Игра двенадцати зверей

– Вовсе нет, – сказал я, – кто тебе такое сказал?

Тогда мы первый раз поругались.

Я вздохнул, еще раз проверил страховку, и запустил двигатель люльки. Платформа дернулась, и начала долгий и нудный подъем. Можно было воспользоваться более быстрым техническим лифтом – но зачем, если инспекционную люльку никто не собирался демонтировать? А мне хотелось побыть наедине. Вид ночного города успокаивал. Собственные невзгоды здесь, на высоте, теряли важность. Парень должен быть сильным. И пускай внутренний ребенок тихо сопит, спрятав лицо в ладошки.

Мы не разговаривали целый день. А потом все вернулось: и страсть, и нежность, и понимание. Как оказалось, ненадолго. Теперь я понимаю, что Катя изучала меня – осторожно, чтобы не спугнуть перспективный вариант. Первое знакомство: симпатичный, не хам, внимательный. Наверно, для начала этого было достаточно. Потом: не пьет, не курит, есть деньги на поездки и развлечения. Не тупой. Можно встречаться. Дальше – работа, жизненные перспективы. Не айтишник, к сожалению. Строитель. Вроде бы окей. Можно вырасти до нужного уровня. Нет родственников в Москве и своего жилья. Плохо, но пока не критично. Нет российского гражданства. Очень плохо. Обещает получить – но где гарантия? Дальше – больше: сам из Киева, мама вообще в Донецке живет. Работает по патенту. Гастарбайтер? Ужас!

«Леша, ты же понимаешь, дело не в тебе, – в ее глаза стояли самые натуральные слезы, – дело во мне. Давай закончим сейчас, пока у нас еще есть теплые чувства. Сохраним хорошие воспоминания».

Сохраним. Хорошие. Воспоминания. Я сжал кулак, и едва сдержался, чтобы не ударить кулаком по железной балке. Вдох – пауза – выдох через плотно сжатые губы.

Все, что ни делается – к лучшему. И хорошо, что так вышло. А то прожил бы жизнь с такой… а оно все равно всплыло бы, так или иначе. Характер не спрячешь. Страсть бы ушла, рано или поздно. Жизнь прожить – не поле перейти. Любые невзгоды, а рядом не родственная душа, ради которой можно и горы свернуть, а предательница. Все понимаю умом. Но на сердце все равно черным-черно. И пацан внутри тихо давится слезами обиды.

Многие люди бояться высоты. Это так странно. Что может быть лучше, чем наблюдать мир сверху? Огни ночного города – волшебное зрелище. Россыпь драгоценностей. Миллионы судеб в одной картине. Интересно осознавать, что прямо сейчас, перед тобой, чье-то счастье и невзгоды. Смех и слезы – все здесь, только протяни руку.

Жизнь – странная штука. Мне нравится работать руками, стройки обожаю с детства. Но я и представить себе не мог, что буду простым рабочим на площадке. Я ведь в КНУСА поступил, на инженера. И учился хорошо. Мог бы диплом получить. Если бы не клеймо «сепара» из-за мамы в Донецке, которую вывезти было просто некуда. Потом с деньгами и подработками стало совсем плохо, да и угроза призыва замаячила вполне реально.

Люлька опасно качнулась. Ветер крепчал, воздух насыщался энергией скорой грозы. Я посмотрел наверх. Еще десяток метров – и люлька скроется в густом тумане низких облаков. Вообще-то, в таких погодных условиях пользоваться люльками запрещалось. Вот-вот должны остановить технические лифты.

«Успею, – подумал я, – пара минут в запасе точно есть».

Но я не успел. Как только люлька скрылась в тумане, вырубили электричество. Прошел сигнал готовности к грозе. Это значит, народ ушел в укрытия.

Люлька остановилась на середине уровня, где технических укрытий не было. Мысленно выругавшись, я начал прикидывать, куда можно было бы люльку надежно принайтовать тросами, или где ее вытащить на бетон, но ничего подходящего на глаза не попадалось. Мешал туман, и аварийное освещение было слишком тусклым. Свободно болтающуюся в грозу люльку могло сильно повредить, и тогда не избежать штрафа.

Грустно вздохнув, я отстегнул карабин страховки, и потянулся к ближайшему выступу арматуры, схватившись за который рассчитывал потом спрыгнуть на перекрытие этажа. Люльку потом можно попробовать подтянуть канатом, медленно стравливая несущий трос. Без электричества это было совсем не просто – но люфта тормозного устройства должно было хватить для этой операции. Арматура оказалась слишком далеко, не дотянуться. Надо прыгать.

