Девилз-Крик

– Черт тебя подери.

Оба передних окна были выбиты, занавески лениво колыхались на ветру, а на входной двери были небрежно выведены толстые красные буквы. В их начертании не было видно никаких художественных усилий, никакой стилистической грации, присущей настоящим граффити. Напротив, они были намалеваны в спешке, образуя шесть слов, от которых у него скрутило живот: «ВОЗРАДУЙТЕСЬ! СТАРАЯ СУКА ГОРИТ В АДУ!»

Джек стиснул зубы до боли в челюсти. Бабуля Джини много лет назад обещала ему, что упреки и угрозы прекратятся, но, конечно же, она солгала, чтобы он перестал беспокоиться. Тем не менее, он позвонил в стауфордское отделение полиции и попросил, чтобы кто-нибудь приглядывал за домом. Непохоже, чтобы это принесло какую-то пользу. «Видимо, не все здесь изменилось», – подумал он, вытаскивая телефон из кармана. Он так увлеченно фотографировал следы вандализма, что не услышал, как сзади к нему приблизилась старуха.

– Это – частная собственность, молодой человек.

Джек испуганно обернулся. Пожилая дама окинула его взглядом, поджав губы и сжав руки в шишковатые кулаки. Джек не видел ее с тех пор, как уехал из города, но даже спустя все эти годы она по-прежнему собирала волосы в пучок, настолько тугой, что кожа на лбу казалась натянутой, а глаза – слегка выпученными. «Проблемы с щитовидкой», – как-то объяснила ему Бабуля Джини. Она много лет не упоминала миссис Маккормик, и когда Джек увидел ее, щеки у него покраснели от стыда. Он думал, что она давно уже умерла.

– Рут?

При звуке ее имени лицо старухи смягчилось. Она смотрела на него еще какое-то время, после чего подняла морщинистую руку к щеке.

– Джеки Тремли? Боже мой, это ты, дорогой? Это правда ты?

Он улыбнулся.

– Да, это я. Как поживаете?

Но Рут уже заплакала и подошла к нему с распростертыми руками. Она обняла его так крепко, как его уже много лет никто не обнимал. От нее пахло лавандой и нафталином. Некоторые вещи совсем не изменились.

3

– Думаю, это был сынок Ронни Корда, только не могу доказать. Я звонила начальнику полиции, но он ничего не сделал. Еще кофе?

Рут не стала ждать, когда он ответит. Взяла кофейник и снова наполнила кружку. Джек сделал большой глоток, наслаждаясь горечью черного напитка. Кухня Рут не поменялась с тех пор, как он был ребенком, за исключением того, что тогда все казалось гораздо крупнее. Пока Джек сидел за столом, ему казалось, что сам он увеличился в два раза по отношению ко всему. Стены были из тех же деревянных панелей начала 80-х, и Рут пользовалась все теми же вязаными салфетками под тарелки. Время для Рут остановилось, когда несколько лет назад умер ее муж. И дом просто стал местом, где она ждала того дня, когда сможет присоединиться к нему.

– Кто сейчас начальник полиции?

Рут вернулась на свое место.

– Сынок Дэвида Белла, Оззи. Ты с ним ходил в школу?

Джек глотнул кофе, чувствуя, как приятно обжигает горло.

– Ага, – вздохнул он. – С ним. Но друзьями мы не были.

Оззи Белл окончил учебу на пару лет раньше, а до этого его дважды оставляли на второй год. В школе поговаривали, что администрация позволила ему сдать экзамены, только чтобы избавиться от такого ученика. Но дурное семя, вроде Оззи, всегда пускает корни в наихудших местах. В свое время у Джека случались стычки с ним и его дружками. Не улучшало ситуацию и то, что в школе Джека называли «безбожником и выпендрежником». Новость о том, что мистер Белл стал начальником полиции Стауфорда, разрушила его надежды на подачу официального заявления о вандализме.

