Ясон

Капитан по-прежнему сидел на румпеле и играл шкотами, ловя ветер. Кок мыл посуду в деревянном ведре с морской водой.

– А вот скажи, Федя, у тебя была романтическая любовь?

– Мне в Риге нравилась одна девушка. Но море мне нравилось больше, и я уехал. Я буду искать жену в Америке.

– Значит, не было у тебя, Федя, романтической любви. А у меня была… Катенька Валуева.

– А что, правда, любовь, как в романе? – заинтересовался капитан.

– Скорее, как в романсе: «он был титулярный советник, она генеральская дочь» … Нет, не прогнала она меня, конечно, но общего будущего у нас с ней быть не могло. А замуж она за князя вышла…

Кок зло выплеснул воду из ведра за борт и стал глядеть на пустой горизонт.

– А что было дальше? – потребовал капитан, и кок словно очнулся от сна.

– О чем это я? Да, про Катеньку… Так вот в июне двадцать четвертого года оказался я в Париже и встретил я там её. В гостинице у Сен-Мартена я скромненький номерок снимал. Она ко мне прямо туда заявилась. Говорит, в метро меня раз увидала на Трокадеро, когда делала шанж, потом знакомых обо мне расспрашивала, как меня найти. И нашла… Постарела она, конечно. И выглядела неважно: на чулках петли спущены, жакет потёртый… Говорит, еле живые тогда из Крыма вырвались. Потом промыкалась в Турции, в Сербии… А теперь жить стало совсем не на что. А у меня, как она слышала, здесь поместье в Нормандии? Ну, пришлось её разочаровать… Тут она и расплакалась. Говорит, как дальше жить не знает. Хоть в Сену кидайся. Если бы драгоценности свои из Петрограда сумела вывезти, хоть сейчас замуж бы вышла за богатого американца. Она же княгиня – по мужу, а американцы – они на титулы падки. Говорит, ей бы только бы приодеться и лоск навести, тогда можно было бы и в свет выйти. А там, держись, богатые американцы!

Кок тяжело вздохнул:

– Вот тебе и романтическая любовь, Федя! А я-то, дурак, возьми и ляпни: если только в драгоценностях твоё счастье, я тебе их достану! Чёрт меня за язык дернул! Воистину говорят, седина в бороду – бес в ребро!

Кок зло сплюнул за борт.

– А она? – подал голос капитан.

– А она, видать, только этого и ждала. Я знала, говорит, что ты мой рыцарь и ты меня спасёшь! И тут же, не сходя с места, стала мне рассказывать, как найти её драгоценности. Лежат они в дупле сосны рядом с её дачей. А дача – в Вырице. Это на юг от Петрограда вёрст шестьдесят. Чудаки люди! Надо же, додумались: в четырнадцатом году дачу там строить! Воистину, их, слепцов, Бог разума лишил! По её словам выходило, что сосна там приметная. В дупле – сверток с ридикюлем, а в нем – драгоценности. С собой тогда испугались на Юг везти, боялись, что в дороге всё отнимут. Думали, потом вернутся в Петроград после смуты. А в городских квартирах всё, что при обысках находили, отнимали. Поэтому и решила она на даче спрятать. Ну, думаю, поздно на попятную идти, придётся в Петроград катиться… Пятьсот франков мне на дорогу предлагала, вот, говорит, всё что у меня осталось. Я тогда гордо отказался, сам, говорю, справлюсь! А потом и призадумался: на какие шиши поеду? А уж поздно! Давши слово крепись!

Он убрал чистую посуду и ведро в рундук и хозяйским глазом окинул судно:

– А давай мы с тобой, Федя, такелаж починим, пока погода позволяет. Вот этот фал уже менять пора.

– Работу себе ищешь? Отдыхай лучше. Тут уже весь такелаж и рангоут пора менять. Но до Сан-Франциско должны дойти. Лучше давай дальше рассказывай.

