Битый снег

Лем шел по улице к своему дому и размышлял об услышанном. Он понимал, что тут плетется какая-то интрига, в которую вовлечено не так уж много людей. Напрямую, по крайней мере. Косвенно – их сотни. А о том, что они – части механизма – знают единицы. И теперь Лем был в их числе.

Но он… не волновался. Он видел холодную рассудительность и мрачную решимость Альберта. На поле боя он видел его харизму, ощущал остроту его разума – этот человек справится с ролью главы империи. Он видел актерское мастерство Виктории, ее неописуемо мощный интеллект: держать в уме столько фактов, данных, людей, имен, лиц – просто невероятно.

Лем видел и представлял результаты их совместной работы – они потрясали. По сути, сейчас империя была почти у них в руках – люди уже недолюбливали своего императора. Но они готовы буквально носить на руках его детей! Причем заслуженно.

Но успокоило Лема не это. Он не нервничал в ожидании перемен по другой причине – он видел глаза Виктории в тот момент, когда она говорила о брате: искренние, теплые и действительно испуганные – она любила брата. А Альберт – любил ее. Они были как единое целое, стояли спина к спине и всецело доверяли друг другу.

Это – дорогого стоит. Особенно если учесть, что они – родственники.

Поэтому Лем решил не терзать себя сомнениями и страхами. Судя по всему, у него и выбора-то нынче не было: он или шел с цесаревичем до самого конца, каким бы он ни был, либо погибал от «тайных агентов» императорских детей.

А обвинение ему потом предъявят, посмертно.

Нет, можно было еще попытаться убежать в глушь… Но это только отсрочило бы неизбежное.

К тому же, Лем четко представлял, какой шаг предпримут дальше императорские дети и… Боялся, чего уж скрывать?

Но все равно верил. Верил, что Альберт и Виктория знают, что делают, осознают масштаб проблемы и вес груза, который упадет на их плечи.

Родителей дома не было. Соседей – тоже, а ключей у Лема с собой не имелось. Недолго думая, он направился прямиком на завод к отцу, где собирался его найти, взять ключи от дома, а еще лучше – уговорить взять отгул, позвать и мать с работы и провести день вместе.

Чисто теоретически, начальство его родителей должно было понять всю важность просьбы Лема и пойти ему навстречу.

От дома, где жил Лем, до завода, где работал его отец, было сорок минут пешком.

Столица почти не изменилась: все так же по улицам неторопливо ходили люди, все так же работали различные магазины и лавки, все так же на углах голодранцы продавали газеты. Изменилась атмосфера: кричащие мальчишки теперь предлагали прочесть «вести с полей», узнать, как идет война. Люди иногда останавливались и разговаривали друг с другом, имея вид при этом крайне мрачный.

Да и цены на продукты выросли. Пока Лема не было в городе, инфляция составила примерно пятьдесят процентов. Много, но терпимо.

На Лема почти не обращали внимания: очевидно, горожане уже привыкли к тому, что периодически по улицам ходят солдаты с оружием. Кто в командировке, а кто – гонец.

Война ведь!

Внезапно Лем остановился и нахмурился: до его слуха долетели очень знакомые звуки – голос… Читавший стихи. Отвратительные, квадратные стихи.

Справа от улицы, по которой шел Лем, был небольшой тупичок. В этом тупичке собралось дюжины три-четыре человек. Они окружили неаккуратно сколоченную трибуну, на которой стоял человек и декламировал стихи. Еще человека четыре, стоявших рядом, судя по всему, тоже были поэтами. Остальные – слушатели.

Впрочем, выражение лиц у них было прекислое.

Но не это привлекло внимание Лема – сборищ в столице хватало всегда. Даже не вывеска зацепила его сферу восприятия – хоть и гласила она «Первый Вольный Акустический-поэтический Театр Империи!» («ПВА-ПТИ»).

И даже не неприятное лицо некрасивого поэта – это именно ему Лем миллион лет назад «двинул в табло» теплым вечером перед началом войны.

Внимание привлекла Роза – она стояла рядом с трибуной, держала в руках потрепанную мужскую куртку и без всякого выражения смотрела на своего, за неимением другого слова, «возлюбленного». Лем ухмыльнулся и растолкал людей, чтобы те пустили его в первые ряды. Горожане даже не пытались ему помешать – очевидно, зрелище концерта «ПВА-ПТИ» по скуке почти затмевало измерение рулона туалетной бумаги десятисантиметровой линейкой, поэтому «явление солдата в массы» вызвало у них хоть какие-то признаки любопытства.

