Услуги некроманта

– Нет, я же к вам пришла! – возмутилась девушка. – У нас беда стряслась, – убедившись, что все смотрят на нее, она важно закончила: – Сторожа в магазине вчера убили. Следователь считает, что это Генка, он давно грозился. Евсеич у него со склада то морковь продаст как свою, то рыбу… Но это не Генка, – она поджала губу. – Я его знаю. Он бы не стал.

– Наша задача, если я правильно понял, – спасти невиновного Генку? – доктор быстро уловил суть. – Вы считаете, что сторож мог видеть убийцу?

– Ну да… – проговорила девушка почти беззвучно. – Вы… поможете?

– Как вы себе это представляете? «По свидетельству покойного, подозреваемый не мог совершить преступление, в котором его обвиняют, потому что потерпевший утверждает, что его, потерпевшего, убил кто-то другой»?

– А если… если не убил?

Доктор Мерц тяжело вздохнул. Посмотрел на Ваню.

– Статьи за некромантию в Уголовном Кодексе нет, – напомнил Ваня. – Я только что новый читал.

– Я знаю. Введи девушку в курс моих расценок. И предупреди, что у покойников после воскрешения сильно меняется характер.

– А я заметила, – со свойственной ей бесцеремонностью Венера кивнула на Ивана. – Этот – полный идиот был. А сейчас даже буквы выучил!

– Ну-ну, – Ваня погрозил ей пальцем.

Развернувшись, некромант ушел в дом. Огласки он не боялся. Мало кто верил в него. А в его налоговой декларации значилось: «Оккультные услуги». Так что все выходило по закону. Можно было воскресить сторожа, спасти венериного драгоценного Генку и вернуться к своим кабачкам.

– …И все мы сегодня скорбим о рабе Божьем Николае…

– Он атеистом был! – крикнули из толпы. На кричащего тут же зашикали – мало ли кем кто был, процедура одна для всех. Теперь ему один хрен все равно.

– Ага, атеистом, – отозвались из другой части толпы. – Алкоголиком он был… и бабником. Правда, когда стакан поднимал, говорил: «ну, с Богом»…

Теперь зашикали в другой части толпы. Всем не терпелось начать уже главное – поминки, и отходную попросили читать быстрее.

– Три часа, – негромко сказал доктор Мерц, обращаясь не то к Венере, не то к Ивану. Ваня на всякий случай кивнул, а Венера хлюпнула носом.

По традиции полагалось перед погребением поднести покойнику стакан водки и кусочек черного хлеба.

– Мы всегда будем помнить тебя, Николай Евсеич, – солидный мужчина в драповом пальто медленно прошествовал к украшенному цветами гробу. – Пусть земля тебе будет пухом!

Ансгар Мерц покосился на Ваню. Он впервые видел, чтобы на лице его помощника – натуры очень светлых помыслов – отражались столь темные мысли.

– Это лабазник Корней Савельевич, – охотно прошептала ему Венера на ухо. – Он тогда у Ваньки Маринку отбил, сволочь!

Между тем Корней Савельевич приблизился к гробу и аккуратно поставил свои приношения на специальный столик рядом.

– Вечная память! – воскликнул он трубно.

– Вечная память! – нестройно повторила истомившаяся толпа.

– Вечная, – проскрипел покойник, садясь в гробу, словно дитя в колыбели. Протянув руку, он схватил стакан, опрокинул внутрь, крякнул и потянулся за хлебом.

Толпа охнула и отшатнулась.

Что тут началось!

– Свят-свят-свят, – закрестилась Венера.

– А ты-то чего? – буркнул Ваня. – Ведь видела…

– Так все равно страшно!

Было действительно страшно, тем более что венчик с расколотого черепа воскрешенного сразу слетел, а волос у него было негусто.

– Я всегда говорила, – раздался голос из толпы, – брешут врачи! Такого топором не убьешь!