– Есть, скип! Денег, значит, не было у меня… А ещё границу надо как-то переходить. Если легально – надо у Советов просить визу. Это долго. Франция Советы не признает. И дадут ли визу бывшему полицейскому чиновнику? Вопрос! А главное, выпустят ли обратно живого? Не факт! Значит, надо нелегально. Вот ты, Федя, как за границу бежал? По каким документам?

– Я купил фальшивые документы моряка и нанялся по ним на шведский пароход. Оказалось, это даже дешевле, чем просили за докторское свидетельство, освобождающее от армии. Потом в Англии я купил себе новые фальшивые документы. А здесь на островах я сам себе нарисовал документы и даже получил на них настоящие французские печати. А какие документы я буду предъявлять американцам в Сан-Франциско, это я ещё не решил.

– Вот и я крепко тогда призадумался. Долго размышлял, а наутро решил: а пойду-ка я к Берковичу. Это бывший мой сослуживец по департаменту. Правда, тогда он был коллежский асессор, а я только титулярный, но чужбина нас уравняла. А служил он в то время при Врангеле. Сам Климович его подобрал: помнил, видать, по прежней службе и ценил. Ты помнишь, кто такой был Климович?

Капитан отрицательно покачал головой.

– Ну да неважно… Так вот этот Беркович и проболтался мне как-то, что переправляет через границу в Россию нужных людей. Метнулся, значит, я к Берковичу. Помоги, говорю: позарез надо срочно в России побывать, только денег у меня кот наплакал. Нельзя ли мне по твоим каналам пройти? Зачем, спрашивает? По делам «Земельного банка», говорю. Ты же всё своё вывез, удивляется. Не по своим, говорю, делам. Помнишь Катеньку Валуеву? По её делам! Ну тогда он мне и помог: по большому секрету сообщил, что их людей скоро повезут морем в Гельсингфорс, а оттуда – в Петроград. Лети, говорит, в Гавр, может, и успеешь, а с капитаном сам договаривайся, я тебе для него записочку черкну. И как границу переходить тоже, говорит, будешь уже сам на месте с финнами договариваться. Он за это не отвечает. Но где четверо, там и пятеро, проскочишь как-нибудь с ними, говорит…

***

Париж, 19 сентября 1924 года.

В окно кабинета начальника контрразведки светило ласковое сентябрьское парижское солнце, но генерал Климович глядел на своего стоящего подчиненного мрачнее тучи. Потом молча кивнул, разрешив сесть. Беркович осторожно опустился на стул, вопросительно глядя на своего начальника. Он помнил его по прежней службе в Петербурге, помнил в генеральском мундире с орденами. Мундир сменился на цивильный костюм, но голова начальника осталась головой начальника. Те же усы и бакенбарды, только мешки под глазами стали больше, и сами глаза словно потускнели…

Сам Беркович выглядел парижским франтом. Лицо его, чуть осунувшееся было во время смуты, за последнее время снова округлилось, и Беркович сделался похожим на толстого довольного налакомившегося кота. Лёгкая седина на кончиках усов напоминала сметану. Службой в Париже он был вполне доволен. Она открывала неожиданные возможности, о которых генералу лучше было бы не знать…

Генерал поймал ожидающий взгляд своего помощника – такой честный и открытый взгляд – и смущенно отвёл глаза:

– Владимир Феофилактович, от меня снова требуют объяснений по поводу четырёх пропавших два месяца назад офицеров. На этот раз лично барон Врангель. Все ищут виновных. Вы готовили их переброску в Петроград.

– Ваше превосходительство, полагаю, это обычные интриги, – Беркович с обиженным видом развел руками.

– Подробности, которые мне там сообщили наводят на неприятные размышления…

– Вы, наверное, имеете в виду того пассажира на судне…– осторожно осведомился Беркович.

– Который оказался там в результате вашего попустительства, если не сказать больше! – неожиданно взорвался генерал, а потом с горечью добавил:

– Как вы могли, Владимир Феофилактович? Мы не первый год работаем вместе. Я от вас этого не ожидал!

