Лиррийский принц. Хроники Паэтты. Книга III

– Да как об этом можно забыть?! – слёзы покатились по щекам Аэринн.

– Прости меня, – судорога пробежала по лицу Дайлы. – Это я виновата. До сего дня у тебя и мыслей таких не было. И это было правильно – каков шанс, что именно Билинн станет магиней? Один к тысяче? Или ещё меньше? В любом случае, это очень маленькая вероятность.

– Однако ты стала этой одной из тысячи!

– Тогда как девятьсот девяносто девять других остались нормальными! Ты сама знаешь – попасть из лука в створ крепостных ворот куда проще, чем в подброшенный оэр. Нет никаких причин думать, что Билинн сумеет это сделать!

– Но твои ощущения…

– К дьяволам мои ощущения! – скомканные связки магини не были предназначены для того, чтобы говорить на повышенных тонах, так что Дайла тут же поперхнулась кашлем. – Кто я такая? Калека с даром волшебства и неспособностью применить этот дар! Величайшие магини не способны определить тех девочек, кому суждено пройти перерождение, а ты всерьёз думаешь, что я вдруг сумею это сделать!

– Я не знаю, сумела ли ты убедить меня, – помолчав и осушив слёзы, вновь заговорила Аэринн. – Но советом твоим я воспользуюсь. Я приложу все силы, чтобы не думать об этом и жить так, как мы жили до этого дня.

– И это будет мудро. Более того, я думаю, что через несколько дней, когда ты немного успокоишься, ты сама гораздо лучше меня сумеешь убедить себя в том, что нет повода для беспокойства. Ступай к Драонну и скажи, что ему не о чем волноваться. Да и меня уже морит сон.

Последние слова были явной ложью, но Аэринн не стала спорить. Ей действительно стало немного легче, и она поспешила к мужу, чтобы, в свою очередь, вернуть спокойствие ему.

– Спасибо, Дайла! – благодарно произнесла она и вышла.

И уже здесь, за дверью, она вдруг подумала, что ей даже не пришло в голову поцеловать Дайлу, как это, казалось бы, было принято между сёстрами. И очень остро поняла, что, несмотря на всю свою любовь к старшей сестре, она всё равно всю свою жизнь считала её немного чужой, даже чуждой. И может быть впервые в жизни её стрелой пронзила мысль о том одиночестве, на которое Дайлу обрекла судьба помимо всех прочих страданий.

***

Никто в здравом уме не станет спорить с тем, что попасть стрелой в створ крепостных ворот несоизмеримо проще, чем в подброшенный медный оэр. Но иногда даже наугад пущенная стрела способна это сделать.

Билинн было почти двадцать три, когда у неё случилась первая менструация. И этот день стал для неё рубежом, переломившим жизнь на до и после.

Аэринн, находившаяся в своей комнате, услышала истошный, надрывный крик дочери. Выронив книгу, которую она читала (жизнь с Драонном привила ей столь же страстную любовь к чтению, что и у него), Аэринн, смертельно бледная и страшно напуганная, бросилась в комнату Биби. Туда же уже мчался не менее бледный Драонн, который находился внизу, в гостиной.

Билинн лежала на полу в луже собственной крови. Кровь эта текла, казалось, отовсюду сразу – из глаз, ушей, носа и рта. Большое кровавое пятно расплывалась в её промежности. Юная девушка билась в конвульсиях. Её голова громко и страшно стучала о пол. Кровь пузырилась на губах, и крики постепенно тонули, захлёбывались в ней.

За минувшие годы и Аэринн, и Драонн сумели подавить в своей памяти страхи за судьбу дочери. Подобно тому, как кошмар, приснившийся ночью, утром становится совсем нестрашным в силу своей нереальности, так и подозрения обоих родителей, вызванные странными взглядами Дайлы, постепенно растаяли под бесконечными самоубеждениями в том, что они не имеют под собой никаких оснований. Они действительно сумели убедить себя, что ничего страшного не случится. И вот теперь, вбежав в комнату дочери, они на мгновение застыли в бессильном ужасе.