– Ура, товарищи! – воскликнул бывший председатель Укуринского колхоза «Красный Укур», почетный пенсионер, фамилии которого Ваня не помнил.

Все закричали «Ура».

Беннар, стоящий поодаль, невозмутимо писал в блокноте.

– Ах ты, сволочь! – крикнул вдруг кто-то. – Все еще жив! А ну отдавай канистру!

– Ой, мамоньки, – запоздало заголосили бабы.

Покойный между тем выплюнул то, что набрал в рот.

– Паленая водка! – крикнул он. – Не могли нормальной налить! Думаете – раз покойный, то все можно, да? Ну уж, дудки…

На лице некроманта внезапно отразилось самое настоящее страдание.

– Что это с вами, Ансгар Фридрихович?! – тут же спохватилась Венера.

– Никакого уважения к смерти, – прошептал бледный доктор Мерц. – Никакого.

…Два дня Ваня откармливал шефа протертыми кабачками и парным молоком с ближайшей фермы. Генку обещали назавтра выпустить. Николай Евсеевич сказал, что на его жизнь покушался топором пьяный лабазник, и того забрали под следствие.

А на третий день снова прибежала Венера.

– Ансгар Фридрихович! Ансгар Фридрихович! – закричала она с порога. – Там… Николай Евсеевич… его, блин, опять убили, похоже… Не знаем кто! Но на этот раз врач говорит – точно помер. А следователь из прокуратуры приезжал – говорит, у всех стопроцентное алиби! И у Генки тоже – они там, в тюрьме его паспорт потеряли, только сегодня нашли, даже не выпустили еще, так что он тоже ни при чем… лабазника тоже выпустили. Бабы говорят – неудивительно, что Евсеича добили. Видимо, не у одного человека повод бить-то его был. Так уж он всех достал…

Венера говорила и говорила. Ансгар Фридрихович откинулся на подушки и закрыл глаза. Открыл их, только когда девушка покинула дом.

– Ваня, – велел он слабым голосом, – мне надо с Беннаром поговорить. Он сегодня уезжает…

Освальд только что вернулся из леса с корзинкой лисичек и пребывал в самом благодушном настроении.

– Прекрасная работа, коллега, – похвалил он доктора, поправляя ему подушки. – Просто прекрасная. Зря вы так переживали! И невинного человека спасли, и воскрешенный вовремя преставился…

– Освальд, – обвиняющим голосом произнес доктор Мерц, – зачем?

Освальд оставил подушки в покое и посерьезнел.

– Меня не допрашивали, – сказал он. – Я иностранный подданный. И вообще сегодня уеду.

– Это я понял, спасибо, – съязвил доктор и сел на кровати. – Начерта ты?..

Освальд потупился.

– Я догадался, – объяснил доктор, – по своему чемоданчику. В нем все было на месте. Сторожу было сорок пять, и он бы прожил еще столько, если бы не специальный яд. Яд был только у меня и у вас. Мой остался нетронутым. Следовательно?..

Освальд Беннар вздохнул.

– После воскрешения Николай стал трезвенником, – пробурчал он. – Но это еще не все. Он стал… как это у вас называется… гомосексуалистом. Я зашел в магазин за черным хлебом – он приставал ко мне. А я, знаете ли, гомофоб. Вот я и подумал, что раз он все равно уже умер, то по Кодексу я имею право вернуть его в то состояние, из которого он был вами извлечен. Простите, если я невольно нарушил ваши планы…

– Нет, что вы, доктор Беннар, – Ваня аккуратно вывел иностранца из комнаты, по большой дуге обогнув доктора Мерца, пребывающего в странном, очень странном настроении. – Зато теперь все будут с уважением относиться к смерти… да, с уважением. Как и подобает. Доктор Мерц будет доволен, поверьте мне.

Глава 3. Душа Генциана

– Дорогие дети! – голос учительницы просто лучился счастьем. – Сегодня мы приготовили вам сюрприз!

