Четыре сына. Рождение легенд

– Хорошо. Тогда я пойду с тобой.

– Чего!? – недовольно протянул Белый, разворачиваясь. – Это задание Атонах поручил мне, а не тебе!

– Мне плевать на твое задание, дурак! Это и не задание никакое. Думаешь, зря Атонах с Щербетом шептался в кабинете? О чем вы там говорили? Небось, они спрашивали, какая стихия тебе больше всего по душе?

Дамаск оторопел на мгновение. Откуда он узнал? Но вспомнив, что речь идет об Атонахе, тут же нахмурился и враждебно выдал:

– Ничего такого у меня не спрашивали. И вообще, сейчас я принесу сверток и сразу ткну его тебе в твой неблагодарный нос. Только ты не уходи никуда, жди меня здесь.

– Да не принесешь ты ничего, Белый…

Бирма прервал громкий удар кулака о железо. Мальчишки вздрогнули и обернулись. В открытом проходе калитки стоял явно недовольный Дыра. Дамаск спохватился и выпрыгнул на улицу, на ходу выкрикнув охраннику:

– Меня Атонах послал на задание. Черного велел не выпускать.

– Ах ты Кардаш проклятый! – начал орать Бирм за закрывающейся дверью с коваными головами змей.

Из-за высокого забора раздавались разъяренные крики Бирма, поэтому Белый постарался как можно быстрей уйти от особняка Атонаха. Как только он свернул с улицы Добросердечных на улицу Неумолимых, на душе сразу стало полегче.

Стоял жаркий полдень. Повсюду сновал народ, спешащий кто-куда по своим делам. Дамаск вытащил из кармана тонкую неглубокую шапку, похожую на носок, и натянул ее на голову, чтобы спрятать свои выжженные Иларом волосы. Он часто ее носил, когда появлялся на людях, тем самым смешиваясь с толпой. Вот и сейчас, стоило надеть серую шапчонку, как Белый, словно стал невидимым для всех.

Заброшенная бухта располагалась в северной части Керибюса, и чтобы до нее добраться Дамаску потребовался целый час. Пока он петлял по улицам, которые становились всё кривее и у́же, ему повстречалось много знакомых из гильдий, активно промышляющих своим неблагородным делом.

Стоило же выйти за пределы города, как люди словно вымерли. Дамаск с удовольствием набрал полную грудь соленого воздуха, долетавшего с Нуармутского океана, и перешел на бег.

Заброшенная бухта пряталась за выросшим вокруг нее ободком высоких скал. Во время прилива в нее практически невозможно было попасть. Много кораблей потонуло, разбиваясь о суровые камни. Именно поэтому она теперь заброшена.

Пробежав через ущелье, Дамаск вышел на белоснежный пляж, к которому примыкал сырой, медленно и верно гниющий, причал. Мокрые доски казались цветными из-за облепивших их влажную поверхность сине-зеленых водорослей.

Дамаск завертел головой в поисках человека, который должен его ждать. Однако в бухте, кроме него и пикирующих в воду чаек, никого не было. Подумав, что человек еще не пришел, Белый приготовился к ожиданию. Он подошел ближе к воде и плюхнулся на серебристый песок, подставив грязные пятки накатывающим теплым волнам.

Кого-то ждать это всегда нудное и утомительное занятие. Белый понаблюдал за орущими птицами, попялился на облака, покидал «лягушкой» камешки в воду, пока не заметил на дальнем четвертом причале маленькую коробочку, обернутую в светло-коричневую бумагу. Дамаск был уверен, что это не то, что ему необходимо принести Атонаху (важную вещь просто так не оставили бы без присмотра), но чисто из праздного любопытства пошел посмотреть, что это такое.

Зайдя на неприятно скользкий пирс, он заметил, что возле квадратного свертка лежит толстый трос, тянущийся в воду. Решив сначала разобраться с коробкой, Дамаск поднял ее. Она казалась легкой, словно пустой. Мальчик потряс сверток, но ничего не услышал. Подумав, что вреда не будет, он принялся рвать бумагу.