– Лем?! – Роза была удивлена.

– Роза?! – комично скопировал ее интонацию Лем. Некоторые зрители стали переключать внимание на них, всей душой надеясь, что это – бесплатная часть шоу. – Что ты тут делаешь?

– Ну, вообще-то, – Роза самодовольно уперла руки в боки, – Сейчас тут выступает Мой Мужчина! Один из самых известных поэтов Столицы, между прочим!

– Зачем? – спросил Лем.

– В смысле – зачем? – не поняла Роза.

– В прямом, – спокойно ответил Лем. Ему и правда было интересно. – Зачем он туда взобрался и читает там свои стишки?

– Ты – ничего не понимаешь! – снова вздернула носик Роза. Лем внезапно вспомнил Петру – ее нежный голос, мягкий и умный взгляд… Голос Розы звучал хриплым карканьем, а пафос казался давно облупившейся позолотой на куче дерьма. – Это – поэзия! Это – шедевр!

– Я понимаю, – кивнул Лем. – Поэзия, шедевр – да. Но зачем он читает это здесь и сейчас? Почему не на площади? Почему на такой ужасной трибуне? Он же – один из известнейших. Сама сказала!

– Ты – не понимаешь! Это – высшее общество, Лем! – презрительно сказала Роза. Лем вдруг представил лицо Розы, если она узнает, что за сутки он лично поговорил с императором и обоими его детьми. – Это – андерграундное искусство! Нам не нужна вычурная помпезность!

Зрители уже совершенно перестали слушать поэта (тот обиженно насупился и смотрел злобным взглядом на Лема, хотя рубить вирши не прекратил) и всецело были поглощены словесной баталией между холодно-насмешливым Лемом и взвинченной Розой.

– И помост мы сами собирали! Так-то! – Роза даже притопнула старенькой туфлей, чтобы подчеркнуть важность своего заявления.

– По-моему, вы просто кучка нищебродов, придумывающих цветистые оправдания своему безделью, – тихо сказал Лем. Глаза Розы расширились.

– Да как ты смеешь! Они, – она махнула рукой в сторону сбившихся в кучку поэтов, – Поддерживают общество! Воодушевляют солдат на подвиги! Они – ПОЭТЫ! А ты… ты… просто… Ты – просто солдат! – Роза постаралась вложить в это слово максимум неприязни и уничижения. Ей было безразлично, что логика в ее заявлениях была крайне… сомнительна.

– Они вдохновляют солдат на подвиги? – удивился Лем. – Что-то я тут, прости, солдат-то не вижу, кроме себя, – в толпе согласно хихикнули. – А меня эти вирши вдохновляют только дать ему еще раз в рыло, – люди, уже не скрываясь, начали похохатывать над жалко выглядящими поэтами. – Ты уж прости, конечно, но это бред какой-то. Если хотите вдохновлять солдат – обратитесь в военкомат и скажите, что мы, мол, поэты. Мы, вродь как, поэтически хотим вдохновить наших бравых солдат! И вас сразу перебросят на фронт. Прямиком к внимательно вас выслушающей аудитории, – почему-то поэты при этих словах спали с лица. Лем продолжил: – Или в госпитали. Там раненым – ну знаете, кто без рук-без ног – прочтете. Они тоже выслушают ваши стихи. А так… в подворотне, да на кривой скамье… Уж простите, но это – позорище какое-то, – Лем покачал головой. Ему и правда было немного жаль этих ребят. Он не мог, да и не хотел, их понять.

– Ты – злой! – рявкнула Роза. Она развернулась и принялась упаковывать своего обиженного поэта в потрепанную куртку.

– Злой? – Лем пожал плечами. – Возможно. Да и ладно.

Он махнул рукой и отправился на завод отца. Люди тоже покидали тупичок. Последнее, что увидел, оглянувшись Лем, это как два каких-то крепких парня голыми руками разбирали помост на доски, а щуплые поэты скакали вокруг и выкрикивали что-то негодующее. Демонтажники периодически огрызались, мол, доски на дрова, да на починку забора лучше пустят, чем позволят пиитам еще раз издеваться над чьим-то слухом.

