bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
1 из 7

Святослав Горелов

#Книжный маньяк

Моим родителям, которые привили мне

любовь к чтению, и у которых я, будучи маленьким,

также как и главный герой

тайком таскал из тумбочек детективы


Кристине – дорогой sister, которая все знает о «наших»


Ирине Ивановне – лучшему редактору на земле,

о котором только можно было мечтать


Ирине Андреевне – первому читателю, всегда спрашивающей,

когда же выйдет что-то новое


Андрею – с благодарностью за бесценные консультации

и за ежедневное вдохновение нашего «тихого дворика»


А также А.Марининой, Т.Устиновой, Ч.Абдулаеву,

Е.Михалковой, Д.Донцовой, Т.Степановой,

светлой памяти Т.Поляковой – и всем другим

крутым остросюжетным авторам, которые в течение

десятилетий держат марку хорошей детективной литературы


ПРОЛОГ

– Где тело? Где лежит тело этой дурной бабы?

– Там же, где я его и оставила. Кажется, на втором этаже.

Она любезно посмотрела на него и указала рукой:

– По лестнице наверх и сразу направо.

Он последовал указанию и поднялся на второй этаж дома. Ступени под его ногами жалобно скрипели.

Наверху, возле распахнутой двери, лукаво приглашающей войти, действительно лежало тело женщины. Голова ее была неестественно запрокинута, изможденная худобой, бледная рука с блестящим золотым браслетом вывернута тыльной стороной к потолку. Взгляд – по-прежнему жесткий и недовольный – застыл. Когда он подошел, показалось, она будто моргнула. Даже мертвой видела его. Чувствовала. Или это только блики белков глаз от яркого света?

Он удовлетворенно кивнул и спустился обратно. Девушка ждала его на диване.

– Нашли?

Она смотрела на него влюбленными глазами, расслабленно откинувшись на подушки. Ему вдруг стало неловко.

– Нашел. Второй где?

– Кто?

– Второй труп, говорю, где?

– На кухне. Все, как и было указано.

Она пожала плечами, мол, чего же еще надо то? А он, по-прежнему недовольный и рассерженный, прошел через широкий коридор на кухню. Сосредоточенно оглядел обстановку.

Девушка вновь не обманывала – в центре лежало тело мужчины. Глаза у трупа, к счастью, были закрыты. На ламинате (Господи, ну что за идиот кладет на кухне ламинат!) виднелись следы разлитого напитка, а у барной стойки в перевернутом виде застыл граненый стакан. Интересно, что пил убитый перед смертью?

Ему пришлось принюхаться, но никакого запаха так и не уловил. Пришлось наклониться к телу и втянуть носом воздух.

Коньяк? Нет, вроде виски. Или…

– Бренди, – сказала девушка, незаметно материализовавшись у него за спиной. Он слегка вздрогнул от неожиданности. Вечно она подкрадывается, как кошка перед нападением. – Покойник пил испанский бренди перед тем, как… ну, в общем, вы понимаете.

– Перед тем как в него выстрелили, уж говори прямо, – он поднялся и оглядел обстановку. – Что ж, вроде все так, как и должно быть. Теперь можно и за работу.

Он вернулся в гостиную, сел за обеденный стол, где его уже ждал раскрытый ноутбук. Нашел в системе нужный файл и открыл документ.

– Может быть кофе? – спросила девушка, вернувшись за ним. – Или чай? Я не прочь перекусить.

Она посмотрела на хрустальную вазочку в центре стола, где хозяйкой, сейчас уже безнадежно мертвой, были когда-то разложены дорогие конфеты в блестящих обертках.

– Я очень голодна.

– У тебя что, хватит духу и совести есть и пить в присутствии двух покойников?

– Ну, у вас же хватает духа, совести и сил работать здесь. Писать. Сочинять. Почему бы не утолить свои естественные биологические потребности. Им, – она указала рукой в сторону одного из покойников. – Поверьте, уже все равно.

– Нет у тебя никакого трепета по отношению к убитым.

Она немного помолчала, потом все же взяла одну из конфет, развернула, надкусила. Посмотрела на начинку и поморщилась.

– Невкусные. А с виду так хорошо выглядят.

