Ворон Хольмгарда

– Скажешь, что согласна? – с наивным видом предположил Виги.

Арнэйд слегка повела глазами, отыскивая, чем бы в него бросить, но поблизости ничего не нашла.

– Кереметлык[24]! Виги, ты же знаешь!

– Что я знаю? Ма эй саа ару[25], почему ты не хочешь? Чем он тебе не нравится?

– Ты, Вигнир, молод, чтобы понимать девушек! – Гисла оглянулась и подмигнула ему, продолжая водить дорогим самшитовым гребнем по волосам Арнэйд.

Волосы у нее были темно-русые, густые и плотные, и у Гислы едва хватало длины пальцев, чтобы сжать этот поток в горсти.

– Не нравится, и все! – Арнэйд поджала губы. – Ну, я не хочу выходить замуж, пока вы не женились. На кого я вас покину, двух здоровенных лосей, на одних служанок? Ошалче и без того хватает дел, чтобы еще следить за вашими рубахами.

– Добрые сыновья привели бы жен к отцу в дом давным-давно, – по-мерянски вставила Ошалче, кормившая младшее дитя, в то время как двое постарше вертелись рядом. За двенадцать лет в семье русов Ошалче научилась довольно хорошо понимать их язык, но говорить почти не могла, да и надобности не было. – Может, перед тем походом вы по вашим обычаям были молоды для женитьбы, но после похода что вам мешало? Хотите опозорить отца, что у него в доме два сына, не годных к делу?

Виги насмешливо фыркнул, но ничего не ответил. Мнение Ошалче для него мало значило, но он не спорил с нею.

– Может, девушке нравится кое-кто другой? – тем временем прошептала Гисла, наклонившись к самому уху Арнэйд. – Кое-кто и помоложе, и попригляднее собою, чем Гудбранд?

Арнэйд изнутри облилась дрожью: уж не на Свенельда ли Гисла намекает? Его здесь год не видели, но такие вещи женщины хорошо запоминают.

Легким толчком в спину Гисла велела ей наклониться; Арнэйд свесила голову вниз, и Гисла перекинула весь поток волос ей через маковку.

– Да здесь как будто нет таких… – с мнимым безразличием ответила Арнэйд; сильно помогло то, что поток волос глушил ее голос, а лицо и вовсе скрывал.

Здесь, в Силверволле, и правда таких не было…

– Ну… может быть… он завелся здесь… недавно? – Гисла стала собирать волосы в пучок и скручивать в жгут. – Он по виду небогат, но хорош собой, а таких обещающих губ и таких шальных глаз я много лет ни у кого не видела!

– Похотливых глаз, ты хотела сказать! – прищурившись, поправил Виги.

– Осторожно поднимай голову! – велела Гисла, и Арнэйд медленно выпрямилась.

На затылке у нее красовался узел из волос, а длинный густой хвост свешивался из него ниже лопаток. «Я бы сказал, это похоже на конскую задницу», – подумал Виги, но благоразумно промолчал. Валькириям виднее.

– Почему ты думаешь… про него? – Арнэйд повернула голову к Гисле. – Разве… об этом говорят?

Когда Хавард держал перед нею свою многозначительную речь, в доме не было никого, кроме них, кто понимал бы по-русски. Но не прошло и дня, как дело выплыло наружу.

– Люди замечают, что булгарский гость не сводит с тебя глаз. – Уклончиво улыбаясь, Гисла покачала головой. – Да и чему дивиться: ты красавица и самого лучшего рода во всем Бьюрланде! Ты здесь все равно что дочь конунга. А этот парень, сразу видно, не промах и умеет выбрать лучшее.

– Да кто он такой! – с досадой ответила Арнэйд. – Пока что его знатный род и богатства где-то там в Булгаре – одни слова. Я уж не стану мечтать о бродяге, у которого только и есть, что рубашка на теле да нахальство!

– Он что, к тебе полез?

Арнэйд не услышала, как отворилась дверь у нее за спиной; все взглянули туда, на вошедшего Арнора. Обойдя Арнэйд, он встал перед нею, чтобы видеть ее лицо.