– Какого храга? – вслух удивился Дамаск, нахмурившись, когда под оберткой его встретило большое жирное ничего! пустота! хотя он определенно чувствовал что-то твердое внутри.

«Магия? Зачем?», – только и успел подумать Белый, как ощутил что-то плотное, стянувшее его горло.

Тяж резко дернул. Дамаск с силой приложился спиной о деревянный пирс, однако почти не заметил этого, пытаясь сорвать удавку со своей шеи. Ничего не выходило. Кажется, это ожила та веревка, мирно лежащая под ногами. Она тащила его к краю причала, всё крепче затягиваясь и начиная душить. Белый попробовал сопротивляться и рванул в противоположную сторону. Это не привело к успеху. Канат лишь сильней впился в кожу.

Невидимый враг пытался утащить Дамаска под воду. Когда веревка затянула брыкающегося мальчишку на самый край пирса, ему удалось уцепиться за щель между деревянными досками. Вздохнуть невозможно. Ощущение, что шея сейчас сломается, и кошмар происходящего не давали ни единого шанса для раздумий. Доски в кровь разодрали ладони Белого, но он этого не заметил. Пытаясь ослабить путы, Дамаск одной рукой держался за пирс, а второй вцепился в свою удушку. Однако всё было тщетно. Послышался треск. Подгнившая мягкая доска, за которую так отчаянно держался мальчик, слетела с заколоченных в нее ржавых гвоздей, и Белый почувствовал, как летит вниз.

Перед тем как скрыться под водой, он увидел знакомую фигуру толстого яблока на тонких ножках, одетую в зеленый камзол. Она вдруг из ниоткуда появилась на берегу. Дамаск с громовой ясностью осознал, что Бирм оказался прав. На пляже стоял Щербет, который, видимо, уже давно ждал здесь Белого, под пологом невидимости. Он слетел с него от потери концентрации из-за одновременно творимых нескольких магических действий.

Понимание этой жуткой действительности пронзило Дамаска, словно огненная стрела. Когда его утянуло под воду, утаскивая в глубину залива, он даже не испугался. Всё существо Белого разрывало от гнева. Для Атонаха он такой же кусок мяса, как и остальные! Человек, которого Дамаск считал своим отцом, кинул его в лапы этому отродью Кардаша! Щербет может спокойно убить, войдя в раж! Атонах знал это, но всё равно позволил ему издеваться над Дамаском! Атонах предал его!

Душить начал не трос, а ярость. Где-то на уровне желудка зажегся огонь, до боли разъедая ребра. Он начал расти, расползаясь по всему телу. Белый не обращал на это внимания. Ему хотелось порвать сначала трос вокруг своей шеи, затем Щербета, а после Атонаха. Дамаск точно знал, что нужно дать выход этому огню. Именно он способен помочь.

Как только эта мысль оформилась в мутнеющем сознании, Белый приложил горящие от боли руки к удавке. Она за секунду вспыхнула, превратившись в пепел, и, оставив на коже Дамаска красный ожег ошейником, растворилась темной мутью.

Нужно срочно вздохнуть! Горящую грудь, требующую кислорода, охватывали спазмы. Но Белого слишком глубоко утащило под воду. Он не сможет выплыть. Однако бушующая внутри ненависть и чувство, требующее немедленного отмщения, не позволяли мальчику просто так погибнуть.

Дамаск ощутил новую волну огня внутри себя. Она прокатилась по всему телу. Руки сами собой сделали крутящее движение, после которого Белый начал падать. Он неосознанно вздохнул, на мгновение испугавшись, что сейчас захлебнется. Вместо этого его легкие благодарно расправились, наполняясь кислородом. Дамаск начал жадно хватать ртом воздух, не сразу поняв, что находится всё еще под водой.