Драонн вышел из оцепенения первым. Он подскочил к Биби и обхватил ладонями её мокрый от крови затылок, не давая ему биться о твёрдый паркет. Затем подоспела и Аэринн. Она перевернула дочь на бок, чтобы кровь изо рта спокойно вытекала наружу, не то Билинн просто захлебнулась бы ею. Что делать дальше – ни он, ни она не знали. Было ясно, что девочка теряет много крови, но совершенно непонятно было, как это предотвратить. Здесь не было открытых ран, которые можно было бы зажать руками.

Подхватив Биби на руки, Драонн перенёс её на кровать, совершенно не заботясь, что бельё будет безнадёжно испачкано. Кровь, кажется, текла теперь не так сильно, хотя потери уже были устрашающие. От боли или слабости девушка лишилась сознания. Теперь Драонн заметил, что вся кожа дочери покрылась красными точками лопнувших капилляров. Скорее всего, у неё было сильное внутреннее кровотечение, которое вполне могло привести к гибели.

Абсолютная беспомощность сводила с ума. Драонн уже послал одного из перепуганных слуг за знахаркой, что жила на одной из соседних ферм, но сомневался, что та сможет хоть чем-то помочь. Судя по всему, оставалось лишь уповать на то, что всё закончится более или менее благополучно. Принц знал, что от этой хвори на земле не существует лекарства – девушка, которая переживает перерождение, либо выживет, либо умрёт вне зависимости от усилий окружающих.

И действительно, через некоторое время кровотечение прекратилось, а Билинн затихла – по-видимому, судороги тоже отступили. Тем не менее, девушка находилось в глубоком забытьи – она не приходила в себя даже после того, как Аэринн поднесла к её носу нюхательную соль. Явившаяся знахарка лишь с сожалением развела руками – здесь она была бессильна.

Больше суток Биби была без сознания. Она едва дышала и, если бы не многочисленные мелкие кровоподтёки под кожей, была бы бледнее самой смерти. И всё это время оба родителя не отходили от неё ни на минуту. Они осторожно обмыли дочь мягкими тряпками, смоченными в тёплой воде, и переодели в чистую одежду, а также сменили испачканное кровью постельное белье. Это было всё, на что они сейчас были способны.

Когда Билинн наконец в первый раз пошевелилась, оба тут же оказались рядом, стараясь улыбаться, хотя в душе оба корчились от горя. Но им хотелось, чтобы Биби увидела, что они совершенно не испуганы происходящим. Увы… Эта мера оказалась ненужной. Когда девушка кое-как всё же сумела приподнять веки, Аэринн, не сдержавшись, вскрикнула.

В глазах Билинн полопались все сосуды, и теперь там не было видно ни белков, ни зрачков – одна сплошная краснота. Биби ослепла, и было неясно – восстановится ли зрение. Надо сказать, что напрасно Аэринн душила в себе крик, прижав ладони ко рту – её дочь всё равно не могла её услышать, хотя надежда на то, что уши заживут, ещё оставалась.

Такова была плата, которую Билинн пришлось заплатить за возможность прикоснуться к магии.

Глава 21. Император Рион

Зрение к Билинн так и не вернулось. Краснота со временем ушла, но глазные яблоки уже не восстановились. Зрачки были мутными, словно их затянуло какой-то болотной жижей. К счастью, частично вернулся слух, хотя на это и потребовалось несколько месяцев. Внутренние органы, хвала богам, кажется, были не повреждены – во всяком случае, таких сильных кровотечений больше не наблюдалось.

Очевидно, что магические возможности, которые обрела Биби, были более чем скромными и не шли ни в какое сравнение со способностями, данными её тёте Дайле. Однако, в отличие от неё, Билинн сразу решила, что постарается научиться всему, что только сможет из себя выжать. И это решение стало очередным ударом для родителей, и особенно – для Аэринн. Мысль о расставании с дочерью казалось ей совершенно невыносимой.

Однако вскоре, к огорчению Билинн и тщательно скрываемой радости Аэринн выяснилось, что вероятность найти кого-то, кто стал бы обучать малоперспективную магиню, крайне мала. Если за Дайлой поначалу разве что не выстраивалась очередь из желающих передать ей магические умения, то здесь в тех трёх или четырёх случаях, когда Драонн имел возможность просить за дочь, он неизменно получал вежливый, но твёрдый отказ.

