#Книжный маньяк

В итоге ничего не случилось. Она довольно внезапно засобиралась домой. Мне же запоздало в голову ударило выпитое нами каталонское вино.

– Я бы предложил тебе остаться у меня, но это предложение звучало бы чересчур пошло, да? – промямлил я, наблюдая как она одевается в прихожей моей однокомнатной квартиры.

Надев кроссовки, Крис подняла свои голубые глаза, посмотрела на меня и серьезно ответила:

– Да, конечно.

Потом мы шли к ней домой – она жила через несколько кварталов от меня – и продолжали наш треп обо всем на свете, а сверху на нас издевательски глядела романтичная луна в окружении россыпи одиноких звезд. Я проводил ее до подъезда, приобнял и пошел домой.

Ночью мне пришло сообщение.

Ну ты, блин, и трус. Даже не поцеловал.

Я обиделся. Трусом себя не считал точно. И тем более никто, кроме меня, не знал о подсознательном ощущении того, что вечер с бутылкой крепкого вина найдет свой логичный эпилог в постели. Все-таки двое молодых людей. У обоих никого не было. Я же не помнил, когда последний раз раздевал девушку. Те презервативы явно пропустили конец своего срока годности.

Я и не хотел тебя целовать, но мечтал, что ты останешься на ночь. Но это действительно было бы чересчур неприлично.

На следующий день мы переспали. Через три месяца поженились.

После двух лет совместной жизни и гонораров от продажи моих книг и экранизаций, а по совместительству еще и работе сценаристом сериалов на телевидении, мы смогли позволить купить трехкомнатную квартиру, причем в том же доме, где изначально располагалась моя маленькая квартирка. Тогда же в дом переехали Сергей и Света – они стали нашими новыми соседями с седьмого этажа. Мы быстро с ними подружились и вскоре стали чуть ли не каждые выходные проводить вместе. Ездили загород на выходные, летали в Турцию в отпуск.

У меня была хорошая жизнь. Жена, дом, растущая известность, какой никакой талант, прекрасные друзья. Что еще надо для счастья?

В середине лета друзья сказали нам, что готовятся стать родителями. Радости нашей не было предела. Света мечтала о двойне.

– Пора бы и нам позаботиться о малыше, – сказала мне Кристина.

Я очень хотел стать отцом. Именно маленького, радостного человечка в нашей жизни так не хватало, чтобы окончательно стать полноценной семьей. Ведь был дом, и где-то росло посаженное мной дерево. И не было ребенка.

А потом, в августе, Сергей и Света поехали в отпуск.

– В Краснодар? На машине? – переспросил я удивленно. – Но почему? Ведь удобнее самолетом.

А про себя думал – как же так, Света беременная, и тут такая долгая дорога.

– Мы просто хотим посмотреть страну, – ответил Сергей.

Они долго собирались. Мы с женой помогали даже стаскать многочисленные вещи в их машину. Затем стояли у окна и видели, как они отъезжают. Накануне я заметил, что друзья были будто чем-то обеспокоены. Я так и не понял – что именно произошло? А может, мне показалось?

– Слушай, я их сфотографирую, – зачем-то сказал тогда я и щелкнул камерой телефона. На снимке остались машина и радостное лицо Сергея за рулем. Фигура Светы тонула в отблесках солнца на лобовом стекле.

– С чего ты вдруг решил их сфоткать? – засмеялась Кристина.

– Не знаю, вернутся из отпуска – покажу им фотографию. Какие они счастливые. Все ведь только начинается.

Но фотографию я не показал. И из отпуска Света и Сергей не вернулись. Как гласило заключение протокола с места происшествия, Сергей почти вдвое превысил скорость, не справился с управлением и вылетел на встречную полосу прямо под гигантскую фуру. Единственное целое, что осталось от их машины – три колеса, разбросанные по шоссе. Четвертое улетело или укатилось в неизвестном направлении и сейчас явно лежало где-нибудь в лесу или овраге.

Так погибли наши единственные друзья. Кроме них последнее время мы в общем-то больше не с кем и не общались.

А затем погибли и наши отношения с Кристиной. Мы разошлись, пусть и остались друзьями. Я даже продолжил носить обручальное кольцо.

– Знаешь, что я думаю, – сказал я самому себе. – Ваш брак с самого начала был обречен. Ну не может такая девушка, как она ужиться с таким занудой, как ты.