– Займись лучше делом. Прибрать бы после их обильного ужина. И найди мне бутылку этого треклятого бренди. Хочу посмотреть марку. И отпить глоток. Почувствовать вкус. Я же должен знать, что чувствовал убитый, когда эта янтарная жидкость попала ему в организм.

– Кстати, – вдруг сказала девушка. – Здесь их не два.

– Что не два?

– Ну вы сказали про присутствие двух покойников. Так вот, их здесь не два.

Она бросила недоеденную конфету в раскрытой обертке обратно в вазу.

– Их тут гораздо больше.

– Больше?

Теперь настал его черед удивляться. А удивляться не хотелось. Особенно сейчас. Особенно такому повороту событий.

– Вы откройте вон ту дверь, – собеседница указала на противоположную от его стола стену.

– Что там?

– Вообще эта гардеробная. Но гораздо интереснее, что там теперь лежит вместо бесчисленных вещей хозяев.

Девушка, покопавшись в посудине, взяла другую конфету. Развернула. Надкусила.

– А вот эта конфета очень вкусная. Попробуйте.


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

КУРС ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ


ГЛАВА 1

СТИЛИСТ1

Я не люблю рассказывать о себе. Будучи писателем, это трудно, ведь все ждут от тебя чего-то яркого и увлекательного. Точно такого же, как и твои книги. Особенно если ты – популярный писатель, а не тот несчастный, книги которого безвозвратно теряются на полках книжных магазинов и бесконечных электронных страниц онлайн-маркетов. Люди надеются, что твоя жизнь настолько же лихо закручена, как и сюжет детективного романа. И ты сейчас расскажешь о себе – удивительном и запоминающемся человеке, которому впору самому становится главным героем.

Главное, твой рассказ о себе тоже должен быть увлекательным, как и книга, желательно остросюжетная. Чтобы цепляло с первых строк и не отпускало до финала.

По факту никакой динамики, никакой тайны и тем более никто не дочитает до финала, потому как попросту скучно. Уж, извините, по-другому никак.

Жизнь, и моя в частности, сама по себе скучна, однообразна, а слушатели, стоит тебе завести свою автобиографическую пластинку, позевывают и уходят прочь с глаз. Жизнь – простой белый лист бумаги. Настоящий печатный или электронный в недрах компьютера, не важно. В реальности, он заполняется событиями. Печальный нюанс, их ты никак не можешь отредактировать. В параллельной реальности, ты эти листы заполняешь своими строками о героях. В особо редких случаях, их образы могут быть списаны с соседей, друзей, близких. И вот их уже можно изменить так, как ты хочешь. Добро пожаловать в альтернативную вселенную писателя. Здесь все решает он.

Говорите, все совпадения случайны, вымышлены и никогда не имели места в настоящей жизни?

Вранье.

Нет лучшего историка, чем Господь Бог. И нет лучшего писателя, чем сама жизнь.

Отец, когда мы сидели с ним на веранде нашего дачного домика, и солнце буквально на глазах падало в объятия уральских гор, философствовать. Уральское лето, короткое и не ласковое, было не слишком щедро на жаркие дни. Потому мы наслаждались каждым теплым вечером и глядели на закат. На столе, разделявшем нас, стоял облепиховый чай.

– Запомни, сын, никто из нас не знает, что будет там, – он махнул рукой за спину. Жест означал ничто иное, как загробный мир. – Возможно, мы станем проживать новую жизнь, возможно исчезнем навсегда. Или же, то что рассказывают в церкви, станет правдой и одни отправятся в рай, а другие в ад.

Тут он всегда грустно вздыхал, потому что редко соблюдал заповеди, не ходил в церковь, и место в раю для него оставалось под большим вопросом.

– После себя надо что-то оставить, – говорил отец. – То, о чем будут помнить твои дети, внуки. Наш живой памятник.

Я тогда не знал, что именно смогу оставить после себя. Мне было, кажется, лет тринадцать. Рисовать я не умел, игра на музыкальных инструментах превращалась в безжалостную (для слушателей) какофонию, в школе числился откровенно средним учеником. Девочки обходили меня стороной, одноклассники посмеивались. Учителя, особенно естественных наук, старились не взывать меня лишний раз к доске, чтобы не травмировать ничью психику, в первую очередь собственную.