– Поверьте, ваше превосходительство, Евгений Константинович, без всякой личной корысти! Возможно, я взял на себя излишнюю инициативу, каюсь, но исключительно ради пользы нашего дела!

– Ситуация сложилась весьма щекотливая. Все четверо посланных нами офицеров взяты чекистами. Операция полностью провалена. И при этом ещё выясняется, что всё время рядом с ними находилось постороннее лицо, причём, с вашего попустительства. И ещё нужно доказать, что не по злому умыслу… Что прикажете доложить командующему?

Беркович заговорил вкрадчиво:

– Ваше превосходительство, вам следует объяснить Петру Николаевичу, что всё не совсем так, как ему излагают интриганы. И даже совсем не так.

– Объяснитесь, Владимир Феофилактович, – потребовал генерал.

– Евгений Константинович, прежде всего, те четверо посланы не нами. Это не наши люди, а кутеповская самодеятельность. Они нам даже не подчинялись. Мы только посредничали между ними и англичанами за более чем скромное вознаграждение. За провал их операции – я подчеркиваю – их, а не нашей операции, мы не несём никакой ответственности. Что же касается «постороннего лица», то это был как раз наш человек. Поэтому наша операция как раз и увенчалась триумфальным успехом.

– Наш человек и наша операция? – удивился генерал.

– Точнее, ваш человек, ваше превосходительство: бывший сотрудник вашего департамента титулярный советник Воробьёв.

– Право, затрудняюсь вспомнить…

– Очень ценный кадр, Евгений Константинович, исключительный талант по части розыска пропавшего имущества. Я давно собирался привлечь его к нашей работе. И вот, наконец, сейчас он прошёл важную проверку и подтвердил свои исключительные способности.

– И по какой линии вы собирались его использовать?

– По линии розыска спрятанного в России ценного имущества. Для реализации за границей и использования добытых таким образом средств для нашей борьбы. Зарытое в земле сокровище в шутку называют положенным в «Земельный банк». Предлагаю нам организовать правление «Земельного банка». Я убеждён, что за этим направлением – будущее. Оцените перспективу, если поставить вывоз на постоянную основу, то дело пахнет миллионами…

Генерал встал, подошёл к окну и надолго замолчал, глядя на порхающих воробьёв, затем внезапно повернулся:

– Владимир Феофилактович, расскажите мне подробнее и во всех деталях об осуществлённой вами операции.

Беркович словно дожидался приглашения. Речь его полилась, как по заготовленному:

– Воробьёву была поставлена задача найти в указанном месте на территории России и изъять спрятанные там драгоценности, доставить в Париж и вернуть их законной владелице. Он поразительно легко справился с поручением. Заметьте, он никак не был связан с той четверкой и действовал совершенно независимо от них. И границу он переходил совершенно в другом месте. О деталях же, так сказать, поиска сокровищ, вы можете справиться у госпожи Голицыной. Правда, она не в курсе о нашей с вами роли в этом предприятии. Я счел благоразумным пока остаться в тени.

– А мы что-нибудь получили в результате этой операции?

– Пока только ценного кадра. И бесценный опыт. Что же касается денег… – Беркович развёл руками и слегка улыбнулся, – я счел преждевременным просить у госпожи Голицыной денежных компенсаций за возвращённые драгоценности. Я полагаю, в скором времени мы сможем получить от неё гораздо больше через её новых американских знакомых.

– Что ж, Владимир Феофилактович, – задумался Климович, – пожалуй, если дело обстоит так, как вы излагаете… Я могу только выразить вам свою благодарность за усердие.

Беркович молча с улыбкой наклонил голову.

– О ваших же предложениях относительно «Земельного банка» я лично доложу командующему. Думаю, Петр Николаевич нас поддержит. Кстати, подскажите мне, как лучше без посторонних глаз встретится и переговорить с госпожой Голицыной?

