Шерлок Холмс: повести, рассказы

– Еще бы!

– Потом мы навестили мать этого бедняги. Однако от нее мы не смогли получить никаких сведений – она слишком стара и немощна.

– Каков же результат вашего расследования?

– Я убедился в том, что это очень необычное преступление. Возможно, наш теперешний визит прольет немного света на ситуацию. Думаю, инспектор, мы оба согласны в том, что клочок бумаги в руке мертвеца, где указано точное время его смерти, имеет огромное значение.

– Это косвенная улика, мистер Холмс.

– Этопрямая улика. Человек, написавший записку, заставил Уильяма Керована подняться с постели в столь поздний час. Но где же остальная часть документа?

– Я тщательно осмотрел землю, надеясь найти ее, – ответил инспектор.

– Записка была вырвана из руки убитого. Почему преступник так стремился завладеть ею? Потому что она изобличала его. Что он мог сделать с запиской? Скорее всего сунул ее в карман, так и не заметив, что уголок оторван. Если бы мы могли прочитать послание целиком, то значительно продвинулись бы в решении этой загадки.

– Да, но как мы сможем обшарить карманы преступника, прежде чем поймаем его?

– Мм-да, это стоит обдумать. Но есть еще одно очевидное обстоятельство: кто-то принес записку Уильяму. Разумеется, это был не тот человек, который написал ее, иначе он передал бы свое сообщение на словах. Кто же это был? Или записка пришла по почте?

– Я навел справки, – сказал инспектор. – Вчера Уильям получил письмо вечерней почтой. Конверт он уничтожил.

– Превосходно! – воскликнул Холмс, похлопав инспектора по спине. – Вы встретились с почтальоном. Просто удовольствие работать с вами. А вот и домик конюха; если вы пойдете со мной, полковник, я покажу вам место преступления.

Мы миновали опрятный коттедж, где жил убитый, и прошли по дубовой аллее к прекрасному старому дому времен королевы Анны, с датой битвы при Мальплаке, вырезанной на поперечине дверного косяка. Холмс и инспектор повели нас кружным путем к боковому входу, отделенному полоской сада от живой изгороди, которая тянулась параллельно дороге. У двери, ведущей на кухню, стоял констебль.

– Откройте дверь, офицер, – попросил Холмс. – Итак, на эту лестницу вышел молодой мистер Каннингем и увидел двух мужчин, которые боролись как раз на том месте, где сейчас стоим мы с вами. Старый мистер Каннингем находился у окна – второго с левой стороны – и видел, как преступник выбежал на дорогу слева от этого куста. То же самое увидел его сын; здесь их показания совпадают. Затем мистер Алек выбежал наружу и опустился на колени рядом с раненым кучером. Как видите, земля здесь очень твердая, и на ней не осталось никаких следов, которые могли бы помочь нам.

Пока он говорил, два человека вышли на садовую дорожку из-за угла дома. Один из них был пожилой мужчина с волевым морщинистым лицом и тяжелым взглядом, другой – франтоватый молодой человек, чье оживленное, улыбчивое лицо и модный костюм странно контрастировали с недавней трагедией, которая привела нас сюда.

– Значит, вернулись на прежнее место? – обратился он к Холмсу. – Я думал, что лондонские сыщики не теряют след. Похоже, вы не так уж проворны, как о вас говорят.

– Дайте нам немного времени, – добродушно отозвался Холмс.

– Как видно, вам оно понадобится, – сказал молодой Алек Каннингем. – Пока я не вижу никакого продвижения вперед.

– Одна улика у нас есть, – возразил инспектор. – Мы думаем, что, если сможем найти… Боже милосердный, мистер Холмс! В чем дело?

Лицо моего бедного друга внезапно приобрело ужасное выражение. Его глаза закатились, черты мучительно исказились; испустив сдавленный стон, он ничком упал на землю. Напуганные внезапностью и силой припадка, мы отнесли его на кухню, где Холмс, тяжело дыша, несколько минут отлеживался в большом кресле. Наконец он поднялся на ноги и смущенно извинился за свою слабость.

– Уотсон подтвердит, что я лишь недавно оправился от тяжелой болезни, – объяснил он. – Время от времени со мной все еще случаются эти внезапные нервные приступы.

– Может быть, отправить вас домой в моей двуколке? – спросил старый Каннингем.