– Н-нет, нет! – Арнэйд встревожилась. – Он не сделал… ничего неподобающего.

Пересказывать утреннюю беседу в гостевом доме она не собиралась.

– Он умный парень и понимает, – сурово заметил Арнор, – что только вздумай он сделать что-то неподобающее, как его труп выбросят в ближайший овраг, и некому даже будет спросить о нем.

– Меня больше тревожит, что мне отвечать Гудбранду, если он опять заведет свою песню. Его-то не выбросишь в овраг!

– Ты знаешь, что ему отвечать. – Арнор слегка ей подмигнул и стал расстегивать пояс. – Что мне надевать, ты нашла мне рубашку?

– Вон лежит, на ларе. Сверху отца, внизу твоя.

Арнор стянул сорочку и направился к лохани. Пайгалче, бывшая когда-то их нянькой, подошла полить ему из кувшина.

– Кстати, он уже приехал, – сказал Арнор, обмывая плечи.

– Кто?

– Да этот Сигурд… То есть Гудбранд.

– Святы-деды! Кугу юмо шамыч! – Со страдальческим видом Арнэйд осторожно покачала головой, ощущая, как колышется сзади хвост волос. – Пожалуй, лучше мне к нему выйти сейчас и сказать пару слов. Это лучше, чем объясняться у всех на виду в гостевом доме.

– Ну, пойди! – Арнор обернулся от лохани и еще раз ей подмигнул. – Ты теперь валькирия, тебе неведом страх.

Да если бы так! Арнэйд знаком велела Талвий набросить ей на плечи шубу и идти следом. Рослая, крепкая, как сосна, новая служанка с неподвижным лицом теперь везде ходила за нею. Арнэйд надеялась, никто не догадается, что сердце в ее груди трепещет, как заячий хвост.

* * *

Гостей из Ульвхейма Арнэйд обнаружила за воротами Дагова двора, у коновязи, которая тянулась отсюда и до гостевого дома. Гудбранд и несколько человек, прибывших с ним – толстяк Вигфус, тощий рослый Торд, невысокий коренастый Гейрфинн, – привязали здесь лошадей, чтобы идти в святилище вместе с семьей Дага, и беседовали в ожидании хёвдинга. Увидев Арнэйд, они прервали разговор и стали ее осматривать, давая понять, что находят ее яркую одежду, дорогие украшения, крытую узорным шелком кунью шубу выше всяких похвал. Куниц в Бьюрланде раздобыть было нетрудно, а этот шелк происходил из добычи братьев, из Гургана; Арнэйд приготовила ее себе в приданое и надевала только по самым большим праздникам.

– У нас все готово. – Прикидывая, далеко ли до полудня, Арнэйд взглянула на небо, где зимнее солнце тускло мерцало сквозь облака. – Отец скоро выйдет, и пойдем.

Она огляделась, но никого похожего на пять обещанных служанок не приметила.

– Ты ищешь то, что я тебе обещал? – догадался Гудбранд. – Я решил не вести рабынь с собой сегодня, но если мы назначим день, то я приеду с ними, и мы позовем свидетелей…

– Постой, Гудбранд! – Арнэйд подняла руку, останавливая его речь.

Взгляд Гудбранда метнулся к перстню в виде золотого цветка у нее на пальце, глаза расширились от удивления. Видно, Арнор по дороге домой не показывал спутникам этой добычи.

– Послушай-ка, Гудбранд! – с лукавым видом начала Арнэйд, отважно улыбаясь, хотя внутри у нее все тряслось. – О служанках… Что касается служанок… Мне известно, что у тебя имеется одна служанка, которая намного лучше всех прочих… Она так хороша, что не сыщется ей равных… Она красива, молода, носит такие платья, что были бы впору госпоже усадьбы, и, видно, так искусна в кое-каких делах… Я, помнится, слышала ее имя… Лиса… Лисави… а, Лисай! Она появилась у тебя недавно, но уже успела завоевать одобрение хозяина и восхищение Ульвхейма! Слухи о ней ходят по всему Бьюрланду.

