Ворон Хольмгарда

– Мне известно, отчего хворает твой муж! – глухим голосом ответил мертвец. – Эту хворь наслал керемет по имени Дух Лебедя.

– Как же нам его исцелить?

– И это мне известно. Пойди поздно вечером в овраг, разведи костер и скажи: «Тул Водыж, Дух Огня, на длинном хвосте твоего дыма подними и отнести на небо мою просьбу! Найди Дух Лебедя и скажи ему: Йуксын Керемет, Дух Лебедя, забери назад болезнь, какую наслал ты на моего мужа, и возьми мои дары – узелок с мукой, голову барана и кулек соли! Помоги поправиться хворому человеку!» Узелок с мукой и солью повесь на дерево, зарежь барана, приготовь мясо там же, в овраге, поешь сама и оставь духу. Кости и шкуру сожги. А потом скажи: «Ласково придя, возлюби нас!» Тогда Дух Лебедя поможет, и муж твой исцелится.

– Тау, спасибо тебе, Селтык!

– Не слишком ли долго мы томим вопросами дорогого гостя? – сказал другой мужской голос. – Ему уж скоро трогаться в обратный путь, а еще надо на прощание провести ночь со своей любимой женой! Правда, Кунави? Пора нам по домам, а утром мы придем, чтобы проводить Селтыка обратно в его новый дом, к бабушке Колом-Аве!

«Он что, еще с покойницкой женой спать будет?» – мысленно возмутился Арнор. Про этот обычай он слышал, но считал, что это шутка.

Заслушались!

– Вперед! – воскликнул он и, в одной руке держа секиру, второй рванул дверь куды.

Внутри оказалось много народу – куда ни глянь, везде лица, плечи, руки, освещенные огоньками расставленных тут и там глиняных жировых светильников и огня в очаге. В первый миг Арнор даже растерялся: казалось, некуда войти.

– Всем стоять! – крикнул он по-мерянски. – Кто двинется – стрелу в живот!

Перекинув щит с плеча на руку, он прикрылся, так что над окованной железными скобками кромкой виднелась только голова в шлеме и лезвие секиры, и отодвинулся от двери, давая возможность войти Хроку с луком наготове. При этом он толкнул одного из местных, что стоял слишком близко ко входу, тот повалился на других, и несколько человек завозилось на полу, пытаясь встать. В куду вошли еще человека три, и Арнор понял: надо местных выводить, в такой сутолоке дела не будет.

– Вы трое – на выход! – велел он ближайшим к двери с другой стороны. – Виги! Возьми пару парней, отведешь, кого я дам, в любую куду, закроешь там. Стоять, я сказал, пургален[13]! Руки выше, чтоб я видел!

Едва уловив движение руки кого-то из мужчин – к какому-то тяжелому предмету, который не успел разглядеть в полутьме, – Арнор шагнул вперед и врезал под челюсть кромкой щита, опрокидывая мятежника назад к стене. Убивать он не хотел, помня свои же слова о единственном осведомленном, которым мог оказаться кто угодно. Хотя разговаривать этот теперь долго не сможет…

Постепенно в избе стало просторнее: повинуясь приказам и выразительным толчкам сулицей, изумленные участники поминального пира выходили, держа руки на виду. Иные шатались, перепив медовухи, спотыкались и бормотали что-то, считая это вторжение за нашествие духов. За дверью русы принимали их и ватагами по пять-шесть человек разводили по каким попало кудам, где и запирали, перед тем забрав изнутри все, пригодное как оружие. Один мерянин, в темноте сумев завладеть топором из-под лавки, бросился на Арнора; тот успел подставить щит, лезвие засело в кромке, и в тот же миг Арнор зарубил его сам. Только тогда закричали несколько женщин: до того все пирующие, уже изрядно угостившиеся медовой брагой-пуре и пребывающие мыслями на том свете, были так ошарашены этим набегом, что повиновались в каменном безмолвии.