Лем добрался до завода своего отца через пятнадцать минут после встречи с Розой и поэтами. Разговор с бригадиром прошел успешно – Станиславу предоставили два выходных дня без потери содержания. Через полчаса они забрали Сабину с работы и отправились домой…

Волшебное слово – дом. В нем столько тепла, надежды и уюта… Если тебя кто-то ждет дома – не важно, кто! – ты – счастливый человек. Не важно, будут ли это жена (муж) и дети, родители, бабушка или любимая канарейка, главное – что тебя ждут. И, идя домой, ты понимаешь, что хоть кому-то не безразлично, что ты есть на свете.

Дом… люди не ценят это, пока у них все хорошо. Пока дом – это тепло и уют. Но когда в дом проникает холод и дискомфорт – тогда человек теряет суть этого слова – суть дома. Суть – это тепло, комфорт, уют, крепкий сон, любовь, спокойствие, атмосфера, набор предметов, обитатели, стимуляторы мыслей, вкусная еда, чай, место отдыха и развлечения… Все это – дом.

Не хватит слов, чтобы описать, как важен человеку дом. Как и не хватит слов, чтобы описать чувства родителей, чей сын пришел живым с войны. Пришел – пусть и ненадолго! – но живой. Не хватит слов, чтобы описать радость и надежду, долгие разговоры, слезы, обещания, свет в глазах и тепло в словах, жестах, прикосновениях. Невозможно описать, как старик отец ведет сына в магазин и покупает ему гору сластей – и не важно, что сыну уже не пять и не пятнадцать. Важно то, что вот он – тут, стоит, живой. Не важно, что подумают люди, увидев, как взрослая женщина кидается к сыну на шею и повисает на нем на долгие минуты. Не важно, что сын смущен и покраснел – все это мелочи.

Важно другое: все они здесь и сейчас. Все трое. Живые и настоящие.

Лем ушел утром – прибыл гонец из дворца с приказом немедленно явиться лично к императору. Станислав и Сабина оторопело молчали – их сына вызвал император лично! Невероятно…

Но он снова уходил. Уходил, оставив внутри тепло, которое не должно было никогда смениться щемящей пустотой и холодом. Уходил, оставив в памяти длинную ночь, проведенную за разговорами и чаем. Долгую-долгую, но все же такую короткую, ночь…

Лем обещал беречь себя. Обещал вернуться.

Император был хмур. Он молча смерил Лема взглядом, а потом разомкнул губы и сказал:

– Сию же минуту лети обратно, к моему сыну. Передай следующее: я не изменю своего мнения. Он меня не переубедил. Понял?

– Так точно! – ответил Лем.

– Вали отсюда к черту! – рявкнул император и Лем поспешил убраться из приемной Вильгельма II.

А через час он уже снова сидел в самолете, правда, с другим пилотом.

Дорогу обратно Лем помнил крайне скверно: перед посадкой его порадовали сообщением о том, что приземляться близ цесаревича попросту негде, поэтому Лему придется прыгать с парашютом.

Когда Лем все же приземлился рядом со вставшей на ночь лагерем армией, он просто лежал на земле и нервно хихикал. Когда к нему прибежали часовые, он от пережитого волнения даже встать не мог: весь трясся и не прекращал смеяться. Его забавляла мысль о том, что если бы он-таки не дернул за кольцо и не раскрыл парашют, сообщение императора так и не было бы доставлено.

Перенасыщенному адреналином мозгу это казалось безумно смешным.

Часовые, увидев в каком состоянии пребывает «гонец с небес», молча напоили его коньяком – он оказался во фляжке у одного из подбежавших к месту происшествия людей. Подняв чуть успокоившегося Лема на ноги и отрезав от него парашют, часовые отвели его в шатер к цесаревичу Альберту.

Тот молча окинул взглядов все еще слабо хихикающего гонца и, ничего не произнося, двинул тому кулаком в живот. Лем согнулся пополам, закашлялся и прохрипел:

– За… За что?!

– Чтобы в чувство привести, – пожал плечами Альберт. – Что там у тебя?

– Письмо доставлено, – сказал Лем, когда чуть перевел дух. – Император просил передать следующее: «Я не изменю своего мнения. Он меня не переубедил». Все. Дословно.

– ЧТО?! – взревел Альберт. – Он что, с ума сошел?! Старый идиот!

Цесаревич метался по шатру и изрыгал страшные проклятия. Лем старался сохранить невозмутимое выражение лица – не каждый день становишься свидетелем того, как сын императора совершает государственное преступление: оскорбляет правящего монарха в устной форме.

