Прости грехи наши… Книга третья

Ванька последовал его примеру, хотя спать ему совсем не хотелось. Не столько физически, как морально, он, как и все, сильно устал. От дороги, размещения на новом месте и неопределенности. Последнее тяготило больше всего. Парень совсем запутался. С одной стороны – здесь было все серьезней некуда, с другой – пьянство, которого он не мог терпеть с детства. Куда он попал? И, что, вообще, они делают здесь, если население, которое они призваны защищать стреляет в них?

Пианист ворочался рядом, видно тоже не мог уснуть. Ванька вспомнил про ноты, и даже скорее не из-за них, а из-за этого неспокойствия на душе, тихо позвал:

– Илья, совсем забыл про твое крючкотворство…

– Утром отдашь, – зевнув, промычал Пианист.

Несмотря на дневную жару, ночи здесь были холодными. После мучительной бессонницы глаза крепко сомкнулись к утру. Ванька, так долго прислушивался к ночным звукам и шорохам, наконец, растворился в зыбком, но особенно сладком сне. Ему снилась Анна.

Мать взбивала мягкую перину, белоснежные простыни, почему-то сползали с кровати, и, Ванька, то и дело укладывал их на место. Но, вот, маленький Ванька уже лежал в прибранной постели, и ему было так хорошо, как, вдруг, он услышал голос матери:

– Ваня, сынок, вставай…, – он был таким нежным, и парень наслаждался им во сне.

– Проснись, Ваня! – прозвучало опять, так явственно, что он вздрогнул и сразу же открыл глаза.

Острая боль пронзила левое плечо. Он еще ничего не понял, кроме того, что ему не хватает воздуха. Реакция самосохранения сработала безотказно. Что-то тяжелое, навалившееся на Ивана отлетело в сторону. Сонный, парень плохо соображал, но, вот, потное тело снова склонилось над ним, так близко, что он почувствовал запах гнилых зубов. В темноте он увидел блеск стали. Почти одновременно Ванька услышал рядом слабый вскрик, короткий и глухой.… И, тут, он понял все сразу. Пальцы скрипнули в жутко шуршащей тишине, и сжались в беспощадный кулак. Удар был точным. Нож глухо упал на одеяло. Иван схватил его и вонзил, не задумываясь во врага. Нападавший пошатнулся и рухнул наземь.

Короткая автоматная очередь рассекла предутренний воздух снаружи. Чей-то предсмертный крик раздался следом, и тут же оборвался. Опасная суета, скрывавшаяся под покровом ночи и сна, обнаружила себя. Враги кишели кругом, как гады. Некстати вспомнились слова сержанта.

Освободившийся Ванька, первым делом, кинулся к Илье, механически уложив бандита, обернутого в материи, как тряпичная кукла, он громко позвал:

– Пианист! Илья!

К ужасу парня, Илья не отозвался. Он начал уже привыкать к темноте, и увидел неподвижно лежащего друга.

– Илья!

Глаза пианиста были открыты и слегка блестели. Иван подумал, что они у него на мокром месте, как обычно, и радостно вскрикнул:

– Не боись, я с тобой, дружище!

Но друг не откликнулся. Ванька схватил его за плечи, и почувствовал липкое тепло на пальцах.

– Илюха!!!

Кто-то накинулся сзади, пытаясь сжать ему горло. Иван безжалостно уложил и его. Позвонок последнего противно хрустнул, как сраженное молнией дерево.

Юноша, делающий все по правилам, умер в эту жуткую роковую ночь, теперь, в нем жил одержимый, жаждущий мести, боец. Забылись обещания, клятвы, не серьезным, казался, вопрос Колобка про человеческую жизнь и смерть, ведь здесь были, не люди – враги.

Ванька сидел, прислонившись к холодному брезенту. Руки его тряслись, и всего его колотило. Он не плакал, хотя в глазах и стояли слезы. Он как-то совсем забыл про рану в плече, лишь несколько раз пытался поднести дрожащие пальцы, чтобы понять, отчего намокла его тельняшка. Траурный блеклый рассвет, как реактив пленку, с каждой минутой все четче проявлял окружающую обстановку. Рядом протащили тело бандита по земле. Оно прошуршало. Ваньку стошнило и, в очередной раз затрясло.