– Раз уж я здесь, то хотел бы уточнить одно обстоятельство. Это не составит большого труда.

– Что за обстоятельство?

– Мне представляется возможным, что бедный Уильям подоспел не раньше, а уже после того, как взломщик оказался в доме. Вы же как будто не сомневаетесь в том, что, хотя дверь была взломана, преступник не проник внутрь.

– По-моему, это совершенно ясно, – сурово произнес мистер Каннингем. – Мой сын Алек еще не лег в постель, и он бы обязательно услышал, как кто-то ходит по дому.

– Где он сидел?

– Я курил в гардеробной.

– Какое это окно?

– Последнее с левой стороны, рядом с окном моего отца.

– Обе лампы, конечно, были зажжены?

– Разумеется.

– Здесь есть одна странная особенность, – с улыбкой сказал Холмс. – Не кажется ли вам удивительным, что грабитель – и по-видимому, достаточно опытный – без опаски пытается проникнуть в дом, хотя свет в окнах должен был сказать ему, что два члена семьи еще не спят?

– Должно быть, это хладнокровный негодяй.

– Знаете, если бы дело не выглядело столь необычно, то мы вряд ли обратились бы к вам за разъяснениями, – сказал молодой Каннингем. – Но ваше предположение, что преступник успел побывать в доме, прежде чем Уильям схватился с ним, представляется мне совершенно абсурдным. Разве мы не обнаружили бы здесь беспорядок и не хватились пропавших вещей, которые он унес с собой?

– Все зависит от того, какие вещи могли пропасть, – возразил Холмс. – Следует помнить, что мы имеем дело с весьма своеобразным преступником, работающим на особый манер. Возьмем, к примеру, любопытный набор вещей, украденный из дома Эктона… Что там было? Моток бечевки, пресс-папье и еще какие-то мелочи.

– Что ж, мистер Холмс, мы в вашем распоряжении, – заверил старый Каннингем. – Все, что посоветуете сделать вы или инспектор, обязательно будет выполнено.

– В первую очередь я посоветовал бы вам назначить вознаграждение за поимку преступника, – сказал Холмс. – Предложение должно исходить от вас, так как официальным лицам понадобится время, прежде чем они договорятся о размере суммы, а такие дела никогда не делаются быстро. Я уже набросал заявление; если вы не возражаете, подпишите его. Думаю, пятидесяти фунтов будет вполне достаточно.

– Я бы с радостью отдал и пятьсот, – проворчал мировой судья, взяв листок бумаги и карандаш, протянутый Холмсом. – Однако здесь допущена ошибка, – добавил он, пробежав глазами документ.

– Возможно. Я писал в спешке.

– Видите, у вас в начале написано: «Без четверти час, в ночь со вторника на среду была совершена попытка…» и так далее. На самом деле это произошло без четверти двенадцать.

Эта ошибка огорчила меня – я знал, как остро Холмс переживает подобные промахи. Точность в изложении фактов была предметом особой гордости моего друга, но недавняя болезнь потрясла его организм, и этот небольшой промах снова показал мне, что он еще не совсем пришел в себя. На какое-то мгновение Холмс явно смутился, в то время как инспектор выразительно приподнял брови, а Алек Каннингем фыркнул от смеха. Однако старый джентльмен исправил ошибку и вернул документ Холмсу.

– Пусть это напечатают как можно скорее, – сказал он. – Ваша идея кажется мне превосходной.

Холмс тщательно сложил листок бумаги и убрал его в свою записную книжку.

– А теперь, – сказал он, – нам всем стоит вернуться в дом и убедиться, что этот эксцентричный взломщик все же не унес ничего с собой.

Перед тем как войти внутрь, Холмс осмотрел сломанную дверь. Было ясно, что преступник протиснул в щель стамеску или прочный нож и отогнул назад язычок замка. Мы видели вмятины, оставшиеся на дереве.

– Стало быть, вы не пользуетесь засовами? – спросил Холмс.

– Мы никогда не считали это необходимым.

– И не держите собаку?

– Держим, но пес сидит на цепи с другой стороны дома.

– Когда слуги ложатся спать?

– Около десяти.

– Насколько я понимаю, Уильям обычно уже был в постели в этот час?

– Да.