При первых же ее словах Гудбранд покраснел; в таких случаях говорят, «гнев бросился ему в кожу». Видя это, Арнэйд понимала, что ввязалась в нешуточное дело, но, хоть вступать с кем-то в раздор для нее было непривычно, остановиться она не могла. Страшно бросать вызов мужчине, знатному человеку, да еще по такому тонкому поводу, но легче предотвратить повторное сватовство, чем при всех отказывать. У нее нет достойного повода для отказа, и люди просто сочтут ее вздорной, привередливой и слишком гордой.

Спутники Гудбранда слушали, перемигиваясь и ухмыляясь, а к концу это речи уже ржали в кулаки, не в силах сдержаться.

– Кто… кто тебе это наболтал? – гневно спросил Гудбранд.

– Это известно многим людям. – Арнэйд бросила взгляд на мужчин за спиной у Гудбранда, которые изо всех сил старались сделать невозмутимые лица.

– Так и что? Чего дурного, если мужчина… это же моя рабыня, я…

– С твоей рабыней, ты, разумеется, можешь делать все, что тебе угодно. Но я не могу унаследовать место… сам знаешь где… после рабыни!

Теперь давились от смеха не только спутники Гудбранда, но и жители Силверволла; приметив яркую стайку нарядных людей, они собрались послушать, о чем говорят Дагова дочь и ее предполагаемый жених.

Гудбранд стиснул зубы, понимая, что делается посмешищем. Его взгляд упал на кольцо Арнэйд с самоцветной сердцевинкой.

– Я тоже кое-кто слышал! – Он упер руки в бока, стараясь вернуть уверенность. – Что на тебя пучит наглые глаза еще кое-кто… кого и человеком-то назвать стыдно! В этом все дело? Кто подарил тебе это кольцо?

– Да уж явно не ты! – раздался за спиной у Арнэйд спокойный мягкий голос.

Она обернулась: в первом ряду толпы обнаружился Хавард. В простом кожухе, с наброшенным на плечи грубым серым плащом, по одежде он не шел ни в какое сравнение с нарядным, будто греческий цесарь, Гудбрандом, но стоял, уперев одну руку в бок, а в другой держа палку, закинутую за плечо, и весь вид его выражал уверенность. Из-под простой серой шапки валяной шерсти виднелись тонкие, чуть вьющиеся золотистые волосы, будто лучи, и у Арнэйд мелькнуло в мыслях, что он похож на Светлого Бальдра, плененного зимними тучами.

– Ты, я вижу, впервые даже видишь это кольцо! – продолжал Хавард, вызывающе щурясь и улыбаясь с видом явного превосходства. Как ни мало Арнэйд ему доверяла, но сейчас не могла не восхититься его умением владеть собой. – А чтобы свататься к девушке, которая в этих краях ничуть не хуже, чем дочь любого конунга, надо выказать чуть больше знакомства с сокровищами! Ты же, как я слышал, раздобыл лишь несколько тощих девок, да и пользуешься самой лучшей. Ты сделал выбор, на себя и пеняй. Бывает, человек хоть и не блещет умом, но хорошо понимает, что ему пристало и кто ему пара.

У Арнэйд оборвалось сердце – Хавард назвал Гудбранда подходящей парой для рабыни-пленницы! В толпе раздалось несколько испуганных возгласов.

Арнэйд прижала руку с кольцом ко рту. Хавард, конечно, человек мутный, но уж в трусости его не заподозрить. А на его ярких «обещающих» губах мерцала та же легкая улыбка, в голубых, слегка прищуренных глазах светилась насмешка. По виду он был совершенно спокоен: похоже, бросать смертельные оскорбления знатным людям ему не в новинку. Он даже не побледнел – ненависть не запала ему в сердце, а сердце это, как видно, было выковано из наилучшего железа и не дрожало в предчувствии кровопролития.