Когда лишних вывели, появилась возможность оглядеться. Куда была как все – земляной пол, усыпанный соломой, вдоль стен – тяжелые лавки, вырубленные топором из половины расколотого бревна. Посередине горит огонь в очаге из крупных валунов, над ним котел с вареной бараниной, подвешенный к потолочному шесту. Такого жилья Арнор навидался и в своей части Мерямаа. Однако с первого взгляда стало ясно: они пришли куда надо. На столе напротив входа красовались миски, какие и конунг не постыдился бы поставить на стол – хазарской работы, расписанные зелеными и коричневыми ростками и птицами по белому полю, чаши синего и зеленого стекла с тонкой резьбой. Бронзовый кувшин с чеканкой, бронзовый котел с железной дужкой возле очага, тоже с мясом. Над лавками развешано несколько кафтанов и широких, мохнатых овчинных шуб; кафтаны из белого льна с шелковой отделкой так сильно бросались в глаза на почерневших от дыма бревенчатых стенах, что казались живыми.

На месте Арнор оставил старика – этот приходил вызывать покойника, а значит, был здешним кугыжем, – и самого покойника, обнаруженного на почетном месте за столом. Выглядел он так, что Арнор, хоть и считал себя человеком бывалым, только поминал ётунову маму: такого он не видел и вообразить не мог. На покойнике был надет хазарский кафтан ярко-желтой шерсти, сверху донизу по разрезам обшитый сине-красно-лиловым шелком с каким-то сложным узором, который Арнор пока не мог рассмотреть, но в его огромной стоимости не сомневался. Встретить в этих местах такой кафтан было почти то же самое, как застать в утиной стае птице-пса симорга. Лицо закрывала темная кожаная личина с прорезями для глаз и рта. Арнор видал богатые кафтаны, видал «мертвецкие» личины, но то и другое сразу настолько резало глаз, что хотелось проморгаться.

В куде остались только эти двое и сам Арнор с тремя дренгами, – и еще женщина средних лет забилась в угол, видимо, хозяйка дома и жена покойного. Арнор отставил в сторону щит и сел перед очагом, так чтобы видеть старика и покойника, но секиру из рук не выпустил.

– Откуда это у вас? – сразу спросил он, секирой указывая на кафтан, а потом на стол и стены.

– Кто ты такой? – с возмущением ответил старик. – Зачем врываетесь в почтенный дом, нарушаете священный обычай, убиваете людей! Люди вы или кереметы?

– Разница для вас невелика. Отвечай.

– Вы пришли за теми, кто был впереди вас? – глухо спросил покойник из-под личины.

– Кто – впереди нас?

– Или вы – духи тех, кто был убит? – воскликнул старик. – Великий добрый бог, хранящий род, великий создатель белого дня! Защити нас от порождений керемета, что ворвались прямо в наш дом!

– Нет, они не духи, – возразил ему покойник. – Я вижу – они пребывают в своих живых телах. Они ищут тех, кто приходил к нам…

– Да кто приходил к вам, ётунова кочерыжка! – Арнор начал терять терпение.

Если старик не мог понять, люди они или духи, то покойник, кажется, знал об этом деле больше самого Арнора.

– Такие же, как вы, – ответил покойник.

Лица его Арнор видеть не мог, и это ему причиняло досаду, которой он не хотел выдавать, поэтому делал вид, что ему все равно: на человеческое лицо смотреть или на кожаную личину. Но, сколько он мог судить по движениям покойника и ровному голосу, тот не испытывал ни страха, ни растерянности. Не то что старик, кипевший от возмущения. Во властных повадках его сказывалась привычка верховодить родичами, встречая лишь беспрекословное повиновение.

– Что значит – такие же, как мы?