– Примечательно, что в тот вечер он бодрствовал. А теперь, мистер Каннингем, я был бы очень признателен, если бы вы согласились провести нас по дому.

Коридор, вымощенный каменными плитами, с кухнями по обе стороны вел к деревянной лестнице, поднимавшейся на второй этаж. Лестница выходила на широкую площадку, к которой с другой стороны примыкала другая лестница – массивная, с резными перилами, ведущая наверх из передней. От этой площадки открывался коридор к гостиной и нескольким спальням, включая спальни мистера Каннингема и его сына. Холмс шел медленно, внимательно знакомясь с архитектурой дома. Судя по выражению его лица, я мог понять, что он напал на горячий след, однако не представлял себе, в каком направлении ведет его интуиция.

– Любезный сэр, – с некоторым нетерпением сказал мистер Каннингем. – Я уверен, что в этом осмотре нет необходимости. Вот моя комната, рядом с лестницей, а следующую комнату занимает мой сын. Судите сами, мог ли вор подняться наверх, не потревожив нас?

– Лучше бы вам поискать снаружи, нет ли там свежего следа, – добавил его сын с довольно злобной улыбкой.

– Тем не менее я прошу вас еще немного потерпеть. К примеру, мне хотелось бы видеть, какой обзор открывается из окон обеих спален. Это, насколько я понимаю, комната вашего сына, – Холмс открыл дверь, – а за ней гардеробная, в которой он сидел и курил, когда поднялась тревога. Куда выходит это окно?

Он прошел через спальню, открыл дверь и заглянул в другую комнату.

– Надеюсь, теперь вы удовлетворены? – сухо спросил мистер Каннингем.

– Да, спасибо. Думаю, я увидел все, что хотел.

– Тогда, если это действительно необходимо, мы можем зайти в мою комнату.

– Если это не причинит вам большого беспокойства.

Мировой судья пожал плечами и повел нас в свою спальню, просто обставленную и ничем не примечательную комнату. Когда все направились к окну, Холмс замедлил шаг, и мы с ним оказались в конце группы. В ногах кровати стоял низкий столик с блюдом апельсинов и графином воды. К моему несказанному удивлению, проходя мимо, Холмс наклонился и умышленно опрокинул все это на пол. Графин разлетелся на множество осколков, а фрукты раскатились по всем углам комнаты.

– Что же вы наделали, Уотсон, – невозмутимо сказал он. – Во что вы превратили ковер!

Я наклонился в некотором смущении и стал подбирать фрукты, понимая, что по какой-то причине мой друг захотел, чтобы я взял вину на себя. Остальные присоединились к нам и поставили столик в прежнее положение.

– Эй! – вдруг воскликнул инспектор. – Куда он делся?

Холмс исчез.

– Подождите нас здесь, – сказал Алек Каннингем. – По-моему, этот субъект совсем свихнулся. Пошли, отец, посмотрим, что он там затеял!

Они поспешно вышли из комнаты. Нам с инспектором и полковником осталось лишь молча смотреть друг на друга.

– Честно говоря, я склонен согласиться с мистером Алеком Каннингемом, – наконец сказал инспектор. – Возможно, это следствие болезни, но мне кажется, что…

Его слова были прерваны внезапным криком: «Помогите! Помогите! Убивают!» Я узнал голос моего друга и в ужасе бросился вон из комнаты на лестничную площадку. Призывы о помощи, сменившиеся хриплыми, неразборчивыми воплями, доносились из той комнаты, куда мы зашли сначала. Я ворвался в спальню Алека Каннингема и пробежал дальше, в гардеробную. Двое Каннингемов склонились над распростертым телом Шерлока Холмса: младший обеими руками сжимал ему горло, а старший выкручивал запястье. Спустя мгновение мы втроем оттащили их в сторону, и Холмс с трудом поднялся на ноги, очень бледный и, похоже, совсем обессилевший.

– Арестуйте этих людей, инспектор, – с трудом выговорил он.

– Но на каком основании?

– По обвинению в убийстве их кучера, Уильяма Керована.

Инспектор растерянно огляделся по сторонам.

– Полно, мистер Холмс, – наконец произнес он. – Я уверен, вы не можете всерьез…

– Э, да вы посмотрите на их лица! – отрывисто бросил Холмс.