– Как бы то ни было, – продолжила Рут, – мне сказали, что пришлют кого-нибудь осмотреть повреждения, но это было два дня назад. Думаю, Оззи Белл еще пару ней просидит, ковыряясь в своей заднице, только это не мое дело.

Джек улыбнулся. Он не помнил, чтобы Рут раньше так сквернословила.

– Полагаю, это тоже не мое дело, но… – Рут замолчала, помешивая кофе чайной ложкой. – Ты планируешь навестить свою мать, пока находишься здесь?

Он уже открыл рот, но не нашелся с ответом. Когда ему позвонили из офиса Чака Типтри и сообщили о кончине бабушки, он собрал сумку, запрыгнул в машину и отправился в путь. Мысль о том, чтобы повидать мать в региональной больнице, ни разу не приходила ему в голову. И, по правде говоря, он не думал о ней уже несколько лет. Лаура Тремли была для него кошмаром, чудовищем из темного прошлого. И он предпочитал, чтобы она там и оставалась.

– Нет, – наконец произнес он. – Нет, я этого не планировал.

Рут кивнула.

– Думаю, это к лучшему. То, что случилось с вами, дети, это ужасно. Но Джини поступила с тобой правильно. Я знаю, она гордилась тобой и твоими достижениями. Хотя я тоже… – Она залилась краской. – Не пойми неправильно, Джеки, но я не могу смотреть на то, что ты рисуешь.

Он усмехнулся.

– Я не обижаюсь, Рут. Мне часто так говорят.

– Я рада, что ты можешь заниматься тем, что тебе нравится, и что есть люди, которым это тоже нравится. Большая редкость, когда выходец из Стауфорда добивается успеха. А еще есть такие люди, как та шлюха на радио, загрязняющая эфир своей мерзостью.

– Кто это?

– Разве ты не видел повсюду по дороге в город билборды, рекламирующие дьявольский промысел?

– А-а-а, – произнес он. – Стиви что-то там, верно?

– Это она, – яростно фыркнула Рут. – Каждое утро изо рта у нее льется одна грязь. Мы с другими дамами из Первой баптистской церкви пытаемся добиться закрытия этой радиостанции. Не понимаю, как ее вообще пустили в эфир. Весть мир летит в унитаз, как по мне. Сперва подвергается вандализму дом Джини, и начальник полиции ничего не хочет с этим делать, а потом у нас появляется эта блудница, по радио передающая для детей дьявольскую музыку…

Джек улыбнулся, решив промолчать. Он решил, что ему не стоит защищать музыкальные вкусы Стиви Джи, особенно в такое утро. Посмотрев на телефон, он понял, что ему нужно убить еще час.

– Рут, было здорово пообщаться с тобой, но я хотел бы до встречи с Чаком сходить на кладбище.

– Все хорошо, дорогой. Я тебе всегда рада. Спасибо, что посидел со мной и послушал мою болтовню.

Вместе они пересекли улицу и поднялись на холм к его машине. Прежде чем сесть за руль, Джек крепко обнял Рут и вручил ей свою визитку.

– Я пробуду в городе еще пару дней, – сказал он. – Если что-то потребуется, позвони мне.

Рут взяла визитку.

– Джини вырастила хорошего человека, – сказала она. – Остановишься в ее доме? Думаю, теперь это и твой дом.

До своего приезда Джек планировал поселиться в местном отеле, но теперь взглянул на старый викторианский особняк. Что-то в этом доме манило его. Отчасти ему снова хотелось посетить комнаты своей юности, чтобы понять женщину, которая вырастила и выпестовала его. Старая усадьба Тремли была его последней и самой крепкой связью с ней. Почему-то казалось, что будет неправильно, если он остановится в другом месте.

– Возможно, – ответил он. – Днем вернусь, починю окна. Если тебе будет нужна компания, заходи в гости.

– Может, и зайду, Джеки. – Она встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. – Передавай Чаки от меня привет.