– Ты, ётунов пес! – Гудбранд покраснел еще сильнее и свирепо нахмурился. – Арнор! – Вдруг он заметил Дагова старшего сына, который в одном кафтане стоял позади нескольких рядов толпы и с любопытством прислушивался. – Ты вытащил это дерьмо из какой-то отхожей ямы, и теперь оно тут оскорбляет достойных людей! Ты для этого его приволок? Саатана, я не потерплю, чтобы меня оскорблял какой-то шайтун, который сам не лучше раба!

– В рабство меня пока не обращали, – спокойно ответил Хавард. – А если ты, Арнор, – он оглянулся к себе за спину, – одолжишь мне какое-нибудь оружие и щит, то я покажу, что владею им, как подобает свободному человеку.

– Прекратите! – Между Хавардом и Гудбрандом влезла по-медвежьи рослая фигура.

Даг уже оделся в праздничный красный кафтан с шелковой отделкой, но его густые брови были нахмурены, а лицо сурово. Кафтан на груди оттопыривался: видно, за пазухой у него лежало священное «кольцо клятв».

– В этот день, когда мы собрались принести жертвы и поблагодарить богов, вы испытываете их терпение! Гудбранд, если ты считаешь его не лучше раба, не стыдно ли тебе ввязывать с ним в перепалку? А ты, аля, – он бросил сердитый взгляд на Хаварда, и его обычно мягкие серые глаза обрели твердость стали, – здесь никто и звать тебя никак. Когда человек не имеет поддержки, ему стоит вести себя скромнее.

– Я имею поддержку в моей судьбе и воле богов, – уже не так дерзко, но уверенно ответил ему Хавард. – Ты ведь не допустишь, Даг хёвдинг, чтобы у тебя в доме со свободным человеком поступили несправедливо. А если мне не откажут в справедливости и праве самому постоять за себя, иной поддержки мне не требуется.

– Таких дерзких псов угощают палкой! – бросил Гудбранд, кипя от негодования.

– Попробуй! – Хавард, усмехаясь, снял с плеча свою палку и хлопнул по ладони.

Уже по этому движению было видно, что дойди дело до схватки, он не растеряется.

– Никаких драк и ссор перед моим домом в священный день! – повысил голос Даг, не давая Гудбранду ответить. – Что вы как дети! Если вам надо разобраться между собой, вы найдете способ. А сейчас разойдитесь. Нам пора в святилище.

– Я тебе вышибу все зубы, что еще есть, – пообещал Хаварду Гудбранд и отошел к своим людям.

– Сделать это будет не так легко, как бабу за мягкое пощупать, – бросил Хавард ему вслед.

– Арни, уведи его к Ульвару, умоляю! – прошептала Арнэйд, вцепившись в локоть брата. – Только кожух надень, что ты неодетый выскочил!

Облака сомкнулись, солнце спряталось, и уже какое-то время медленно падал мелкий снег, но Арнэйд заметила его только сейчас, смаргивая с ресниц и видя белые пушинки на зеленом кафтане Арнора.

– Да люди сказали – любопытная игра завязалась у наших ворот!

– Талвий, принеси ему кожух, живо! Любой, какой попадется.

– Арнэйд, я тебя жду! – сурово окликнул Даг. – Ты понесешь чашу, или нам еще кого поискать?

– Я иду! Догоняй скорее! – шепнула Арнэйд брату и ушла в дом, чтобы накинуть теплый платок и взять серебряную жертвенную чашу.

– Пошли! – Арнор перевел взгляд на Хаварда и кивнул в сторону.

Толпа пришла в движение: одни готовились следовать за Дагом в святилище, другие побежали за оставленными вещами и домочадцами. Арнор, с накинутым на плечи кожухом, и Хавард прошли прочь от ворот, к небогатому дворику, где поселился покойный Ульвар, когда подружился с Кеденеем и взял в жены его сестру.

– Дашь мне что-нибудь? – спросил Хавард, когда они отошли от толпы. – У меня все было, но после той битвы эти тролли все растащили куда-то по щелям.

– Могу дать секиру или меч хазарский. А, нет, хазарским же с коня рубят. Шлем тоже дам. Щит само собой. Завтра зайдешь ко мне, я покажу, что есть. Выберешь по руке.