Беркович довольно приосанился и снова улыбнулся:

– Я полагаю, хорошим поводом будет поздравить её с новой помолвкой…

***

Париж. 27 сентября 1924 года.

В храме на улице Дарю только что завершилась праздничная служба. Собравшиеся – в основном русские эмигранты – выслушали проповедь о былом воздвижении русскими монархами креста Господня над Парижем – деянии, сравнимом с подвигом равноапостольных Константина и Елены, а также и о неизбежном новом воздвижении креста над блуждающей во мраке Родиной, для чего каждому из собравшихся необходимо приложить всевозможное усилие и старание. Прихожане, выходя на улицу из церкви, не спешили расходиться и продолжали между собой общение, собираясь кружками. Климович в цивильном костюме с цветком в петлице подошёл к модно одетой даме. Прямой силуэт платья с отсутствующей талией удачно скрывал располневшую фигуру, а вуаль со шляпки, весьма уродливой на вкус генерала, успешно прятала не первую молодость лица.

– Госпожа Голицына, разрешите вас поздравить! Наслышан о вашем грядущем новом замужестве! – генерал галантно изобразил поцелуй на протянутой ему руке в перчатке. Дама приподняла вуаль и довольно улыбнулась:

– Да, генерал, и я вскоре уезжаю в Америку с новым мужем. Он занимается химической промышленностью. Я буду теперь Голицына-Джонсон.

– Неужели вы нас покинете, Екатерина Александровна? Вы были истинным украшением нашего общества!

Та зло сощурилась:

– Благодарю, генерал, но в то время, когда я приходила за помощью, на меня в нашем обществе не обращали столько внимания.

Генерал легко проигнорировал адресованный ему явный упрёк:

– Я счастлив, что вам удалось выбраться из ваших временных затруднений. Так раскройте же секрет, как вам это удалось?

Дама загадочно улыбнулась:

– Как королеве Анне Австрийской. Помните, как той д’Артаньян привез алмазные подвески?

– Неужели подвески могут так переменить судьбу женщины? – притворно удивился генерал.

– Женщине иногда не хватает только талисмана, приносящего счастье! Поэтому я до поры скрывала, как Золушка, свою истинную сущность от глаз толпы. Но как только я предстала в своем истинном обличье, тотчас же нашёлся и прекрасный принц.

– Подумать только! Нынче принцы занимаются химической промышленностью!

Дама недовольно надула губы и попыталась спрятать свое недовольство за кривой улыбкой.

– А кто же этот благородный д’Артаньян, который доставил вам подвески? – генерал поспешил загладить свою колкость и придал беседе правильный поворот. Дама натянула на лицо маску загадочности:

– Это мой верный рыцарь.

– Неужели среди нас ещё сохранились рыцари? Никогда бы не подумал!

– Мой верный рыцарь сохранился! У него поместье и замок в Нормандии. Он ещё весной звал меня замуж, но…

– Что же вас остановило?

– Романтические отношения убиваются замужеством. Рыцарю полагается вздыхать о своей Даме лишь издалека. И ещё совершать подвиги ради своей Дамы.

– Я весь в нетерпении! Расскажите мне поскорее про его подвиг. Как он доставил вам подвески?

Дама остановилась посреди тротуара:

– Право, я сейчас тороплюсь. Скажу по секрету, у меня рандеву в Булонском лесу. С моим принцем, – добавила она шаловливо.

– У меня мотор, – настаивал генерал, – я вас доставлю, а по дороге с удовольствием выслушаю ваш рассказ.

Он поднял руку и сделал неуловимый жест пальцами. Тотчас же к ним покатил чёрный рено. Выскочивший шофёр приглашающе распахнул заднюю дверь.

– Но, право… – дама заколебалась.

– Никаких «но»! – в любезном голосе Климовича послышались странные нотки, и дама, сама не понимая почему, покорно села в машину.