Спустя несколько минут Джеки снова ехал по дороге в сторону бульвара. Стиви Джи пообещала час непрерывного рок-н-ролла, и когда из динамиков «мазды» зазвучал Мэрилин Мэнсон, Джек добавил громкости так, что задрожали окна. «Посвящаю эту песню Рут», – мысленно произнес он и смеялся до самого кладбища Лэйн-Кэмп.

4

Территорию кладбища от старой церковной дороги отделял ряд кленов, покрывая тротуар одеялом из красных листьев. Джек поднялся по дорожке на холм, затем свернул на ближайшую церковную парковку. В ее конце стояли две машины. Их водители либо находились в церкви, либо где-то на склоне холма, отдавая дань уважения усопшим.

Какое-то время Джек сидел в машине, глядя, как облака катятся над головой в лучах позднего летнего солнца. Он терпеть не мог это время года в Кентукки. Дни тянулись бесконечно в густых миазмах жары, влажности и страданий. Ночи были не намного лучше, хотя прохлада делала их более-менее терпимыми. Воздух в этом месте то вздымался, то опадал, напоминая прерывистое дыхание умирающего, цепляющегося за жизнь.

Джек потянулся за солнцезащитными очками и заметил, что у него дрожат руки. Он находился в городе чуть больше часа и уже превратился в комок нервов.

«Как глупо, – сказал он себе. – Пока был в пути, ты даже не позволил себе погоревать». Все его мысли занимала дорога, поэтому он даже не подумал о том, что будет делать, оказавшись у бабушкиной могилы.

Бабушка. Могила. Эти два слова не вязались друг с другом. Джек откинулся на сиденье и закрыл глаза, слушая свое сердце и пытаясь замедлить его биение.

Он разговаривал с ней неделю назад. По телефону она казалась такой энергичной, такой живой, несмотря на возраст. И он вспомнил, как потом подумал, что она будет жить вечно. Одно время Имоджин Тремли была всем его миром, пока не отпустила создать свой собственный. Все, что он делал с тех пор, – каждый штрих карандаша, каждый мазок кисти – делалось ради того, чтобы она гордилась им.

Джек открыл глаза и посмотрел сквозь люк на крыше машины. Над ним пролетал реактивный самолет, оставляя за собой два расплывчатых белых следа.

– Возьми себя в руки, – прошептал он в пустоту. – Жизнь идет своим чередом, и ты должен двигаться дальше.

Спустя годы мудрые слова Бабули Джини продолжали жить.

Вздохнув, он выбрался из машины. Семейный участок Тремли находился на другой стороне холма, за белым мраморным мавзолеем. Ему никогда не нравилось это старое строение. Когда Имоджин приходила возложить цветы на могилу мужа, Джек всегда держался в стороне. Этот мавзолей слишком сильно напоминал ему фильм ужасов из юности.

Дальше, вниз по склону, над одной из могил стояла, скрестив руки на груди, худощавая блондинка в красной футболке и джинсах. Джек наблюдал за ней несколько секунд, после чего, одернув себя, перевел взгляд на семейный участок у своих ног.

Два ряда могил, одна из которых была свежей и принадлежала бабушке. Гранитное надгробие обрамляли букеты цветов, придавая яркий акцент однообразно серому в остальном мемориалу. Бабуля Джини оценила бы эту деталь. Джек встал рядом с прямоугольником свежей земли и, собравшись с силами, посмотрел на него.

МАРТА ИМОДЖИН ТРЕМЛИЛЮБИМАЯ ЖЕНА И БАБУШКАET QUOD EST SUPERIUS EST SICUT QUOD EST INFERIUS[3]

Под латынью был высечен ряд символов. Джек проспал большую часть курса античности и понятия не имел, что означали эти слова. И таких символов никогда раньше не видел. Сама же Бабуля знала в них толк. Она всегда носила браслет с тремя серебряными подвесками – ее «талисманами удачи», как она говорила. И на каждой были написаны похожие витиеватые руны, но Джек никогда не осмеливался спросить, что они значат.