В момент прыжка мощнейший порыв ветра ударил мне в лицо. Совсем рядом прошипела молния. В глазах потемнело. Руки схватили пустоту. В первую секунду страха не было, я еще не осознал, что происходит. Но приятное ощущение невесомости все длилось, в животе что-то щекотало, ветер свистел в ушах. И я понял, что мне конец. Сжался внутренне. Почему-то мне казалось, что там, внизу, будет очень больно, и я успею все почувствовать. Потом вспомнил о маме, и тогда предпринял последнюю, отчаянную попытку выжить: кувырок в воздухе, и я лег на поток, стараясь делать так, как видел в роликах про парашютистов. Но шансов не было никаких: серая глыба здания мелькала слишком далеко, а ветер относил меня в сторону, прямо на фундамент строящейся рядом башни. Еще полторы секунды полета. Кажется, я закричал. Непосредственно перед ударом вдруг появилось странное видение: я в горах, среди ледяных глыб и нагромождений суровых скал. Светит яркое солнце. А мне в глаза смотрит огромный кот с густым серебристым мехом. В его глазах стоят слезы.

Наступило странное спокойствие. Я видел склонившиеся надо мной расплывчатые тени. В глазах медленно темнело, и они исчезали, растворялись в черноте. Странно, но меня это совсем не пугало. Боли тоже не было – только нарастающее ощущение тепла и покоя внутри. Если бы я мог – я бы закрыл веки, чтобы не видеть этого гаснущего мельтешения неясных фигур. Словно в ответ на мою невысказанную просьбу, одна из фигур наклонилась, и, тяжело вздохнув, прикоснулась к моему лицу, закрывая глаза.

Еще я слышал голоса, тоже медленно тающие, как будто между нами росло расстояние.

– Да пес его знает, как так получилось! – Я с трудом, но узнал нашего бригадира; в голосе была злость и досада, – ищи – свищи теперь другого высотника!

– Высотника другого тебе, да? – Это был пробраб, – а не охуел ли ты часом? Сутки работы по пизде пошли! И жмура теперь куда девать, а? Че глаза отводишь?

– Щас ребята скорую вызовут… – пробормотал бригадир.

– Хуеную! – Продолжал яриться прораб, – он у тебя че, официально устроен?

– Да как можно!

– Кароч, бери своих гавриков. Снимайте труп с арматуры. В мешок – и на полигон, с ближайшим грузовиком. Сам лично поедешь! И не пиздеть никому, это ясно!?

– Да как его снять-то!? Он застрял метра на два, что твой лосось на кукане!

– А я ебу как снять? Твоя проблема. Чтоб через пятнадцать минут нихера тут не было. Место оцепить. И труп накройте чем-нибудь, пока снимать будете. Место почистить, чтоб ни кишок, ни крови. Свет не брать! Если утечка будет – придушу лично, это ясно?

– Ясно, – недовольно пробормотал бригадир.

– Все, выполнять! – Рявкнул прораб, и, вздохнув, добавил, – царствие небесное, эх, молодой парень был. Жаль-жаль…

Голоса растаяли; пришла тьма, а за ней – слепящий белый свет.

Мне отчаянно не хватало воздуха. Легкие жгло огнем, в голове пульсировало. Я дышал часто-часто. Диафрагма ныла. Было душно, и жутко воняло. Я рванулся, и попытался сесть. Что-то шуршащее и скользкое обвилось вокруг тела, сковывая движения. Я отчаянно заработал руками, пытаясь найти проход, или разорвать эту непонятную штуку. К моему удивлению, раздался треск, грубая мешковина, в которую я был закутан, словно в саван, повисла лохмотьями. Наконец, удалось вдохнуть воздух. Нельзя сказать, чтобы он был чистым и свежим, но, по крайней мере, в нем был кислород. Красная пелена перед глазами медленно таяла. Я выбрался наружу.

Насколько хватало глаз, вокруг лежали гниющие кучи мусора. Где-то в отдалении тарахтела техника: пара бульдозеров ровняла зловонные барханы. Красный диск солнца почти касался горизонта. У меня что-то было со зрением: цвета точно выцвели, было много серого. Но при этом видел я далеко и очень четко. Я потряс головой, и попытался протереть глаза. В первый момент мне показалось, что на руках что-то вроде меховых перчаток. Попытался снять их. Потом пришло осознание – эти меховые перчатки и есть мои руки. Если напрячь особым образом пальцы – из кончиков выходят самые настоящие когти. На ладонях – мягкие черные подушки. «Теперь понятно, почему мешок так легко поддался, – спокойно подумал я, – его когти порвали». И это была последняя спокойная мысль. Потом пришла паника.

