Полная версия
С днем рождения, Белый Свет! Истории, рассказанные неисправимым романтиком
Александр Шамильевич Хакимов (Бакинец)
С днем рождения, Белый свет!
© А. Хакимов (Бакинец), текст, 2023
© Издательство «Четыре», 2023
Посвящаю эту книгу известному астрофизику, писателю-фантасту, популяризатору науки Павлу Рафаэловичу Амнуэлю – моему земляку, бакинцу, который знает, как поют звезды, любит слушать, как шелестят книжные страницы, и помнит, как пахнут театральные кулисы.
Человеку и ученому, оказавшему на меня большое влияние и во многим являющемуся примером для подражания – с уважением, любовью и благодарностью
автор
– А говорил, что романтик…
Из фильма «Гостья из будущего»Какая беззащитная листва,Как много смысла в дворике избитом.И как прекрасен быт без волшебства,Как волшебство наивно перед бытом.Романтика, романтика, романтика, увольОт парусов с нелепою заплатой.Да легче уж с усмешкою свою утешить боль,Чем жить с твоей гитарой бесноватой.Юрий РяшенцевЯ ярко помню, как в детстве был глубоко поражен красотой звездного неба… Но меня также мучал и вопрос: не противоречит ли эта красота тому факту, что звезды – лишь области ионизированного газа? Как это может сочетаться? Моим самым непосредственным впечатлением было то, что эта проблема может быть разрешена только при осознании красоты законов, управляющих ионизированными газами, то есть через красоту законов природы, которые к тому же должны быть открыты, а не придуманы. Я здесь говорю об этом для того, чтобы подчеркнуть: все это нами не придумывается, а открывается. И это превыше нашей жизни, превыше нас.
Карл Фридрих фон Вайцзеккер, крупный немецкий физик-ядерщик, астрофизик, философ наукиСолнечные лучи летят миллионы километров,
чтобы высушить твои трусы на балконе.
Подумай над этим…
Из сети
От автора
В какой-то мере эту книгу можно считать продолжением предыдущей моей книги «Звездная ящерка». А можно и не считать, поскольку «С днем рождения, Белый Свет!» – вполне себе самостоятельный опус.
Отмечу лишь, что в «Звездной ящерке» я позиционировал себя как «недобитый оптимист». Судя по всему, это нашло отклик. Ибо одна девица сказала: «Мне нравится ваш оптимизм. Постараюсь отрастить себе такой же. Чем вы его поливаете?» Я вовремя вспомнил, что это из Макса Фрая, и ответил словами из него же: «Я поливаю его кровью несчастных жертв!» В смысле читали – знаем.
А на этот раз я позиционирую себя как «неисправимый романтик».
Когда-то романтика была в большом почете – я еще помню те времена… Потом это слово затерли до неприличия, ну а сегодня оно произносится чаще всего с насмешкой или пренебрежением.
Согласно словарю, «романтика» – это то, что содержит идеи и чувства, возвышающие человека. И, поскольку моя книга это как-никак литература, упомяну еще романтизм в литературе – «движение, возникшее в конце XVIII века, характеризуется тем, что реальность противопоставляется идеалам. Это эпоха героев-символов, идеальных героев. Они свободны и открыто проявляют свои чувства».
А вот кто такой романтик?.. Часто приходится слышать, что романтики – это сплошь идеалисты, оторванные от реальной жизни, люди духовно красивые, которые всем желают добра, но, увы, не знают, что для этого конкретно надо делать. И добавляют: «По сути, это забота о себе и о других – за чужой счет».
Ну, это точно не про меня.
Романтика бывает разная: блатная, армейская, революционная, героическая, рыцарская… была когда-то даже производственная романтика.
В моей книге доминирует романтика путешествий, творческих исканий, познания мира…
В нынешнем мире очень трудно оставаться романтиком. Многие из них в жизни разочаровываются и даже проклинают ее за нереальные цели и несбывшиеся мечты. Но и это не про меня.