Дети перестали кидаться стульями. Вовочка даже остановил ладонь, поднятую над перекинутой им через собственное колено рукой Машеньки. Дети любили сюрпризы.

– На этом уроке, – с еще большим ликованием в голосе продолжила учительница, – нас ожидает встреча с удивительным, талантливым и, конечно, всем хорошо известным человеком – Джеком-Потрошителем! Джек научит вас, как правильно выслеживать жертву, покажет ее анатомию, научит уничтожать улики и обманывать полицейских, пуская их по ложному следу!

– А когда будут террористы? – спросила Машенька, выдергивая руку из рук Вовочки и показывая ему язык: мол, не успел – значит, опоздал. – Обещали календарики с террористами! «От Герострата до наших дней!»

Учительница вздохнула.

– А ну-ка, Машенька, назови нам, каких ты знаешь террористов?

Машенька бодро начала:

– Засулич, Равашоль, Каракозов, Карье, Хабаш, Таллиен, Аль-Нассер, Атеф, аль-Завахири, Гайлани, Басаев, Радуев, Шарипова, бен-Ладен, Качинский, Умаров, Брейвик…

Ваня проснулся и сел на своем коврике. Воскрешенному редко снились сны – видимо, мозг в них не нуждался. Но если что-то производило на него сильное впечатление, то эхо жизни, блуждавшее в его душе, долго этим впечатлением питалось. Вот и сейчас – не следовало смотреть вечером телевизор. Сюжет о лидере предвыборной гонки бизнесмене Павле Мухоротове, приглашенном в одну из московских школ, дабы научить детей заниматься бизнесом, не прошел даром. Неупокоенный мозг (или чем там думают бывшие люди?) воспринял эту новость неадекватно. Или наоборот – адекватно?

Джек-Потрошитель. Надо же. Террористы.

Деревенская жизнь слишком размеренна и спокойна, вот оно что. Когда самой большой трагедией становятся пятна гнили на кабачках, не только людям начинают сниться кошмары. Чтобы хоть чем-то их занять и отвлечь от рутины.

Ваня взглянул на ночное окно.

Дождевые капли прокладывали по стеклу длинные дорожки. Даже сквозь закрытую дверь было хорошо слышно, как с неба лупит по висящей на калитке гулкой жестяной кастрюле. Господин Мерц определил кастрюлю на этот пост после того, как однажды к нему среди ночи через забор вломились три пьяных подростка, подрали в огороде морковку и потоптали хризантемы. Теперь подростки не смогли бы повторить свой подвиг: при малейшем колебании забора кастрюля падала и громко катилась по выложенной булыжником дорожке, будя по всей округе не только собак, но и их хозяев.

Иногда кастрюля падала просто так – от ветра или когда к части забора, выходящей на главную улицу, приваливался пьяный сосед Генциан Виолетыч. В прошлом химик-технолог, сосед ныне пил почти каждый день и жаловался на буржуев, продавших куда-то там Россию.

– Не думаю, – сказал ему однажды Ваня, – что, окажись на их месте любой из большинства людей, эту Россию населяющих, он поступил бы иначе.

Правда, одернул он себя мысленно, есть у нас шеф, доктор Мерц… он, наверно, удумал бы что-нибудь экзотическое. Или нет? Это здесь, в обывательском обществе кажется, что он необычный человек, а там, где прокрустово ложе власти отшибает всё человеческое вместе с необычным, он мог бы стать другим. Даже, возможно, выпрямился бы, обрюзг. «Меня взяли править миром!» – читалось бы в его помутневших от мерзости глазах. Но есть аргумент против этого – он немец. А немцы в древности правили Россией лучше, чем русские. Правда, доктор Мерц не древний немец, а вполне современный. Да и Россия не та, что в древности. Вряд ли он ее такую сильно любит, чтобы править.