Улыбнувшись, он опустился на колени у края могилы и тихо произнес:

– Я скучаю по тебе. Ты всегда знала, что лучше. – Он провел пальцами по мягкой земле. – Прости, что меня не было рядом, когда ты упокоилась. Надеюсь, ты простишь меня. Надеюсь, ты поймешь.

Оставив на земле отпечаток ладони, он поднялся на ноги. Вытер слезы с глаз и поцеловал край мраморного надгробия.

– Я приду попрощаться перед тем, как покину этот город навсегда. Я люблю тебя, бабуля.

Он уже собирался вернуться к машине, когда у него возникла идея. «На потом», – сказал он себе, нащупал в кармане телефон и сделал снимок надгробия. В этот момент мимо проходила молодая женщина, которую он заметил ранее. Коротко кивнув ему, она задержалась, чтобы взглянуть на надгробие.

– Как вверху, так и внизу.

Джек опустил телефон и повернулся.

– Простите?

Блондинка бросила на него пустой взгляд, отрешенное выражение ее лица заставило его покраснеть. Это был взгляд учительницы начальной школы, совершенно вымотанной к концу дня. «Почему ты ничего не замечаешь? – как бы вопрошал он. Как ты можешь быть таким несообразительным?»

Блондинка подняла одну руку, указывая вверх. А другой указала вниз.

– Как вверху, – повторила она, – так и внизу. – Затем указала на плиту: – Вот что там написано.

Джек растерянно уставился на нее. Холод ее взгляда пробудил какое-то воспоминание, и его посетило чувство дежавю.

– Вы…

В руке у него зазвонил телефон. «Вы знали мою бабушку?» – хотел спросить Джек. Но слова застряли в горле, пока он возился с устройством, отключая будильник, который настроил для себя. У него было пятнадцать минут, чтобы добраться до офиса Чака Типтри в центре города.

– Простите, – пробормотал он, но когда оторвал глаза от экрана, блондинка была уже на середине склона. – Хм.

Убрав телефон в карман, Джек снова посмотрел на бабушкино надгробие. «Как вверху, так и внизу». Он задался вопросом, правду ли сказала незнакомка или какую-то чушь. С другой стороны, он предположил, что в таком странном обмене репликами должна быть хотя бы доля правды. Бабуля Джини всегда говорила, что знание зачастую приходит, обретая странные формы.

– Как яблоко от яблони, – прошептал он. – Как вверху, так и внизу. Одна тайна порождает другую.

Озадаченный, Джек вернулся на парковку. Одна из машин исчезла. На ее месте лежал белый полиэтиленовый пакет. Нахмурившись, Джек покачал головой и забрался в свою машину.

Когда он уезжал, на кладбище налетел теплый ветерок. Прошелестев сквозь деревья, он погнал маленький пакет по асфальту. Содержимое рассыпалось. Обертки от фастфуда и конфет, пустой стаканчик и другой мусор разлетелись по парковке – в том числе использованный аэрозольный баллончик с красной краской.

Глава шестая

1

Джек едва не опоздал на встречу. Прошло уже двадцать лет, и за это время перекресток Ист-Мейсон-стрит и Норт-Депо-стрит захватило чудовище из бетона и арматуры. Это массивное сооружение, получившее название Мемориальный мост Тома Тирстона, переправляло путешественников через речку Лэйн-Кэмп-Крик на улицу Норт-Кентукки-стрит, превратившуюся в проезжую часть с односторонним движением.

Сбитый с толку, как и сам Джек, GPS-навигатор издавал строгие директивы, требуя, чтобы он немедленно развернулся на 180 градусов. Тихо выругавшись себе под нос, Джек выключил устройство, уверенный, что сможет самостоятельно найти офис Чака. Насколько сильно могла измениться Мэйн-стрит за двадцать лет?