Сборник составлен из прозы и публицистики разных лет, и повсюду в том или ином виде фигурирует мой любимый Баку. На сей раз я не стал проводить границу между прозой и публицистикой – рассказы перетекают в эссе и наоборот… События и размышления по разному поводу, воспоминания с ностальгической ноткой, удивительные истории, встречи с известными артистами, журналистами, учеными, с которыми хоть и ненадолго, но сводила меня судьба… Уверен, каждый найдет здесь что-то интересное для себя; в предыдущей книге я обмолвился, что я – человек, которому есть что рассказать; и сейчас повторю то же самое.
Чтобы расставить, как говорится, точки над Ё, предваряю книгу своеобразным предисловием – оно вам многое объяснит.
Баку. Январь, 2023
Человек-метеор
(вместо предисловия)
12 января каждого года я (в числе многих) отмечаю день рождения Джека Лондона, великого писателя, одного из тех, кем Америка может по праву гордиться, сказав: «Он – наш, и это – хорошо!»
Джон Гриффит Чейни, ты прожил всего сорок лет, но навидался столько, что другим хватило бы на три жизни. Однако твой богом данный талант заключался не только в том, чтобы много пережить и много видеть, но и в умении описать все это словами так, что тебя читали и читают до сих пор. Другой твой талант – не знаю, от бога ли – заключался в умении зарабатывать деньги литературным трудом, а это – непростое дело…
В литературе ты промелькнул как метеор: пронесся, озарив мир яркой вспышкой, да и сгорел… нет-нет, не бесследно, остался в мировой культуре.
Ты не являешься моим кумиром, Джон Гриффит Чейни, у меня вообще нет кумиров, но я тебя сильно уважаю и люблю. За меткое слово, за хороший сюжет, за воспевание мужества, дружбы, любви к женщине, любви к животным, любви к жизни. За честность. За скупой, но оттого более вкусный юмор. За воображение, позволявшее тебе представить и далекое прошлое, и отдаленное будущее. И за то, что ты был self-made man, Человек-Сделавший-Себя-Сам. Притом начав с нуля – с устричного пирата, с бродяги, с простого матроса, неустанно занимающегося самообразованием.
Посмею сказать, что во многом мы с тобой похожи, Джон Гриффит Чейни. Нет, мне до тебя, конечно, далеко… но довелось-таки побывать в краях, где вертолеты и вездеходы соседствовали с оленьими и собачьими упряжками. Я знаю, как пахнет океанский ветер, и как ослепительно блестят на солнце льды, и как шумят суровые леса, и как «курятся» вулканы… Я видел, как узкоглазые люди выходят на моторно-парусных суденышках в студеное море добывать королевского краба… И как силачи с медными головами и о трех глазах бродят по подводным полянам, волоча за собой резиновые шланги, и собирают в «авоськи» шишковатых трепангов, точь-в-точь как на суше собирают грибы… Я видел, как промышляют морского зверя и тралят рыбу, как ловят акул на крюки с наживкой и кальмаров на блесну из фосфора, видел, как дерутся за самку морские львы, а касатки рассекают воду серповидными спинными плавниками, гоняясь за тюленями, и как выпрыгивают из моря и с шумом обрушиваются обратно длиннорукие киты… Знаю, как любовь уродует красавца розового лосося, делая его горбатым и клювастым, и как жизнь уродует камбалу-палтуса, заставляя оба ее глаза съезжать на одну щеку… Довелось видеть все это в море, оно зовется Охотским.
И кроме того, я знаю, каково это – начать с нуля и пытаться стать self-made manʼом, когда против тебя весь мир и все люди, а ты, маленький, но упрямый, пытаешься занять в нем свое место, место писателя, сказать слово так, чтобы услышали и люди, и небеса… И каково это – исчеркивать лист за листом в поисках одного-единственного нужного слова, будто ты старатель и промываешь массу породы в надежде найти крупицы золота…
И я знаю, каково это – обивать пороги редакций, встречая везде отказ, насмешку, равнодушие, непонимание… до той самой светлой поры, когда произойдет заслуженное, заработанное тобой Чудо и тебя признают, и дальше все покатится, как снежный ком…
Так что я люблю тебя не только за мастерство – я тебя хорошо понимаю… Тем крепче духовные узы, соединяющие нас, Джон Гриффит Чейни.