Я еще долго разговаривал сам с собой, и почему-то казалось, что я медленно начинаю сходить с ума.

Вполне возможно, так и было.

– Сраный писатель-детективщик, – сказал я сам себе. – Никому не нужный.

Так я остался один. Как назло, все знакомые в моем окружении и даже среди соседей моего дома не были одиноки, как я. У всех уже имелись семьи, росли дети. Они вместе уезжали на праздники, в отпуск, праздновали дни рождения в тесном семейном кругу. Глаза их искрились счастьем. Я приходил домой, стараясь проходить мимо этих счастливых пар, садился за ноутбук и начинал новую вещь, которую с нетерпением ждали в издательстве.

Иногда на меня накатывала тоска, от которой хотелось лезть на стены. Я обдумывал, когда именно жизнь пошла не так. В чем причина? Авария и гибель лучших друзей? Изначально неправильный выбор, когда я решил жениться на Кристине? Или мое писательство вовсе не то, чем следовало бы заниматься? От таких мыслей можно было рехнуться. И если бы не работа, возможно, действительно бы сошел с ума.

Помимо сочинения детективных историй или написания киносценариев, я преподаватель университета. Более того, кандидат филологических наук. Удивлены? Если да, то здорово. Люблю удивлять читателей. Если же нет – мне в общем-то все равно. Это ведь не самая главная изюминка моей истории.

Закончив учебу на факультете журналистике, я не планировал дальнейшее образование. Перспектива стать вечным студентом меня несколько пугала. Но работы не было, а переезжать в поисках теплого местечка в другой город было лень. Путь на радио или телевидение оказался для меня закрыт, в виду отсутствия блата. Газеты в те годы начали умирать медленной смертью. На горизонте вновь призрачно замаячила перспективная работа районным дворником с соцпакетом в виде бесплатного обеда в столовой и отдыхе в санатории «Березка» дождливой уральской осенью.

Был и другой вариант. Учитывая, что я закончил вуз специалистом, у меня была возможность поступить в аспирантуру минуя магистратуру. Это стало моим спасением.

Я с легкостью поступил на бюджет по направлению «Сравнительного литературоведения», тем более желающих грызть гранит филологической науки оказалось меньше, чем бюджетных мест. Тема диссертации оказалась предопределена моей литературной деятельностью. Сравнивать тем самым литературоведением я собирался именно детективы.

– Я бы хотел написать диссертацию о детективном жанре, – сказал я научному руководителю, чем едва не вызвал у него сердечный приступ.

– Вас заклюют за такой выбор, – попытался вразумить меня он. – Детектив считается низким жанром литературы. Вы представляете, что скажут вам профессора, читающие в этих стенах лекции о Бунине, Тургеневе, Толстом?

Я не представлял. Мне было плевать. А еще я знал, что некоторые университетские старцы, брезгливо размышляющие о новом романе Донцовой, считая ее литературной посредственностью, после отведенных своим заунывным голосом пар, тайком бегут рысью в соседний книжный и покупают новинку автора.

– Вот мы и попытаемся переломить эти штампы. Мы покажем, что нет плохой или низкой литературы. Есть плохие писатели. И плохие произведения!

Не знаю как у меня получилось, но я его убедил. Мы начали долгую, кропотливую работу. Так на свет появилась моя диссертация «Отражение действительности 90-х годов произведениях остросюжетного жанра». И одна из ее глав была посвящена анализу детектива как жанра. Когда я писал научные статьи, составлявшие один из базисов диссертационной работы, и отправлял их в научные вестники, все воспринимали исследование в рамках детективов и триллеров как насмешку над сутью и принципами науки. После того, как я первый раз опубликовался в «Вестнике» университета, ко мне подошли несколько преподавателей с нашей кафедры. Взгляд их не скрывал отвращения.

– Вы же понимаете, что при всей новизне вашей работы, никто никогда не согласится с утверждением, что детектив – это точно такой же качественный литературный жанр, ничуть не уступающим, допустим перу Достоевского.

– Давайте посмотрим с другой стороны, – нагло парировал я, видя в глазах старших преподавателей нарастающий гнев. – «Преступление и наказание» – о чем?

В тот момент меня хотели убить.