Они вошли во дворик. В дом Кеденея уже перевели пленниц, которых сегодня на пиру торжественно раздадут, и туда же перешел смотревший за ними Самуил со своими людьми.

– И еще. – У дверей Арнор остановился и повернулся к Хаварду. Тот смотрел на него снизу вверх, и теперь в тонких чертах его проступило скрытое беспокойство. – Если ты отвадишь от нас Гудбранда, я подарю тебе лошадь.

Хавард изменился в лице: отвадить Гудбранда он хотел ради собственных целей, не думая, что этим окажет услугу еще и Арнору.

– Надо же тебе будет на чем-то сваливать отсюда, – закончил Арнор, развернулся и ушел.

* * *

В святилище Арнэйд старалась сосредоточиться на своих обязанностях, не смотреть по сторонам и выкинуть из головы все, что она услышала в это утро. Она стояла на могиле своего прадеда – Бьярнхедина Старого, с этой священной возвышенности она обращалась к богам, и сегодня как никогда ясно ощущала свое право быть связующим звеном между мертвыми под землей, богами на небе и живыми людьми на земле. От волнения ее трясло, но в то же время она чувствовала себя необычайно сильной. Кому это делать, кому занимать это место, как не ей, правнучке воина-медведя? Того, по чьим следам сюда пришли все эти русы – уроженцы Готланда, Аландских островов, где поклонялись медведю и тоже считали его своим предком, Свеаланда и других земель за Варяжским морем. Весь род «мерянской руси» можно было считать потомками Бьярнхедина Старого – и они считали себя ими, раз приходили приносить жертвы над его могилой. А значит, она, его правнучка, была кем-то вроде общей матери всех этих людей. На празднике Зимних Ночей Арнэйд еще не осознала этого как следует, но в этот раз ей казалось, что она спустилась с Бьярнхединова кургана какой-то более значительной женщиной, чем поднималась туда.

Пир в гостевом доме прошел весело. Угощение было очень обильное: каждая из трех дружин отдала в благодарственную жертву по одной голове всех видов взятого скота: по одному бычку, по барану, по свинье. А Даг прибавил к этому коня. Мяса, вареного и жареного, было столько, что не могли съесть. Участники похода рассказывали, как все было, Арнора заставили послать мальчишку за его шлемом, пустили шлем вокруг стола, и каждый счел своим долгом просунуть палец в дыру от стрелы и пошевелить им там, что вызывало неизменный хохот соседей. А Рунольв, воодушевившись от пуре, прямо на месте сочинил вису.

Коршун битвы клюнулВ лоб Хеймдалля стали.Крови карлов больше,Не попить из чаши![26]

– произнес он, встав за столом, и Арнору пришлось пойти выпить с ним в благодарность: от всякого стиха в его честь у человека прибавляется удачи, пусть даже этот стих не самый искусный.

– Х-хе! – воскликнул рыжий Кольбейн, когда шлем дошел до него. От пива его полное лицо стало красным как мак, полуседые-полурыжие волосы разметались по плечам. – Что же это была за стрела?

Арнор вынул из кошеля на поясе искривленный от удара наконечник с маленьким кусочком обломанного древка. Наконечник тоже пошел по рукам.

– Да у тебя, Арнор, в голове, видать, камень! – сказала Вефрейя, для наглядности постучав наконечником по столу. – Если об нее плющится железо!

Клюв кукушки сечиСломлен был о каменьПлеч Хеймдалля стали,Хоть рожден железным![27]

– выкрикнула Гисла, сложив вису на ходу и так торопясь, будто кто-то грозил ее опередить.

Гости одобрительно засмеялись: Гисла, женщина бойкая, оказалась еще и стихотворицей!

– Арнор, ничего не остается нам делать, – прокричал Снэколь сквозь гул голосов и смеха, – кроме как дать тебе прозвище. Отныне ты будешь зваться Арнор Камень!