Только после того, как ему удалось прийти в себя, он осмотрелся вокруг. Белый на секунду застыл, рассматривая огромный, словно круглый аквариум, пузырь. Он стоял в центре этого аквариума, на мокром песке дна залива. Устрашившись неведомой силы, местные рыбы поспешили уплыть подальше от образовавшегося воздушного шара под водой.

Вспомнив о Щербете, Дамаск пошел к берегу, сконцентрировавшись на своей защите. Наконец юный маг вышел на поверхность воды. Дышал он ровно и спокойно. Стоявший на берегу Щербет при виде мальчика сложил губы в гадкую улыбочку, переплетя паучьи пальцы на своем зеленом брюхе. От одного только его вида в Белом с новой силой начали прокатываться огненные волны.

– Как чудесно, как чудесно! – умиленно склонив голову набок, восторженно хихикнул Щербет, показав три жирных складки под подбородком, вываливающиеся на белое жабо. – Поздравляю, мой сладкий мальчик! Атонах будет счастлив узнать, что ты обрел свою Силу! Подумать только! Всего несколько часов назад говорили о твоей спящей магии, и тут такой славный сюрприз! Я находился неподалеку (видишь ли, люблю гулять подальше от городской суеты), и тут вдруг такая мощная волна магии пришла из этой бухты. Как тебе удалось?

На лице этой жабы был такой неподдельный интерес, такая искренность! Он не догадывался, что с него слетели чары невидимости, и Дамаск видел его.

– Что это у тебя на шее, мой золотой мальчик? – заботливо спросил Щербет, указав на горло Белого.

Это стало той самой искрой, воспламенившей пожар. Чувствуя растекающийся по венам расплавленный металл своей магии и ледяной холод ярости в голове, Дамаск моргнул, и перед его взором предстал совсем иной мир. Всё было как и прежде – пляж, скалы, пирс, вода. Вот только над всем, что окружало мальчика, теперь появились разноцветные переплетающиеся шлейфы. Чем дольше Белый смотрел на них, тем четче начинал видеть структуру этих эфемерных полупрозрачных полотен. Они стали походить на великолепное сплетение миллиардов тончайших паутинок.

Дамаск инстинктивно потянулся к этим энергетическим нитям, пытаясь направить их в нужное для себя русло. Он скрутил серо-желтые струящиеся прозрачные жилки, стелющиеся над белым песком, ныряя и пронизывая его по всему пляжу. Щербет тут же провалился по щиколотки в образовавшиеся под ним небольшие ямки. Дамаск собрал спутанные им же нити в клубок, и песок вокруг ступней толстяка мгновенно превратился в нечто похожее на камень. Щербет потерял равновесие и шлепнулся на свой тощий зад.

– Что ты делаешь, Белый? – искренне недоумевая, спросил он.

Отвращение, ненависть и гадливость переполняли Дамаска. Без лишних слов, он потянулся к сине-голубым нитям над заливом. Оторвав два энергетических лоскута от стелющегося над водой бирюзового полотна, Белый скрутил их в два рулона и поднял вверх. Вслед этому от воды оторвались две текучие длинные массы. Так же, как и с песком, Дамаск завернул нити в клубок, после чего вода моментально смерзлась, превратившись в острые сосульки.

Глаза Щербета расширились. Он только и успел выкрикнуть непонятную фразу, освободившую из маленького черного банта на его жабо зеленый эфирный щит. Сосульки с невероятной скоростью врезались в него, разбив защиту мага вдребезги.

– Ах ты щенок! – взревел Щербет, с искаженным от бешенства лицом.

Рубленными движениями он выписал дерганные пассы руками, после чего в Дамаска полетел светло-желтый пульсар. Белый не испугался. Он вскинул ладони вверх, подняв перед собой стену сыпучего песка. Пульсар спокойно прошел сквозь нее, вот только урона мальчику не нанес, превратившись в слабое дуновение ветра, оросив лишь острыми песчинками лицо Белого.