Пока Ваня перебирал свои мысли о шефе, Генциан Виолетыч внезапно протрезвел, посмотрел на Ваню и покачал головой. Он явно не думал о немцах, а если и думал, то, скорее всего, о каких-нибудь фольклорных, попадавших в анекдотические передряги в компании поляков и русских.

Тут Ване почему-то стало стыдно, и больше он с соседом не спорил. Мало ли. А вдруг тот – великий человек, но скрывает это в глухой деревне под слоями самогонки? Вдруг он действительно способен выкупить Россию назад?

Великий же человек, раза два обрушив кастрюлю, потерял доверие к Ваниной ограде и полюбил припадать к собственной. Та, поскрипев и пошатавшись, мягко рушилась внутрь. По трезвому делу Виолетыч свой забор чинил. А потом напивался и валил опять.

– Сегодня Вселенная сингулярна, как лента Мебиуса, – замечал в этих случаях господин Мерц, повернувшись в сторону сочащегося в окно тусклого мира. – Не знаю, какому идиоту пришло в голову, будто в ней есть прогресс. Из моего окна, например, вечный вид на энтропию.

– Кстати, – не далее как вчера спросил Ваня, – а как вы с ней боретесь? – И, в ответ на недоумение, всплывшее в неравнозначных глазах шефа, уточнил: – Как это выглядит технически? Вот перед вами мертвец… вы возвращаете ему душу? Но ведь это не так… моя память, например, осталась со мной, и я чувствую так же, как и раньше, но ко всему отношусь немного иначе. Я уже догадался, что у меня нет тех гормонов, которые обычно у людей, но память о том, как они работают, осталась, и тело следует ей. А что же тогда душа, Ансгар Фридрихович?

– Душа берется ближайшая свободная, – невозмутимо отвечал некромант. – В этом самый главный обман нашей профессии.

– Значит, я – это уже не я?

– Отчего же? Эго, твое драгоценное самосознание осталось твоим. А вот будь ты поэтом или певцом – пришлось бы доживать без песен. Или пел бы старые.

– Неправда! – возмутился Ваня. – Я вчера песню во сне сочинил:

«Понимаю, это стремно, очень стремно,

Но такой уж я запущенный чувак…»

– Ты как раз не понимаешь, – оборвал его доктор Мерц, – НАСКОЛЬКО это стремно. Это может сделать некроманта инвалидом. Или утащить его на другой слой бытия.

Он склонил голову, словно сожалея о том, что ЭТО его до сих пор не утащило.

– И вы каждый раз… рискуете? – поразился Ваня.

– Нисколько, – ответил доктор, подмигнув меньшим из своих глаз. – Мне, как видишь, с самого начала было нечего терять.

– Как много можно узнать о мироустройстве после смерти… – задумался Ваня. – Значит, личность – это не одно целое?

– Разумеется, нет, – доктор Мерц сделал такое лицо, словно объяснял это не первый год. – Это как с материей. С виду она одно целое, но внутри часто собрано несочетаемое. Если что-то рушится…

Словно иллюстрируя это утверждение, с забора в очередной раз загремела кастрюля. Дачники посмотрели в окно. У калитки стояли два хилых подростка, с опаской присматриваясь к пируэтам упавшей посудины.

– Значит, когда человек умирает, он теряет только эго? – продолжал допытываться Ваня. – А его душа…

– Присоединяется к э… мировому эфиру, – доктор Мерц тоже наблюдал за подростками, из последних сил надеясь, что они не войдут. – Частично. Потом – полностью.

– А если вы ее ловите и вкладываете в кого-то?

– Он становится воскрешенным. Но – немного другим. Это как лотерея.

Посетители – парень с рюкзачком за спиной и блондинка с березовым посохом – все же решились отворить калитку, повесить кастрюлю на место и осторожно подойти к самому крыльцу.

– Здравствуйте! – крикнули они дуэтом. – Здесь есть кто живой?

– Всего один, – радушно улыбнулся Ваня, отворяя им внешнюю дверь. – И это не я.

