекали себя на голод и тяготы в Красном городе среди Зрителей.

Зрителям жилось тяжело. Для посещения леса или рыбалки они должны были получать специальные карточки. Их пища отличалась от нашей. Никаких свежих овощей и фруктов. Сплошная химия. Они дышали грязным воздухом, бесконтрольно размножались и сами же умирали от болезней и бесконечных стычек. Когда-то жители Зеленых городов пытались научить их порядку, но те упорно отказывались его принимать. Они обвиняли нас в том, что мы хотим забрать что-то у них. Высмеивали наш стиль жизни, поэтому мы просто от них отгородились, но в знак доброй воли пошли на то, чтобы сделать свою жизнь видимой для них. Они должны смотреть на нас, брать с нас пример. По крайней мере, так нам рассказывали в школе.

– И что делать? Я хочу побывать в Джаз-Поэт, мне интересно, – мои губы задрожали. Еще вчера я знать не знала о Клубе, а сегодня мечтала оказаться там. Слепая зона – отсутствие камер. От мыслей о подобной свободе я чувствовала, будто у меня вырастают крылья. Несколько часов осознания, что на меня никто не пялится. Настоящая роскошь!

Пусть Зрители невидимы, пусть я никогда не встречу никого из них, но они есть. Всевидящее око, которое знает обо мне все – существует. Мама повертела в руке желтый помидор. Он был огромный и блестел на солнце. Она улыбнулась мне:

– Не волнуйся, завтра я уведу папу в театр, а ты спокойно сможешь сходить в свой клуб. Только не засиживайся и не выкладывай фотографии в Сеть. Все обойдется, – мама невозмутимо продолжила подрезать куст, а я быстро ее обняла.

– Мамочка, ты лучшая! – воскликнула я. И не только потому, что любовь и уважение к родителям было одним из важнейших правил жизни в Зеленом городе. Я своих родителей обожала и считала самыми лучшими на свете.

Глава 3

Там, где не тебя не увидят

Как мама и обещала, она утащила отца в театр. Тот пошел за ней, не скрывая страдальческого выражения, потому что не любил различные представления, считая театральное искусство пережитком прошлого. Но маму он любил больше, чем не любил театр, а потому не сказал ни слова. Они пожелали мне приятного вечера и оставили дома одну. Тот самый показатель доверия, которым я собиралась бессовестно воспользоваться.

Хотелось выглядеть крутой и взрослой, как Анастасия или как Мист, но куда мне было до них. Перебрав кучу одежды, я в итоге надела извечную кожанку и вызывающе красный топ с надписью “Bless the Queen”. Раньше у меня не хватало смелости носить этот топ. Он был одной из любимых вещей Мист. Я вообще любила копаться в ее одежде. Казалось, от футболок все еще пахло сестрой. Мист предпочитала запах жасмина. Я украдкой поднесла топ к носу, улавливая этот едва заметный аромат. Наверное, для Зрителей моя ностальгия была не самой интересной темой, но иногда можно позволить себе забыть о них на пару мгновений. Мист… где ты сейчас? Что делаешь? Видишь ли ты, как я пытаюсь сойти за твою бледную копию?

Быстро оделась. Небрежно, но красиво накрасилась. Растрепав волосы по плечам, я погасила свет и вышла из дома. Походка была прыгучей от предвкушения приключений. Зрителей с каждой минутой становилось больше, словно они чувствовали – грядет что-то интересное.

«Странно все это», – размышляла я, медленно вышагивая в сторону автобусной остановки. «Кто-то другой решает, насколько интересна моя жизнь, и насколько она моя, если я все время обязана прислушиваться к мнению этих невидимых наблюдателей?». Вспомнился Тео, его любовь к Космосу, его одержимость Лунной поверхностью. Мой папа всегда говорил: «Только неудачники с низким Рейтингом пытаются сбежать на Луну». Сегодня я подумала, что может быть у этих людей такой низкий Рейтинг как раз потому, что они хотят жить по-своему, а не по воле Зрителей?