– Кардаш тебя пожри… – послышался испуг в голосе Щербета.

Он суетливо пытался освободиться от оков, в которых застряли его ноги, и параллельно бормотал заклинание.

Дамаск ждать не стал. Он повторил свой фокус с сосульками, только в этот раз увеличив их количество до десяти. Щербет был слабым магом. Настолько слабым, что волшба, которую творил сейчас перед ним десятилетний мальчик, казалась для него невероятной. Он понял, что его дохлый щит не поможет. Дамаск с торжеством увидел страх толстяка, когда окружил его ледяными сосульками.

– Ты хочешь меня убить, Белый? За что? – визгливым голосом спросил Щербет, бегая своими выцветшими глазками по зависшим в воздухе ледяным шипам.

Убить. Страшная вещь. Но смотря на этот дрожащий холодец порока, грязи и скверны, Дамаск даже не сомневался, что сможет пойти на это.

– Ты самая большая мразь, которая когда-либо рождалась на Эве. Ты столько людей убил ради потехи. Если бы не магия Черного, ты убил бы и его. Если бы не вовремя проснувшаяся моя магия, я утонул бы из-за тебя. Так зачем мне тебя жалеть?

– О чем ты, Белый? Я здесь при чем!?

– Я видел тебя на берегу! Ты скрывался за пологом! – крикнул Дамаск, взбесившись от всего этого вранья, так что сосульки сместились ближе к Щербету.

Толстяк дернулся, прикрыв лицо рукой.

– Белый, Белый, прошу, успокойся! – начал тараторить Щербет. – Тебе показалось. Меня не было на пляже. Я пришел за пару минут до того, как ты вышел из воды. Клянусь тебе!

– Хватит врать!!

От бешенства Дамаска одна из сосулек со свистом полетела вниз. Шип бы пронзил Щербета насквозь, но колдун вовремя откатился в сторону, так что острие ледышки лишь распороло ему камзол, оставив неглубокую царапину на жирной волосатой спине.

– Хорошо, хорошо, Белый! Спокойно! – поднимая руки ладонями вверх, воскликнул Щербет, сменив деланное непонимание на серьезное выражение лица.

Застряв в песке, он не мог уйти, поэтому, лежа на боку, решил вести переговоры.

– Я здесь ни при чем. Это всё идея Атонаха. Он главный. Что сказал делать, то я и делаю…

– Атонах приказал тебе убить меня!?

– Конечно же, нет! Но магия может проявиться раньше времени, только если жизни угрожает опасность. Вот и весь секрет. Мне нужно было создать для тебя экстремальные условия. И всё ведь получилось, мой мальчик. Ты теперь маг!

– Атонах сказал, что магия во мне сама должна пробудиться! Что спешить некуда! – Дамаск никак не мог понять, зачем «отец» так с ним поступил. За что?

– А чего ждать? Ты сильный маг, Белый. Атонах знает это. За всё надо платить. Он приютил тебя, дал крышу над головой, наделил пусть маленькой, но властью. Настало время возвращать долги. Пора и тебе начать трудиться, как и Черному. Хватить сидеть иждивенцем на шее господина. Пора работать…

Эти слова резанули по сердцу. Дамаск почувствовал, как слезы обиды и злости начали жечь глаза.

– И ты, и Атонах пожалеете об этом! – подскочив ближе к Щербету, выпалил Белый, с искаженной гримасой гнева на лице. – Во мне уже сейчас больше Сил, чем в тебе. Я раздавлю вас всех, как крыс. У Атонаха не будет ни меня, ни Черного, ни Ганса. А ты сдохнешь, как паршивая собака. Мы поставим вас всех на колени за всё, что вы делаете! Керибюс будет нашим! А вы…

Дамаск не договорил. Щербет махнул рукой, и все зависшие над ним шипы разлетелись на тысячи сверкающих осколков. Это было так неожиданно, что Белый на несколько секунд растерялся. Свои ноги колдун почему-то так и не расколдовал.