Что я любил? Обожал смотреть на закат солнца и красивые облака, замирающее вечерами над городом – и каждый вечер они были совершенно другими, непохожими и неповторимыми. Небо – лучший художник на земле. Я любил собирать коллекционные модели легковых автомобилей, но никогда толком не играл в них. Возможно, потому что отец в основном то смотрел телевизор, то что-то сосредоточенно читал, и практически не играл со мной, а играть одному мне казалось скучным.

И еще я очень любил читать. Иногда мне было наплевать на человеческое общение. Достаточно книги и тишины вокруг.

Мама и папа запоем читали детективы, чуть ли не отбирая друг у друга книжки. Когда они меня не видели и были заняты своими домашними делами, либо просто о чем-то спорили – а так происходило в нашей одинокой семье почти всегда, я тайно пробирался к ним в спальню, садился на корточки у тумбочки, где лежали книги, открывал их и начинал читать, пока никто не видел. У меня было много времени, ведь родители мало обращали внимание на мои занятия. Сын, которому не нужно уделять много внимания и который с младых лет развлекает и занимает себя сам – настоящее счастье. Умел бы я еще сам себе готовить еду – цены такому человеческому экземпляру не было бы!

Моими собеседниками стали не сверстники во дворе, с семи лет бойко ругавшиеся матом, в двенадцать знавшие, что такое вкус сигареты, а в пятнадцать почти неожиданно познавшие, что такое секс. Не одноклассники, тогда увлекавшиеся не книгами, а бездушными компьютерными играми и приходившие в неописуемый восторг, когда мозги противника узором разбрызгивались на пиксельные стены.

Моими собеседниками и друзьями стали книги.

Александра Маринина, Татьяна Полякова и Полина Дашкова в темно-синей серии «Детектив глазами женщины». Темная серия книг Анны и Сергея Литвиновых. Чуть позднее к ним добавились строго-черные книжки Татьяны Устиновой…

Так, стоп. Конечно же, я читал и хорошо знал произведения классиков. Алексин, Дефо, Верн, Стивенсон. Естественно, был среди них Пушкин, которого я ненавидел всеми фибрами души и считал откровенно переоцененным талантом, были Тургенев и Гоголь. Но классика – это всегда обязаловка. Гораздо приятнее плод запретный.

Я прочитывал взрослые, детективные книги в том уголке между кроватью, тумбочкой и окном, от которого зимой веяло холодом, а в батарее кто-то жалобно стонал. Иногда отправлялся в небольшой книжный магазин на углу улиц. Тогда еще не было этих огромных книжных гипермаркетов, где можно было потеряться и бродить целый день, не помня ни о чем. Мой первый книжный магазин был совмещен с магазином канцелярских принадлежностей, затрапезным ателье фотоуслуг и еще более затрапезным прилавком с продажей головных уборов, сшитых словно для фильма ужасов. В книжном отделе было всего десять полок взрослой литературы и три полупустых детской, центральную часть которых занимал «Гарри Поттер». С противоположного стеллажа на него преданно смотрела серия романов о Тани Гроттер.

Здесь же рядом стоял лоток с детективными романами в мягкой обложке. Самые доступные и дешевые книги. Большая часть публиковалась в серии «Черная кошка». Даже сейчас разбуди меня ночью, и я перечислю все имена авторов, которые там были – от Марины Серовой до Николая Леонова.

Я редко покупал там книги, и вовсе не из-за отсутствия денег. Мне достаточно было просто с интересом покопаться в лотке, просматривать названия, читать содержание и первые страницы. Иногда я просто перебирал книги, получая от этого наслаждение. Периодически меня гоняла невысокая продавщица с чересчур строгим взглядом и неприметной короткой стрижкой.

– Мальчик, книгу закрыл и положил обратно, детская литература за колонной у окна.

В такие моменты мне становилось неприятно. В ногах появлялась еле уловимая дрожь. Примерно такая же была при вызове к доске в школе, особенно когда я не знал материала или представить не мог, как решить злосчастное уравнение с кучей неизвестных.

– Меня мама попросила купить ей детектив, – отвечал я, стараясь унять дрожь в голосе.

