bannerbanner
Врачевательница
Врачевательница

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 5

– И давно у вас эта рана? – спросила Хенрика.

– Любопытное начало беседы, – удивился виктигт, взглянув на свою ладонь. – Не помню.

– Вы уж извините, – порозовела Хенрика, – но меня смущает ее вид.

– А мне кажется, это мелочи, – опустился на место виктигт. – Рана затягивается.

– Это не так.

Виктигт равнодушно и молча смотрел на врачевательницу.

– Позвольте обработать вам рану? – спросила Хенрика и улыбнулась.

– Я не за этим явился.

– Не могу пойти против своей природы. Это врожденное. С простудами и всякими болезнями иначе, их я не чувствую, а вот раны и переломы – как зуд. Короче, вылечить вас – мое условие для продолжения нашей беседы.

– Ладно, – уступил виктигт и небрежно положил больную руку на стол.

Воодушевленная, Хенрика незамедлительно налила в глубокий таз воду из кувшина, сняла с веревки, натянутой от одной стены до другой, чистую повязку, затем взяла с настенной полки несколько пузырьков. В одном находился белый порошок, в другом – нечто кремообразное желтоватого цвета, а в третьем – крупно измельченные красные листья.

Хенрика уселась рядом с виктигтом и выставила пузырьки на столе, потом выдернула пробку из одного и всыпала в воду белый песок. Она по-хозяйски потянулась к руке мужчины с двумя золотыми перстнями, но он отдернул ладонь и с подозрением заглянул в воду.

– Что ты туда всыпала? – грубо спросил гость.

– Соль, – простодушно ответила Хенрика.

Виктигт макнул мизинец в воду, а затем лизнул фалангу: вода и вправду была соленой. Он уступил врачевательнице в просьбе и окунул руку в воду, но по-прежнему пребывал в напряжении и раздражении из-за праздного врачевания.

– С доверием у вас как-то худо, – усмехнулась Хенрика. – Если бы я задумала вас убить, то могла бы это сделать давным-давно.

– Неужели?

– Ага. Я ведь постоянно врачевала одертов, – напомнила Хенрика. – Какой-то виктигт у вас упрямый. Что, тоже послал вас за мной, как того, другого?

Брови виктигта изогнулись в дугу. Он понял, что врачевательница даже не догадывалась, кто сидит перед ней.

– Вроде того, – ответил он с полуулыбкой.

Хенрике ни разу не приходилось видеть виктигта. Кажется, его никто никогда не лечил. То ли он до сих пор не был ранен, то ли лечили его иные врачевательницы – кригарские или еще кто-то, к кому он питал доверие.

– Можете виктигту передать: я не вернусь в лагерь, – промолвила Хенрика, смачивая повязку той же подсоленной водой и дожидаясь, когда корочка на ране одерта размякнет.

– Ему отказывают в исключительных случаях, насколько я знаю.

– Ага, еще бы, – ухмыльнулась Хенрика. – Он наверняка редко думает об истинных причинах таких отказов.

– Значит, ты его знаешь, раз так говоришь?

– Нет, мне о нем ничего неизвестно, если честно. Лечиться он у нас не лечился. Мы думаем, ну, с другими врачевательницами, что он остерегается ядов. Недоверчивый человек.

Виктигт едва сдерживал смех. Его снедало любопытство и хотелось и дальше расспрашивать врачевательницу о себе, но в то же время было жаль тратить время на это глупое занятие, поэтому Ингвар перешел сразу к делу.

– Вернемся к теме моего визита. Отчего же ты решила больше не возвращаться в лагерь?

Хенрика на мгновенье замерла. Та история с кряжистым одертом до сих пор отзывалась болью в сердце. Иногда она подолгу не могла уснуть, перемалывала в мыслях тот день и размышляла, правильно ли поступила.

– Вы ведь знаете, в чем причина… – тихо прошептала Хенрика. Виктигт кивнул. – Ну, тогда мне неясно, почему вы удивляетесь моему решению.