Вскоре после того, как Билинн почувствовала себя лучше, она на какое-то время уехала в Кассолей, поближе к Дайле. Племянница раньше не слишком-то благоволила к своей тётке, но времена изменились, и внезапно эта зловещая калека стала едва ли не самым близким для неё илиром.

Надо сказать, что Дайла не навязывала Биби свою точку зрения. Более того, она даже попыталась помочь, зная, что вызовет этим неизбежную ярость Аэринн. Но и скудные связи кассолейской магини не привели ни к каким результатам. Единственное, чем смогла помочь невольная наставница – книги. У неё хранилось несколько небольших книг, объясняющих самые простые основы – никаких тайн и секретов, лишь самые очевидные и базовые вещи.

Эти книги Дайла читала своей племяннице, а та жадно вслушивалась, иногда просила повторить какой-то фрагмент, словно пыталась вызубрить наизусть. Книги учили сосредоточиваться на возмущении, и именно этому Билинн теперь отдавала почти всё свободное время.

Она вернулась в Доромион спустя пять месяцев и с гордостью показала отцу, как она научилась метать небольшие огнешары, оставив пару подпалин на крепостной стене. Собственно говоря, это было почти всё, чему сумела научиться Биби, но об этом она, естественно, умолчала. Драонн же был настолько счастлив видеть дочь, что ему было совершенно наплевать – чем там она умеет теперь бросаться. Главное, что она уже не была так подавлена, как по отъезду в Кассолей.

Стало ясно, что с этим нужно учиться жить – и с тем, что сталось с Билинн, и с тем, что она собирается посвятить себя магии. И если Аэринн едва ли не каждый день внутренне благодарила Арионна за то, что дочь довольно легко пережила своё перерождение и её потери оказались достаточно нетяжёлыми, то на словах она полностью поддерживала Билинн, причём в какой-то момент она сумела добиться такой внутренней гармонии, что совершенно искренне делала и то, и другое.

***

В то же время в империи происходили очень значимые события, которые, собственно, и положили начало всем последующим катаклизмам.

Император Деонед оказался на удивление неплохим правителем, хотя поначалу у Драонна складывалось совершенно противоположное впечатление. Конечно, не всеми направлениями его политики он был доволен, в особенности тем, что касалось его народа, но, с другой стороны, между лиррами и людьми вновь был налажен хрупкий мир, события войны многолетней давности постепенно истёрлись если не из памяти его сородичей, то из более короткой памяти людей. С той войны прошло больше двадцати лет, и большинство из тех, кто воевал тогда, нахлобучивая на голову мерзкие красные береты, теперь уже гнили в земле. Ну а лирры, которые, возможно, помнили всё и далеко не всё простили, кажется, не собирались разжигать новый пожар. Хвала богам – Лейсианы появляются не каждый год!

Конечно, нельзя не отметить сложное положение на востоке империи. Грандиозная кампания по освоению восточных пределов – главное дело жизни Деонеда – откровенно застопорилась. За минувшие двадцать с лишним лет из обещанных когда-то четырёх больших приграничных городов более-менее отстроены были лишь два – Бейдин и Колион, да и те назвать большими можно было лишь с огромной натяжкой.

На переселение требовалось большое количество денег, которых в казне явно не хватало. Изначально Деонед предполагал заселить приграничье добровольными переселенцами из других провинций – главным образом из Лиррии и Ревии, где людское население, особенно из числа бедноты, не чувствовало себя так уж комфортно. Колонистам выдавались единоразовые подъёмные в полрехты на душу, а также их освобождали от податей на пять лет. Уже одно это создало непомерную нагрузку на казну, так что вскоре подъёмные сперва сократили вчетверо, а затем и отменили вовсе.

Это значительно уменьшило поток желающих. Тогда император попытался было ввести указ, по которому каждый сеньор обязан был выделить по одному крепостному из каждых двадцати для переселения на восток с одновременным дарованием свободы последнему, но это вызвало такое брожение в умах знати, что до подписи скандального указа дело так и не дошло.