Не так чтобы очень, как выяснил он. Объехав квартал, где раньше находился Первый национальный, Джек обнаружил, что в его отсутствие банк, выбранный бабушкой, поглотил более крупный корпоративный. Сама Мэйн-стрит не пустовала, как он ожидал. Ряды парковочных мест были заняты машинами и грузовиками, чьи хозяева спешили по тротуарам, не обращая внимания на чужака среди них. Стауфорд вырос, а может, всегда был таким, просто Джек не помнил этого. В любом случае его ошеломили эти признаки жизни и настолько захватили воспоминания, что он не заметил, как загорелся зеленый. Кто-то просигналил, и он повернул налево.

Джек снова обогнул квартал, на этот раз проехав вдоль всей Кентукки-стрит до точки, где та соединялась с южным концом Мэйн-стрит. Воспользовавшись возможностью, он вернулся на главную улицу, чтобы увидеть город во всей его современной красе.

За годы его отсутствия мэрию реконструировали. Своими белыми колоннами и куполообразной крышей она уже мало напоминала прежнее офисное здание. Что-то подобное Джек видел в Капитолии штата. Однажды он стал свидетелем собрания Ку-клукс-клана на крыльце здания. Сидя на заднем сиденье зеленого «кадиллака» Имоджин, он спросил ее, почему все те люди одеты как призраки. Она посмотрела на него в зеркало заднего вида и ответила: «Они – расисты, милый».

«Бабуль, а что такое „расисты“?»

Она ненадолго задумалась, но ответ пришел к ней так же легко.

«Расисты – это трусы. Они так одеваются, чтобы люди не видели их лиц».

«Значит, они – бояхи?»

«Да, тупые бояхи».

Спустя десятилетия, стоя в пробке, Джек повернулся и увидел, что в старом муниципальном здании через дорогу теперь находится стауфордская прачечная. Маленькая вывеска в окне гласила, что они также покупают золото за наличные. Такое соседство не на шутку развеселило его, и он смеялся почти все то время, пока стоял в пробке.

Офис Чака Типтри находился через дорогу от квадратного кирпичного дома, где раньше была аптека Хаффингтона, а сейчас там располагалась небольшая кофейня. Через квартал, там, где раньше находился универмаг «Ронс», появились бар и ресторан под названием «Дэвлинс-он-Мэйн». Джек припарковал машину у тротуара и вздохнул. Город сильно изменился. Новое поколение выросло на костях старого. Эти остовы никуда не делись, но их населяли существа нового типа. Время в Стауфорде, наконец, сдвинулось с мертвой точки – когда-то Джек считал такое невозможным.

Джек посмотрел на себя в зеркало заднего вида. Неужели он тоже сильно изменился? Он стал внимательно разглядывать морщины, намеки на седину, темные возрастные пятна на щеках и лбу. Мужчина в зеркале сильно отличался от мальчика, который бродил по этим улицам в Хеллоуин или смотрел ежегодный парад с рожком мороженого в руке. Но где-то в глубине его глаз еще теплилась искорка молодости. Там, где его по-прежнему преследовали кошмарные сны и тьма наполняла легкие мерзким затхлым воздухом неисчислимых веков. Тот ребенок все еще жил внутри Джека, и он кричал.

Жара облаком окутала лицо, лишив способности дышать. Джек бросился на улицу за глотком свежего воздуха. Почувствовав аромат жареного кофе из заведения через дорогу, он пожалел, что не успел выпить чашку перед встречей.

– Джек?

Он закрыл за собой дверь и поднял глаза. В дверях офиса стоял пузатый мужчина с коротко стриженными седоватыми волосами и такой же бородкой. Пухлые ярко-красные щеки покрывали бусины пота. Джек где угодно узнал бы эту гадкую ухмылку.

– Чаки?

– Джеки, тощий ты сукин сын! Заходи.

Чак Типтри выбежал к Джеку на тротуар и крепко обнял. Джек попытался похлопать старого друга по спине и слегка поморщился, почувствовав влажность его потной рубашки.