– Держи, – услышал он голос сержанта, тот протягивал ему алюминиевую фляжку со спиртом.

Ванька не в силах ответить, покачал головой.

– Пей, я сказал, – грубо приказал Серега, и, схватив за подбородок, как телку начал лить ему спирт в рот, – Мне сумасшедшие в команде не нужны!

Алкоголь, проливаясь, тек по шее, обжигая раны снаружи, но не мог прижечь боль внутри…

Оля с уже прилично округлившимся животом суетилась на кухне. Совсем скоро ей предстояло уйти в декрет. В дверь позвонили. Она убавила огонь на конфорке и, переваливающейся походкой, как и положено, в ее положении, вышла в коридор. С минуты на минуту должен был вернуться Ромка с работы, но вместо мужа на пороге стояла Наташа.

Женщина, теперь, приходила часто и подолгу сидела у подруги. Смерть сына, так сильно изменило ее, что не только, окружающие, но и сама Наташа, заглядывая иногда в зеркало, испуганно шарахалась от своего отображения. Будто, кто-то чужой и незнакомый глядел из-за незримых границ зазеркалья.

Шелковистые каштановые волосы, рассыпанные прежде игривыми завитушками, поникли и потускнели. Преждевременная седина у висков безжалостно опалила их, словно первый крепкий заморозок траву. Горе опустилось на ухоженное лицо Наташки, заслонив и красоту, и молодость. Ее глаза, напоминающие пересохшие водоемы, больше не блестели. Такие привычные для нее искорки озорства бесследно и, казалось, навсегда исчезли. Они безразлично взирали на этот несправедливый мир, в котором не нашлось места ее Максику…

– Я не вовремя, ты занята…, – виновато проговорила Наташка. Она осознавала, что приносит лишнее беспокойство, но идти ей больше было некуда. Находиться же в жутком одиночестве женщина не могла. Как ребенок боится темноты, Наташка панически боялась остаться одна.

Ничего не отвечая, Ольга затащила подругу в квартиру. Последняя, не снимая плаща, плюхнулась на табурет.

– Сейчас Ромка подойдет, и будем ужинать, – не громко сказала Оля и стала расстегивать пуговицы на ее плаще.

– Сегодня суд был, – бесцветным голосом сообщила Наташа, – Нас развели…

– Боже, как он мог оставить тебя после всего, что случилось, – покачала головой Оля.

– Нас связывал, только, ребенок.… А, сейчас, и его нет…. Он обвинял меня…, – задрожали Наташкины губы, – Кричал, что это я убила сына! – громко заплакала она.

– Ну, перестань…, – начала вытирать Оля ей слезы, – Когда погиб Сашка я тоже думала, что сойду с ума. Винила себя, места не находила…

– У тебя был Ванька!

– Наташ, – посмотрела Ольга в ее заплаканные глаза, – Но ведь еще не поздно начать все сначала! – положила она ладонь на ее голову, – Люди и в сорок лет рожают, а нам с тобой всего лишь тридцать с маленьким хвостиком!

Наташка глянула на беременную Олю и зарыдала еще отчаяннее.

– Для меня поздно! – вырвался тяжкий крик из ее груди, – Помнишь ведущего инженера из моей коллекции? – устремила она на нее мутный, как река после половодья, взгляд, – Твоя эгоистичная подруга влюбилась! Я голову тогда от счастья потеряла. Вот, думала: «Не верила в любовь, а она существует!», – начала изливать ей свою осиротевшую душу Наташка, – Забеременела от него. Решила: «С Юркой все! Забираю Максима и ухожу», – женщина, напугав подружку, отчаянно захохотала.

Оля невольно попятилась назад.