Продавщица нависала надо мной своим авторитетом, морщилась и отходила в сторону, все равно продолжая пристально наблюдать за мной. Скорей всего, она боялась, что я сворую книгу. Интересно, почему я, при своем интеллигентно-запуганном виде, производил впечатление не ботаника, а воришки?

Со временем моя страсть к детективам стала известной и родителям. Возразить они ничего не могли, хотя и находили такую литературу не очень-то подходящей для подростка. Тем более среди детективов начала нулевых годов зачастую попадалась откровенная чернуха – наркотики, проститутки, бандиты и прочие прелести лихой жизни тех лет.

К родителям часто приходили гости, а среди них были сплошь читающие интеллигенты – врачи, учителя, инженеры. Все, как назло, неизменно спрашивали меня, что я сейчас читаю. Если им везло, я говорил, что штурмую очередное произведение из списка школьной литературы, например, «Шинель» Гоголя или «Таинственный остров» Жюля Верна. Если им не везло, а не везло им частенько, я становился источником откровений о современной детективной литературе.

– Что у тебя за книжка? – спросила меня как-то Анита Федоровна, подруга мамы и учитель младших классов, завидев в моих руках синюю книжку в мягкой обложке.

– Анна Малышева «Стриптиз перед смертью», – выпалил я на одном дыхании. – Хотите, почитаю отрывок?

Я обожал читать вслух. При упоминании детектива Малышевой, мама вздрогнула, Анита Федоровна напряглась, папа предусмотрительно ретировался на кухню, где начал откровенно громко греметь посудой.

– «Ты говно, – заорал на него следователь. – Я из тебя кишки выпущу и на стул намотаю!» – принялся я декламировать любимый отрывок романа, который произвел на меня в те годы неизгладимое впечатление.

Аните Федоровне оставалось бесшумно ахнуть. Потом она явно выговаривала маме, что она совсем не так воспитывает сына.

– Ты бы лучше математикой занялся, ты посмотри, как учишься – сплошные тройки, – выговаривала мне мама. – По физике что?

По физике все было плохо.

– А химию ты сделал?

С химией дело обстояло еще хуже. В физике был какой никакой теоретический материал, который я мог тупо заучить и также тупо, с откровенно тупым выражением лица, продекламировать у доски, получив из гуманистических соображений (иначе говоря, жалости к скудоумным) вялую четверку. Химия же представляла собой сплошной набор бессистемных (для меня) уравнений, странных (опять же для меня) символов и еще более странной и ненужной (вновь исключительно для меня) потребности уравнивать химические уравнения.

Я не обижался на одноклассников, втихаря считающих меня идиотом, и именно поэтому не общавшихся со мной. Учителя и те считали меня крайне средним учеником, без перспектив, со странностями. Что и говорить, а за все десять лет учебы меня никто меня не пригласил на день рождения или вечеринку.

Наверное, в те годы на ум впервые пришло осознание – неужели я совсем бездарь? Каким-то талантом природа меня должна была наделить? Взгляд упал на книгу Марининой. А почему бы не попробовать написать собственный детектив?

Так и появилась эта моя сумасшедшая идея стать писателем.

– Ты пытаешься писать взрослые книги, а у тебя не получается, – сказала мама, прочитав мой первый опус. – Пиши про то, что хорошо знаешь.

– Например? – не понял я.

Мама пожала плечами. Позади в кресле папа, читая новый роман Дарьи Донцовой, тогда только восходившей на небосклон писательского успеха, устало вздохнул. Блеснули стёклами его очки.

– Фантастику или фэнтези, – ответила мама, не дождавшись участия отца в литературоведческом разговоре о судьбе сыне. – Там нет никакой привязки к реальности. Ты сам себе хозяин. Делаешь, что хочешь и как хочешь.

Все было бы хорошо, вот только фантастикой я не интересовался.

Никто из близких мое увлечение детективами и мое же собственное сочинительство всерьез не воспринял. Все считали, что не следует заняться учебой, а не марать бумагу каракулями (да-да, в те годы у меня еще не было персонального компьютера). А я с каждым годом все больше ненавидел естественные науки, и моя ненависть тихонько переползала на всю школу.