Первоначально Деонед объявлял, что через десять лет в восточной Пелании будет жить до сорока тысяч человек – вполне достаточно, чтобы окончательно застолбить эти территории за собой и создать прочный задел на будущее покорение Прианурья. Однако прошло уже больше двадцати лет, а, с учётом местного населения, в тех краях по-прежнему проживало не более пятнадцати-двадцати тысяч.

Возможно, именно это и не позволило Деонеду проводить более блистательную политику – все его ресурсы, всё его внимание, все его мысли раз и навсегда завязли в комариных топях востока. Палатийцы, предоставленные сами себе, кажется, понемногу стали помышлять о возвращении независимости. До большого восстания дело пока не доходило, но отдельные небольшие стычки уже случались. Поскольку Доромион, и особенно Кассолей, находились не так уж и далеко от палатийских земель, в будущем это могло представлять немалую опасность.

Хвала богам – на протяжении всех этих двадцати лет у Кидуи сохранялись неизменно ровные и дружелюбные отношения с Саррассой. Непоседливый южный сосед всю свою энергию направил на освоение северных берегов Калуи, в надежде в скором времени создать грандиозную по размерам и богатству колонию. Однако же саррассанцы столкнулись с той же проблемой, что и Деонед, так что обе великие империи теперь одинаково топтались на собственных задворках с упорством хотя и похвальным, но не приносящим совершенно никаких плодов.

В году 2864 Руны Хесс случилось одно из тех событий, что меняют ход истории. У пятидесятишестилетнего императора Деонеда внезапно умер двадцатичетырёхлетний сын – первенец и наследник трона. Обычная увеселительная прогулка по морю закончилась внезапным кораблекрушением – океан был неспокоен, и в трюме открылась сильная течь. До берега оставалось всего каких-то пара кабельтовых21, когда небольшая фелука окончательно ушла под воду, зачерпнув волну сильно накренившимся боком.

Родреан, принц-наследник, был человеком ловким и сильным – и он, и трое матросов, и пара его друзей без проблем добрались до берега на шлюпке. Однако сильный ветер поднимал брызги так высоко, что до суши все добрались промокшими до костей и ужасно замёрзшими.

Обычная, казалось бы, простуда вскоре приковала принца к постели, из которой он уже так и не выбрался. Обширное воспаление лёгких привело к тому, что однажды Родреан просто задохнулся во сне. Так империя лишилась наследника трона, а император Деонед – сына.

У Деонеда было ещё трое детей – две дочери и сын, Рион, которому на тот момент исполнилось пятнадцать. Именно на его хрупкие (в прямом смысле слова) плечи теперь рано или поздно должно было лечь бремя власти. Однако Родреан и Рион были полными противоположностями друг другу.

Старший очень напоминал отца и деда – здоровенный медведь, решительный и смелый, предпочитающий кулаки любым другим аргументам в споре. В неполные шестнадцать он уговорил отца разрешить ему отправиться в приграничье на целых два месяца. Причём выбрал он не более или менее обустроенный Бейдин, а направился прямиком в Колион – убогий городишко, затерявшийся среди многовековых дубрав.

Он полностью поддерживал отца в его решениях, иногда проявляя в этом почти религиозную убеждённость. За четыре года до смерти он уже самостоятельно возглавил один из походов против прианурцев, когда те особенно стали досаждать колонистам. В общем, отец был абсолютно убеждён, что после его смерти государственные дела попадут в правильные руки, мало чем отличающиеся от его собственных.

Другое дело – Рион. В раннем детстве мальчик перенёс тяжёлую болезнь, которая сделала его слабым и болезненно худым. Обычные мальчишеские забавы были ему недоступны ещё и в силу того, что Рион был удивительно неуклюж. В девять лет он едва не отсёк себе четыре пальца на правой руке отцовским кинжалом, который он, взяв поиграть без спросу, нечаянно выронил из рук и попытался поймать на лету, ухватившись за лезвие. В итоге было очень много крови и криков, а мизинец и безымянный пальцы на правой руке принца так и не смогли полностью восстановиться, так что он ими почти не владел.