Пожалуй, никогда я не видел на человеческих физиономиях более полного признания вины. Старший мужчина выглядел потрясенным и как будто лишился дара речи. Резкие черты его лица приобрели угрюмое, обреченное выражение. С другой стороны, младший утратил всю свою напускную беспечность и щеголеватые манеры; ярость опасного дикого зверя сверкала в его темных глазах и искажала красивое лицо. Инспектор ничего не сказал, но отступил к двери и дунул в свисток. Двое констеблей явились по его вызову.

– У меня нет выбора, мистер Каннингем, – сказал он. – Надеюсь, что все это окажется нелепой ошибкой, но вы сами видите… Ах, вот как! Бросьте немедленно!

Он выбил из руки молодого Каннингема револьвер, когда тот уже начал взводить курок. Оружие с лязгом упало на пол.

– Приобщите его к уликам, – сказал Холмс, наступив ногой на револьвер. – Пригодится на суде. Ну а вот и то, что мы действительно хотели заполучить. – Он показал небольшой скомканный обрывок бумаги.

– То, что осталось от записки! – воскликнул инспектор.

– Совершенно верно.

– Где же это было?

– Там, где я и рассчитывал найти. Скоро я вам все объясню. Думаю, полковник, вы и Уотсон теперь можете вернуться домой, а я присоединюсь к вам самое большее через час. Нам с инспектором еще нужно поговорить с арестованными, но мы обязательно встретимся за ланчем.

Шерлок Холмс был верен своему слову: около часа дня он присоединился к нашему обществу в курительной комнате полковника. Его сопровождал невысокий пожилой джентльмен, представленный мне как мистер Эктон, чей дом послужил сценой первого преступления.

– Мне хотелось, чтобы мистер Эктон присутствовал здесь, пока я буду излагать вам подробности этого дела, – сказал Холмс. – Вполне естественно, что оно представляет интерес и для него. Боюсь, мой дорогой полковник, вы уже сожалеете, что приютили под своей крышей такую хищную птицу, как я.

– Напротив, – с теплотой в голосе ответил полковник. – Полагаю, мне выпала великая честь: я был допущен к изучению ваших сыскных методов. Признаюсь, они превзошли мои ожидания, и я совершенно не в состоянии объяснить, как вы достигли такого блестящего результата. У меня не было ни малейших подозрений, да и сейчас я ничего не понимаю.

– Боюсь, мое объяснение разочарует вас, но я положил за правило никогда не скрывать свои методы расследования от моего друга Уотсона или любого человека, проявляющего к ним разумный интерес. Но сначала, полковник, я позволю себе угоститься глоточком вашего бренди: та стычка в гардеробной у Каннингемов порядочно измотала меня. В последнее время мои силы вообще подвергаются серьезному испытанию.

– Надеюсь, у вас больше не было этих нервных приступов.

Шерлок Холмс от души рассмеялся.

– Об этом я упомяну в свою очередь, – сказал он. – Я изложу события по порядку и обращу ваше внимание на разные обстоятельства, которые привели меня к окончательному выводу. Не стесняйтесь задавать вопросы, если какие-то рассуждения покажутся вам недостаточно ясными.

В искусстве сыска, когда вы имеете дело с рядом фактов, очень важно определить, какие из этих фактов являются случайными, а какие имеют жизненно важное значение. Иначе ваше внимание будет рассеиваться, вместо того чтобы сосредоточиться на главном.

Итак, в этом деле у меня с самого начала не было ни малейших сомнений, что ключ к разгадке следует искать в обрывке записки, оставшемся в руке убитого человека. Но, прежде чем перейти к рассуждениям, хочу привлечь ваше внимание к одному обстоятельству: если рассказ мистера Алека Каннингема был правдивым и если убийца, застреливший Уильяма Керована, убежалмгновенно, то он просто не мог вырвать записку из руки мертвеца. Но если это сделал не убийца, то кто же? Остается сам Алек Каннингем; ведь когда его отец спустился вниз, к месту преступления уже сбежалось несколько слуг. Это простое соображение, но инспектор упустил его из виду, так как начал с предпосылки, что владельцы дома не имели никакого отношения к убийству. Я же всегда подхожу к делу без предвзятости и послушно следую за фактами. Поэтому уже в самом начале расследования я обнаружил, что начинаю с подозрением относиться к той роли, которую сыграл мистер Алек Каннингем.