Приехав на летние каникулы к деду, я решился показать ему написанный рассказ, в слепой надежде, что старшее поколение оценит потуги молодежи к творчеству. Дед, со спущенными на нос очками в старинной роговой оправе, медленно прочел творение, покачал головой и отложил от себя мою толстую тетрадь:

– Почему родители разрешают тебе заниматься такой писаниной? Это же форменный ужас!

К концу учебы у меня в аттестате выходило шесть троек. Анита Федоровна считала, что меня ждет тихая, но весьма успешная карьера районного дворника.

– С такими познаниями в математике, он не поступит ни в один вуз, – вынесла она вердикт моей маме. В ушах учительницы до сих пор стоял мой пересказ про следователя, готовящегося выпустить кишки подозреваемому.

Мама тихо переживала, папа вслух сокрушался, в кого я вырос в такого обалдуя. От этих заявлений градус сжигающей ненависти к естественным наукам в моем сознании достиг своего апогея.

Однако в вуз я поступил. Математику вместе с химией и физикой, а также серое трехэтажное здание школы, тонущей в зарослях дикой яблони, забыл, как страшный сон. В лету кануло и пророчество Аниты Федоровны относительно работы дворника.

В двадцать лет, учась в вузе на журналистике, я написал наконец-то более-менее стоящий детектив. Взрослый. Потому что и сам к тому времени уже стал взрослым. Ну, во всяком случае, мне так наивно казалось. Я отправил текст в одно из издательств. Мне не ответили. Отправил в другое – получил отказ. Перейдя по алфавитному порядку все существующие издательства, и встречая либо отказ, либо равнодушное молчание, я плюнул (на себя, не на издателей) и принялся за следующий роман. Графомания болезнь неистребимая.

Роман под номер два постигла та же участь. Странное дело, к отказам, к критике я был готов и воспринимал это как нечто само собой разумеющееся. В голове стоял пример Джоан Роулинг, которой отказали то ли тридцать, то ли сорок издательств. Где сейчас те отказники и где Роулинг? Пьет свой английский чай с молоком в большом дворце и сочиняет очередной бестселлер о Страйке и Робин.

Крупные издательства по-прежнему игнорировали опусы молодого автора. Технологии самиздата с доступом к многомиллионной аудитории посредством крупных порталов и онлайн-маркетов тогда еще не было. Да и в самиздате успешными оказываются единицы, к сожалению, из-за большого объема публикуемых работ роман любого автора может оказаться погребенным в безвестной братской могиле. А издательствам, из-за огромного обилия откровенной графомании, на таких сервисах все сложнее находить для себя не то литературные бриллианты, а хотя бы более или менее стоящие работы. А особо впечатлительным редакторам, стоит зайти на сервис самиздата и увидеть в топе произведение с названием «Пусти меня по кругу», где на обложке изображена полуголая девушка с томно закрытыми глазами, и вовсе хочется обходить подобные сервисы стороной.

Я причислил себя к лику графоманов-мучеников, страдающих от нераздельной редакторско-издательской любви, и почти смирился с тем, что либо не буду писать вообще, либо буду писать исключительно в стол. Не писать я не мог, бумагомарательство стало сродни алкогольной зависимости, поэтому я тихо кропал очередной шедевр на компьютере и сохранял в папку.

И тут в стране, на мое счастье, появилось новое издательство «New House Publishing». Изначально новое издательство помогало переводить и продвигать наших авторов в Европе и Америке, чему мало уделяли внимания или, как правило, не уделяли вовсе остальные игроки рынка. Но еще оно обладало очень важным козырем – публиковало авторов дебютантов. Искало новые работы, принимало, редактировало и доводило до ума. Им было неинтересно останавливаться на покупке прав уже готовых бестселлеров из списка New York Times и Amazon, с готовыми рецензиями из западных изданий и шумихи в прессе и соцсетях. Тем более в ряде случаев (а на мой взгляд, в большинстве) под такой громкой рекламной компанией скрывались откровенно проходные вещи. Редакторы «New House Publishing» хотели находить крутые работы у себя в стране и делать из них бестселлер сначала на просторах России, а потом и в зарубежных странах. Как только на их сайте я увидел форму отправки рукописей, то, трясясь, загрузил свой последний написанный роман и принялся ждать ответа. К отказу я был готов и здесь.