Через четверть часа они вдвоём уже шли по дорожке Булонского леса. Деревья только начинали желтеть. На пруду плыли лебеди. Рядом гуляла хорошо одетая публика, играли дети.

– Итак, Екатерина Александровна, я сгораю от любопытства услышать рассказ про вашего рыцаря.

Дама злилась на себя за минуты своего неоправданного и необъяснимого страха во время их молчаливой поездки в авто. Теперь, снова на публике, она опять обрела самообладание. Её ответ прозвучал гордо и высокомерно:

– Такое любопытство не должно быть свойственно мужчине.

Климович вдруг неожиданно поменял интонацию, в его голосе зазвенел металл:

– Это профессиональное любопытство, госпожа Голицына. Поверьте, оно имеет глубокие основания. Вы же прекрасно знаете, кто я. И мне очень бы хотелось видеть ваше лицо во время нашего разговора.

Дама, безотчётно повинуясь, подняла вуаль, но из последних сил попыталась сохранить невозмутимый вид:

– Зачем вам знать про моего рыцаря? Какое отношение мои бриллианты имеют к вам?

– Это моя профессия – знать всё. И особенно всё, что связано с Россией. И тем более, всё, связанное с пересечением русской границы.

Дама испуганно взглянула на собеседника, а тот задал следующий вопрос утверждающим тоном:

– Ваш д’Артаньян – это господин Воробьёв, если не ошибаюсь?

– Вы его знаете?

– Он служил когда-то под моим началом. Итак, вы поручали господину Воробьёву доставить вам ваши драгоценности?

– Вы забываетесь! Я не хочу отвечать на ваши вопросы, заданные в таком тоне!

– Милейшая, Екатерина Александровна, смею вас уверить, что я умею получать ответы на свои вопросы. Только из глубокого уважения к вам лично, я не доверил это дело никому из своих сотрудников. Смею также напомнить, что вы пока ещё не стали госпожой Джонсон, и ваш брак может расстроится из-за досадной случайности. Итак, спрашиваю вас ещё раз: вы поручали господину Воробьёву доставить вам ваши драгоценности?

– Да. То есть, нет.

– Да или нет?

– Он сам вызвался.

– Сам?

– Ну да, сам! Он сказал, что может привезти мне их, и я согласилась.

– Откуда он о них узнал?

– Я ему сама рассказала… Мы встретились случайно. Он мой старый знакомый… Мы разговорились, и я обмолвилась, что в Петрограде остались мои драгоценности.

– А где вы встречались?

– Не помню. Кажется, мы прогуливались в саду Тюильри и встретились там.

– Допустим. Что он попросил взамен?

Взгляд дамы заметался…

– Я не понимаю!

– Он хотел от вас каких-нибудь… услуг?

– Как вы смеете!

– Согласитесь, услуга, которую он вам оказал, не могла быть бескорыстной!

Взгляд дамы упёрся в землю, рот перекосила гримаса:

– Он хотел половину стоимости.

Генерал всё понял, но не показал виду:

– А вы?

Княгиня с наглым вызовом посмотрела собеседнику прямо в глаза:

– Я согласилась отдать четверть.

Генерал решил сделать вид, что поверил.

– До или после вывоза?

– Разумеется, после!

– Вы выдавали ему аванс?

– Да, пятьсот франков.

Генерал усмехнулся:

– Немного. Он вернул вам все драгоценности в целости?

– Да.

– И вы ему заплатили остаток?

– Да!

Генерал изумлённо посмотрел княгине прямо в глаза. Та отвела взгляд:

– То есть нет, пока ещё не заплатила. Нужно ещё было продать драгоценности. Но я пока продала лишь немногое и решила главное не продавать, а только заложить и выкупить уже после свадьбы. Мой муж сделал бы мне такой подарок.

– Так вы пока не заплатили?

– Мы договорились, что я заплачу не позднее конца ноября.

– А не знаете ли, часом, оказывал ли он подобные услуги другим?