Потом начали делить пленниц. Каждый из участников похода дал что-то из вещей – перстень, застежку с ворота рубахи или просто щепку, помеченную известным ему значком или руной, и все это сложили в прославленный Арноров шлем. Из сеней по одной заводили пленниц; Арнэйд с закрытыми глазами запускала руку в шлем, возила там и вытягивала наугад одну вещь – чья вещь, тому и девушка. Если какая-то девушка бывала оценена ниже других, к ней прибавлялось что-то из имущества для выравнивания стоимости. Дележ сопровождался воплями то восторга, то разочарования, тут же затевались мены: одну на другую, с приплатой или без. Пленниц угощали жареным мясом, чтобы глядели веселее на свою новую жизнь, потом уводили по домам.

Из булгар на пиру был только Ямбарс – не понимая речей, он, однако, со своего скромного места в конце стола внимательно наблюдал за пирующими. Гудбранд держался горделиво-замкнуто, усердно пил и почти не участвовал в разговоре. Слух о его ссоре с каким-то из чужаков уже разлетелся, но мало кто знал, в чем тут дело. За дележом добычи, сопровождаемой обильной едой и питьем, об этом позабыли, и Арнэйд даже стала надеяться, что об этом речь не зайдет. Но как же оно могло быть? Когда Арнор стал показывать добычу из последнего яла – серебряный ковш с хазарским всадником, дорогой меч, кафтаны, серебряный браслет и прочее, – ему, конечно, пришлось рассказать всю эту сагу, в том числе и свой разговор с бойким покойником и обнаружение пленных булгар.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Зимние Ночи – древнескандинавский праздник, дата начала зимней половины года, отмечался в конце октября. (Здесь и далее примечания автора.)

2

По средневековому обычаю, здесь «рекой» называется водный маршрут, который мог включать несколько рек с волоками; в данном случае имеется в виду Молога и часть верхней Волги.

3

Утгард – «внешний мир» скандинавской мифологии, вне обжитого пространства, область опасного колдовства, место жительства троллей и ётунов.

4

Имя Бьярнхедин означает «медвежья шкура»; как и некоторые похожие, оно могло изначально обозначать участника мужского воинского союза, каковые союзы нередко становились основой новых племен.

5

Ава – мать, то есть уважительно обращение к женщине; покшава – «великая мать», именование жен старейшин. (Мерянский язык до нас не дошел и является предметом реконструкции. В некоторых случаях приведены реконструированные мерянские слова, по книге Андрея Малышева-Мерянина, а там, где их не хватило, роль мерянского играет марийский язык, как его ближайший живой родственник, по записям XIX века. В наибольшей степени это касается личных имен, поскольку возможностей реконструкции древних мерянских имен для потребностей целого романа совершенно недостаточно.)

6

Ати – батюшка.

7

Паттар – богатырь.

8

Слово «викинг» изначально имело смысл «военный поход».

9

Йора – ладно, хорошо.

10

Саатана – древнее угро-финское ругательство, «черт!» (позаимствовано из персидских языков.)

11

Енвеля – старший брат (мерянск.)

12

Киямат – владыка подземного мира и господин мертвых.

13

Пургален – древнее угро-финское ругательство.

14

Древнее угро-финское ругательство, примерно аналогичное «пошел к черту» и еще что похуже.

15

Грубое выражение со значением «тебе конец».

16

Великий добрый бог!

17

Эти имена связаны с понятием «трудолюбие».

18

Я думаю (мерянск.)

19

Аля – молодец, парень (фольклорное обращение).

20

– Все хорошо? – Да, пока все хорошо. (Роль исчезнувшего хазарского языка здесь играет чувашский, как единственный живой потомок волжско-булгарского языка из ветви прототюрксих языков.)

21

Blot, blot-veizla (др.-сканд.) – жертвоприношение, жертвенный пир.

22

Удыр – девушки.

23

Великие добрые боги! (мерянск.)

24

Мерянское проклятье.

25

Я не понимаю.

26

Коршун битвы – стрела, Хеймдалль стали – мужчина-воин, то есть Арнор, кровь карлов – пиво.

27

Ворона сечи – стрела, камень плеч – голова, Хеймдалль стали – мужчина-воин, то есть Арнор.