– Могу себе только вообразить, что ты испытала, – равнодушно произнес виктигт. – Досадная неприятность.

– Досадная неприятность? Досадной неприятностью можно назвать перелом, а то, что произошло со мной – трагедия.

Хенрика сжала тряпку и принялась осторожно снимать ею размягчившуюся корочку, за которой обнаружился гной.

– Видите? – кивнула Хенрика, очищая рану.

Не имея никакого желания участвовать в происходящем, виктигт молчал. Он в какой-то мере понимал чувства Хенрики, но считал, что ничего непоправимого не произошло. От чего она так сердится?

– Ты рассказала кому-нибудь о случившемся?

Врачевательница посмотрела на виктигта, пронзающего ее черным мрачным взглядом, и, поджав губы, покачала головой. Одерта крайне удивил ее ответ. Он поинтересовался, почему она этого не сделала.

– Я не хочу важничать, но я достаточно известная врачевательница. Если бы кто-нибудь узнал, что со мной хотел сотворить чужестранец, разразился бы скандал. Наша семья потеряла бы все, народ прогнал бы нас. Да и какая теперь разница? Завтра я ухожу на западный фронт помогать идвионцам.

Виктигт наблюдал за тем, как она умело обрабатывала рану. Открыв очередной пузырек, врачевательница осторожно нанесла какую-то мазь, а потом положила сверху пару красных листочков.

– Благодарю, – сказал виктигт. – А если ты узнаешь, что тот, кто намеревался совершить над тобой насилие – уже наказан, ты вернешься в лагерь?

– Нет.

– Почему?

– Я никому теперь не доверяю. Выходит, никакой разницы между вами и альбиносами нет. Они тоже насиловали идвионок.

– Но я слышал, что тебя не изнасиловали.

– Да, но тот одерт хотел это сделать.

– Попытка и совершенное дело – вещи разные.

– Что вы имеете в виду?

– По сути ничего не произошло. Но виновника наказали так, как если бы он и в самом деле тебя изнасиловал. Поскольку опасность миновала, почему бы не вернуться к одертам? Я могу обещать полную безопасность тебе и остальным врачевательницам.

Хенрика не понимала, почему он, обычный воин, дает ей такой серьезный посул. Может быть, он командир полка или еще какой приближенный виктигта?

– Зачем вы просите меня вернуться? Разве в вашем лагере не хватает врачевательниц?

Виктигт громко вздохнул и откинулся на спинку стула. Какая упертая девица! На поле боя его воины погибают каждый день, а она из-за какой-то ерунды не хочет лечить людей.

– На днях, – начал он, – альбиносы напали на Тордис. Жестоко вырубили почти весь город.

– Я не знала, – затаив дыхание, произнесла Хенрика.

– Альбиносы – сильные противники, они убили многих кригарцев и многих ранили. После твоего ухода раненых погибло больше в два раза, чем прежде, когда ты была в лагере. Терять талантливую врачевательницу из-за того, что пьяный одерт не справился со своей похотью, – неразумно.

Хенрику ранило извещение о нападении на Тордис и то, что так много одертов погибло. Совесть острыми зубами вцепилась ей в сердце, но Хенрика была неприступна: она дала себе обещание никогда не возвращаться в лагерь.

– Я понимаю, но я не могу. На западном фронте тоже есть раненые.

– Алвис, Калле, Томас, Хрут, Эгиль…

– Прекратите, – резко прервала Хенрика.

– Список убитых огромен. Я могу продолжить.

– Почему вы считаете, что я должна чувствовать вину за их гибель? – вскипела Хенрика. – К тому же я добросовестно несколько месяцев врачевала ваш народ в благодарность за наше освобождение!

– Тогда продолжай это делать! – приказным тоном произнес виктигт.

– Не буду!

– Теперь-то я вижу, какие вы на самом деле, – люди, за которых мы отдаем свои жизни.