– Не знаю, – княгиня задумалась, – но полагаю, что оказывал. Он ведь профессионал. И то, как быстро он управился, заставляет думать, что для него это было дело привычное.

– А скажите, Екатерина Александровна, почему вы обратились именно к нему?

– Потому что он мастер сыска, – ответила она и мгновение спустя тихо добавила, – и очень честный человек.

– Мастера сыска, безусловно, редкие птицы, говорю вам как профессионал. Но честные люди, пожалуй, ещё более редкие. А вам повезло повстречать носителя обоих качеств сразу. Невероятно! Но из всех обстоятельств вашего фантастического рассказа в этом, пожалуй, я готов вам поверить.

Лицо дамы стало пунцовым, и она поскорее накинула вуаль.

Аргонавтика

И ещё они спустить не успели причала,

Как Ясон стремительно спрыгнул с палубы наземь.

Москва. Июль 1924 года.

– Тише, тише, Мишенька! Что, снова Иван Грозный? – жена успокаивающе гладила холодный лоб писателя.

– Нет, Любонька, на этот раз снова Ясон. Это который из античных мифов.

– Это который соблазнил и сделал несчастной Медею? Эротический сон, проказник? – она шутливо ударила его по щеке.

– Это ещё неизвестно, кто там кого соблазнял. Но сон был не об этом. Представь себе: греческий корабль. На носу стоит Ясон. Через руку у него перекинуто золотое руно: шкура ягненка, усыпанная золотом. На носу корабля нарисован глаз, но не простой глаз, как древние греки рисовали, а в треугольнике: всевидящее око. А ещё на борту написано название корабля: первая буква альфа, а остальные не разобрать – их закрывает свисающая золотая баранья шкура.

– Название – Арго. Это уже все знают. Спи, Еврипид!

– Нос корабля – сон рока…, – словно размышляя, сказал писатель. И тут они с женой переглянулись, и оба одновременно прыснули смехом.

***

Океан. Февраль 1929 года.

– Бросился я на Сен-Лазар и едва-едва успел на поезд в Гавр. В Гавре – бегом в порт, на пристани сыскал яхту «Анна», спросил капитана. Шкипер оказался – не поверишь – тоже русский немец из Риги. Везёт же мне на вас!

– Как звали шкипера? – заинтересовался капитан.

– Звали его барон Иоганн фон Нидергаузен, а по-русски – Иван Иванович. Я называл его просто капитаном, а он меня – по фамилии, иногда – «матрос».

– Я помню яхту «Анна» из Риги. Двухмачтовый йол. Большая, моторная, футов пятьдесят?

– Да, вроде того. Была эта яхта когда-то его собственная. После революции пропало его поместье: сожгли латыши. И осталась у него только эта яхта. Содержать её было не на что, надо продавать. А жалко! И ухитрился он её так удачно продать! Нашёл покупателя через лондонский яхт-клуб – английского лорда. Лорд яхту купил и на содержание взял, а самого барона оставил на ней своим капитаном. Так и стал мой барон, как и прежде, ходить на своей яхте, только под английским флагом. И даже не пришлось яхту переименовывать, как была «Анна», так и осталась. Хозяину старое имя чем-то понравилось.

– Переименовывать корабль – плохая примета, – заметил капитан. – Я своё судно тоже не переименовывал, хотя купил одни развалины под видом судна и переделал так, что от старого мало что осталось.

– Тот тоже в Англии всё обновил за счёт нового хозяина. Да и от себя добавлял, как я подозреваю. Любил он свою яхту, как жену, а может, и больше. Но и использовал тоже. Когда надо – хозяина и его гостей катает, в остальное время, как американцы говорят, бизнес делает. Похож он был чем-то на тебя, хотя, конечно, сильно постарше. Сперва смерил меня ледяным взглядом с головы до ног. Долго так сверлил, потом спрашивает: могу ли быть матросом? Да не вопрос, отвечаю! Я же с рыбаками часто в море выходил. Претендую ли на отдельную койку? Нет, говорю, мне главное до места добраться. Тогда, говорит, через час уходим. Как, говорю, через час? У меня денег на руках – кот наплакал, а в банк уже не успеваю. И костюм на мне парижский цивильный. Решайся, говорит, отлив ждать не будет! Плату за рейс матросом отработаешь. Ай, думаю, была – не была, и шагнул на палубу. Снял я свой костюм и переоделся в его старое шмотьё, которое он мне выдал. Рассказал он и показал, что мне придётся делать. Через час четверых пассажиров приняли на борт и ушли с отливом.