– А, как оказалось, не нужна я ему была …. И мой ребенок тоже…, – Наташа на мгновенье притихла, словно набиралась сил, – …Аборт было делать поздно. Договорилась со знакомым гинекологом, вызвали искусственные роды…. Потом месяц в больнице провалялась…. Все наладилось, только, матерью больше мне никогда не стать! – снова заголосила горемычная подружка, – Бог-то не Никишка, все видит…

Ольга подозревала, что очередная Наташкина интрижка переросла в настоящее чувство и, теперь, не знала, как поддержать несчастную женщину, лишившуюся сразу всего. Позабыв про ужин на плите, она склонилась к ней и прижала непутевую голову подруги к груди, а точнее к своему большому животу.

Наташка, услышав шевеление внутри последнего, больно закусила губу.

– Я осталась одна… совсем одна…

– Не говори так, – одернула ее Оля, – У тебя есть мы!

Женщина грустно улыбнулась, – Вы замечательные, но вы – не семья… Настоящее счастье – это даже не любовь, а домашний очаг и родные люди рядом…. Я поняла, когда потеряла все это…

В коридоре послышался шум.

– Ромка вернулся…, – засуетилась Оля и, держась за спину, разогнулась.

Наташка торопливо вытерла слезы.

– Оленька! Встречай гостей! – крикнул с порога Роман.

Из-за высокой фигуры Ромео показался худосочный Лешка.

– Добрый вечер!

Роман чмокнул жену в щеку. Заметив Наташку, он воскликнул:

– Вот, здорово и Наташа здесь!

– Нет, нет, – рассеяно заулыбалась женщина, поднимаясь с табурета, – Я уже ухожу…

Лешка тоже засуетился.

– Совсем забыл, мне в часовую мастерскую надо…

– Ну, вот все гости разбежались…, – прижал Ромка к себе Олю.

– И хорошо, – прошептала она, – У меня, кажется, борщ выкипел…

– Подождем тогда Лизу, она с занятий должна скоро вернуться, заварим пельмени и всей семьей поужинаем, – поцеловал мужчина Олю в лоб.

Женщина поймала себя на мысли, что подруга была права, главное в жизни – семья…

Лешка догнал спускающуюся по лестнице Наташу.

– Разреши мне тебя проводить…

– А как же часовая мастерская?

– Какая мастерская? – не понял ее Алексей.

Слабая улыбка мелькнула на бледных щеках женщины.

– Наташа…, – взял он ее за руку, – Я.… Соболезную…. Мне очень жаль…

Наташка выхватила свои пальцы назад и промолчала. Она торопливо зацокала по бетонным порожкам вниз. Даже каблучки ее туфель издавали какой-то особенно грустный звук.

Лешка, не отставая, последовал за ней.

Они вышли на улицу. Начинало смеркаться. Женщина слишком спешила и споткнулась впопыхах.

Алексей поддержал ее.

– Я тоже пытался убежать, – не понятно сказал он.

Наташка вскинула на него свои не накрашенные блеклые глаза.

– И лишь со временем понял, что от себя никуда не денешься…, – услышала снова она его голос.

Женщина замерла.

– Я согласна…, – запоздало прозвучал ее ответ. Лешка не сразу сообразил, про что она.

Они вошли в подрагивающий полупустой трамвай. Наташа села у окна. За тонкой стеклянной преградой неторопливо проплывал вечерний город. Светящиеся огоньки, как заблудшие души мерцали в наступающих сумерках.

– Никогда бы не поверила раньше, что когда-нибудь ты будешь моим провожатым, – глядя на искусственных городских светлячков, полугрустно, полушутливо проговорила Наташка.

Алексей невесело улыбнулся. Он всегда знал – шансов у него нет.

– Какие у тебя дурацкие усы! – неожиданно выпалила женщина следом.

Лешке, казалось, что Наташа смотрит в окно, а на самом деле она рассматривала его отражение в нем.

Алексей рассеяно поднес руку к лицу.

– Жене нравились…

– Тогда почему вы развелись? Она виновата?

– Нет…

Наташка хмыкнула.

– Хочешь выглядеть благородным …

– Да, нет, – вздохнул Алексей, – Искренне надеялся быть счастливым в браке, но обманывал и жену и себя….

Его ответ удивил Наташку, она повернула голову и с любопытством посмотрела на старого знакомого.