– А вы освобождаете Идвион затем, чтобы потом помыкать и управлять нами или потому что действительно желаете помочь? Может, тогда вам лучше уйти с наших земель? – стальным голосом произнесла Хенрика и подошла к окну. Девушка скрестила руки на груди, стараясь подавить захлестнувшую ее ярость. Она редко выходила из себя, однако гостю удалось не только разозлить ее, но и заронить семена сомнения в собственном решении.

Из дверного проема выплыла большая голова Винсальда с перепуганным выражением на лице. Его взор осторожно коснулся фигуры сестры, а затем остановился на виктигте.

– Что случилось? – спокойно спросил Винсальд.

– Ничего, Винс. Все в порядке, – мягко ответила Хенрика. – Господин… – Она осеклась, поскольку позабыла спросить его имя, и свысока глянула на одерта. – Кстати, как вас зовут?

– Эрик Ингвар, – ответил виктигт.

Такого ответа она явно не ожидала услышать. Хенрика завела руки за спину и быстро поморгала. Слова не шли на ум. Винсальд, заметив замешательство сестры, напомнил ей, что он в гостиной и при необходимости она может его позвать, а затем поспешил скрыться.

«Как же невежливо я повела себя с виктигтом!»

Хенрика подошла ближе к гостю. В его глазах пылал необузданный черный огонь, а на губах играла самодовольная улыбка. Напыщенный вид гостя снова рассердил ее.

– Могли бы представиться. Или намекнуть на то, кто вы, – сказала Хенрика.

– А разве мое признание что-то бы изменило?

– Ну, этого мы уже не узнаем, – после паузы отозвалась Хенрика. – А я слышала, виктигты не ходят по… Как же сказал тот одерт? Ах да, по «тутошним повитухам».

– По тутошним повитухам я не хожу, а к знаменитой врачевательнице, как видишь, наведался. Прежде всего я думаю о своих воинах, а затем уже о своей гордыне. Если ты просила явиться, я явился, но уйти без твоего согласия не могу. Не люблю тратить время впустую.

– Тогда вам придется остаться здесь на веки вечные!

– Сомневаюсь, – виктигт поднялся и надел дубленку. – Я обещаю, что больше никто из одертов не тронет тебя или кого-либо еще из твоих подруг.

Хенрика сделала вид, что ненадолго задумалась, но душа ее бунтовала. Никогда, никогда больше она не вернется в лагерь одертов.

– Я благодарна вам, господин Ингвар, за визит и за наше спасение, поверьте. Но я уже все решила.

– Что ж, раз так, тогда я отзову войска. Умирая, мои воины протягивают тебе руку, прося о помощи, но вместо того, чтобы спасти их, ты поворачиваешься спиной, – с ложным чувством возмущения проговорил виктигт. – Если мы не можем рассчитывать на тех, кого пытаемся спасти, – я не стану этого больше делать. Мне даже любопытно, сколько продержатся идвионцы без помощи одертов. Никто из ваших мужчин хорошо не владеет мечом. А, впрочем… какое мне дело.

Хенрика не позволила себе заплакать. Она не могла заставить себя снова вернуться в лагерь и не могла умолять виктигта не отзывать свои войска с земель Идвиона. Пока она тревожно перебирала пальчиками рюши на рукавах, смотря в окно, Эрик Ингвар, не оборачиваясь, покинул ее дом.

***

Тэрон Прэсвуд никогда не бедствовал и не голодал, но одно-единственное, чем его обделила судьба при рождении, – здоровье. Он не имел ни малейшей возможности вступить в ряды идвионских воинов – охроносцев. Если раньше он сетовал на законы Сверра, то теперь жаловаться было не на кого.

Во времена тирании мечи, шестоперы, алебарды, булавы и прочее оружие запрещалось. Кузнецам рубили головы за изготовление чего-то подобного для обычного люда. Дозволялись только малюсенькие ножики. Даже освоение рукопашного боя могли счесть за предательство. У страны сорок лет не было войска из идвионцев, для этого использовались альбиносы. А охроносцев, которых держал при себе Сверр, имелось ничтожное количество. Из-за этого идвионцы и оказались так слабы. К счастью, теперь их обучают одерты.