Я упал на землю, отчаянно пытаясь выровнять дыхание. Казалось, красное закатное небо вот-вот меня раздавит, как раскаленный железный пресс. Отчаянно хотелось проснуться. Но вместо этого, странное, чужое мне тело реагировало на выброс адреналина: чувства предельно обострились: я слышал всех крыс, которые копошились в груде отбросов подо мной, чувствовал их запах; я слышал, как гудит воздух на кончиках крыльев мусорных чаек, что носились над моей головой, наполняя воздух рваными криками. На самой вершине панической атаки, когда я уже готов был снова умереть – в этот раз от ужаса – вдруг снова пришло спокойствие.

Я как-бы посмотрел на себя со стороны. Лежу среди мусора на боку. Дрожу мелкой дрожью. При этом никакой непосредственной опасности нет; не похоже, что меня кто-то убивать собирается.

Хоть ноги и продолжали дрожать, но мне удалось подняться и встать. Кое-как сфокусировав взгляд, я оглядел себя. Остатки комбинезона, задубевшие от крови, висят лохмотьями. Все тело покрыто густой серебристой шерстью с черными розетками. Странно – но на шерсти ни следа крови, она чистая и гладкая. Руки и ноги вроде похожи на человеческие. Если, конечно, не считать когтей на кончиках пальцев, и подушечек. Я без труда стою прямо. Немного подумав, я избавился от остатков одежды. Тут меня ждал еще один сюрприз: мошонка была покрыта такой же густой шерстью, как и все тело, а член оказался скрыт кожаной складкой, приросшей прямо к животу.

«Какой интересный вариант персонального ада, – с горечью подумал я, – и какими же смертными грехами я заслужил вот это вот все?»

В меховой шубе, которую невозможно снять, было жарковато. Я даже поймал себя на том, что открыл рот, и высунул язык – удивительно, но так действительно было несколько прохладнее. С ненавистью посмотрел на медленно тонущий за горизонт диск солнца. Скорее бы уж! Ночь и прохлада – это то, что мне сейчас очень нужно!

При мысли о ночной прохладе в груди и животе появилось странное чувство. Возбуждение и… Голод! Пока я его не замечал – все было в порядке, но теперь эта сосущая пустота в животе захватила все мое внимание. Она была пугающей.

Сердце снова заколотилось быстрее, шорохи, скребущие звуки и писк – я фиксировал все, что происходило вокруг.

«Я что, хочу сожрать помойную крысу?» – человеческая часть моего существа замерла в ужасе и отвращении, но желудок сладко сжался в робкой надежде на добычу.

«Ну уж дудки! – Подумал я, глянув на небо, – уж лучше чайки!»

Не совсем понятно, чем помойные чайки могли быть лучше помойных же крыс – но в тот момент мне было не до логики. Я почувствовал, что могу сознательно двигать ушными раковинами. Направлять их в ту сторону, где находиться что-либо, интересующее меня.

В тот момент меня очень заинтересовала одна жирная чайка, которая бесстрашно уселась на дверцу от холодильника всего в паре метров от меня. Я замер, ощущая, как по мышцам разливается тепло. Старался от возбуждения не бить… Хвостом! Только теперь я почувствовал, что у меня есть хвост. Судя по ощущениям, довольно длинный.

Первую чайку я проглотил, почти не жуя. Она была обалденно вкусной! Лучше, чем десерт в модном ресторане Bird’s, куда я как-то водил Катю. И вторая, и третья пошли на-ура. Я наслаждался своей ловкостью. И остановился только тогда, когда наткнулся на стаю местных помойных шавок.

Небольшая стая, всего четыре псины. Они облаяли меня издалека, и ринулись вперед, надеясь, должно быть, на легкую поживу. Но приблизившись метров на десять, вдруг разом, как один, легли на брюхо и заскулили. Я поднял верхнюю губу, и показал клыки.

Осознание, что я могу без труда растерзать всех четверых наполнило мою грудь странной дикой радостью. Я даже чуть присел, готовясь к прыжку, но тут моя человеческая часть, наконец, вышла из ступора.

«Бедолаги, – подумал я, глядя вслед улепетывающим псам, – стоило их предкам доверять человеку, и заводить эту странную дружбу, чтобы потом выживать на помойках их мира?»