– Здравствуйте, – еще раз бодро сказал юноша. – Мы собираем легенды здешнего края.

Девушка рядом с ним энергично кивнула. Потом, увидев в глубине комнаты задумчивого доктора Мерца, воскликнула:

– И вы здравствуйте!

– Здесь позакопаны немецкие солдаты, – вспомнил легенду стоящий за их спинами Ваня. – Они окликают грибников. А больше я ничего не знаю.

– А нам, – юноша сверился со своими записями и повернулся к нему, – сказали, что здесь еще лешие водились.

– Может быть, – пожал Ваня плечами.

– Мы уже были в Старых Сметанах, – отрапортовала молодежь. – Там только про святых рассказывают. А это все явно выдумки… Может быть, вам известно что-либо достоверное?

– Про святых? – уточнил доктор Мерц. – Вряд ли.

Девушка пригорюнилась.

Неподалеку от «Укурино» было две деревни – Старые Сметаны и Малые Сметаны. Судя по отсутствию каких-либо исторических упоминаний о Больших Сметанах или Новых, названия придумывал глубокий пессимист. Неудивительно, что ребятам с ними не повезло.

– А про призраков, – заинтересовался Ваня, – вам рассказывали?

– Призраки существуют! – горячо заявил следопыт. – Ладно, если что-нибудь вспомните – звоните!

И, положив на подоконник в качестве визитки неровный обрывок тетрадного листа, искатели откланялись.

– Ансгар Фридрихович, – продолжил Ваня, – а почему я, допустим, не вурдалак? Они же тоже мертвые.

– Потому что ты идиот, – заметил Мерц почти весело. – У вурдалаков и им подобной нечисти как раз нет души, а есть эго. Есть воспоминания о том, что душа когда-то была. Поэтому они пытаются ее добыть, зная, что материальным ее носителем является кровь. Нечто подобное – если ты еще помнишь себя живым – происходит при гиповитаминозе: человек предается обжорству, но не может насытиться. У живых тоже бывает вурдалачий синдром, но им не приходится утолять его кровью. А души их хватает только на то, чтобы не умереть сразу. Люди становятся злыми, жадными и морально больными. Обычно они сразу идут в политики.

– А вы их видели? – продолжал любопытствовать Ваня.

– Больше, чем хотелось бы, – Ансгар Мерц невольно бросил взгляд на старый поломанный телевизор, который смотрела еще Ванина бабушка.

– Не политиков! – возмутился Ваня. – А вурдалаков!

Доктор Мерц устроился на диване, даже позабыв подосадовать на то, что ему, в силу своей причудливой конституции, приходится часто менять позы.

– С великим удовольствием, – проворчал он, – посмотрел бы на что угодно, вместо того чтобы любоваться политиками… Но, увы, равнодушная природа вместо нормальных человеческих вурдалаков подсовывает нам трудноперевариваемую дрянь. Я думаю, что они существуют даже не теоретически, как бозон Хиггса, а и вовсе метафорически… Как доведенные до гротеска аберрации социальных отношений.

В последний набор слов Ваня решил не вникать, а вот бозоном заинтересовался.

– Но бозон – его же, вроде, нашли…

– Вурдалаков, вроде, тоже находили неоднократно, – парировал доктор Мерц, – и тем не менее, мне не хотелось бы думать, что помимо политиков существует еще какая-то дрянь с похожими пристрастиями.

Доктору Мерцу не снилось ничего, а как только попыталось присниться, с забора снова упала кастрюля.

На улице все еще шел дождь, и доктор справедливо рассудил, что вряд ли явились давешние подростки, – в такую погоду даже они сидят дома. Пьют, колются или что-нибудь нюхают. Или спят – должны же они спать когда-нибудь тоже.

Поэтому Ансгар Фридрихович не стал вставать, а только чуть отодвинул занавеску.

И понял, что кастрюлю придется поднимать самому.