В отличие от своего друга Винсальда, Тэрон считал, что мужчина обязан защищать свою страну, а не опускаться до крестьян (хотя и неприлично так думать), засеивать поля и заниматься еще какими-нибудь глупостями. Всякий труд, который по плечу слабому полу, Тэрон считал бесполезным. То ли дело орудовать мечом! Такое женщине не дано по праву рождения.

Целыми днями Тэрон упражнялся в амбаре с тупой шпагой из Ведена. Ее подарили ему как сувенир. Зрителями занятий Тэрона были розовенькие поросята, протяжно мычащие коровы, истерично кудахчущие курицы и гикающие лошади.

Тэрон сделал очередной пируэт, не устоял и повалился на тюки сена. Любые, даже самые малейшие физические нагрузки заставляли юношу заходиться кашлем, но прекращать свои попытки овладеть клинком и рукопашным боем он не желал.

Отец не разделял энтузиазма сына. Приходилось свои занятия держать в тайне. Лишь однажды Тэрон поведал ему, что хочет отправиться на войну и бросить все силы на защиту государства. Реакция отца была предсказуемой: он завопил, что здоровье у Тэрона слабое и что на войне ему делать нечего. Больше Тэрон с ним не откровенничал.

Вечером они с отцом ужинали с соседской парой – Глинхальдом и Деборой Ду́ргин. Про себя Тэрон обзывал их снобами, однако иногда они казались ему славными. Например, сегодня. Он даже предложил сыграть партию в шахматы, и Дургин с охотой согласились. Еще бы! Им всегда была приятна компания Прэсвудов, но особенно Дургин приводил в непередаваемый восторг их дом – Байсор-холл. Его они считали образцом стиля.

– Я за черных, – потирая ладони над доской, сказал толстяк Глинхальд.

Отец Тэрона приткнулся в кресле рядом со столом, где расставлялись фигуры на игральной доске, и засыпал в курительную трубку крепкую вернальскую махорку. Чтобы не терять времени даром, Дебора вынула из плетеной корзинки зачаток будущей картины – она вышивала ее на полотне только третий день, – и принялась за дело, одновременно следя за игрой. Пешки отправились в бой, ничего примечательного в игре пока не происходило.

– В прошлом году господин Свенссон устроил в своем поместье шахматный турнир, – надменно захихикал Глинхальд. Его щеки тряслись как желе, поданное к десерту. – Мне хватило часа, чтоб увидеть шахматное невежество молодежи, но вы, Тэрон, меня всегда поражаете.

– Тэрон крайне умный мальчик, – присоединился к похвале отец и приспособил длинную свечу со стола к трубке, желая разжечь махорку. Воск залил трубку. Отец Тэрона недовольно забубнил, выковыривая пальцем воск.

– Вы меня разбалуете, – произнес Тэрон. – Кроме моих мозгов, у меня и так ничего нет.

Отец наконец очистил трубку от воска и снова попытал счастье со свечой. На этот раз удачно. Пешки полетели вон с доски, игра набирала темп. Дебора уколола пальчик и взвизгнула, сбив с толку мужа. Он забормотал сквернословия, а она покраснела. Дебора болезненно переживала подобные выходки мужа.

– Многие люди полагают, что мужчине должно быть сильным и обязательно воевать. – Отец глубоко затянулся, сощурил глаза, а затем выпустил изо рта клубки густого дыма. – Но я так не считаю.

Дебора Дургин вытаращилась на старика и задержала воздух в легких. Она где-то слышала, что курение табака вызывает болезни, но не дерзнула сказать об этом столь почтенному и богатому соседу.

– Ты меня подбадриваешь? – спросил Тэрон глядя на шахматное поле и продумывая свой следующий ход.