– Да что ты возомнил о себе, шваль! – рявкнул Щербет и запустил в мальчишку красный искрящийся шар.

Дамаск не успел собраться, но все же в последний момент ему удалось скрутить плывущие перед глазами серо-голубые нити, и перед ним вдруг смерзся в стекло воздушный щит. Пущенный пульсар разбил его, откинув Белого назад. Будучи постоянным участником уличных драк, мальчик развил молниеносную реакцию. Упав на песок, он тут же вскочил на ноги.

– Я передам Атонаху твои слова, неблагодарная скотина. Так что горевать он не станет, – злобно оскалившись, пообещал Щербет.

Колдун хлопнул ладонью по песку. Белый тут же почувствовал сгусток опасной для себя энергии за спиной. Он инстинктивно припал к земле. Над его головой что-то с гулом пронеслось, вслед чему раздался вопль боли. Дамаск глянул на Щербета и увидел десяток белых шипиков, торчащих из груди колдуна. Один из них попал в правый глаз мужчины. Щербет перестал кричать и начал страшно булькать, пуская кровавые пузыри изо рта.

Дамаск в ужасе вскочил на ноги. Он, словно зачарованный, уставился на захлебывающегося в предсмертных муках толстяка. Жалко Щербета не было, однако страх сковывал Белого не хуже льда. Глаз колдуна закрылся, и он затих.

«Что делать? Как теперь?.. Надо к Черному!», – носились в голове рваные мысли.

Дамаск настолько резко сорвался с места, что его развезло на песке, и он упал, однако тут же вскочил и побежал в сторону Керибюса, оставляя за спиной мертвого Щербета.

Глава 5

Сараха

В маленькой комнате Сарахи властвовали темнота и духота. Здесь мерзко пахло чесноком, всевозможными травами и еще какой-то дрянью, которые в своей дружной квинтэссенции прямо-таки убивали людей с порога. Селир титаническими усилиями подавлял то и дело накатывающие рвотные позывы. Непроглядный мрак неприятно давил на глаза после яркой улицы, и ему начало казаться, что он ослеп и смертельно болен. Если бы не вцепившаяся в его руку маленькая ладошка дарса по имени Тэйп (как узнал Селир от дяди Барха), он бы подумал, что провалился в саму Бездну. Как обстояли дела у других гостей ведьмы, оставалось только гадать. Впрочем, по тяжелым прерывающимся вздохам, можно было с уверенностью сказать, что вряд ли кто-нибудь из них сейчас пребывает в счастливой эйфории. Недовольная компания ожидала старую прорицательницу уже довольно долго, никак не прозревая, всматриваясь в рассеянную тьму.

Всё началось со встречи испуганной черноволосой девушки с опущенной головой у самых ворот Квихла, когда они вернулись в Гиваргис. К Кеийю подошел квихельм с серебряным кольцом в ухе, означавшим ранг Младшего ученика, и хотел что-то сказать. Но девушка неожиданно вцепилась ему в руку ногтями, мягко говоря, удивив тем самым всех присутствующих. Она напряженно свела свои бесцветные на фоне черной косы бровки и помотала головой. Сначала Селиру показалось, что квихельм разорвет в клочья хрупкую брюнетку, об этом говорило его багровое, почти фиолетовое лицо. Однако вопреки ожиданиям, он лишь дернул плечом, скидывая с себя ее руку. После этого немого диалога, девушка опять уставилась себе под ноги и тихим робким голосом сказала: «Уважаемая савира Сараха ждет вас у себя. Следуйте за мной».

Так-то Селир, Кеий, Гожо и маленький дарс оказались в небольшой хижине, словно гриб, выросшей под сенью толстоствольных вястов, на территории замка Квихл. Почти все квихельмы обходили стороной этот добротный домик из черного дерева. Он не был ужасен, как обычно описывают жилища старых ведьм в сказках. Вот только никто не мог объяснить, почему не хочет приближаться к нему ближе, чем на сто шагов. Положа руку на сердце, Селир тоже терпеть не мог ни этот дом, ни сумасшедшую Сараху, которая кроме страха ничего в нем больше не вызывала.