Чайки все-же меня насытили. Начало сильно клонить в сон, но оставаться на мусорном полигоне совсем не хотелось. Дождавшись, когда смолкнут двигатели бульдозеров в отдалении, и окончательно стемнеет, я добрался до забора, которым был окружен полигон, и без труда перемахнул его одним прыжком.

Ночной лес был для меня словно прозрачная картина: я все видел и слышал. Удивительно, что мы обычно совсем не понимаем, как много разной жизни обитает в обычных пригородных лесных массивах! И хоть я двигался почти бесшумно – лесные жители меня чуяли и боялись.

Борясь со сном, я брел в направлении, от которого веяло теплом, и надеждой на какое-то будущее. На исцеление. Я шел на запах человеческого жилья.

Коттеджный поселок был окружен довольно высоким сплошным забором. Я обошел его по периметру, чтобы найти самый тихий участок. Если повезет – попадется дом, хозяева которого в отъезде. Там можно будет переждать день, и поискать какие-нибудь средства связи. Пошарить в интернете, может, удастся понять – что со мной стряслось. Найти помощь.

Возле самого тихого участка я перемахнул через забор, и приземлился в густых кустах. Вышло довольно шумно – но дом в отдалении стоял темный. Замерев, и считая про себя секунды, я, наконец, подумал: «Кажется, пронесло!» И в этот момент на веранде дома зажегся свет.

По скрипучим деревянным ступеням спустилась девушка, одетая в одну ночную рубашку. Довольно симпатичная, фигуристая. Сквозь полупрозрачную ткань я отчетливо видел ее крупную грудь. В ее руке зажглась маленькая искорка – фонарик-вспышка в смартфоне, и она двинулась в мою сторону.

– Кто здесь? – Она старалась говорить твердо, но голос все равно предательски дрожал, – я вижу, вы в кустах. Выходите сейчас, или вызываю охрану и полицию!

«Какая бесстрашная! – Восхищенно подумал я, – нет бы сразу ноги в руки, и бежать!»

– Не надо, – тихо сказал я; собственный голос мне показался чужим – губные звуки получались очень плохо, и слышалось странное подрыкивание, – я выхожу.

Кое-как продравшись через кусты, я ступил на мощеную дорожку, ведущую к дому. Девушка направила на меня фонарик. Я смущенно прикрыл промежность, и попытался улыбнуться. Девушка посмотрела на меня, потом закатила глаза, и медленно осела на коротко стриженый газон.

Форма Журавля. Ян

Несмотря на пышные формы, девушка оказалась легкой, как пушинка. Одна проблема – когда попытался поднять ее в первый раз, из пальцев рефлекторно вышли когти. К счастью, я это вовремя заметил, и неприятностей удалось избежать. Совершенно неуместно ситуации, но ее запах настойчиво лез в ноздри и пробирал до самого спинного мозга; он вызвал у меня довольно сильное желание, которое удалось подавить только недюжинным усилием воли.

Сразу за выходом на веранду в доме находилась обширная кухня-столовая. Я без труда сориентировался в помещении: скудного света, сочащегося от желтых уличных фонарей сквозь неплотные гардины, было вполне достаточно. Разве что цвета не хватало: вместо сплошного мрака ночью теперь моим спутником стала сплошная серость. Впрочем, жаловаться глупо – свет в окнах мог привлечь лишнее внимание соседей.

За гостиной был большой коридор, в котором находилась лестница на второй этаж, и небольшая спальня на одного человека. Дверь в спальню была открыта, и я поспешил туда.

Аккуратно уложив девушку на заправленную кровать, я пошел обыскивать дом в поисках аптечки. Щупать пульс, проверять дыхание, и заниматься прочими глупостями не было ни времени, ни необходимости: я без труда слышал ее сердце, и чувствовал температуру ее тела. Сердце билось пугающе редко.

Домашнюю аптечку я нашел довольно быстро: мой нос безупречно указал направление, где пахло лекарствами и больничной химией. Хранилище лекарств «на всякий случай» находилось в специальном шкафчике, помеченном широким крестом, рядом с кухней. «Надо же, какие аккуратисты, – подумал я, – не то, что наш домашний выдвижной ящичек в кухонном гарнитуре… Хотя, наверно, у богатых так принято». Под «домашним ящичком» я, конечно, имел ввиду тот, который находится в маминой квартире, в Донецке.