«Русы?» – чуть не спросил Арнор, но сдержался. Здесь не могло быть других русов. Мелькнула пугающая мысль, что эти меряне где-то наскочили на дружину Гудбранда или Снэколя, хотя те должны находиться в других местах, но ее он отбросил: если бы у кого-то из тех двоих имелся такой кафтан, он бы знал. После похода на Хазарское море в Бьюрланде завелось немало дорогих вещей, но все были известны наперечет. Да и зачем бы даже Гудбранд, не чуждый желания покрасоваться, взял бы столь дорогую одежду с собой? Хоронить, если что, все равно дома будут.

– В таких же шлемах и железных одеждах. – Покойник кивнул на снаряжение Арнора. – Только щиты у них другие… были.

– Где вы встретили тех людей?

– На реке.

– Давно?

– Семь дней назад, – без запинки ответил покойник, будто высчитал заранее. – В тот же день я был убит, и вот сегодня пришел в свой бывший дом на прощальный пир с родичами.

Арнор тихо зарычал, не открывая рта и пытаясь таким образом подавить досаду. При его спокойном, уравновешенном нраве он злился, когда чего-то не понимал, а эти речи звучали уж слишком дико.

– Да, нынче мы справляем прощальный пир моего сына Селтыка, а вы ворвались и нарушили обряд! – сердито попрекнул его старик. – Не дали моему сыну как подобает проститься с миром живых! Люди вы или кереметы, пусть великий добрый бог…

– Будешь болтать лишнее – велю заткнуть тебе пасть твоей же шапкой! – перебил его Арнор: кому нужны проклятия на голову? – И пока всю ее не прожуешь, больше не скажешь ни слова. Отвечай, о чем спрашивают. Если я узнаю все, что мне нужно, то не трону у вас никого.

Потом он обратился к покойнику:

– Как ты был убит?

При этом Арнор почувствовал себя Одином: кто еще может задавать такие вопросы мертвым?

– Меня зарубил один человек в таком же шлеме, но пока он пытался вытащить топор из моей головы, мой брат Пактай убил его копьем в шею, – с явной гордостью ответил покойник, и эта гордость была первым живым чувством, какое Арнор услышал в его речах. – Брат отомстил за меня, и вскоре мы разбили их.

– Они пришли по реке с востока? Сколько их было?

– Четыре десятка без малого.

«Как нас!» – мысленно отметил Арнор и невольно подался вперед:

– Правда? Вы разбили отряд из трех десятков, одетых как я? – Он взмахнул рукой вдоль тела, имея в виду пластинчатый доспех. – Сколько же было ваших?

– Пять десятков и еще шестеро, – с той же гордостью ответил покойник. – Род наш, род Селезня, уважаем в Мерямаа, на мой зов откликнулись мужи из многих родов. А мы за много дней получили весть, что с востока по реке идет отряд чужих опасных людей. Со всех четырех сторон света созвал Юмо своих храбрых сынов и ехал впереди них на белом своем коне с серебряными ногами. Все мы взяли хорошую добычу, хоть и немало наших братьев отправились к предкам. У нас не было шлемов и железных одежд, но мы сделали засаду на их пути, метко обстреляли и добили уцелевших топорами и копьями.

Ну, надо думать! Арнор легко мог себе представить рой стрел, выкосивший разом половину отряда на реке – он сам несколько дней назад побывал в таком положении, – а потом кровавую рубку с противником, превосходящим по силам в три раза. Если навалятся дружно втроем на одного, то и шлемы не спасут. Хорошо, что он в тот раз догадался идти подальше от высокого берега и что напавшие на них не имели преимущества в числе.

– И вы взяли у них хорошую добычу? Что там было?

– Молчи, Пактай! – крикнул старик: его давно тянуло вмешаться, но угроза Арнора его сдерживала.

Арнор отметил: он назвал имя не мертвого брата, а живого. Ошибся?