(Добавлю, что тебя уважал и читал мой покойный отец, который, как и ты, прожил всего сорок лет и тоже поколесил по суше и походил по морям, и даже пересек экватор на рыболовном судне, пройдя при этом должный обряд «крещения» в соленой воде и получив от Нептуна прозвище «Осьминог»…)
Да… Вот потому-то у меня на полке среди прочих любимых книг – и «Белый Клык», и «Мартин Иден», и «Железная пята», и «Люди бездны», и «Морской волк»… а как прижмет – вспоминаю «Любовь к жизни». Господи, небольшой рассказ-то, а сколько в нем заложено… И мне пришлось через такое пройти, пусть не в мерзлой аляскинской тундре, а в бетонных джунглях мегаполиса…
…Поговаривают, что ты не просто умер, а свел счеты с жизнью, вколол себе слишком много морфия не в силах больше терпеть боль от застуженных на Аляске почек… Может, оно и так. Бывает такая боль, которую не выдерживают даже джоны гриффиты чейни. Коли так – прости ему, Всемогущий, ибо он заслужил если не Свет, то уж точно Покой, заслужил своей жизнью и своим творчеством. Хоть и промелькнул, повторяю, словно метеор.
А вопрос, читают ли тебя сегодня, Джон Гриффит Чейни… Читают. Может, и немногие, зато те, кто знает истинный вкус мяса, любит по-настоящему и не предает людей и зверей. А прочие – прочие не в счет.
Так что все в порядке, Джек Лондон.
Баку. 12 января 2023
Ну, вот так. А теперь – начнем, пожалуй
Баллада о замерзающем питоне [1]
(святочный рассказ)
– Дядя, а дядя! – спросил меня как-то маленький мальчик. – А кем вы тут работаете?
– Я – террариумист, – гордо сказал я.
– Кто-кто?! – с ужасом переспросил мальчик. – Террорист?!.
Питон умирал.
До недавнего времени жизнь его протекала в общем-то сносно. Но вот питон почувствовал, что окружающий его воздух ощутимо похолодел, а пол жилища, всегда излучающий приятное тепло, вдруг остыл и сделался холоднее воздуха. Питон ощутил смутное беспокойство. Такого в его жизни еще не случалось. Тепло было всегда. А теперь воздух становился все холоднее и холоднее. Холод сковывал мускулы, от него коченел мозг. Уроженец джунглей Южной Малайзии, тигровый питон не был приспособлен к такой стуже. Он начал впадать в оцепенение, подобное сну. Однако сон этот вполне мог окончиться смертью, если температуру воздуха в террариуме не удастся как-нибудь повысить. И питон умирал. Надо было что-то немедленно предпринимать. Но что?
Мы все четверо стояли перед террариумом, растерянно и озабоченно глядя на замерзающего питона. Было темно и холодно. Повсюду были расставлены свечи, колебались язычки пламени. На всех нас было напялено множество теплых вещей. Дыхание вырывалось облачками пара – в помещении было всего плюс три градуса по Цельсию. Снаружи царил декабрь, канун, между прочим, католического Рождества (Мерри Кристмас!): завывал ветер, от порывов которого дребезжали плохо закрепленные стекла павильона, валил густой снег – одним словом, метель, редкая для Баку. Да уж, конец декабря 1997-го выдался необычайно снежным. И все бы ничего, но из-за аварии в восемь часов вечера во всем районе отключили электроэнергию. Мы, террариумисты, четыре мужика в возрасте от двадцати пяти до сорока лет, обремененные семьями и долгами, как раз закончили все дела в павильоне «Охрана природы», в народе именуемом «змеиной выставкой», и засобирались домой, а Кот, в смысле Костя, оставался сторожить… и вдруг бенц! Без света остались дома и предприятия, в том числе и наш павильон, быстро превращающийся в груду стылого железа. Погасли лампы над клетками, остановились аэраторы в аквариумах, остыли обогреватели в жилищах ящериц и черепах. Нахохлились попугаи в клетках, тесно прижались друг к другу обезьянки в вольерах. Нас, гомо сапиенсов, трясло так, что не только зуб на зуб – челюсть на челюсть не попадала. Но хуже всего приходилось питону, которого совсем недавно привезли из тропиков, это была его первая зима на чужбине; под его террариумом размещался мощный электрообогреватель, который теперь, ясное дело, не работал. И питон умирал.