– О преступлении, как следует из названия, – не останавливался я, отдавая себе отчет в том, что рою собственную могилу в стенах университета. – Можно ли его назвать детективом? Отчасти да. Психологическим триллером? Абсолютно точно. Что такое «Коллекционер» Фаулза? Типичная история о сумасшедшем маньяке. Но это признанная классика. А рассказы Эдгара Аллана По? «Женщина в белом» и «Лунный камень» Коллинза? Почему современные произведения, написанные в жанре детектива или психологического триллера, не могут считаться точно такой же будущей классикой?

Когда я опубликовал следующую статью «Преступление и наказание» как образец психологического триллера», со мной перестали разговаривать. Я превратился в преподавательского диссидента.

На защите, на удивление, все прошло спокойно. Диссертационный совет прекрасно понимал, что даже отъявленных любителей классики, преподающих о высоких началах поэзии Пушкина и Лермонтова, с трудом можно оторвать от нового романа Марининой или трилогии того же Стига Ларссона. А часть седовласых преподавателей, заседавших на совете, и вовсе слушали меня, уставившись в газету, и через минуту вряд ли могли вспомнить то, о чем я дрожащим от волнения голосом вещал с кафедры.

Когда я уже стал популярным писателем и продолжал преподавать на кафедре, меня неожиданно вызвала завкафедрой. Лариса Павловна была фантастически крупной и фантастически красивой женщиной. Роскошные светлые волосы прядями обвивали ее могучее тело. Она была заядлой курильщицей и беспощадно прокурила всю кафедру и наш закуток на втором этаже, где располагались помещения филфака. Павловне приписывали роман с ректором.

Когда она пригласила меня для беседы, уже приближалось лето. В окна университета било весеннее уральское солнце. В помещениях было жарко, а на улице, на удивление, стоял холод, да такой, что зуб на зуб от ветра не попадал.

Я сел напротив ее стола, вдыхая жгучий аромат духов, перемешенный с убийственным чадом табака.

– Ты же известный писатель, – сказала она, глядя на меня в упор, словно я был подозреваемый, а она – следователь.

– Не такой уж и известный…

– Не надо, – одним взмахом руки Павловна пресекла мое самоунижение. – Я читала отзывы, я видела тебя на первых местах в списках самых покупаемых книг. Ты потеснил Донцову.

Смещение Донцовой с первых мест самых продаваемых книг для меня по-прежнему оставалось тяжким преступлением. Мне оставалось испытывать жуткое чувство стыда.

– Это пока может сойти за случайность, – вяло попытался оправдаться я, а сам гадал, куда же клонит моя очаровательная завкафедрой. Мол, тебе, писателю-детективщику, не место на кафедре литературы, где изучают высокие отношения в произведениях Мопассана и Золя? Где «Преступление и наказание» Достоевского единственный настоящий триллер, а все остальное лишь бумагомарательство ничтожных графоманов современности?

Все оказалось гораздо сложнее.

– Интерес к литературе падает, – вынесла вердикт Лариса Павловна и, не обращая на мое присутствие никакого внимания, достала из ящика стола пачку, ловко выудила оттуда сигарету и, с нескрываемым блаженством, закурила. Комнату заполонил тягучий аромат дешевых сигарет. К моему горлу по очереди подступили кашель наперегонки с тошнотой. – Никто сейчас ничего не читает. Даже комиксы. Раньше хоть «Гарри Поттера» читали, а нынешнее поколение…

Она махнула рукой и печально уставилась в окно на сиреневую громаду оперного театра. Я в ожидании молчал, боясь закашляться от смрада табака. Удивительное обстоятельство – Павловна дымила как паровоз, но при этом у нее был мелодичный нежный голос, и она ни разу не кашляла. В то время как другие курильщики сипели прокуренным голосом и периодически заходились в кашле, от которого чуть ли не сгибались пополам.

– Понимаешь, Рома, детективы ведь и те мало читают, – она пожала плечами. – Книга становится роскошью. Не только из-за сумасшедших цен. Нет, книга превращается в интеллектуальную роскошь. Знаешь, есть такое выражение – те, кто читают книги, будут всегда управлять теми, кто смотрит телевизор.

Я согласно кивнул. Выражение, на мой взгляд, казалось глупым и нереалистичным. Завкафедрой подтвердила мои мысли.