Если откажут, я больше не сяду и не напишу ни строчки, с некоторой обидой подумал я, отвернувшись от компьютера и глядя на свой книжный шкаф, ломившийся от книг. Вдобавок к Марининой, Дашковой, Поляковой, Абдулаева и других российских детективщиков, туда постепенно добавлялись скандинавские, британские и американские авторы.

Открывая очередной покупной роман, я надеялся, что когда-то, где-то и кто-то также будет открывать мою книгу на другом краю земли, а некто другой с нетерпением ждать выхода или перевода очередного романа.

К моему удивлению, «New House Publishing» ответили. Романом заинтересовались и решили опубликовать после минимальной редакторской правки. Мне пришлось взять билеты и прилететь в Санкт-Петербург, где располагался офис издательства, для заключения договора. Разговаривала со мной миловидная и очень молодая редакторша. Я был молод сам, но она явно родилась на этот свет позже меня.

– Виктория Евгеньевна, – представилась она мне, блеснув стеклами очков. Улыбка у нее была американская – во все тридцать два белоснежных зуба. От их блеска и отражения бликов очков, и того сладкого ощущения, что меня наконец-то издадут – мои глаза едва не заслезились.

– Вас зовут Роман, – сказала она, рассматривая мое распечатанное сопроводительное письмо, которое я отправил им вместе с опусом. – Фамилия Вербицкий. Роман Вербицкий.

Она по-разному посмаковала мои имя и фамилию, глядя куда-то в потолок, словно надеясь там найти решение проблемы. В надежде, я перевел взгляд туда же. Вместо покрытия над офисом было натянуто полотно, изображающее залы старинных библиотек, отчего в помещении было темновато, и даже бессмысленно понатыканные светильники не спасали ситуацию. Что и говорить, офис издательства обставлял человеком с безобразным вкусом.

– Вам не нравится мое имя? – наконец спросил я, опустив взгляд от полотен.

Виктория замотала головой.

– Нет, имя как раз хорошее. Такое… мужское. И литературное. Но я не вижу фамилию на обложке книг. Тем более есть автор Валерия Вербинина. У вас похожие фамилии. Надо нечто уникальное. А как насчет фамилии Агатов?

Не знаю, откуда эта фамилия пришла ей на ум. Вернее, знаю. Странно, что она так быстро все придумала.

– Ну, – пробормотал я, но спорить не стал. Когда издательство решают издать твою книгу после стольких отказов, ты готов хоть с моста спрыгнуть. А любые дискуссии боишься начинать, опасаясь, что редактор укажет тебе на дверь, а твоя нетленка полетит в мусорную корзину к чайным пакетикам.

Так я стал Романом Агатовым. Восходящей звездой российской детективной литературы.

Через пять лет двум моим книгам присвоили статус бестселлеров. Круто? Да нет, не особо. Корона на голове у меня не появилась. Самооценка осталась на прежнем уровне. И в то же время я стал ненавидеть все написанное мной. Каждый раз мне казалось, что мог написать лучше, интереснее.

В двадцать пять, сразу после заключения договора с издательством, я познакомился с моей будущей женой.

До сих пор не знаю, чем я ее заинтересовал. Я был парнем откровенно не ее круга. Кристина – энергичная, веселая, дико сексуальная спортсменка с непослушными волосами. И я – писатель, пока еще неизвестный, с туманными перспективами, с полным отсутствием мускулатуры, шарахающийся от шумных компаний и клубов, до сих пор веривший в привидения и до глубокой ночи маравший бумагу в ходе сочинительства нового романа.

Наши отношения развивались чересчур стремительно. Еще вчера мы познакомились на одном совместном мероприятии, на завтра уже встретились в первый раз, через пару дней она пришла ко мне домой. Я заказал еду из ресторана, и мы почти до полуночи сидели среди горы картонных боксов с едой, к которой в итоге почти не притронулись, и разговаривали обо всем на свете.

Почему-то у меня было скабрезное ощущение, что вечер закончится сексом. Мысленно я благодарил судьбу за то, что на днях поменял постельное белье. В пошловатых мыслях вспоминал срок годности презервативов, в одиночестве ждавших своего часа где-то в квартире.

На страницу:
1 из 7