И тогда мы решились, ибо другого выхода просто не видели.
Идея была проста, как мычанье: отогревать питона над импровизированной жаровней. Ее предполагалось соорудить из листа железа с положенными на него кирпичами, а снизу нагревать этот «мангал» пламенем ацетиленовой горелки, присоединенной к газовому баллону. Так и сделали. Вскоре все сооружение было готово, горелка зажжена. Теперь предстояла самая тяжелая, опасная и ответственная часть работы: всем нам следовало позвонить домой и сообщить родным, что мы опять не придем ночевать из-за проблем со зверями…
…Дальше было уже полегче. Наступая друг другу на ноги и оглашая воздух непечатными выражениями, мы выволокли питона из террариума. Шестиметровый змей был толщиной с человеческую ногу и весил около пятидесяти килограммов, но казался еще тяжелей оттого, что бессильно обвис на наших руках. Его голова свесилась до самого пола, тело было вялым и безжизненным. Мы растянули его в длину – каждому досталось где-то около полутора метров змеиного тела – и понесли в «реанимацию». Фика, он же Фикрет, немедленно сострил: «Тридцать восемь попугаев!», а Чина, Чингиз то есть, сказал злобно: «Скорее уж четыре ишака!» Сопя и чертыхаясь, мы дотащили питона до жаровни. Пламя горелки уже раскалило железный лист, кирпичи дышали жаром. Кто помолился, кто матюкнулся – и мы приступили.
«Оттаивать» питона пришлось по частям. Мы топтались у раскаленной плиты, держа над ней часть змеиного тела до тех пор, пока она, по нашему мнению, не согревалась до нужной степени, затем передавали друг другу очередные метры питона с тем, чтобы отогреть следующий кусок, ну и так далее. Нам стало жарко – раздеться-то не догадались, пот лил с нас ручьем, зверски хотелось курить, но все руки были заняты. Держать питона вчетвером не так уж и трудно, поверьте. Куда сложней держать его приблизительно на одной и той же высоте, да еще и следить, чтобы он не обжегся о горячие кирпичи. Питон-то не обжегся, зато Кот неловко коснулся коленом края раскаленного железного листа и взвыл. Неугомонный Фика стал рассуждать о преимуществах жареного или копченого питона перед питоном сырым; Чина зловеще сопел, периодически изрыгая чудовищные ругательства. Мне было не до гастрономических изысков и лингвистических тонкостей; просто очень хотелось спасти единственного в Баку, на тот момент, и очень дорогостоящего тигрового питона. И, кажется, нам это удавалось: змей начал подавать признаки жизни. По его телу время от времени стала пробегать слабая волнообразная судорога, голова приподнялась, из пасти выстрелил раздвоенный язык…
Мы хрипло каркаем «ура!!!» своими пересохшими глотками.
Еще одна судорога, длинная, тягучая. Снова выстреливает язык.
– Оживай давай, – говорит Фика. – Бандар-логи, знаешь, что? Они назвали тебя «желтой рыбой»…
– И еще «червяком», «земляным червяком», – подхватывает Кот.
– И тебе надо с ними разобраться, – подхватываю я. – «Бандар-логи, хорошо ли вам видно?»
– «Мы видим, Каа», – пискляво подхватил Фика, поперхнулся и закашлялся басом.
Шутки шутками, но в киплинговской «Книге джунглей» Каа, друг Маугли, – именно тигровый питон. Вернее, светлый тигровый питон, это подвид такой. Только не надо называть Каа удавом: удавы обитают в Западном полушарии, а в Восточном – питоны. Вы не видите разницы? А между тем она есть.
Настроение наше заметно поднимается. Змей-то и вправду оживает! Мы вновь и вновь передаем друг другу длинное и толстое питонье тело и держим его над горячими кирпичами, держим, держим, держим…
– Мсье, – тоном репортера спрашивает Фика у Чины. – Что вы обо всем этом думаете?
Чина немедленно отвечает, что именно он обо всем этом думает. В нашей компании нет неженок, мы те еще крокодилы с дубленой шкурой и острым языком, но от его ответа у меня темнеет в глазах, Фика на время теряет дар речи, а Кот обжигает о раскаленный лист другую коленку. От таких словес остолбенел бы даже одесский портовый грузчик. Питон, по-моему, и тот шокирован.