– Идиотское выражение, правда? Посмотришь на некоторых начальников, что у нас в вузе, что в администрации города. Господи, да они по слогам с бумажки иногда читают, а из прочитанного, наверное, только Чиполино.

Она вновь махнула рукой куда-то в сторону окна и грустно вздохнула. На кафедре повисла тоскливая тишина, проводимая в мыслях о туманных судьбах будущего. Портрет Чехова на стене явно готовился заплакать.

– Студентов надо привлекать к чтению, Роман.

– Это очень сложная задача, – пробормотал я.

– Но ее надо реализовать.

Павловна затушила сигарету об тарелку, оставшуюся от замызганной кофейной пары. Пепельницы на кафедре не было, и ее почетную роль играло облезлое несчастное блюдце.

– О ком идет речь на лекциях наших преподавателей по литературе? – вопросила она. Вопрос носил риторический характер, потому я молчал, ожидая продолжения речи. – Один преподает Бодлера, Гюго, Шиллера, Гете и Байрона. Другой вещает спящим студентам о религиозности Достоевского и Толстого, юморе Чехова и сатире Салтыкова-Щедрина. А эти обормоты с айфонами разве читают произведения?

– Хотелось бы верить.

По правде говоря, я не верил. Но все же решил поднять боевой настрой двух филологов. Хотя если я появлялся где-нибудь в общественных местах с книгой в руках, а не гаджетом, на меня смотрели как на душевнобольного.

Павловна оказалась куда более категоричной.

– Да ни хрена они не читают! Находят в сети краткое содержание и успешно сдают тесты, либо пишут экзаменационные работы. На литературу надо взглянуть с другого угла.

– С какого же?

Она посмотрела на меня. Глаза ее светились надеждой, будто бы я был тем спасителем литературы.

– Начни читать курс остросюжетной литературы на кафедре. Мы его представим сначала как спецкурс для магистрантов, а потом, со временем, введем в учебный план. Обязательное условие, чтобы в списке литературы для курса были не только современные образцы чтива для любителей пощекотать нервы, но и классические шедевры.

– Например? – по первому пункту у меня вопросов не было. Я уже представлял в списках для чтения романы Марининой, Дашковой, Абдулаева, Леонова, и еще представлял лица преподавательского состава. Особенно тех язвительных преподов с кафедры романо-германской филологии, смотревших на меня, как на жидкое говно, вдруг оказавшееся посреди комнаты.

– Фаулз и его «Коллекционер». Уилки Коллинз с «Лунным камнем». Тот же Диккенс «Тайна Эдвина Друда».

Диккенс всегда навевал на меня скукоту. При одном звуке его фамилии, я едва не зевнул. Павловна заметила мой скепсис в отношении английского автора.

– Понимаю, Диккенс скучен до безобразия. Но он написал знаковые произведения, в том числе из мира детектива.

Удивительно, но завкафедрой разделяла мое мнение.

Так я вышел из ее кабинета с авторским курсом. К концу недели написал методичку, составил курс для обязательного прочтения и выполнения самостоятельных работ. Она была благодушно воспринята Ларисой Павловной, которая утвердила ее сразу, без внесения хоть каких-либо замечаний. И вызвала нездоровый скепсис и еще более нездоровое обсуждение среди остального профессорского состава кафедры.

– Преподавать Маринину и Фаулза в одном курсе – это конечно сильно, – сказал пожилой преподаватель, читавший зарубежную литературу двадцатого века. Его глаза жутко косили. Вне зависимости от того на каком расстоянии ты от него находился, всегда казалось, что один из его глаз наблюдает за тобой.

Я отмалчивался. Никто не знал, что программу я писал на кафедре, в окружении полок, где стояли старинные экземпляры журнала «Иностранная литература», рядами строились собрания сочинений Бальзака, Золя, Твена, Мопассана и Фолкнера. Пожилая профессура, одетая в героев, словно сошедших со страниц произведений Диккенса, сидела за соседним столом, скучно пролистывая очередной номер университетского вестника. И в окружении всего этого классического окружения, я, словно готовя демарш, сидел и кропал курс детективной литературы – от Агаты Кристи и Чейза до Гиллиан Флинн и Джона Маррса, от Николай Леонова и Братьев Вайнеров до последних романов Донцовой, Михалковой и Марининой.