– Как так?

В вечернем свете Лешкино лицо казалось еще бледнее. Выступающие скулы особенно подчеркивали его худобу и возраст. Алексей отозвался не сразу.

– Просто я всегда любил, только, одну женщину, а она ее не была…, – он не решился коснуться Наташи взглядом, и устремил свои глаза мимо, на ее зеркальную подрагивающую копию в вечернем стекле. Видно им обоим, так проще было общаться.

Не понятно, заметила ли Наташка его уловку, но она как-то сразу засуетилась.

– Следующая остановка наша, – сказала она и первой направилась к выходу.

Наташка возвращалась с работы. Автобус на полпути поломался, и она вынуждена была отправиться пешком до следующей остановки.

Женщина устало шагала по тротуару вдоль кованых решеток красивого высокого забора. Тяжелые свинцовые тучи, нависшие над городом, почти не пропускали солнца. Наташка подняла воротник и зябко передернула плечами. На дворе стоял конец октября, а ей, казалось, – конец жизни…

Ольга, со дня на день должна была, родить, но женщину, вопреки всей широте ее души, это, только, расстраивало. Когда она представляла подругу с ребенком на руках, то еще острее, чувствовала свое никчемное существование на этом свете.

– Мама…, – послышалась откуда-то из-за ограждения.

Наташка притормозила и повернула голову.

Ребенок лет четырех, не понятно мальчик или девочка, в сером неказистом пальтишке и вязаной шапочке штычком, стоял по ту сторону забора, держась за железные прутья, и смотрел на нее своими чистыми ясными глазами.

Наташка хотела улыбнуться малышу, но не успела. Появилась воспитательница.

– Пойдем, Павлик, – взяла она ребенка за руку. Дитя послушно последовало за взрослой тетей-воспитателем, но еще долго оглядывалось на Наташу, растерянно стоявшую посреди дороги.

Женщина глянула за решетку.

Похожие друг на друга ребятишки, в одинаковых одежках, скучной, как этот пасмурный день расцветки и чудных шапочках, больше похожих на буденовки, словно маленькие безобидные букашки, копошились на территории детского дома.

Яркий луч, вдруг, разрезал серый невзрачный небосвод. Наташкина душа тоже озарилась светом.

«Нет, это не конец», – подумала прозревшая женщина, – «Это, только, начало…».

Оля вышла из поликлиники. День стоял похожий, ясный. Свежий осенний воздух, казалось, должен был бодрить тело и дух, но Ольга чувствовала лишь неимоверную усталость и слабость, во всем виня беременность. Врач выписала ей какие-то витамины. Однако женщина подсознательно понимала: причина в другом. Вот уже пять месяцев от Ваньки не было писем!

Маленькая птичка, усевшаяся где-то на кустарнике, чирикнула, будто окликая ее. Женщина остановилась. Забавная, шустрая синичка перестала прыгать и тоже посмотрела на нее. Оля улыбнулась. Желтогрудая щебетунья еще немного повертела своей любопытной головкой и вспорхнула, все выше и выше поднимаясь в небо. Провожая ее взглядом, Ольга наткнулась на купола, проглядывающие сквозь поредевшие ветки деревьев. Они горели под солнцем на фоне голубого небосклона, так нарядно и призывно, что Оля подумала – это знак и, как заговоренная пошла на их блеск.

Ольга дошла до храма и остановилась.

– Смелее, милая, – обозвала ее пожилая женщина в платочке.

– Я беременна…, – проговорила Оля.

– Тем более, – взяла она ее под руку и завела вовнутрь.

Сумрак и специфический запах напугал Ольгу. Мимо прошли служители в длинных, темных одеждах. Женщина задрожала всем телом. Она никогда прежде не была в действующих церквях, не считая музеев.

– У меня сын…, – выдавила с трудом из себя Оля, – Приемный…

– Роднит не кровь, а душа, милая, – погладила добрая прихожанка ее по плечу.

– Он, сейчас служит… Там, где война…

– Молись, грешная! – громким шепотом воскликнула женщина и подтолкнула Ольгу к истершемуся коврику, – На коленях!