– Еще немного… еще чуть-чуть… – сипло напеваю я. Наш пациент уже шевелится вовсю. – Скоро у нас будет такой гарачий кавкасский питон, да…
– А он нас не передушит к едрене фене? – опасливо спрашивает Кот. – Как тех бандар-логов…
– Бандар-логи, хорошо ли вам видно? – зловещим голосом говорю я. – Подойдите ближе… еще ближе…
– Да ты что, – хрипит Фика. – Его еще неделю придется манной кашкой кормить… с ложечки…
Чина зловеще сопит, и мне кажется, что изо рта у него вырываются язычки пламени, как у дракона огнедышащего.
Питон возвращался к жизни.
…Он вернулся к жизни. А утром включили свет. Шестиметровое дитя тропиков водворили обратно в террариум, а гомо сапиенсы, галдя и разминая ноющие мускулы, полезли за сигаретами. Наконец-то можно было перевести дух. С чувством честно выполненного долга. Как говорил бургомистр в «Мюнхгаузене», «не скажу, что это подвиг, но что-то героическое в этом, безусловно, есть».
Дымя «Конгрессом», я смотрел в большое окно. Норд утих, и теперь над городом шел снег, все было белым-бело: и деревья, и скамейки, и дорожки… Снег низвергался с небес в свинцовую бухту, вдали сквозь пелену смутно виднелись телебашня и старая телевышка, торчащие по соседству.
Мне вдруг пришло в голову, что ситуация у нас сложилась точь-в-точь, как в святочном рассказе. Был когда-то в моде такой литературный жанр, лет сто – сто пятьдесят назад. Там суть сводилась к тому, что какой-нибудь зажиточный и вместе с тем благородный джентльмен в ночь перед Рождеством находил где-нибудь в сугробе босоногого малютку, готового вот-вот закоченеть, приводил бедняжку домой, отогревал, кормил-поил… Ну и за такое благодеяние данный джентльмен получал награду небес. У нас же этот сюжет трансформировался в нечто совершенно несуразное: четыре далеко не зажиточных джентльмена всю рождественскую ночь отогревали задубевшего питона; отогрели-таки; а насчет награды небес – всыпят нам дома жены и родители по первое число, вот и вся награда небес… Ну еще, может, начальство благодарность объявит.
Дома меня спросили, чем мы занимались всю ночь. «Питона растягивали, – ответил я, зевая. – А потом нагревали». Мне не поверили, посмеялись. Ну и ладно. Чина на такой же вопрос, заданный ему супругой, вообще брякнул с раздражением: «Чем-чем… Одну змею по кругу пускали».
Баку. Январь, 1998
Рассказ, который вы только что прочитали, написан на основе реальных событий, в нем нет ни грана выдумки – в середине 90-х случалось и не такое.
В 2010-м я переработал его в сценарий короткометражного игрового фильма «Зимние змееносцы» и предложил грузинам – они как никто умели и умеют снимать короткометражные комедии (а сценарий получился с юморком). Не срослось. Тогда я предложил сценарий европейцам – они жуть как любят тему спасения животных – но не срослось тоже. Бывает.
Я люблю все живое, иначе не стал бы биологом. За шестьдесят лет мне довелось иметь дело с самыми разными формами Жизни от микроскопических до таких, которых без домкрата не поднять и без лебедки не вытащить. Я жадно интересуюсь Жизнью – как реальной, населяющей наш с вами шарик сейчас или населявшей его в доисторические времена, так и гипотетической, имеется в виду – внеземной…
И квазиЖизнью, то есть как бы Жизнью, тоже интересуюсь.
Что я имею в виду? Сейчас узнаете.
Но начнем издалека…
С днем рождения, Белый Свет!
Если кто-нибудь скажет: я стопроцентно знаю, что такое жизнь, я предложу – сотвори ее.