С начала осени курс вызвал бурную реакцию на всем факультете, а следом и в университете. Часть преподавателей меня прокляли. При этом отбоя от студентов не было. Курс оказался обречен на то, чтобы стать частью основной программы.

Но еще он стал первой частью моей детективной истории.

ГЛАВА 2

Я, следователь2

Вторая часть истории могла начаться примерно так – я шел по аллеи, укрываясь от палящего солнца. С крыши высотного дома спускалась люлька с рабочим, моющим окна лоджий. За его передвижениями внимательно наблюдал один из жителей, равнодушно взиравший на все вокруг со своего балкона. Впереди меня шла пожилая женщина, которую я, пусть и идя медленным шагом, все равно нагнал. Она курила дешевую и очень вонючую сигарету, чей дым буквально отравлял свежий воздух уличного пространства. Рядом, на парковке, в праворульном «Ниссане», сидел усатый водитель, отчего-то грозно посмотревший на меня. Вряд ли мы были знакомы, и я вообще когда-нибудь и где-нибудь его видел. Хотя вполне возможно он узнал меня по фотографии на обложке книг, или слышал мое очередное интервью на телевидении и прессе. Чем-то я не угодил ему. Вопрос чем? В руках злодей держал фонарик из стали.

Обогнав дымящую старуху, я дошел до перекрестка улиц, где пропустил пролетевший на мигающий сигнал светофора трамвай. Вагоны состава были старенькие и жалобно дребезжали, подскакивая на дорожных ухабах. Здесь же на углу дряхлый дедушка, едва стоявший на ногах, скрюченными от артрита пальцами раскладывал в старинные граненные стаканы только что собранную малину. Он явно собирался продать ее случайным прохожим. Проходившая мимо черноволосая девушка с тяжелыми пакетами внимательно посмотрела на меня и, кажется, улыбнулась.

Именно бы потом произошло что-нибудь странное. Ужасное. Мистико-фантастическое.

Но эта история началась совсем по-другому.

Я проснулся, резко открыв глаза, разом стряхивая с себя ветхую пелену сна. За окном лил дождь, и гремела сильная гроза. Через большое окно комнаты видно было, как над городом нависли черные облака, выплевывающие на пустынные ночные улицы потоки воды. От грома, казалось, дрожали стекла в стеклопакетах. И пока ничего не происходило. Ни плохого, ни хорошего.

Середина мая. Пять тридцать утра. И над спящим городом всего на всего гремит гроза.

Могла ли сейчас где-нибудь по этим улицах, залитых нескончаемым дождем, миловидная девушка убегать от преступника, преследующего ее с целью убить? И никого нет вокруг, кто бы мог ей помочь. Большой город, почти два миллиона жителей, и ни одного прохожего, готового прийти на помощь.

Вряд ли. Так бывает только в триллерах. Но разве иногда наша жизнь не становится похожа на одну из его глав?

Я приподнялся в кровати, пытаясь понять, приснилась ли та причудливая картина – курящая вонючими сигаретами женщина, бедный дедушка с ягодами, злодей из праворульного «Ниссана», миловидная брюнетка – или же я это все придумал для очередного романа, засыпая? А картинка просто отпечаталась в мозгу, слившись со сновидениями? Часто ложась спать и закрыв глаза, я обдумывал новые повороты сюжетов для очередной книги, которая находилась у меня в работе. Я успевал домыслить сцены, затем засыпал. Иногда они мне снились в очень ярких красках. Встав поутру, я записывал придуманное мной и дополненное сном.

Встав, я подошел к окну и выглянул на улицу. Она буквально тонула в реках воды. Тротуар был скрыт водой, невысокие деревья напротив нервно подрагивали от порывов ветра. На западе, за призрачными силуэтами высотных домов в туманном мареве дождя, небо продолжало раз в несколько минут озаряться ярко-синим блеском грозы.

Спать уже не хотелось, хотя лег я поздно и чувствовал, что совершенно не выспался. Работа над книгой начиналась у меня днем, или даже ближе к вечеру, а заканчивалась глубокой ночью. Иногда я ложился в четыре утра. Сегодняшняя ночь не стала исключением.

Я прошел на кухню, чтобы выпить воды. Обычно в это время уже светло, но сейчас из-за мрачных грозовых облаков в квартире царила полутьма. Коридоры и комнаты освещались лишь заревом молний.