И так у младшего принца было всегда и во всём. В общем, трудно было представить себе двух более непохожих друг на друга братьев, чем Родреан и Рион. И если старший тяготел к сражениям и свершениям, то младший ничего так не любил, как забиться под одеяло с книгой. Причём книги он выбирал себе не по возрасту – никаких приключений, походов и войн. Риона привлекала религиозная философия. А ещё (и это нередко приводило отца в бешенство) он живо интересовался историей лиррийского народа, и особенно – его культурой.

Внезапная смерть принца Родреана моментально пошатнула кажущееся вполне определённым будущее Кидуанской империи. Уже весьма немолодой император Деонед вряд ли проживёт достаточно долго, чтобы завершить всё задуманное. Он уже и теперь довольно часто недужил – особенно подводили императора желудок (доставшийся, видимо, по наследству от отца) и ноги. Но именно теперь было ясно, что умирать в ближайшее время он просто не имеет права.

Долгие годы Деонед практически не замечал принца Риона – тот редко выбирался из своих покоев, а отец, хотя и любил младшего сына, однако же нечасто уделял ему внимание. Можно сказать, что на мальчика просто махнули рукой – поскольку быть императором ему было не суждено, то его занятия и взгляды мало кого волновали. Более того, для единоличной власти императора слабый и безвольный младший брат даже на руку – меньше вероятность заговоров и переворотов. Однако теперь всё изменилось, и отец, оплакав старшего сына, всерьёз взялся за младшего.

Увы, но внезапный наследник трона, бесцеремонно выдернутый суровой отцовской рукой из мира своих фантазий, не слишком-то поддавался перевоспитанию. В этом тщедушном, кажущемся полупрозрачным тельце таился на удивление крепкий дух, не страшащийся вступать в противоборство с человеком, подобным императору.

На каждое поучение Деонеда у Риона было своё возражение, высказываемое с непосредственностью человека, привыкшего к отсутствию дисциплины. С максималистской безапелляционностью молодости принц то и дело брался пояснять своему родителю и монарху, в чём тот был неправ. И это неизменно выводило императора из себя. Деонед ни разу не произнёс этого вслух – он даже боялся признаться в этом самому себе, однако же где-то глубоко в душе он, вероятно, сожалел, что Чёрный Асс отнял у него толкового старшего сына и, словно в насмешку, оставил младшего, бестолкового.

***

Император Деонед скончался в почтенные для людского племени шестьдесят семь лет. Отцовский трон достался двадцатишестилетнему принцу Риону. Минувшие одиннадцать лет не прошли бесследно – Деонед сумел-таки вбить в голову наследника кое-какие идеи, позволявшие надеяться на то, что государство не рухнет в пучину хаоса тут же после его смерти.

Надо сказать, что наследство молодому императору доставалось не самое простое, хотя, справедливости ради нужно отметить, что отец его получил страну в ещё более сложном положении. Однако же лишь слепец не замечал, что восточное приграничье превратилось в бездонную яму, в которую империя ежегодно выбрасывала огромное количество средств.

Однако же на палатийских холмах было ещё неспокойнее чем прежде, и два мятежных вождя прибрежных племён уже объявили о неповиновении завоевателям, а вскоре к ним вполне могли присоединиться и другие. Увы, но экономика огромной империи была истощена, так что несколько лет назад пришлось пойти на беспрецедентную меру – снизить вес золотой рехты и, главное, серебряного стравина22.

Предполагалось, что это никак не скажется на стоимости монет, но на деле всё оказалось совсем иначе. Сперва саррассанские купцы отказались принимать новые монеты по прежнему курсу, требуя надбавки примерно в десять процентов от прежней цены, а затем и собственные торговцы принялись активно поднимать цены. Не помогали никакие меры – когда государство попыталось было силой и устрашением заставить купцов держать прежние цены, то добилось лишь того, что товар стал просто исчезать с рыночных прилавков. Последствия могли бы быть гораздо катастрофичнее, если бы денежная реформа коснулась ещё и медных оэров, но медь, по счастью, не была в таком дефиците.

В конечном итоге власть была вынуждена смириться и с повышением цен, и с недовольным ропотом подданных. Амбиции Деонеда, считавшего проблемы в Пелании личной неудачей, заставляли его и дальше продолжать невыгодную для бюджета империи политику. Он бесконечно говорил о всех тех преимуществах, что даст Кидуе контроль над Прианурьем, однако всем было очевидно, что преимущества эти коснутся в лучшем случае их детей, а то и внуков.