– Вовсе нет, сын, – нарочито усердно покачал головой отец. – Ежели некоторым идвионцам угодно помирать в снежных сугробах при Остроконечных горах, то кто им судья? Но полагать, что таким образом они демонстрируют свою мужественность, на мой взгляд, крайне глупо.

– Вы так думаете? – поразилась Дебора и часто заморгала.

– Да, дорогая Дебора, я так думаю.

– Смею не согласиться с тобой, отец. Если мужчина не может защитить свою родину, тогда как он сможет защитить свою женщину? – сказал Тэрон.

– Ныне женщинам не нужна защита! Альбиносы почти сгинули с наших земель.

– Благодаря тем самым мужчинам, которые проявили физическую силу в борьбе за нашу свободу.

– Вы имеете в виду одертов? – пропищала Дебора.

– И их в том числе.

– Ненадолго. – Глинхальд поджал губы и не сводил взор с шахматной доски. – Кажется, они решили покинуть Идвион… или что-то в этом роде.

Тэрон оцепенел, а его отец закашлялся и раскраснелся, подобно карминному платью госпожи Дургин. Глинхальд окинул коротким взглядом Прэсвудов и вновь опустил глаза на шахматную доску.

– Вы уверены, господин Дургин? – спросил Тэрон.

– Да как я могу быть уверенным? – рассеяно ответил Глинхальд. – Понимаете, если бы я услышал это из первых уст, а ведь я услышал это от… От кого же я это услышал? – Дургин почесал лысеющую макушку. – Так сразу мне и не вспомнить. Знаете ли, мы каждый день фланируем по домам благочестивых семей, а бывает, компания собирается занятная и довольно немалая. Всех я просто не в состоянии запомнить.

– Тогда откуда сведения? – еще раз нетерпеливо переспросил юноша.

– Откуда, откуда… Не знаю, откуда. Раз услышал, видать, и правда покидают. Из неоткуда новости не рождаются, Тэрон.

По рассеянности потеряв слона, Глинхальд вновь начал ломать голову над следующим ходом, нервно выдирая из головы последние волоски.

– Если бы они уходили, тогда бы вся страна знала. Верно же? – рассуждал Тэрон.

– Сын, прекрати расспросы. Идвионцы, не обделенные здоровьем и мужеством, справятся с альбиносами сами. Волноваться не о чем, даже ежели слова нашего дорогого Глинхальда правда. Честно говоря, одертам давно пора покинуть чужую страну. Они не выполнили своих громких обетов, а значит, мы не можем и дальше рассчитывать на их помощь.

– Разве справедливо бросаться такими обвинениями по отношению к нашим защитникам? – заговорила Дебора.

Старший Прэсвуд хмуро глянул на нее, покусывая пожелтевшими зубами трубку, а затем так же хмуро ответил:

– Да!

– Может, одерты поняли, что победа над альбиносами не так близка, как они думали?

– Это на них похоже. Я слышал, они чересчур самонадеянные люди, – сказал Глинхальд и сделал ход конем.

Больше к этой теме не возвращались. Но полученная информация настолько взволновала Тэрона, что он не мог сосредоточиться на игре, поэтому партию в шахматы проиграл.


Следующим утром после сытного завтрака, визита старой врачевательницы и пяти стопок различных травяных настоек Тэрон отправился в поместье Ухтредов – Стокфилд-холл. Он взял с собой мешок абрикосов, который Глинхальд привез из Авгэ.

Ухтреды были в родстве с семейством Эсбертов. Мать Хенрики и Винсальда, Астрид, была совсем не схожа умом и обликом со своей родной сестрой – Альмой. Вторая была мудрой и доброй женщиной. Муж ее, Энди, да и старший сын, Томми, много работали, чтобы прокормить семью: восемнадцатилетнюю Авалону, девятилетнего Билли, пятилетнюю Эбби и трехлетнего Люка.