Через несколько минут, успокоившись, Альберт спросил:

– Что-то еще?

– Так точно, – кивнул Лем. – Ваша сестра просила передать: «Скажи, что все идет по плану. И что люди – недовольны. Скажи, чтобы был осторожен. Скажи, что соскучилась по нему и переживаю за него». Всё.

– По плаааану? – протянул Альберт. Потом он расхохотался, хлопнул Лема по плечу и сказал: – А вот это уже просто великолепно! Не хочет по-хорошему – будет как всегда! Отлично! Лем, друг мой, я повышаю тебя до капитана! За такие-то новости, да за такой-то героизм при обмене сообщениями особой важности! Отлично! А сейчас – иди отдыхай! Заслужил. Приказ я к утру составлю.

Лем вышел из шатра сбитый с толку – что же там было, в письме в этом? Что предлагал Альберт отцу, от чего тот разозлился, отказался и, тем самым, разозлил сына. Что за план у Виктории и Альберта? И как сохранить голову, попав в такой крутой водоворот?

Наутро войско вновь выдвинулось в путь ни свет ни заря. Впереди их ждал город – Сияющий. Небольшой городок, лишь вдвое крупнее приснопамятного Нижнего Вала. Сияющий славился своими заводами по изготовлению стекла, парком аттракционов (включавшим, среди прочего, паровое колесо обозрения, комнату страха, комнату смеха, лабиринт, карусели и большой аквапарк) и музеем восковых фигур. Гарнизон в Сияющем был невелик – всего пара тысяч человек, да три дюжины пушек разного калибра.

Город находился ближе к границе, чем Нижний Вал, но сообщений о его осаде в империю не поступало. Тем не менее, Альберт решил все же заглянуть туда: посмотреть, все ли в порядке, да пополнить запасы питьевой воды для армии.

И зайти в дом восковых фигур, где он ни разу не был.

К городу подошли в полдень. Хоть на дворе и стоял сентябрь, погода была жаркая и душная, безветренная. Войско обильно потело и изнемогало от духоты. Лем выпил почти весь свой запас воды еще утром, а к войсковой бочке подходить робел – все же капитаном он стал не так уж давно и наглеть пока еще не начал.

К слову, пока он мотался в столицу с таинственным письмом, в бригадах егерей получили интересные штуковины: новенькие, блестящие начищенной латунью и линзами, оптические прицелы. Они были сконструированы так, что могли легко прицепляться и отцепляться к винтовкам.

Егеря очень обрадовались такой полезной штуке. Некоторые даже успели проиграть свои обновки в карты артиллеристам. Тем они были ни к чему – им выдали новые, более мощные, бинокли, но тут было дело принципа. Наверно.

Сияющий не впечатлил Лема: он выглядел, скорее, как обширное предместье с парой заводов, а не небольшой город. Одноэтажные (кое-где – двухэтажные) дома, вокруг – поля. Вдали – река (питьевая вода в город поступала из подземных источников). Где-то в центре возвышалось огромное колесо обозрения.

И тишина. Ни дыма, ни криков, ни шума заводов – ничего. Улицы казались пустынными.

Не доходя трехсот метров до черты города, войско остановилось. Лем посмотрел в оптический прицел на Сияющий. Тем временем, пехота авангарда вставала в защитную позицию: винтовки наизготовку, передние ряды – лежат, средние – стоят на одном колене, задние – в полный рост: чтобы не мешать друг другу стрелять. В город двинулись разведчики.

Лем подошел к Альберту:

– Пусто, – сказал он.

– Не нравится мне это, – ответил Альберт. Он посмотрел на город в бинокль и передал прибор Лему. Тот тоже посмотрел на город: пустынные улочки, мощенные булыжником. Кое-где выбиты окна, хлопают на ветру двери.

И ни души.

– Ну-ка глянь, – внезапно сказал Лем и вернул бинокль Альберту. – На главной улице, третий дом справа. Кровь?

– Кровь, – кивнул Альберт.

Подоконник указанного дома, вернее, стена под подоконником, была обильно вымазана чем-то очень сильно похожим на кровь.

– Или они там просто решили все над нами пошутить, что вряд ли, или там всех убили, – сказал Лем.

– А тела где? – задал резонный вопрос Альберт.

– Хороший вопрос, – ответил Лем. – Ловушка?