– А дальше что было?

– Шли-шли по морю и дошли. Финны мне – мы вас не знаем, не договаривались. И цену заломили. Чуть не плача возвращаюсь на корабль, думаю, хоть переночую. А капитан мне: а обратно пойдёшь со мной? Да с радостью бы, отвечаю, да дело у меня на той стороне на три дня. А близок локоть – да не укусишь. И не уйти теперь, а что делать, не знаю. Он мне: где дело? В самом Петрограде? Нет, говорю, ещё верст шестьдесят на юг. Задумался он и говорит: я тебя доставлю сразу в Россию. До Петербурга не пойдём, и до Кронштадта не пойдём, а до Бьёрке пойдем. А там и до Копорской губы рукой подать. Там я тебя высажу, а через пять дней заберу. За три дня ты всё одно не уложишься.

Как я на берег высаживался – это отдельная песня: вплавь, а вещи – в резиновом надувном мешке. Как был, голый и мокрый, – сразу бегом в лес. Там костерок запалил, обсушился, переоделся. Вот представь: я в своем цивильном парижском пиджаке, в матросских штанах, в брезентовых сапогах с вещевым мешком. На себе браунинг, часы, французский паспорт и двести франков денег. И один золотой русский полуимпериал – на счастье носил. Нож складной и спички непромокаемые капитан мне дал. Советских денег – ни рубля. Документов – никаких, ну ни единой бумажки. Еды мне капитан выделил четыре банки мясных консервов с бобами, да сухарей. Кот наплакал!

– Перво-наперво я, как огляделся, часы завёл: обратно надо было непременно к сроку вернуться. А с картой мне крупно повезло. Подфартило. Можно сказать, карта пришла, – рассказчик замолчал, явно предвкушая вопрос, и в конце концов дождался своего.

– Как это – «карта пришла»? – через полминуты подал голос капитан.

Рассказчик с готовностью пояснил:

– Пассажиры наши комплект карт Петербургской губернии при себе имели. Так они те листы, на которых Петроград и то, что севернее, с собой взяли, а листы, на которых юг, на яхте бросили. Видать, не хотели лишнего на себе тащить, я так понимаю. Так я те листы и подобрал. Слава Богу, листы с южным берегом залива на ней оказались. Я в прежнее время дальше Петергофа в этих краях и не бывал, и то всё по железной дороге. Но ничего, видать, дома и стены помогают. По азимуту ходить я ещё в юнкерском научился, и почти в этих же местах – под Красным Селом – практиковался. Маршрут проложил по карте до самой Вырицы, листы гармошкой сложил. По часам и по солнцу сориентировался и прямиком через лес пошёл по азимуту. На Копорье вышел, пошёл по селу. Сперва боязно было за свой нелепый наряд, а потом как пригляделся, в чём мужики теперь ходят, так сразу осмелел. Кто в чём! Смеси военного, цивильного и мужичьего самые невероятные. Вписался я в общую картину неожиданно для себя. На дорогу вышел – дальше просто шагай себе да шагай. Тут главное – ноги не сбить. Мужики с телегой попадутся – прошусь на телегу проехать. Не быстрее, чем пешком, но ноги сберегаются. И подремать можно. От Сиверской до Вырицы так и проехал на перекладных. Ночевал в лесу у костра. Ел там же один раз в день на ночь: банку на костре разогрею, а днём только сухарь погрызу. Потом тем же манером обратно.