Да нет же! Арнор чуть не захохотал: ведь этот покойник в личине, что сидит перед ним, и есть уцелевший брат, Пактай! Видно, за доблесть ему и доверили честь изображать убитого на поминальном пиру. В своем теле тот уже не придет и с собственной вдовой не уляжется…

– Они узнают, что им нужно, и убьют нас всех! – горячо продолжал старик, не поверивший в обещания Арнора их не трогать.

– Мне нечего бояться – я уже лишился жизни, – ровным голосом ответил покойник. – Я желаю лишь одного: завершить достойно, по мерянским обычаям, свой путь в роду и уйти к Киямату. Спрашивай быстрее, кто бы ты ни был. Если я не успею исполнить все назначенное, то придется мне еще долго скитаться среди живых. Я пойду за тобой в твой дом, как бы далеко ты ни жил, и буду каждую ночь ложиться между тобой и твоей женой. Посмотрим, принесут ли тебе радость те ночи.

– У меня… – начал Арнор, но вовремя прикусил язык: нечего им про свои дела рассказывать.

От этой беседы его слегка трясло и в то же время хотелось смеяться.

– Сейчас нет, но скоро будет, – ответил покойник на те слова, которых Арнор не произнес.

– Ты знаешь мое будущее, пургален? – Арнору стало еще веселее и в то же время еще более жутко.

Он слышал о том, что в обряде посещения ряженый покойник пророчит родным об их судьбе, но считал это только игрой. Однако покойник ведь угадал, что у него пока нет жены, хотя в свои годы он, по мерянским меркам, уже лет пять мог бы быть женат.

– Отсюда мне видно. – Покойник кивнул личиной. – Ты знатного рода, но возвысишься еще сильнее. Есть нечто, что сейчас огорчает тебя, но скоро ты будешь этому радоваться. Придет снег… и принесет тебе мир – это то, что я вижу, хоть и не могу понять. А теперь оставь меня здесь одного с моей женой, больше я не могу говорить.

Когда выходец из Хель заявляет, что больше не может говорить, долг живых – оставить его в покое. Как ни мало у Арнора было причин ждать добра от этого чуда в желтом кафтане, тот предрекал ему честь и даже что-то вроде счастья. Дивясь такой доброте, Арнор поневоле хотел ему верить.

– Пошли, дренги. – Арнор поднялся, подбирая щит. – Старика заберите.

– А бабу? – ухмыльнулся Хрок.

– Бабу оставьте. Похоже, она ему еще нужна…

Глава 6

Выходя от покойника, Арнор думал, что самое удивительное на сегодня уже услышал. Он ошибся. Оставив возле покойницкой куды пару дозорных и велев вести сердитого старика за ним, он перешел в другую куду, где жались к стенам с десяток женщин и столько же детей, и там продолжил беседу.

– Рассказывай все по порядку, – велел он кугыжу. – Что это были за люди, на которых вы напали семь дней назад, что у них было с собой и где все это теперь. Я знаю, что там были немалые сокровища – серебро, дорогая хазарская посуда и цветная одежда с шелком. Я сам видел новые дирхемы, серебряный ковш с позолотой и кафтан на твоем покойнике. Не говори мне, что это все. Завтра, как рассветет, я велю обыскать ял и найду все до последнего кусочка серебра. Я пришел сюда за челядью, и если ты меня рассердишь, я уведу у вас всех женщин и подростков. А старых и негодных, – он помолчал, холодными серыми глазами глядя на кугыжа, – велю зарубить. Если же мы подружимся, то людей я не трону. Но я должен быть уверен, что ты скажешь мне всю правду.

– Пусть кереметы с тобой водят дружбу, никса падта[14], – злобно буркнул старик.

– Олет кужса[15], – бросил Арнор и пальцем показал на него и на дверь.