– Без вариантов, – усмехнулся Альберт. – Сейчас разведчиков дождемся…

Солдаты, отправленные в город, как раз в этот момент достигли первых зданий. Они рассредоточились и начали медленно осматривать дома и улицы. Внезапно раздался грохот и со стороны города повалил дым. Все насторожились, артиллерия торопливо заканчивала заряжать пушки.

– Отставить стрельбу! – гаркнул Альберт. – Своих зацепим! Вон они, возвращаются!

Даже несмотря на взрыв, в городе все равно не было видно никакого движения.

Командир отряда разведки первым вернулся к остановившейся армии и доложил Альберту:

– В городе – никого. Вернее, кое-где слышны слабые стоны, но мы сунулись в один дом – а там как рванет!

– Город заминирован?

– Так точно, – кивнул разведчик.

– Я полагаю, эти твари думали, что мы войдем в город ночью и просто не обратим внимания на то, что там никого нет. Заминировали часть домов, посадили туда умирающие приманки и свалили… или нет.

– Думаете, там кто-то есть? – спросил Лем.

– Скорей всего, – кивнул разведчик. – Попрятались, гады. Вряд ли они оставили бы заминированный город без хоть какого-то гарнизона.

– Это верно, – кивнул Альберт. – Что делать? Если мы попремся в город – он взлетит на воздух. Если не сунемся туда – у нас в тылу останется группа стеклянных тварей.

Альберт несколько секунд размышлял, а потом повернулся к Лему:

– Лем?

– Зараза, – с кислым лицом ответил тот.

– Ты понимаешь, о чем я тебя сейчас попрошу?

– Взять саперов, взять егерей и гренадеров, и пошарить по городу более внимательно?

– Смотри, какой умный! Не зря я тебя в капитаны пропихнул, а? – Альберт злорадно улыбнулся. И добавил: – А еще мы на вас артиллерию наведем. Так что если что – пауков мы загасим, а вы – просто бегите чуть быстрее обычного.

– Ладно, фиг с ним, – вздохнул Лем.

– Вот именно, Лем!

Альберт выглядел до крайности довольным собой.

В итоге, Лем взял корпус саперов, корпус егерей и полкорпуса гренадеров и отправился в город Сияющий.

– Две сотни доблестных воинов тихо шагали по опавшей листве, – рассеянно напевал кто-то из солдат. – День был мирным, как никогда в сентябре…

– Тихо! – скомандовал Лем. Они подошли к ближайшим домам и до их слуха отчетливо донесся тихий-тихий стон. Точно такой же, как в тот раз, когда стеклянные пауки использовали раненого солдата в церкви, как приманку. Стон доносился откуда-то из глубины города.

Мешало ринуться на выручку одно – все еще дымящиеся руины взорванного здания.

– Саперы! Аккуратно осмотрите ближайшие дома. По три человека на дом. Остальные – прикрытие один к одному, – скомандовал Лем.

Саперы и егеря осторожно приблизились к ближайшим зданиям и стали аккуратно обходить их по периметру. Через полчаса солдаты вернулись и доложили, что из пяти ближайших домов один – заминирован. Ловушка простая, но незаметная. Наподобие той, которая сработала чуть раньше, при первом осмотре города.

– Ясно, – сказал Лем. – Разделитесь на тройки и приступайте к осмотру зданий, стоящих вдоль дороги и следующих за ними. Чуть что не так – подайте шумовой сигнал.

– Шумовой сигнал?

– Орите, – сухо уточнил Лем. – Пауки нас все равно не слышат. – Остальные – медленно движемся к центру. Саперы – первыми. Не хватало еще на растяжке подорваться… Да, и заминированные дома как-нибудь заметно помечайте. Крест там нарисуйте, что ли…

Лем нервничал – он первый раз командовал людьми, нес ответственность за их жизни. Обычно звание «капитан» в столь юном возрасте не давалось, однако ему, можно сказать, повезло: цесаревич Альберт числил Лема в числе своих доверенных лиц, да и война способствовала чуть ли не молниеносному продвижению по службе.

Побочным эффектом была, увы, крайне низкая продолжительность жизни «свежеповышенных» офицеров.

Центра города разведотряд достиг примерно через час: небольшая мощенная булыжником площадь, с уродливой высокой каменюкой – памятник кому-то там непонятному. Как и во всем городе, то тут, то там, на площади виднелись засохшие пятна крови и слышались невнятные стоны. Пока что ни одного источника этих звуков обнаружено не было.

Что тревожило.