– Черт возьми, мужик, как давно это было? Пятнадцать лет назад? Двадцать?

– Двадцать в этом месяце. – Джек выдавил из себя улыбку. – Как ты?

Чак кивнул, жестом приглашая в свой офис.

– Неплохо, мужик. Живу, сводя концы с концами. Как обычно. – После слов Чаки повисла тишина. Джек отсутствовал так долго, что не знал, что подразумевает под собой фраза «как обычно». Типтри откашлялся, его пухлые щеки внезапно побледнели.

– Как бы то ни было, ты проделал долгий путь, чтобы встретиться со мной, стариком. Заходите в мой офис, мистер Тремли.

2

– Воды со льдом?

Секретарша Чака, Дайан, просунула голову в открытую дверь переговорной. Ее иссохшие щеки покраснели, а от пышной прически из-за жары и пота почти ничего не осталось. Она посмотрела на него сверху вниз широко раскрытыми желтоватыми глазами, обмахиваясь утренним выпуском «Стауфорд Трибьюн».

– Да, пожалуйста.

– Извини, дружище. – Чак вошел вслед за секретаршей и бросил на стол коробку с бумагами. – Кондиционер сдох пару дней назад, а ремонтник появится здесь только после полудня. Так что…

Он замолк, выскользнув из комнаты. Мгновение спустя Чак вернулся с портативным настольным вентилятором. Теплый затхлый воздух ударил Джеку в лицо.

– Ну вот, – сказал Чак, тяжело дыша. Он сел напротив Джека, и Дайан принесла два высоких стакана воды со льдом.

– Только из кулера, – сказала она. – Держите.

Чак кивнул.

– Спасибо, дорогая.

– Не за что, мистер Типтри. – Дайан повернулась к двери, но прежде чем уйти, положила руку Джеку на плечо. – Сочувствую вашей утрате, мистер Тремли.

Он натянуто улыбнулся ей в ответ.

– Спасибо. – По выражению сострадания на ее морщинистом лице он понял, что улыбка получилась неправдоподобной. Она крепко сжала своими артритными пальцами ему плечо в знак соболезнования, после чего покинула комнату. Как только она закрыла за собой дверь, Джек потянулся за стаканом и принялся жадно пить.

– Готов поспорить, ты уже забыл про эти жаркие сентябрьские деньки, а?

Джек сделал последний глоток и вытер рот.

– В смысле?

– Я к тому, что ты живешь в Новой Англии все эти годы, и сколько у вас длится лето? Три дня?

Джек рассмеялся.

– Ну, не совсем так. Тебе стоит как-нибудь приехать в Нью-Йорк в разгар летней жары.

Улыбаясь, Чак откинулся назад и посмотрел на стоящую между ними коробку с бумагами.

– Так что ты там говорил? Кто-то разгромил дом Джини?

Джек кивнул, вытащил телефон и показал ему фото. Щеки Чака расцвели новыми красными пятнами.

– Ты уже заявил в полицию?

– Не пришлось, – ответил Джек, убирая телефон в карман. – Рут Маккормик сказала мне, что пару дней назад уже звонила в полицейский участок и сообщила о происшествии. Думает, это мог быть сынок Ронни Корда. Кстати, она передавала тебе привет.

Чак вздохнул.

– Если это тот мелкий говнюк, сынок Ронни, готов поспорить на деньги, что Оззи Белл ни черта с этим не сделает. Эти кроманьонцы не любят выносить сор из избы. Как бы то ни было, я знаю одного хорошего стекольщика. Могу потом позвонить ему, если хочешь.

– Было бы неплохо, – сказал Джек. – Спасибо тебе.

Чак отмахнулся.

– Забудь, – произнес он, распаковывая несколько зеленых папок, скрепленных резиновыми кольцами. – Полагаю, нам следует приступить к делу?

– Согласен.