А. Якубовский «Прозрачник»Джубал и сам не очень-то в этом разбирался… давным-давно он решил объяснить себе Вселенную, «созданную» кем-то, по четным дням, а вечную, «несозданную», замкнутую Вселенную – по нечетным, потому что и та и другая гипотезы, хотя и парадоксальны сами по себе, оставляли в стороне парадоксы противоположной точки зрения. А в каждый високосный год у него оставался целый день для того, чтобы предаваться солипсистскому разгулу. Задав себе вопрос, на который невозможно ответить, он не возвращался к нему в течение жизни целого поколения.
Р. Хайнлайн «Чужой в чужой стране»А известно ли вам, что в девять часов утра 23 октября нынешнего года нашему миру исполнилось сорок две тысячи двадцать шесть лет? С чем нас всех и поздравляю!
Вы спросите, откуда такие данные. Отвечу: епископ Джеймс Ашшер (1581–1656) из Кембриджа некогда вычислил, что Господь Бог создал наш мир именно 23 октября в 40 004 году до нашей эры в девять часов утра – да, именно в девять часов утра! С той самой поры и по сей день мир пребывает в диспенсации… Не в диспансеризации, а в диспенсации, что у богословов означает «порядок, установленный свыше».
О, этот старый и неразрешимый спор – создал ли эту Вселенную Творец всего сущего, просто сказав: «Будь!», или же она возникла сама собой, безо всякого Творца… Религия versus атеизм. «Каждый во что-то верит. Одни верят, что Бог есть, другие – что его нет; и то, и другое недоказуемо», – как несколько цинично, но верно заметил пастор из популярной кинокомедии. Добавлю: третьи, подобно упомянутому в эпиграфе мистеру Джубалу, по четным дням придерживаются религиозной точки зрения на этот вопрос, а по нечетным – атеистической…
Верующие в Творца, как видите, измеряют возраст Вселенной сорока двумя тысячами (с небольшим хвостиком) лет – всего-то! Безбожники уверены: возраст Вселенной насчитывает десятки миллиардов лет. Вышеупомянутый епископ Ашшер исходил из неких вычислений; современные астрофизики также опираются на расчеты. Правда, благодаря развитию и усовершенствованию техники результаты, получаемые наукой, постоянно подвергаются все новым и новым уточнениям. Вот, скажем, детище Европейского космического агентства, мощный космический телескоп Planck, запущенный в мае 2009 года для того, чтобы просканировать всю небесную сферу в поисках точных данных об интенсивности и особенностях «реликтового излучения», определил возраст Вселенной в 13,81 миллиардов лет, что на сто миллионов лет старше, чем считалось ранее…
Впрочем, научные выкладки никак не могут повлиять на верующих. В последнее время все чаще и чаще слышатся голоса, утверждающие, что наука ошибается, что Земле (и Солнечной системе в целом) всего десять тысяч лет, и что жизнь на нашей планете появилась каких-то шесть-семь тысяч лет назад (а не четыре с лишком миллиарда, как считают палеонтологи), и что вообще надо выбросить все учебники и справочники в мусорный ящик и обратиться душой к Христу… Ну, положим, последнее никогда не лишне, только вот зачем учебники-то выбрасывать? «Оно, конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать? От этого убыток казне» (Н. В. Гоголь).
Еще одна явственная тенденция: все больше маститых ученых прощаются с атеизмом, заявляя, что данные их исследований доказывают существование Создателя! Такие выводы уже позволили многим ученым снискать славу среди миллионов верующих, большинство из которых вообще не интересуется наукой. В 2011-м, например, лауреатом Темплтоновской премии стал британский физик Мартин Джон Рис (Темплтоновская премия, напомню, выдается с 1973 года ученым, внесшим заметный вклад в дело примирения науки и религии; это крупнейшая награда в мире (1,4 миллионов долларов), превосходящая даже Нобелевскую). По мнению учредителей премии, более пятисот научных работ Риса (о параллельных мирах и множественных Вселенных, формировании Галактик и функционировании «черных дыр») привели физика к выводу о неимоверной сложности окружающего мира; отсутствие вразумительного ответа на вопрос «Как возникла Вселенная?» склонили-де Риса к признанию Творца… Правда, при этом Мартин Джон Рис продолжает называть себя атеистом, что, впрочем, не помешало ему принять престижную премию, чек на солидную сумму и прочие полагающиеся почести… Кстати, большинство прежних лауреатов Темплтоновской премии тоже не имели никакого отношения к церкви.