Город захвачен явно больше трех дней назад, раненные люди вряд ли смогли бы стонать от боли так долго.

Лем скомандовал занять оборонительные позиции и отправил саперов проверять близстоящие здания.

– А с этим что делать? – спросил один из саперов. Он указывал на парк аттракционов.

Лем посмотрел в указанном направлении и шкурой почувствовал ловушку: от замерших каруселей и качелей так и веяло чем-то жутким. Банальным, но жутким.

– Сам пойду, – сказал Лем. – Со мной пойдут три добровольца-сапера и три егеря. Добровольцы – за мной!

Оставшиеся бойцы, пользуясь минутой затишья, принялись жевать сухпаек.

Что такое парк аттракционов? Набор зданий и сооружений, служащий для развлечения обывателей и приносящий доход своему владельцу. Как правило, здания в нем бывают административные (например, офис управляющего) и развлекательные. Например, «комната страха».

Обычно парк аттракционов работает не круглый год: на зиму его «консервируют», чтобы имущество не страдало от коррозии. Перед тем, как это происходит, парк пустеет, теряет свои краски: наступает осень. И из веселого места развлечений он превращается в довольно-таки жуткое местечко, в котором на тебя из-за угла может внезапно выскочить все, что угодно: от заплутавших детишек или злобных охранников, до жутковатого вида клоунов и продавцов поп-корна.

Жуть.

На Лема не выскочил никто, кроме неприятного холодного ветра. Парк был пуст, и о том, что когда-то тут были люди, говорили лишь пятна крови, тут и там расцветшие на земле.

Неприятное зрелище.

– Входная будка заминирована… – пробормотал один из саперов: он осторожно, через стекло, заглянул внутрь. – Да, не пожалели жуки взрывчатки!

– Меня тревожит не количество взрывчатки, рассованное здесь, а их подход к делу, – сказал Лем. – Заметьте: они заминировали объекты, которые мы попытались бы посетить в первую очередь, чтобы выяснить, что тут произошло. Готов поспорить, что продуктовые магазины, киоски и тележки или замурованы, или отравлены.

– Почему? – спросил один из егерей.

– Я бы так сделал, – пожал плечами Лем.

Будки с сувенирами, едой и аттракционами были наглухо заколочены. Доски явно несколько дней уже никто не отрывал: следы давнего дождя выглядели не тронутыми. Шатров и палаток видно не было. Колесо обозрения еле заметно подрагивало под ветром. Что-то где-то тихо поскрипывало.

День перевалил за свою середину и медленно двигался к сумеркам. Лем не хотел оставаться тут на ночь.

– Комнаты смеха и страха обыскивать не стоит, – сказал один из саперов. – Замки явно сорваны, а потом криво вставлены обратно. Ручаюсь, там или взрывчатка, или засада.

– Там засада, – спокойно сказал Лем. – Никому не двигаться и делать только то, что я говорю.

– Почему? – удивился сапер.

– Потому что если вы спокойно посмотрите за мою спину, прямо на колесо, то увидите, как медленно и осторожно по нему взбирается паук, чтобы напасть прямо на нас.

– Снайпер, б*ть! – выругался один из саперов.

– Верно, – кивнул Лем. Остальные участники группы, получившие приказ не двигаться, ощутимо нервничали. Видел паука сейчас только тот самый сапер, что говорил о заминированных комнатах развлечения. – Он уже на вершине?

– Нет, – покачал головой сапер. – Вот-вот будет.

– Отлично, – сказал Лем. Он спокойно снял с плеча винтовку, снял ее с предохранителя, вдохнул, быстро развернулся и, почти не целясь, выстрелил. – Мочи гада! – после первого выстрела рявкнул он.

Удача ли Лема, или неудача паука тому виной – но повторных выстрелов не потребовалось: – пуля капитана попала пауку в тело, тот конвульсивно дернулся и сорвался вниз, разбившись на тысячу кусочков от удара об землю.

– Отступаем на площадь, – спокойно сказал Лем.

На площади солдаты встретили вернувшихся тревожными вопросами.

– Тихо всем! – сказал он. – Готовимся к обороне. Саперы, путь, по которому мы прошли до сюда, безопасен?

– Так точно, – кивнул старший сапер.

– Отлично, – сказал Лем. – Возьми еще двоих парней и бегом к командующему – расскажи, как и что. Усек?

– Так точно! – ответил сапер. Он развернулся на пятках и быстро побежал прочь из города. За ним поспешили еще два человека.