Я шла мимо ухоженных и одинаковых домиков и садов, мимо пушистых породистых котов, которые различались лишь цветом и упитанностью. Идея электронных домашних питомцев провалилась, как провалилась идея роботов в школах. Люди чувствовали в электронной кошке отсутствие души, и как бы уютно она ни мурчала благодаря голосовым программам, этот звук не шел ни в какое сравнение с урчанием настоящей кошки.

Я зашла в скоростной автобус. Немногочисленные пассажиры смотрели на меня с интересом, что неудивительно, ведь они видели мой профайл семнадцатилетней девчонки и могли оценить количество просмотров. Может, гадали, являюсь ли я в чем-то выдающейся особой? Выдающейся я себя не ощущала. Скорее немного растерянной и напуганной от того, что притворяюсь кем-то другим.

Я смотрела в окно со скучающим видом. Ехать по меркам Зеленого города довольно долго – целый час. Ничего. Я настолько погрузилась в мысли, что не заметила, как прошло время. Мы приближались к окраине, где находился клуб Джаз-Поэт. Я в таких местах одна не была ни разу. Даже с сопровождением в подобные злачные местечки не особенно хотелось идти. За клубом в нескольких метрах начиналась лесная зона, где обитали олени и лисы, потом шел квартал двоек, с самыми ненадежными членами нашего общества, а за ним снова шла бесконечная лесополоса и стояла Стена, очертания которой можно было увидеть, если приглядеться. Идеально гладкая, прозрачная стена, за которой продолжался дикий лес и виднелись горы, испещренные реками. А потом Территория Зрителей с их многоэтажками, грязным воздухом и водой, болезнями и бедностью.

Были те, кто Стену обожал, считая ее гарантом спокойствия и мира. Были те, кто считал, что Стена нам не нужна, ожидая, что вездесущее око камер защитит нас и от Зрителей в том числе. Стену возвели для того, чтобы в Зеленый город не проникали беженцы из Трущоб. Те, кто подбирался к ней, махали руками, пытаясь что-то показать. Они хотели стать частью нашей жизни, но их быстро выдворяли обратно. Хорошо, что стену патрулируют дроны.

Джаз-Поэт оказался красивым двухэтажным зданием в стиле ар-нуво. Клуб чем-то напоминал дерево, чьи корни и ветви оплетали двери и балконы. А окна одновременно походили на крупные листья и глаза. Сейчас такая архитектура вышла из моды, потому что была слишком затратной и непрактичной. Но от нее с ума сходила Амалия и часто показывала мне разные примеры этого стиля. Так что я невольно научилась отличать его в декоре и архитектуре. Перед зданием не было почти никого. Одиночки или пары подходили к коричневой двери и показывали карточку сове со стеклянными глазами. Сова эта была сделана из бронзы столь искусно, что казалось, каждое перышко ее можно отделить от другого. Дважды дверь отворилась. Один раз осталась запертой, а сова недовольно ухнула. Девушка, которая тянула карточку, точь-в-точь как моя, печально вздохнула и побрела прочь. На мгновение меня накрыла паника. Что будет, если произойдет то же самое и со мной? Что, если дверь не откроется, а подарок Анастасии окажется лишь злой шуткой над школьницей?

Я собрала волю в кулак и отправилась испытать свою судьбу. Когда карточка оказалась возле глаза-камеры, я услышала щелчок, и темная дверь отворилась, пропуская меня внутрь. Сердце бешено забилось в предвкушении чего-то грандиозного. А еще от понимания, что та камера на входе была последней, в чье поле я попала на ближайшие несколько часов. Минуя длинный темный коридор, стены которого сияли пугающим красным цветом, я оказалась в клубе.

Зал был большой и круглый. С одной стороны располагалась сцена, прикрытая алым занавесом, а с другой изогнулась бесконечная барная стойка, где стояли разнообразные напитки. В центре клуба располагалось с десяток круглых столиков, за одним из которых я приметила Анастасию и еще нескольких взрослых ребят. Я постаралась настроиться на их профайлы, но ничего не вышло. Слепая зона и правда лишала возможности узнать все о людях. Их Рейтинг, привычки, место учебы и работы оставались для меня неизвестными. Кто они? Что из себя представляют? Я вдруг почувствовала себя слепой. Я и не замечала, как сильно полагаюсь на данные о пользователе.