На калитке повис совершенно безвольный человек. Его черный, расплывающийся в летней ночи силуэт был неподвижен и вертикален, однако по всему выходило, что вертикальным ему осталось быть недолго.

– Пьянь вонючая, – бесстрастно выругался господин Мерц и встал с кровати.

Набросив на пижаму старую, висевшую в прихожей еще со времен Ваниных родителей плащ-палатку, доктор вышел на крыльцо. Сквозь ливень опознать вторженца было трудно, но кому тут висеть, кроме Генциана Виолетыча? Выходить не хотелось, но доктор Мерц знал, что будить воскрешенных ночью – это почти как воскрешать их снова: дело долгое, проще самому спихнуть соседа в ближайшую лужу.

Никакой жалости, терпимости, а уж тем более – солидарности к пьянчужкам и прочим опустившимся личностям доктор Мерц не испытывал. Они родились правильными, с нормальным позвоночником, нормальным скелетом, а многие даже с симпатичным лицом. Он же родился кривым уродом. У них была масса возможностей. У него – только одна, и та сомнительная. Но это они лежат под забором, а не он. Какого рожна спорить с людьми, которые ненавидят и презирают сами себя? Можно только поддержать их в их ненависти и презрении. Кроме того, он был уверен, что эти люди, как и вурдалаки, питаются чужой жалостью.

Поэтому, подойдя к калитке, доктор Мерц брезгливо ткнул в корпус повисшего соседа захваченным у крыльца черенком от грабель.

Алкоголик Генциан покачнулся и опрокинулся навзничь, громко чвакнув спиной в лужу.

Опустив грабли, доктор Мерц задумался. Более того – его профессиональное чутье, проснувшись, с отвращением констатировало: Виолетыч совершенно не пьян. Он трезв. На лицах пьяных не бывает такого ужаса.

И еще он только что умер. Даже не окоченел еще. Пришел к их калитке, обрушил кастрюлю и беспардонно окочурился.

Жалея о своем врожденном уродстве, Ансгар Фридрихович всегда находил утешение в одном: он не родился, по крайней мере, женщиной. Потому что родись он ею, ему пришлось бы сейчас визжать, а раз он какой-никакой, а все же мужик, можно убрать покойника из лужи и идти спать дальше, потому что завтрашний день обещает быть тяжелым.

Оглядевшись, доктор Мерц поймал себя на желании оттащить труп на его, трупа, собственный участок и оставить там, сделав вид, что так и было. Тогда, по крайней мере, приехавшие полицаи не помнут молодых кустиков спиреи.

Зажав своей совести рот, некромант взял и за это желание себя похвалил. Правильно. Человек он не светский, делать себе имя на пребывании в полицейском участке ему нужды нет, тем более что народные массы его вряд ли поддержат. Не верил он в народные массы. Даже в вурдалаков готов был поверить, но в массы, особенно народные – не стал бы. Тем более – кусты. Кусты должны жить, они не алкоголики какие-нибудь.

Наклонившись над трупом, он вытащил из его руки намокший клочок бумаги, отдаленно напоминающий «визитку» собирателей историй.

– Ансгар Фридрихович? – Иван, как оказалось, тоже проснулся и теперь стоял у некроманта за спиной, вглядываясь в темноту. – Мне сегодня снился Джек—Потрошитель, которого пригласили в школу для встречи с учащимися. А куда вы смотрите?

– Вниз. Там Генциан в луже, – ответил доктор Мерц, придерживая калитку свободной рукой. – Помер безвременно – то есть позже, чем должен бы был. Отнеси его в его дом. Завтра полиция приедет, будет спрашивать… ну их.

Когда Ваня взвалил Генциана на плечо и удалился, доктор Мерц вернулся в дом, включил прикроватную лампу и расправил бумажку. Косым летящим почерком на ней было выведено «НОВЫЕ СМЕТАНЫ». И восклицательный знак.