В воскресный вечер, на который пожаловали Тэрон, Винс и Хенрика, хозяева традиционно сами готовили ужин, а служанок и гувернантку отправили отдыхать. Абрикосы тут же растащили дети, но Альме удалось сберечь несколько фруктов для сладкого пирога. Пока она месила тесто, Билли играл с Эбби и Люком в гостиной, а Авалона и Хенрика неумело нарезали овощи к ужину. Томми и Энди отправились выполнить поручение матери, в то время как Винсальд, которому представилась редчайшая возможность хоть немного расслабиться, разместился на уютном диване с кучей крошечных цветных подушечек.

Тэрон застыл в дверном проеме, наблюдая за Хенрикой. Они нравились друг другу и знали, что их семьи договорились поженить их. Но каждый раз, когда наступал подходящий момент признаться в чувствах, оба не сговариваясь переводили разговор на другую тему.

– Тэрон снова таращится на тебя, – проворчала Авалона, не отрываясь от шинкования моркови.

Хенрика оживилась и распрямила плечи. Она сидела за столом и крошила зелень. Тэрон опустился на стул рядом с ней.

– Скоро будем ужинать, – шепнула Хенрика, не придумав, что еще сказать, и отложила нож.

– А я как раз чрезвычайно голоден, – сказал Тэрон и захихикал.

– Где ты взял эти абрикосы? – вмешалась Авалона, видя покрасневшие физиономии Хенрики и Тэрона.

– Господин Дургин вчера к ужину принес, но я решил, что эти драгоценные плоды должны обязательно достаться вам.

– Дургин, Дургин, – с задумчивым видом повторяла Авалона. – Это те, что заделались негоциантами?

– Кем? Ну… они купцы, – недоуменно ответил Тэрон.

– Это то же самое. Ох уж эти книжки! В моей голове постоянно всплывают всякие слова. То ланиты, то бирюк, то рыбарь, то…

Из гостиной раздался рев маленькой Эбби, а через секунду в кухню ворвалась златовласая крошка. Она раскраснелась от крика и слез, желая сообщить всему дому, что ее, как обычно, обидел старший брат, и направилась прямиком в объятия своей матери.

– Она грешна! – раздалось подобие оправданий из гостиной.

– Боже! Не говори так, Билли! Лучше скажи «виновата», – закатила глаза Авалона. – Он, как и я, узнает всякие незнакомые слова, но применяет их только там, где не следует, – пояснила она.

– Винсальд, а ты почему не следишь за детьми? – закричала Хенрика.

– Он заснул, – отозвался Билли.

Взяв крошку Эбби на руки, Альма отправилась выяснять очередные причины раздора брата с сестрой. Молодые люди остались в кухне втроем. Авалона высыпала нарезанную морковь в томящуюся на печи похлебку, а затем вытерла руки о холщовый фартук.

– Ну и как у господина Дургин идет торговля? – спросила она из вежливости.

– Недурно. Он не слишком любит бахвалиться, но говорил, что чужестранцам крайне интересно работать с идвионцами. Якобы мы занятный для них народ. Их поражает, что мы полвека сами производили все необходимое для жизни и не совсем отстали от мира. Что ж, некоторые радости мы упустили, но, к счастью, не все. – Тэрон вспомнил вчерашнюю новость и решил ею поделиться: – Вчера он сказал, что одерты уходят из Идвиона, представляете?

Хенрика побледнела и приоткрыла рот. Как виктигт может быть таким безжалостным человеком? Как ему позволила совесть бросить идвионцев в беде? Нет, он не понимал чувств тысячей людей, что уж говорить про ее чувства.

– Как это? – Авалона схватилась за сердце.

– Он так сказал… – растерянно ответил Тэрон и поглядел на Хенрику. – Ты побледнела. Огорчена?

Хенрика опустила голову, не в силах взглянуть на друзей, иначе они бы увидели ее виноватое выражение лица и обо всем догадались.

– Еще как огорчена, – тихонько проговорила врачевательница.

– Я и сам расстроился, узнав об этом. Не могу поверить, что они решили уйти. Хенрика, а ты ничего не слышала об их уходе, когда находилась в лагере?