Чак Типтри без лишней помпы рассказал о деталях завещания Имоджин Тремли. С друзьями он был весел и игрив, но, когда дело касалось юридических вопросов, вел себя исключительно профессионально. И эту его черту Джек ценил сейчас больше, чем когда-либо. Поскольку супруг Имоджин Тремли умер, а единственный ребенок был помещен в психиатрическое отделение Баптистской региональной больницы, ее имущественными делами будет заниматься некий Чарльз Типтри, эсквайр, которого она назвала своим душеприказчиком.

– Я имел возможность несколько раз встретиться с твоей бабушкой до ее кончины. Она считала тебя своим единственным наследником, Джеки. Во всяком случае, единственным, кто был для нее важен. Небольшая часть ее поместья будет передана в качестве пожертвования стауфордскому Пожарному обществу за то, что в свое время они спасли сарай ее отца. Еще необходимо собрать и оплатить кое-какие счета. За вычетом государственных налогов и сборов, а также моего гонорара – который является номинальным – и при условии, что никто не появится с неожиданной претензией, я бы сказал, что ты получаешь неплохое подспорье, с которым можно уйти на пенсию. Все документы, по-моему, в порядке. – Чак вытащил из папки какой-то листок и придвинул его к Джеку. – Как только подпишешь, мы сможем приступить к работе, и примерно через полгода получишь чек. Все просто как дважды два.

Джек просмотрел документ, в котором были перечислены имущественные активы, налоги и гонорар Чака, который, как обнаружил Джек, действительно был весьма символическим. И подспорье, о котором говорил его друг, было более чем достаточным, чтобы он мог уйти на пенсию. В общей сложности, Бабуля Джини оставила ему почти два миллиона долларов. Как художник Джек был гораздо успешнее, чем большинство его коллег, и определенно не должен был войти в историю как один из голодающих гениев своего дела, но от чистой суммы на листке бумаги его сердце екнуло. Он не знал, что у Бабули Джини есть такие деньги.

– Нужно также обсудить вопрос касаемо ее дома.

Джек поднял глаза, когда Чак допил воду из своего стакана.

– Прости, что?

– Ее дом является частью объявленной ценности. Это немного по сравнению с остальными реализованными активами, но…

Слова Чака растворились в фоновом гудении вращающегося вентилятора. Джек закрыл глаза и вздохнул, пытаясь сдержать бурю эмоций, бушующую внутри. Он подозревал, что она оставит ему дом – в конце концов, это было его правом по рождению. Семейная реликвия высшей степени, которую его дед построил собственными руками. Однако в то же время он задавался вопросом, как, черт возьми, сможет присматривать за таким домом. Большую часть своего времени Джек либо работал над картинами, либо говорил о них, либо выставлял их в галереях, либо спал и видел кошмары, питающие их. Уход за домом был за пределами его возможностей, тем более за таким, который находится за тысячу миль.

Чак прочистил горло.

– Джек? Ты еще со мной?

– Что? – воскликнул Джек, ошеломленный звуком собственного голоса. – Прости, я… пока в голове не укладывается.

– Все в порядке, Джек. Я понимаю. Такое не просто усвоить, поверь мне. Думаешь про деньги или про дом?

– И про то, и про другое, – признался Джек. – Я понятия не имел, что у бабушки была такая заначка. А этот дом… – Он взволнованно всплеснул руками. – Я не могу приезжать сюда всякий раз, когда возникает проблема, понимаешь?

Чак кивнул.

– Понимаю. С деньгами все просто. Твоя бабушка хорошо вложилась. Большая их часть принадлежала ее отцу, и он передал их ей, а теперь она передает их тебе. Можешь распоряжаться ими на свое усмотрение. Что касается дома, там все сложнее. По закону ты волен делать с ним все, что хочешь. В завещании не сказано, что ты не можешь продать дом… – Он встретился взглядом с Джеком. – Но мы оба знаем, что Джини это не понравилось бы. Дом и земля на протяжении многих поколений принадлежали вашей семье.