Анастасия курила тонкую сигарету. По запаху я поняла, что в ней был настоящий табак. Отец когда-то получил пачку таких в подарок от благодарного клиента.

– Гель, я рада тебя видеть! – ее красные губы растянулись в улыбке. Она отвела руку с сигаретой в сторону и поцеловала меня в щеку, оставив на ней след, который я не спешила стереть. Для остальных мое появление стало неожиданностью.

– Ты притащила сюда школьницу? – недовольно пробормотала высокая девушка, чья кожа была такой темной, что казалось, эта темнота поглощала свет, исходящий от свечей вокруг. Вот спрашивается, как они догадались о том, что я школьница? Вроде выгляжу взрослой. А потом я поняла, что впопыхах схватила школьный рюкзак с логотипом гимназии вместо заготовленной заранее модной сумочки. Молодец, Гель…

– Именно, сама же говорила, нам нужна свежая кровь. Гель семнадцать. – Анастасия посмотрела на подругу так, что та тут же проглотила свое неодобрение и расплылась в куда более дружелюбной улыбке. Очевидно, сестра Тео была главой этой четверки, раз так быстро смогла изменить отношение ко мне. Темнокожая девушка протянула мне ладонь:

– Абени.

Я осторожно пожала руку и представилась:

– Гель.

– Скандинавка?

– Наполовину.

– А вторая половина?

– Уэльс.

Девушка довольно кивнула. Для Абени почему-то было важно знать, к какому народу принадлежали мои предки. Это противоречило законам Толерантности. За подобный поступок можно было живо лишиться хорошего Рейтинга. Хуже было бы только показать свою серьезную заинтересованность в религиозном культе. Христианство, ислам, буддизм и прочее давно считались пережитками прошлого. Книги о религиозных и философских учениях читали, чтобы посмеяться, или занимались этим во время Универсального Рождества, когда наше поведение не влияло на Рейтинг. Но мы находились в Джаз-Поэт клубе, и, может, правила Толерантности на это место не распространялись.

Знакомство с остальными прошло гладко. Пухлый парень, прячущий глаза за толстыми очками, как знак протеста – не иначе, ведь сегодня все могли позволить себе сделать коррекцию зрения – назвался Шоном.

Высокий лохматый брюнет, обладатель серых насмешливых глаз – Иваном. Этот Иван выглядел как отрицательный герой из какого-нибудь старого фильма, того и гляди выхватит пистолет и начнет стрелять во всех без разбора.

– Дай угадаю, думаешь о том, что наш Иван похож на психа? – спросила Анастасия. В ее глазах искрился смех. Я испуганно уставилась в пол. Подобное могло обидеть парня, но Иван рассмеялся. Улыбка полностью преобразила его лицо:

– Не ты первая, не ты последняя, а я ведь будущий учитель начальных классов.

– Держу пари, твой первый класс будет от тебя в восторге до уссачки, – сказала Анастасия.

От этих слов он хмыкнул, а я рассмеялась. Если поначалу я боялась идти в этот клуб, то теперь заметно расслабилась. Публика здесь в основном состояла из студентов. Они ругались, курили, отпускали пошлые шуточки, позволяли говорить себе на самые непопулярные темы. В общем, делали все то, что нельзя было делать при Зрителях. Анастасия заказала всем по кружке пива, мне же официант принес безалкогольное, и соленые орешки. Она беззастенчиво кинула в свой бокал таблетку, которая с шипением растворилась. О таком я читала. Что-то из не медикаментозных колес. То, что делала Анастасия, было прямым нарушением закона, но кажется, ее это не беспокоило. Я понемногу узнавала о самих ребятах, Абени интересовалась культурой африканских народов. Иван недурно играл на гитаре, а Шон был настолько продвинутым компьютерщиком, что практически жил в виртуальном мире до встречи с Анастасией. Они были лучшими друзьями, и, хотя Шон смотрел на нее влюбленными глазами, Анастасия этого вовсе не замечала. Мне понравилось узнавать все о людях не по высвечивающейся перед глазами иконке, а благодаря настоящему общению. В этом было что-то правильное. Анастасия отхлебнула пива так, что на ее хорошеньком личике появились пенные усы. Она схватила ложку, словно это была трубка и с сильным непонятным мне акцентом промолвила:

– Молодежь, которая позорит родину. Расстрелять.