Зевающий участковый записал показания соседей – доктора Мерца и Ивана – и удалился в дождь. Танька, единственная Генцианова родственница, тоже собралась прощаться.

– Врач сказал: допился Генка, – вздохнула она. – Ну, давно пора было…

– А ты не знаешь, – внезапно спросил Ваня, – где Новые Сметаны?

– Новые? Это у бабки Венериной, Серафимы, надо спросить. Говорила, что такие в окрестностях были. До войны еще. Даже до революции. Их еще большевики переименовали в «красные». Представляешь, бред какой – красные сметаны!

И Таня ушла, хохоча.

Проследив направленный ей вслед взгляд шефа, Ваня спросил:

– Ансгар Фридрихович, а сколько вам лет?

– Двадцать три, – ответил некромант. – А что, выгляжу младше?

– Да нет, старше…

– Спасибо. Впрочем, мне обещали, что я и до пятнадцати-то не доживу… Видимо, те же врачи, что сочли причиной смерти нашего соседа отравление алкоголем.

– А от чего же он помер, по-вашему?

– От инфаркта. Только алкоголя он в тот день не пил, потому что ходил далеко. Чего-то он там, вдалеке, очень сильно испугался. И в итоге умер со страху. Только предсмертную записку успел написать. Вот, смотри.

Бабка Серафима сказала, что от Красных Сметан осталось урочище, заросшее молодым лесом. До него быстрым шагом дошли за три часа. А вот по бывшей деревне Ансгар Фридрихович шел медленно, огибая едва различимые под ногой обомшелые останки фундаментов.

– А здесь у них колодец был, – наклонился он над растрескавшимся бетонным кольцом. Голос его теперь звучал гулко, словно из-под земли. – Посвети вниз, ничего не вижу.

Ваня вытащил фонарик. В этот момент некромант отпрянул, дернулся. И Ваня не рассчитал движения.

В случае с обычным человеком достаточно было бы отвести фонарь немного в сторону, и он остался бы в руке. Но доктор Мерц в силу своей перекошенной конституции как раз в сторону и дернулся.

– Там вода, – хладнокровно сообщил он, когда фонарик булькнул. – А вокруг нее большая могила. Прямо тут, на урочище. Серафима говорила, что, после того как немцы сожгли село, пришла Красная Армия. Наверно, тут она их всех и закопала, сочтя это удачной мыслью.

Неподалеку нашлось свежее кострище. Господин Мерц поднял с земли маленький блокнотик с желтыми страничками.

– Не раскис, – размышлял он вслух, – а дождь был ночью… когда Гена пришел и умер, дождь как раз кончился…

– До Укурина семь километров, – сказал Ваня. – А дождь прекратился минут за пять до визита. Я знаю, я в окно смотрел.

– Возможно, здесь и не было дождя, – Ансгар Фридрихович осмотрел угли. – Видишь, золу с углей не смыло… хотя земля влажная. Значит, дождь был примерно третьего дня, а потом пошел у нас. И Генциан явился отсюда. Он тут кого-то ждал, и этот кто-то принес ему выпить. Видишь, бутылка полная…

Неподалеку хрустнул валежник.

– Здравствуйте!

Два подростка – один с рюкзаком, другая с посохом – стояли на заросшей тропке с букетом полевых цветов.

– Ну что, – весело спросил их Ваня, – много легенд собрали?

– Одну большую, – кокетливо улыбнулась девушка. – Кстати, меня зовут Ника. А вас?

Вопреки всему, что можно было бы предположить, обратилась она к доктору Мерцу.

– Меня Ансгар, – ответил тот, не отводя глаз. Секунду они смотрели друг на друга, а потом девушка чуть улыбнулась и переключила внимание на Ваню.

«Ведь он ее старше всего на каких-нибудь пять лет» – подумал Ваня. «А меня так и вовсе младше! Тот случай, наверно, когда год идет за два».