Вернувшись в кровать, я пробовал заснуть, но каждый раз мне мешали раскаты грома. Через час проснется весь дом, начнется шуршание, шум воды, звуки хлопанья дверей и писки автосигнализаций во дворе. Каждый раз думал, чтобы переехать загород, и каждый раз меня что-то останавливало. Наверное, я просто не приспособлен для уединенной жизни. Тем более существование в центре большого крупного города, и такого большого муравейника как наш жилой комплекс, это неиссякаемый источник мыслей и вдохновения. Образы из твоих будущих произведений каждый день встречают тебя у подъезда, едут с тобой в лифте, живут в соседних квартирах. В некоторых соседях запросто можно уловить очертания маньяка для будущего триллера.

За размышлениями я не заметил, как вновь заснул. Но не раньше, чем стих гром, и комната перестала озаряться вспышками надоедливых молний.

Неожиданно мне приснился Сергей. После их гибели первые пару месяцев ребята часто приходили ко мне во снах, словно продолжали захаживать в гости. Они выглядели удивительно жизнерадостными. И поразительно живыми. Такими яркими я не помнил их и в реальности.

В этом сне я нес какой-то большой черный портфель и вдруг увидел Сергея. Рядом с ним гуляли его сыновья, которых в действительности у моего друга никогда не было. Парни были чрезвычайно радостные. Улыбался и сам Сергей.

– Как дела? – спросил я.

Во сне тоже было лето. И чувствовалось жаркое тепло лучей солнца.

– Все хорошо, – он улыбнулся.

Я повертел головой в разные стороны.

– А где же Света?

– Мы едем за ней, – он указал на свою машину – ту самую, превратившуюся в месиво после столкновения с фурой. На крыше возвышался спортивный велосипед.

– Удачи – сказал я.

И пошел к себе домой. Потом остановился, оглянулся. Они уже уехали. На деревьях пели какие-то дивные пестрые птицы. На душе мне неожиданно стало хорошо. Пусть все было очередным сновидением, некой пеленой фантазии. Но это же состояние сохранилось утром по пробуждении.

Я открыл приложение с фотографиями на телефоне и нашел одну из последних фоток Сергея и Светы.

Как же я скучаю по вам ребята, с тоской, пусть и светлой, подумал я. Где бы вы сейчас не были там, если вы меня видите и слышите, знайте, мне вас очень не хватает здесь.

Хорошее послевкусие сна быстро развеялось, стоило зазвонить телефону.

Звонила Даша, мой литературный агент.

– Ты спишь? – она обходилась без лишних сантиментов. Ни «привет», ни «здравствуй». Лишняя трата времени. Тем более созваниваемся мы почти каждый день и такое чувство, что не расстаемся. Удивительно, что она до сих пор не стала моей любовницей, учитывая наше общее дело, одинаковый возраст и то, что оба мы безнадежно холосты.

Я устало глянул на часы.

По-прежнему середина мая. Девять тридцать утра. И я по-прежнему не выспался. Что за треклятая неспокойная ночь? Ладно хоть убийства не снились или маньяки, и на том, как говорится, слава небесам.

– Я не сплю, раз говорю. Или ты думаешь во сне у меня происходит раздвоение личности?

– Это вновь стало бы интересной художественной фишечкой, – язвительно заметила Даша, намекая на мой предыдущий роман «Два незнакомца», где центральной темой сюжета стало раздвоение личности главного героя. Виктория, причитав опус до конца, устало выдохнула: «опять эта банальная детективная психиатрия с раздвоениями личностями». Тогда мне казалось, что еще неопубликованный роман буквально искупали в жиже дерьма, оставшегося после больных дизентерией.

– Ты что хотела? Я бы не прочь еще поспать. Писатели рано не встают.

Девять тридцать утра для меня несусветная рань. День кажется ничтожным, если я не высыпаюсь. Или же отвратительным, если вынужден встать часов в восемь или семь. Ненавижу раннее утро. Утро для меня часов двенадцать дня, в то время как настоящая ночь начинается только после двух ночи.

– Я звоню напомнить, что у тебя скоро срок сдачи книги. И еще на днях я хочу организовать тебе визит на какое-нибудь радио, чтобы ты отрекламировал свою последнюю книгу.