Таково было наследство, оставленное императору Риону. И теперь, не чувствуя более между лопаток тяжёлого неодобрительного отцовского взгляда, он вдруг стал смотреть на ситуацию иначе чем раньше.

Первым же серьёзным указом он приостановил выделение средств на благоустройство приграничных территорий, считая, что эти деньги больше пригодятся здесь. С востока были отозваны сразу пять легионов, оставив охрану границы на попечении всего четырёх оставшихся, да и те располагались вблизи более-менее освоенных Колиона и Бейдина. Значительная часть границы империи вновь оказалась почти незащищённой.

Те немногие переселенцы, что рискнули осваивать эти земли, почувствовали себя брошенными. И дело даже было не в том, что теперь их некому было защищать – многие хутора и так располагались в местах, куда не ступала нога легионеров. Просто новый государь как бы давал понять, сколь мало интересует его Прианурье вкупе со всеми теми, кто там жил.

Исход колонистов не был массовым – многие уже худо-бедно обжились на новых землях, а большинству просто некуда было возвращаться. Однако же кто-то возвращался, и теперь городские улицы полнились слухами о жестоких прианурцах, топящих своих детей в водах священного для них озера Симмер, о бескрайних лесах – не величественных дубравах, подобных тем, что покрывали Лиррию, а гнилых топях, в которых словно не росло ничто живое, а главное – о том, как, благодаря последним переменам, они лишились всего, что имели.

Несмотря на то, что предпринятые меры позволили сэкономить значительные средства, которые были пущены на оздоровление экономики, население империи восприняло их отрицательно. В глазах большинства это была самая настоящая измена, которую сын позволил себе, едва похоронив отца.

Длинный и тощий император не вызывал симпатии. Народ привык совсем к иному типу правителя – пусть более грубому и жестокому, но при этом более простодушному. Этот же словно нарочно облекал самые простые мысли в столь заумные фразы, что, бывало, слуги, боясь переспросить, выполняли что-то прямо противоположное тому, что от них требовалось. Что уж говорить о том, как Рион вещал о государственных делах! Канцлеры на заседаниях Малого совета сидели со сконфуженными кислыми лицами, стремясь выцедить из этого бурного потока слов крупицы полезной информации.

Но больше всего недоумения среди придворных вызывал совершенно неподдельный интерес, который император испытывал к лиррам. Причём слово «интерес» использовалось исключительно из осторожности, поскольку здесь больше подошло бы слово «симпатия». И действительно, доходило до того, что, ещё будучи принцем, Рион тратил кучу времени на то, чтобы спрямить свои жёсткие и волнистые, как у всех представителей его династии и вообще почти у всех людей, волосы, чтобы они хоть немного походили на тонкую переливчатую паутину лиррийских волос.

Принц прилежно изучал лиррийский язык по книгам, поскольку отец категорически запрещал допускать к сыну учителей-лирр. Это привело к тому, что он весьма неплохо читал и писал по-лиррийски, хотя при этом имел чудовищный выговор. Также он жадно интересовался лиррийским фольклором, приданиями, легендами.

В своё время император Деонед пытался дознаться, кто же был тот доброхот, что привил его сыну столь странную страсть, но, конечно же, ничего не добился. Рион упрямо молчал, даже ребёнком осознавая, что его болтливость может очень дорого кому-то стоить.

И вот теперь, став императором, Рион вдруг объявил о воссоздании департамента по делам лиррийских подданных. Более того, он повысил его статус до отдельного министерства, чего в своё время не додумался сделать Делетуар. Это было очень значимое событие – в империи было не так много министерств, поэтому создание каждого из них означало, что государство собирается уделять данному вопросу повышенное внимание.

Со времени, когда действовало ведомство Драонна, прошло уже слишком много времени, так что подавляющее большинство подданных-людей даже не помнило, что таковое вообще когда-либо существовало, тем более что и существование это было довольно-таки номинальным. Тем более ошарашивающими были известия о создании подобного министерства.