Он не был злым или жестоким человеком, чужая смерть или страдания не приносили ему никакой радости, но после похода на Хазарское море он имел опыт в таких делах и знал: уж если ты пошел за добычей, жалость оставь дома. В одном старинном северном сказании, которое он слышал еще от покойной матери, упоминался меч, который, если извлекался из ножен, требовал непременно попробовать крови врага, а иначе угрожал жизни собственного хозяина. Став взрослым, Арнор понял: это была сага не о мече, а о человеке с мечом. Если на путь воина не хватает духу, сиди дома с женщинами и не позорь свое оружие.

Дренги подхватили старика и поволокли наружу. Арнор, выйдя вслед за ним, показал на дерево посреди яла и, пока дренги искали веревку, велел вывести по одному человеку из каждой куды, кто попадется. Собрали человек десять, от подростков до стариков. Уже стемнело, и дренги развели посреди яла большой костер, как раз возле дерева, чтобы видеть, что творится вокруг.

– Я хочу знать, что за чужих людей вы разбили на реке семь дней назад, – повторил Арнор уже для всех. – Что вы у них взяли и где эти вещи. Вот этот почтенный человек… как его зовут? – обратился он к ближайшему пленнику.

– Сурабай-кугыж, – стуча зубами не то от холода, не то от страха, ответил тот.

– Сурабай-кугыж не пожелал мне отвечать, и сейчас он будет повешен. Следом за ним пойдет любой, кто окажется таким же упрямым. Веревки на всех хватит.

Старик, стоя на холоде в одном кафтане и без шапки, дрожал с ног до головы, но крепился, упрямо набычась и стиснув зубы. Арнор взглянул на прочих: почти все смотрели в землю. Если у них есть дорогие вещи, он их найдет и без расспросов, но он хотел знать, что это был за таинственный отряд. Это важно: что за вооруженные люди, с дорогим снаряжением, серебром и цветной одеждой, пришли с востока? Это не могли быть русы – дальше на восток русов нет, – но тогда кто? Булгары? Зная расстояние отсюда до города Булгара, Арнор не мог в это поверить.

– Прощай навсегда, Сурабай, – сказал он. – Когда мы уйдем отсюда с добычей и полоном, твое тело так и останется висеть на поживу волкам и воронам.

Он сделал знак дренгам; старика подхватили, подтолкнули под дерево и накинули на шею петлю.

– Г-господин! – вдруг раздался голос из ряда связанных мерян. – Г-господин, тебе н-не нужно уб-бивать нас, чтобы в-все это узнать!

Знаком велел дренгам подождать, Арнор вгляделся. Это заговорил третий в ряду – судя по голосу, молодой мужчина, ровесник самого Арнора. Разглядеть его лицо в полутьме было трудно, русые волосы падали на глубоко посаженные, как у всех мерян, глаза, хорошо был виден только широкий рот, окруженный рыжеватой негустой бородкой.

– А что мне нужно сделать? – поощрительно ответил Арнор, дескать, продолжай.

– Т-ты можешь р-расспросить с-самих этих людей. Мы толком и н-не знаем, кто они такие, – торопливо говорил молодой мерянин. Он тоже дрожал крупной дрожью и оттого заикался, но говорил охотно. – Они с-сами все тебе скажут лучше. А если н-не з-захотят, то их и…

«Их и вешай», – собирался он сказать, но опомнился, что сам стоит перед петлей, и не дерзнул давать вражескому предводителю советы.

– Как они мне все скажут? – осведомился Арнор. – Или у вас тут все мертвецы такие разговорчивые, как тот? – Он указал на куду, где встретил нарядного покойника.

– П-про м-мертвецов я н-не знаю. – Его собеседник мотнул головой, колыхнулись волосы у него над глазами. – Из н-них д-десяток есть ж-живых. П-поговори с ними.

– Живых? – Не ожидавший такого Арнор шагнул к нему. – Ты хочешь сказать, что у вас есть пленные?

– Д-да, гос-сподин. Мы н-не всех перебили, д-десяток взяли ж-живыми. Они еще з-з-здесь.