Хенрика дала отрицательный ответ.

– Не рассказывай эту жуть моим родителям! Не желаю, чтобы ужин прошел в скорбной тишине, – прошептала Авалона, и Тэрон кивнул.

Хенрике удалось взять себя в руки. Вечер прошел душевно и весело, пирог оказался объеденьем, да и похлебка тоже, но крупнонарезанная морковь жевалась трудно. Однако, вернувшись домой, Хенрика прорыдала всю длинную и темную ночь. Тревожные мысли не давали ей уснуть, а чувство долга уже не в первый раз соперничало с гордостью и страхом. К утру она решила, что ее честь ничего не стоит, если альбиносы вновь завладеют землями Идвиона.

***

Туман прятал дома и все еще дремлющие после зимы сады, но отдавал воздуху свежесть и приятную прохладу марта. Хенрика ощущала эту прохладу из приоткрытого окна. Она спереди затягивала шнуровку корсажа, надетого поверх рубашки, и настраивала себя на трудный разговор с виктигтом.

Пред ее глазами стоял тот здоровенный и мерзкий одерт, весь пропахший водкой. Он тянул к ней свои огромные руки и хохотал. В очередной раз поддавшись эмоциям, она тихо завыла. Но нужно было спешить. Хенрика вышла из дома и неуверенно зашагала к порталу. Душа бастовала! Внутренний голос просил повернуть назад и практически заглушал песни пеночки-веснички. Фюить-фюить. В этом году она прилетела из теплых краев раньше положенного срока. Хенрике хотелось обернуться птицей и улететь. Она уставилась на туннель-портал, сжимая руки в кулаки. Все ее тело напряглось. Нет, это неправильно. Снова она остается верной всем вокруг, но не себе.

Прибыв в лагерь, Хенрика окончательно убедилась в том, что виктигт – принципиальный человек и выполняет свои обещания. Палаток почти не осталось, одерты бродили с заплечными мешками, суетились. Она испугалась, что опоздала. Но нет, большая палатка виктигта все еще высилась в середине лагеря. Хенрика собралась с духом и буквально влетела внутрь.

Виктигт, упершись ладонью в стол, склонился над разложенной картой. В другой руке он держал дымящийся мундштук. Заметив гостью, одерт выпрямился и поприветствовал ее.

– Господин Ингвар, прошу, не отзывайте войска, – взмолилась Хенрика.

– Теперь ты думаешь, что вам нужна наша помощь? – спросил он с издевкой.

– Я всегда так думала! Не секрет, что наши мужчины совсем не умеют сражаться…

– Если я отменю приказ, ты вернешься в лагерь и будешь лечить моих воинов?

Слезы покатились по щекам Хенрики, она быстро смахнула их рукой и кивнула. Казалось, виктигта ничем не пронять. Ни слезами, ни ее объяснениями, ни ее болью – ничем.

– Я рад, – произнес он и затянулся через мундштук пирлатой. – Ты обещаешь мне, что несмотря ни на что не покинешь одертов?

– Я обещаю вам.

– Ладно. Но я не дурак, поэтому хочу в знак твоих честных намерений получить какую-нибудь побрякушку. Так ведь у вас принято в Идвионе?

Именно так оно и было. Когда идвионец давал обещание, он вручал человеку любую вещь, даже ту, которая не представляла ценности. Тем не менее она имела магическую силу, поскольку земли Идвиона еще давным-давно заколдовали ведьмы. Они провели магический обряд, и теперь люди были обязаны исполнять свои обещания. Если давший безделушку не мог сдержать своего слова, то его настигало Возмездие Миртла. Говорили, что так Бог наказывал лжецов. Обещание могло утратить силу лишь в трех случаях: если умер тот, кто обещал, или тот, кому обещали; если обещание исполнено; если тот, кому обещали, возвращал безделушку, отказываясь от обещанного.

На страницу:
3 из 5