Ее друзья прыснули от смеха, я тоже заулыбалась, чтобы показать, что понимаю, кого она изображала. Наверное, злого преподавателя. За одной шуткой последовала другая и, в конце концов, Анастасия поделилась со мной кое-какой информацией, шепнув на ухо.

Оказывается, большинство присутствовало здесь из-за Локи – некоего поэта, который изредка появлялся в Джаз-Поэт клубе и всегда выступал в маске. Никто не знал, кто он на самом деле. Поговаривали даже, что он робот или правительственный агент, призванный отслеживать настроения молодежи. Локи читал жесткие, пропитанные болью стихи.

– Я говорю тебе, Локи – это голограмма, программная разработка, – утверждал Иван, прихлебывая пиво из высокого стакана.

– Такая же, как ты и я, – рассмеялся в ответ Шон, – под голограммами половицы не прогибаются, воздух их не обтекает так, что фитиль свечи дрожит. Да и ты сам знаешь, большинство людей на подсознательном уровне отличают голограмму от живого человека, поэтому не ходят на их концерты.

– Я думаю, Локи – один из студентов нашего университета. – Анастасия выглядела так, будто была на взводе. Она делала какие-то пометки в электронном блокноте. Ее пальцы быстро набирали текст. Я попыталась заглянуть в ее записи, но ничего не поняла. Кажется, Анастасия одной рукой программировала, умудряясь шутить и пить пиво. Удивительно! Я не стала у нее спрашивать, что именно она делает, все равно не ответит. Вместо этого сфокусировалась на разговоре о Локи. Личность поэта была тайной. Может быть, поэтому он был столь популярен? Люди всегда стремятся прикоснуться к неизвестному.

– Локи просто актер, который понял, что может получить хорошую популярность и деньги, не угробив Рейтинг чтением стихов. Нам же всем полагается только порнушку смотреть, да программировать. Стихи для лохов и посетителей злачных местечек вроде этого. – Абени забрала у Анастасии сигарету и сделала затяжку.

Свет погас, разговоры тут же смолкли. На сцену вылетели два голографических ворона и принялись расхаживать по деревянному полу, недобро каркая, будто предвещали беду.

– Добрый вечер, – раздался голос из-за сцены.

Изумительно выразительный голос, будто он мог передать все существующие человеческие эмоции. Локи вышел на сцену. Он ступал медленно, ни на кого не глядя, и казался тенью, отделившейся от стены. Его глаза были пронзительно черного цвета, цвет зрачка вовсе не отличался от радужки. «Линзы» – с легкостью угадала я. Лицо закрывала идеально черная стеклянная маска, похожая контурами на посмертные маски египетских мумий, которые нам показывали в рамках курса по истории. На его голову был наброшен капюшон из плотной, поглощающей все оттенки ткани.

– Он всегда выступает в компании этих воронов и всегда в маске, – тихо прошептала мне на ухо Анастасия. Она подалась вперед, жадно рассматривая фигуру Локи. Ее цепкий взгляд выхватывал каждый его жест. Казалось, она видела даже изменение воздушных потоков вокруг него. Я тоже с любопытством глядела на этого парня… мужчину. Он был строен и высок, за непроглядной темнотой плаща мелькали брюки, на ногах его чернели туфли с узкими блестящими мысами. Значит ступня у Локи узкая. Впрочем, на этом мои умозаключения и закончились. Контуры его лица было невозможно определить. Если бы я встретила его на улице, то никогда бы не узнала.