Стоило подумать о доме, как меня накрыло: это что же теперь получается? Я пропал со связи. Смартфон неизвестно где. Скорее всего, прибрал к рукам бригадир, или еще кто. Если не смогут взломать – отправят на запчасти. Сим-карту выкинут. Документы! Их тоже наверняка «утилизировали». Вместе со мной. Кстати, стоило проверить мешок, в котором меня выбросили. Мама! Она же искать будет! Пороги обивать, на уши всех знакомых поставит! Нет-нет-нет, надо искать способ выйти на связь! Но как я покажусь ей таким?

Все эти мысли в секунду пролетели у меня в голове, пока я извлекал из недр аптечки пластиковый пузырек с аммиаком. С крышкой вышла заминка: я боялся слишком сильно нажать бритвенно острыми когтями, и разлить все содержимое. Однако все получилось достаточно аккуратно: маленькая крышка с резиновым основанием лишь слегка деформировалась. Руки слушались удивительно хорошо: никакой посторонней дрожи, все движения точные и хирургически выверенные. Это было особенно удивительно, учитывая все обстоятельства.

Девушка закашлялась, и пришла в себя. Сердце забилось быстрее, конечности теплели прямо на глазах. Я аккуратно положил ее голову на свою руку – чтобы она не захлебнулась, если вдруг появятся рвотные позывы.

– Ох, папочка, – она улыбнулась, не открывая глаз, – ты все-таки приехал сюда… А то мне такой сон дикий снился, ты не поверишь!

Она погладила мою руку. Потом еще раз. Пропустила между пальцами густую шерсть. Я почувствовал, как ее пульс зашелся галопом.

– Папа, – она рывком поднялась, и открыла глаза, – ты не папа! Кто ты? Что ты тут делаешь? Почему так темно?

– Меня Леша зовут, – сказал я, максимально напрягая губы, и стараясь убрать подрыкивание, – извини, если напугал. Ты сознание потеряла, я отнес тебя в дом.

Дыхание девушки немного выровнялось. Запах страха, который перебил даже ее женские ферромоны, медленно улетучивался. Она глядела в мою сторону, щурясь. Так продолжалось, наверное, целую минуту. Я старался не шевелиться, и дышать тише, чтобы не спровоцировать новый приступ паники.

– Там было чудовище, – наконец, сказала она, – ты его видел?

– Если ты про меня, то никакое я не чудовище, – ответил я. – Так, может, шерсти многовато…

– Это все-таки был ты… – прошептала она.

– Извини, если напугал, – повторил я.

– Это что… какая-то болезнь? – Спросила она, и тут же добавила, – стоп! Что ты делал у меня в саду? Ты грабишь дома?

– Нет, нет, нет! – Горячо возразил я, – никого я не граблю! Просто мне очень нужна была помощь.

Она рывком поднялась, и села на кровати, глядя в мою сторону.

– Помощь? – Спросила она, – и чем, по-твоему, я могу тебе помочь?

Меня этот вопрос немного сбил с толку. Я задумался на пару секунд, потом уверенно ответил:

– У тебя есть в доме комп с интернетом? Одолжишь на пару минут?

Девушка удивленно подняла брови.

– Дом! – Сказала она, – свет, вечерний режим.

Комната медленно залилась приглушенным желтоватым свечением. Подсветка была устроена так хитро, что источники света невозможно было обнаружить сразу, и только если приглядеться внимательно, становились различимы щели между декоративными стеновыми панелями, где, должно быть, были установлены светодиодные ленты.

Все это я отметил про себя автоматически, с тревогой наблюдая за реакцией девушки. Она внимательно меня оглядела. Глаза широко распахнуты, но страха в них больше нет. Только любопытство, и, возможно, кое-что еще… «Эй, хватит! – Я мысленно одернул себя, – еще не хватало ее спугнуть неловкими приставаниями! Тогда точно никакого интернета мне не видать!»

– Ох нифига себе… – выдохнула она, – что ты такое?

Я пожал плечами, и сказал:

– Хотел бы я знать!

– Ты что, ничего не помнишь, да?

– Все я помню! – Возразил я, – я на стройке работаю… работал. Со мной несчастный случай произошел. Я должен был погибнуть, но очнулся на свалке. В таком вот виде.

– То есть, ты утверждаешь, что ты человек, – констатировала девушка, – как тебя зовут, кстати?

– Леха, я говорил уже, – ответил я, и добавил, максимально искренне: – сейчас – не знаю. Но человеком я точно был.