– Да где эта проклятая старая гадалка, – зашипел Гожо настолько тихо, что, если бы не полное безмолвие в комнате и целенаправленное прислушивание к каждому шороху, Селир бы и слова не разобрал. – Клянусь, если она сейчас не придет и не вернет мне зрение, я лично вырву ей глаза.

– Что ты мне там вырвешь, свинопас безродный? – раздался спокойный хрипловатый женский голос (ну как женский, скорей, это было нечто среднее между мужским и старушечьим), заставивший Селира подпрыгнуть на месте.

Маленькая ладошка сильнее вцепилась ему в руку, да и сам дарс прижался плотнее.

– Смотри, как бы язык твой не отсох и не отвалился от слов твоих поганых, как ты сам. Пришел тут. Король великий! Порядки мне тут свои заводит, собака. Когда захочу, тогда и говорить буду. А ты, помойный выкормыш, будешь стоять и ждать сколько нужно. Хоть день, хоть два, хоть десять. Ох, мужичье…

Комнатку огласило недовольное кряхтение. Собравшиеся же мужчины дружно замолчали, желая испариться.

– Говаривали предки, что услышит лишь слушающий, а увидит лишь тот, кто откроет свои слепые очи, – вновь засипела Сараха.

Послышался звук двигаемого стула, скрип, звяканье и приближающиеся шаги.

– Но эта мудрость ведь не про вас, дурней. Вы же как родились глухими слепцами и глупцами, так и помрете. Вот «не всегда нужно приходить туда, где тебя ждут», вот это про вас. Что, не могли Бархису помочь? Целый корабль квихельмов, и хоть бы один задницей своей шевельнул! Нет же, спрятались за своей подлой магией и сидели, смотрели со своей скорлупы, как убивают султанскую семью, да детишек вырезают по всему Хасару. Трусы бесхребетные! На кой вообще с вами, отребьем таким, связалась. Палачи Оркуса, великие квихельмы, тьфу! Фарс один!

– Савира, нас было слишком… – начал было Гожо.

– Ой, да молчи лучше, кусок глупости, пока я не оставила тебя без зрения навсегда! – оборвала старуха.

Рядом дыхнул ветерок от прошедшего мимо большого тела. Селир почувствовал запах горькой полыни и едкого пота. Маленький дарс отпустил его руку, и теперь чародей ощущал себя по-настоящему слепым и брошенным.

– Но ты не такой, мой хороший, правда ведь? – снова заговорила Сараха справа от маленького мага, где как раз находился Тэйп.

Вот это да! Селир и не знал, что старуха знает добрые и ласковые слова, а уж тем более, что у нее может быть такой мягкий, почти бархатный голос.

– Ты прозреешь первым. Ты уже приоткрыл завесу, видел то, чего другие не заметили. Ты увидишь больше остальных. Не станешь поступать, как эти подлюги. Почему ты не даешь мне себя посмотреть? Не видно тебя совсем. Ох, сколько силы в тебе! Настоящий воин! А сердце-то черное у тебя… черное… Словно там Кардаш поселился! Нельзя тебе с таким сердцем жить. Ох, нельзя, лакомый. Многих можешь погубить. Отпусти всё. Хотя ты ведь не отпустишь… А может, даже это и к лучшему. Жаль, что не даешь себя посмотреть, черноглазик. Очень ты интересный. Даже колдун это чувствует. Ну ничего, ты нам себя еще покажешь. Правда, золотой?

«Бабуля, очнись!! Он тебя не понимает! Он – дарс!», – хотелось крикнуть Селиру, но он малодушно промолчал, так как старая Сараха не делала никаких различий между взрослыми и детьми. Наподдавать могла и тем, и другим. Именно поэтому из присутствующих безмолвно таращился в кромешную темноту хижины не только Селир.