– Где – здесь? – Арнор с трудом верил в такую удачу.

– В-вон там. – Имея связанные за спиной руки, тот подбородком указал куда-то в темноту между кудами. – Конбай и Кончора п-погибли оба, в их д-доме только ж-женщины остались, и туда р-решили посадить тех ёлсов, а ж-женщин забрать.

– А ну веди!

Дренги вытолкнули разговорчивого молодца из ряда, и он повел русов куда-то в конец яла. Идти пришлось на самый дальний край – Арнор даже подумал, не ловушка ли это. Дренги несли факелы, освещая дорогу. Нужная куда была укрыта за деревьями, поэтому Виги ее и не заметил, когда разводил захваченных на пиру и расставлял сторожей.

Возле нее никого, оконца закрыты. Да есть ли там кто?

Хрок осветил дверь факелом – она была заперта снаружи на засов и еще подперта двумя жердями. Оконце тоже закрыто, дымом не пахнет.

– М-мы д-держали тут сторож-жей, – пояснил мерянин, – но с-сейчас все уш-шли на пир, вот н-нет н-никого…

Арнор внимательно оглядел молчаливую куду. Перед дверью было натоптано, но следы не очень свежие – утренние. Потом он подошел к оконцу и постучал. Ему было не по себе: эта ночь, свет звезд и полумесяца, серебривший снег на низкой крыше, эта молчаливая, безглазая куда на отшибе… Как бы там не нарваться на что нехорошее – если молодой солгал о том, что пленных оставили в живых.

Со скрипом заслонка отодвинулась. На черную щель были направлены жала двух-трех копий, хотя изнутри это едва ли могли видеть.

Из оконца раздался голос. Мужской хриплый голос звучал вполне живо, но ни единого слова Арнор не разобрал.

– Кто там сидит? – крикнул он. – Люди или шайтуны?

В той речи, что прозвучала из оконца, он разобрал лишь ответное «шайтун». Раздалось еще несколько голосов, но ясно было только то, что сидящие внутри очень злы.

– Ётунов ты хрен! – выбранился Арнор, потом обратился к своему пленному:

– Вы на каком языке с ними разговаривали?

– Н-ни на каком! Они н-не понимают по-нашему – те, что з-здесь сидят.

– Тролль того коня бы! И что я ними буду делать?

– Эй, добрый человек! – вдруг раздалось из оконца, и Арнор даже не сразу сообразил: он понимает. – Во имя всех асов, неужели там есть кто-то, кто знает северный язык?

«Норрёна мол», он сказал! До Арнора дошло, и в тот же миг несколько его дренгов изумленно охнули. Северный язык!

– Что за тролли сидят в этой ётуновой заднице? – уже на родном языке закричал он в окошко.

Его родным был не северный, а так называемый «русский» – язык, на котором потомки переселенцев с Готланда и Аландов говорили между собой уже четыре-пять поколений. За это время накопились различия между ним и языком варягов, который Арнор слышал от уроженцев заморья – Халльтора и его спутников, но русы и варяги, хоть и посмеивались над выговором друг друга, общаться могли свободно.

– Так и есть – это ётунова задница! – подтвердили из черной щели. – Кто бы ты ни был – не уходи! Мы уже шесть или семь дней не можем поговорить с этими троллями – они убили всех, кто понимал их речь! Нас с утра не кормили и не давали дров, мы вот-вот уже все околеем от холода! Последняя вода в ведре почти замерзла!

– Кто вы такие?

– Мы мирные торговые люди! Они напали на нас и поубивали большую часть дружины, да и для себя мы добра не ждем.

– Сколько вас?

– Было тринадцать человек, осталось девять. И один труп у нас тут лежит – он умер еще ночью, но эти тролли не отзываются и не хотят забрать его отсюда! А кто вы, добрые люди?