– Интересно, – она закинула ногу на ногу, снова оглядела меня, и зачем-то потрогала подбородок, – а в человеческом обличье ты тоже был таким… качком?

Я глубоко вздохнул.

– Тебя-то как звать? – Сказал я, проигнорировав ее вопрос.

– Лиза, – ответила девушка, и состроила мне глазки.

Моя человеческая часть пыталась сохранять хладнокровие; это было очень сложно – в нос буквально долбил все нарастающий запах ее желания. Я чувствовал, что физиологическую реакцию скоро будет невозможно скрыть. Она приоткрыла пухлые губы, как будто пыталась что-то сказать, и как бы невзначай сменила позу. Новая волна запаха от ее промежности окончательно сорвала все барьеры. Рот сам собой приоткрылся, потом были несколько рефлекторных резких вдоха. Какое-то новое чувство атаковало мои нервы: это был даже не запах, я просто не мог подобрать нужного слова, чтобы его описать. Я ощутил сильнейшее напряжение внизу живота. Странно. Это было не очень похоже на обычную эрекцию. Как будто большая часть меня вышла наружу. Я посмотрел вниз; туда же был направлен взгляд девушки.

Мой член полностью вышел из мехового кармашка, который был одним целым с животом. Ствол не был человеческим; только очертания отдаленно напоминали прежний орган. Вся его поверхность была иссиня-красной и очень чувствительной.

Наши взгляды встретились. Тут способность к каким-либо рассуждениям окончательно меня покинула. Я сам не заметил, как она оказалась внизу. Ночная рубашка валялась изодранными полосками рядом. У меня перед глазами была ее промежность; я осторожно принюхивался и ласкал ее кончиком языка. Лиза стонала и вскрикивала. Запах был настолько плотным, что, казалось, внутри меня включился сплошной механизм непрерывного оргазма.

Я едва вошел в нее, и ощутил, что вот-вот все закончится. Это оказалось неприятным сюрпризом; никогда не жаловался на подобные осечки! Если, конечно, не считать самого первого раза. Но Лиза смогла меня удивить. Она как-то по-особенному расслабилась, где-то что-то нажала, и волна, вот-вот готовая пролиться, отступила. Можно было продолжать. Кажется, она кончила три раза подряд. Наконец, наступила и моя очередь. Удивительно, но в решительное мгновение вдруг включился рассудок. Каким бы получился ребенок, если бы она вдруг забеременела? Я вышел из нее, и забился в конвульсии мощнейшего оргазма. Такого в обычных обстоятельствах я никогда не испытывал. Словно кто-то вставил электроды прямо в мозг, в центр удовольствия, и поддал тока.

Обессилев, мы лежали в объятиях друг друга. Мало-помалу рассудок возвращался. А вместе с ним – полная растерянность, смущение, ощущение нереальности происходящего, и желание немедленно вылизать шерсть. Я украдкой попробовал провести языком по руке. Неожиданно приятное чувство.

– Может, лучше в душ? – Сказала Лиза. И когда она успела открыть глаза?

– Д-да, можно, – ответил я, чуть запнувшись, и попытался подняться. Ноги довольно сильно затекли.

– Слушай, – сказала она, отводя взгляд, – ты извини, что я так… наверно, ты сейчас подумаешь черт знает что! Не знаю, что на меня нашло… Я как будто под гипнозом была!

– Я тоже, – сдавленно проговорил я.

– Ладно, – сказала она после секундной паузы, – давай приведем в себя порядок. И поговорим. Душевая на первом этаже сразу за…

– Найду, – перебил я, и добавил, раздраженный собственной резкостью, – не беспокойся. Я хорошо чую, что где находится.

Душ оказался неприятным испытанием. Тело как будто ощупывали склизкие щупальца. Вода так и норовила залезть в глаза и уши. Однако я старательно намылился гелем для душа (на полке стояли не только женские, но и мужские), и тщательно смыл пену. Когда выключил воду, вдруг сработали какие-то рефлексы; я отряхнулся, разбрызгивая капли воды по всему помещению.

Мокрая шерсть была неприятно холодной. Нестерпимо хотелось вылизаться, но я в своем упорном желании оставаться человеком достал с полки мощный фен, и несколько минут сушился, пока холод не ушел.

Лиза ждала меня на кухне, в шелковом халатике на голое тело. Она тоже успела привести себя в порядок – в санузле на втором этаже.

– Кофе будешь? – Спросила она, стараясь выдерживать подчеркнуто будничный тон.

– Не знаю, – я пожал плечами, – можно попробовать.