Затем я очень тщательно изучил уголок записки, полученный от инспектора. Мне сразу же стало ясно, что он был частью весьма необычного документа. Вот эта записка. Не кажется ли вам, что в ней есть одна подозрительная особенность?

– Почерк очень неряшливый, – заметил полковник.

– Мой дорогой сэр! – воскликнул Холмс. – Не может быть ни малейшего сомнения, что эта записка написана двумя людьми, чередовавшими слова. Когда я обращу ваше внимание на энергичное «t» в словах «at» и «to» и попрошу вас сравнить его с вялыми, слабо выраженными буквами в словах «quarter» и «twelve», вы моментально признаете этот факт. Поверхностный анализ этих четырех слов позволит вам утверждать с совершенной уверенностью, что слова «learn» и «maybe» написаны более сильной рукой, а «what» – более слабой.

– Клянусь Юпитером, это ясно как день! – вскричал полковник. – Но с какой стати два человека решили написать послание таким образом?

– Очевидно, дело было нечистое, и один человек, не доверявший другому, решил, что независимо от исхода предприятия каждый должен взять на себя равную долю ответственности. Далее ясно, что в этой компании зачинщиком был тот, кто писал слова «at» и «to».

– Как вы догадались?

– К такому выводу можно прийти, исходя из характера одного почерка по сравнению с другим. Но у меня были и более веские причины для подозрений. При внимательном изучении записки вы заметите, что человек с более твердым почерком сначала написал все свои слова, оставив пробелы для сообщника. Этих пробелов не всегда хватало, и второму человеку приходилось втискивать свое «quarter» между «at» и «to», откуда следует, что последние слова были уже написаны. Тот, кто писал первым, несомненно, и составил план действий.

– Блестяще! – воскликнул мистер Эктон.

– Все это лежало на поверхности, – возразил Холмс. – Однако теперь мы подходим к важному моменту. Возможно, вы не знаете, что метод определения возраста человека по его почерку был доведен специалистами до значительного совершенства. В нормальных условиях возраст человека с достаточной уверенностью можно определить в пределах десяти лет. Я говорю «в нормальных условиях», потому что болезни и физическая слабость приводят к внешним признакам старости, даже если пишет молодой человек. Здесь же, глядя на размашистый, энергичный почерк одного человека и ломаный почерк другого, все еще сохраняющий разборчивость, хотя буквы «t» начали утрачивать поперечную черточку, мы можем утверждать, что первый был молодым человеком, а второй уже довольно стар, хотя и не превратился в развалину.

– Блестяще! – снова воскликнул мистер Эктон.

– Следующее соображение несколько тоньше и представляет больший интерес. Эти два почерка имеют черты сходства. Они принадлежат людям, состоящим в кровном родстве. Это особенно очевидно для вас в греческом написании буквы «e», но я вижу еще много мелких деталей, указывающих на то же самое. У меня нет сомнения, что в этих двух образцах почерка можно проследить фамильное родство. Разумеется, сейчас я излагаю вам лишь основные результаты своего исследования. Существует еще двадцать три дополнительных вывода, однако они представляют интерес лишь для специалистов. Но все они усиливают общее впечатление, что записку писали оба Каннингема, отец и сын.

На этом этапе следующий шаг заключался в изучении подробностей преступления и поиске возможных улик. Я прогулялся к дому вместе с инспектором и увидел все, что хотел увидеть. Мне удалось с абсолютной уверенностью определить, что смертельная рана была нанесена пулей, выпущенной из револьвера с расстояния немногим более четырех ярдов. На одежде не осталось следов от сгоревшего пороха. Следовательно, Алек Каннингем солгал, сказав, что выстрел раздался в тот момент, когда те двое боролись друг с другом. Показания отца и сына совпадали относительно места, где преступник выбежал на дорогу. Однако там проходит широкая канава с влажным земляным дном. Поскольку на почве не осталось следов обуви, я окончательно убедился не только в том, что Каннингемы снова солгали, но и в том, что никакого неизвестного убийцы вообще не было на месте трагедии.