– А ну-ка, давай глотай, – переходя на свой обычный бабско-мужицкий тон, крякнула провидица.

Вслед за этим Селиру бесцеремонно засунули в рот большую плоскую таблетку. О том чтобы выплюнуть ее, даже мысли не возникло, Сараха за такое превратит в жабу (по крайней мере, маленький маг искренне в это верил). Сначала на языке стало прегадко, будто он лизнул потную портянку. Но по мере рассасывания, таблетка начала приобретать сначала кислый, потом сладкий, а в конце приятный мятный вкус.

Зачем всё это было нужно, Селир понял, когда к нему начало возвращаться зрение. Мрак, словно море во время отлива, начал отползать к деревянным шкафам, жавшимся к стенам. Что там находилось, даже вечно любопытный Селир знать не хотел. Ему вообще здесь не нравилось.

Через пару минут маленький маг уже отчетливо видел круглый стол с длинной до пола белой скатертью, за которым на треножном стуле сидел Тэйп и выковыривал яркие красные ягодки из граната, закидывая их в рот. Его безмятежное лицо освещали толстые свечи в громадных подсвечниках, стоящие в четырех углах комнаты, и голубоватый свет Чары, пробивающийся сквозь задернутые белоснежные занавески на большом окне. Это была обычная комната, и ни один нормальный человек не заподозрил бы ее обитателей в порочных связях с потусторонними силами. Даже тошнотворные запахи чеснока, трав и еще чего-то (наверное, лучше даже и не знать чего) полностью исчезли, сменившись ароматами полыни, мяты, люпина и сладкой сныти.

Внушительно качая необъятным задом, прорицательница похромала в сторону стола. Натужно ухнув, она рухнула на жалобно скрипнувший стул прямо напротив Тэйпа. Маленький дарс не обратил ни малейшего внимания на старуху, продолжая колупать ягодки. Складывалось впечатление, что ему вполне комфортно в ее присутствии.

– Подойди ко мне, Селир, – как-то устало произнесла Сараха.

Селир помешкал мгновение, но затем послушно подошел к колдунье. Приблизившись, он долго смотрел в ее круглое обвисшее лицо с синеватыми поджатыми губами, широким носом и узкими расщелинами глаз, где под правым нижним веком зрела огромная черная родинка.

– Достань табуретку из-под стола и сядь, – заговорила она.

Выполнив указания, мальчик уселся, вытянувшись в струнку под тяжелым взглядом прорицательницы.

– Я знаю, что ты видел смерть, – сказала Сараха.

Дождавшись, когда Селир утвердительно кивнет, она продолжила:

– И ты знаешь теперь, что все мы когда-нибудь умрем. Селир, ты знаешь, что рано или поздно все твои близкие уйдут?

Маленький маг растерялся. После пережитого в Хасаре ему меньшего всего на свете хотелось думать о смерти, тем более о смерти своих родных.

– Знаю, – тихо ответил мальчик.

– Посмотри на этого маленького дарса, – ткнула пальцем старуха в сторону Тэйпа, который перестал ковыряться в гранате и с интересом стал наблюдать за происходящим, наверняка пытаясь понять, о чем идет речь, услышав знакомое «дарс». – Он потерял всех своих близких в один день. Но его дух настолько силен, что ты ни разу не видел, как он плачет, не так ли?

Это была правда. За всё время их путешествия от Хасара до Магнуга, а от него до Лисбета, Селир ни разу не видел, чтобы мальчишка плакал или на что-либо жаловался (хотя после того, как они высадились на берег, жаловаться особо было некому, Барх ведь остался в порту Кенфульфа, как и одна четвертая часть всей команды). Маленькому магу первое время это казалось странным, но потом он подумал, что до дарса в силу малых лет просто не дошло, что всю его семью убили.