– Ну, особо добрыми я бы нас не назвал, – честно признал Арнор. – Пусть кто-то один из вас выйдет и расскажет мне все толком. А там поглядим. Сейчас я отопру вашу дверь. Как я сказал – выходит кто-то один, медленно, руки на виду. У меня здесь довольно людей, все вооружены и шуток не понимаем.

* * *

Вышел, судя по голосу, тот самый пленник, с кем Арнор и разговаривал. При свете факелов его не получалось разглядеть, было видно только, что он довольно молод и боек.

– Господин, вели дать нашим людям дров и какой-нибудь еды! – взмолился он, обхватив себя руками за плечи и припрыгивая на снегу. – Нас все эти дни кормили, как собак, а то и хуже, и не давали перевязок, а у нас там еще трое раненых осталось! Еще четверо умерли, и прикажи, раз уж ты так добр, вынести беднягу Илхона, он умер еще прошлой ночью, но они его так и не забрали… Они, сдается, решили нас холодом уморить. До утра мы так не дотянем.

Сам замерзнув, Арнор велел вести варяга за собой и вернулся в ту куду, где собирался беседовать со стариком. Удовлетворить свое любопытство прямо сразу он не мог: сперва надо было позаботиться о людях, своих и чужих. Ясно было, что придется здесь ночевать; Арнор велел дренгам дать булгарским пленным дров, зарезать двух-трех овец и отдать женщинам, чтобы варили и жарили мясо. Надо было хоть как-то покормить свою дружину, десяток чужаков и несколько десятков местных. Русы обшарили куды и выгребли съестные припасы: сколько-то муки, зерна, сыра и молока, вяленой рыбы, копченой дичины. После целого дня ходьбы по холоду они и сами были голодны как волки.

Арнор уже не надеялся, что этот день когда-нибудь кончится. Да и день – одно название: светлое время промелькнуло, еще пока шли до того кладбища, и опять навалились вязкие сумерки. Зато вечер тянулся и тянулся. Было уже заполночь, когда он наконец справился со всеми делами, распределил стражи, расставил дозоры на околицах яла, убедился, что мужчины мери сидят надежно запертые в выделенных для них кудах, а женщины, боязливо оглядываясь на чужаков, прилежно пекут лепешки и присматривают за бараниной в котлах. Только теперь он смог наконец-то снять шлем и доспех – чуть не застонал от облегчения, когда это троллево мерзлое железо отделилось от его усталого тела и рухнуло на земляной пол.

К нему робко приблизилась одна из молодых женщин, держа деревянную миску, в которой что-то дымилось: это были на скорую руку приготовленные вареные комки пресного ржаного теста – алябыши, самый древний вид мерянского хлеба. На руке у нее Арнор заметил золотое кольцо: четыре золотых шарика, будто лепестки, а между ними красный глазок самоцвета. Ничего себе – сама госпожа Сванхейд из Хольмгарда была бы рада такому кольцу. С любопытством он взглянул в лицо женщине: примерно его лет, с более тонкими, чем обычно у мерянок, чертами лица, с немного вздернутым носом и большими, чуть раскосыми глазами, она попыталась ему улыбнуться, но не хватило духу.

Заметив, что Арнор смотрит на кольцо, женщина стянула его с пальца и положила на стол. Арнор взял его и повернул к свету очага – в самоцветной сердцевинке вспыхнула яркая алая искра. Незачем спрашивать, откуда здесь такая вещь – хоть самоцвет и похож на спелую ягоду брусники, в лесу такое не сыщешь. Да и золота здесь не водится. Эта красотка, может быть, и не поняла, что это золото, а не хорошо начищенная медь. В Мерямаа не придают большого значения различиям между серебром, бронзой и медью – всякий привозной металл здесь драгоценность, а золото мало кто хоть раз в жизни видел.

Однако Арнору сейчас было не до красавиц и даже не до золота: наконец слегка расслабившись, он ощутил такой голод, что готов был съесть не только алябыши, но и миску, и саму женщину.