Теперь мне предстояло обдумать мотив этого необычного преступления. С этой целью я сначала попытался раскрыть причину первой кражи в доме мистера Эктона. Со слов полковника я понял, что между вами, мистер Эктон, и Каннингемами ведется судебная тяжба. Разумеется, я сразу предположил, что они проникли в вашу библиотеку с намерением выкрасть некий документ, который мог повлиять на исход дела.

– Совершенно верно, – согласился мистер Эктон. – В их намерениях не может быть никаких сомнений. У меня есть обоснованные претензии на половину нынешнего имения Каннингемов, но если бы они нашли один документ – который, к счастью, находится в сейфе у моих поверенных, – то они, несомненно, укрепили бы свои позиции.

– Вот так, – с улыбкой произнес Холмс. – Это была опасная, безрассудная затея, в которой я уловил влияние молодого Алека Каннингема. Ничего не обнаружив, они попробовали отвести подозрение от себя и представили дело как обычную кражу со взломом, для чего унесли с собой то, что попалось им под руку. Все это достаточно ясно, но оставалось еще несколько туманных моментов. Но важнее всего было найти недостающую часть записки. Я был уверен, что Алек вырвал ее из руки убитого, и почти так же уверен, что он сунул ее в карман своего домашнего халата. Куда же еще он мог положить ее? Вопрос заключался лишь в том, находится ли она там и сейчас или ее перепрятали в другое место. Игра стоила свеч, поэтому я и попросил вас сходить со мной в усадьбу.

Как вы помните, Каннингемы присоединились к нам перед дверью, ведущей на кухню. Конечно, им ни в коем случае нельзя было напоминать о существовании записки, иначе они бы без промедления уничтожили ее. Инспектор уже начал было говорить о том, какое важное значение мы придаем этому документу, но по счастливейшей случайности со мной случилось нечто вроде припадка, и разговор перешел в другое русло.

– Силы небесные! – со смехом воскликнул полковник. – Вы хотите сказать, что наше сочувствие было напрасным? Что вы симулировали нервный припадок?

– С профессиональной точки зрения это было проделано великолепно, – заметил я, с изумлением посмотрев на человека, который не переставал приводить меня в замешательство все новыми проявлениями своей изобретательности.

– Такое умение часто бывает полезным, – сказал Холмс. – Когда я пришел в себя, то с помощью одной не слишком хитроумной уловки смог заставить старого Каннингема написать слово «twelve», чтобы сравнить его с таким же словом, имевшимся в записке.

– Каким же ослом я был! – вырвалось у меня.

– Я заметил, как вы переживали из-за моей слабости, – с улыбкой сказал Холмс. – Прошу прощения, что доставил вам огорчение; я знаю, как вы заботитесь обо мне. Итак, затем мы вместе поднялись наверх. Заметив халат, висевший за дверью в первой комнате, я нарочно опрокинул стол, чтобы ненадолго отвлечь внимание, а сам незаметно вернулся туда, собираясь обыскать карманы халата. Я едва успел достать записку – как я и ожидал, она оказалась в одном из карманов, – когда оба Каннингема набросились на меня и, вполне вероятно, убили бы меня прямо на месте, если бы не ваша своевременная и дружная помощь. Даже сейчас я ощущаю хватку этого молодого человека у себя на горле, а его отец самым нещадным образом выкручивал мне руку, пытаясь отобрать записку. Как видите, они сообразили, что мне все известно, и неожиданный переход от абсолютной уверенности в себе к полному отчаянию сделал их особенно опасными.

Позднее я немного побеседовал со старым Каннингемом относительно мотива преступления. Он проявил сговорчивость, хотя его сын оказался настоящим демоном, готовым вышибить мозги себе или любому другому человеку, если бы ему удалось добраться до своего револьвера. Когда Каннингем понял, что улики против него неопровержимы, он совсем пал духом и рассказал все начистоту. Похоже, что Уильям тайно следил за своими хозяевами в ту ночь, когда они совершили набег на дом мистера Эктона. Получив таким образом власть над ними, он принялся шантажировать их, угрожая рассказать правду. Однако с мистером Алеком было опасно играть в подобные игры. С поистине дьявольской прозорливостью он увидел в первой краже, переполошившей всю округу, благоприятную возможность избавиться от шантажиста. Уильяма заманили в ловушку и убили. Если бы Каннингемы забрали записку целиком или уделили немного больше внимания подробностям в своих показаниях, то весьма возможно, что подозрение так и не пало бы на них.