Оля упала на пол перед иконами.

– Я не умею…

– Если хочешь увидеть его, проси о милости Господа!

Оля вскинула глаза на изображения святых. Их задумчивые лики молчаливо взирали в полумрак, наполненный такими же, как она грешниками….

Женщина забыла, что кругом были люди, и впоголоса зарыдала.

– Помоги, Боже! – сквозь слезы прошептала она, – Спаси его!

– Вот, сволочи, забились в расщелину, – сплюнул на потрескавшуюся землю солдат, – И жалят нас оттуда, как осы! – он кинул камешек. Пуля не заставила себя ждать. Она противно свистнула, и отскочила от земли.

– Гранатку бы в это осиное гнездо кинуть…, – не сводя глаз с прицела, проговорил Ванька, – И стрелка заодно убрать со скалы, он нам носа высунуть не дает.

– Ты еще скажи, к теще на блины съездить! – не весело пошутил Вадим.

– А я слышал от ребят, когда в ваше расположение добирался, – затараторил от волнения недавно прибывший паренек, – Здесь девчонка какая-то есть – снайпер. Она этих, так называемых «духов» с одного выстрела прямиком на небеса отправляет…

– Мы и сами с усами, – сжал на секунду, уставшие веки Иван. Начинало смеркаться. Ребята знали, ночь накрывает здесь быстро, – Только, как, вот, эту мразь из-за камней выманить? – он осмотрелся по сторонам. Местность была почти пустынная.

– Угораздило же нас, – вздохнул новенький, – Называется, разведали обстановку.… Придется ночевать здесь, пока наши не подойдут.

– Ты сначала до рассвета доживи, чтобы наших дожидаться, – озабоченно проговорил Артем.

– Как совсем стемнеет, надо действовать мужики, – сказал, вдруг, Ванька.

– Тебе тоже не терпится на небо попасть? Да, твою голову за километр видать! – накинулся на него Водолаз.

– А ты, что предлагаешь, чтоб они первые нас порешили? Все равно, теперь, не отцепятся. Если не перестреляют, так перережут всех ночью…

Парнишка часто заморгал глазами, наблюдая за Ванькой.

Тот снял ботинок, и начал наматывать себе портянку на голову.

– Даже, если ты рога прицепишь, тебе это не поможет! Их там человек одиннадцать не меньше, а нас, только четверо…. И мы у них, как на ладони…, – кипятился Вадим, – Мы тебя даже прикрыть, как следует, не сумеем…

– Главное стрелка убрать, – не слушая его, прикидывал в уме что-то Иван и поправил обвешанный оружием пояс, – Он один всю колону порешит, не говоря уже о нас.…

– Не пойму: ты или герой или дурак, Рыжий…, – не унимался Вадим, – А, может, ты, в самом деле, дьяволом себя возомнил?

– Вот, заодно и проверим, – улыбнулся Ванька.

– Сереги рядом нет, – решил припугнуть командиром товарищ, – Он бы тебе за этот бал-маскарад....

– Не трынди, Водолаз, – одернул его Артем, – Ванька прав. Надо рискнуть! Чего без толку сидеть сопли жевать. Выбор у нас не большой. На вот, держи и мою еще, – протянул он Ивану гранату, – Как, только, сработает, мы подключимся… Только, не оплошай, – шлепнул он товарища по плечу, – Используй боевой арсенал строго по назначению!

Ванька усмехнулся.

– Хрен они дождутся моей смерти!

Ванька старался ползти аккуратно, но ночь, предательски, выдавала малейшие шорохи и звуки, будто была заодно с врагами. Ребята, пытаясь хоть как-то отвлечь внимание противника от товарища, кидали камни в противоположную сторону, и изредка стреляли в темноту, чаще не было возможности – жалели патроны.

– Как вы думаете, он уже там? Скоро начнется? – не скрывая страха, спросил новенький.

– Не волнуйся, без тебя не обойдется, – ухмыльнулся ему в ответ Вадик.

Иван был почти рядом, когда какая-то здоровенная гадость заползла ему на руку, парень едва удержался от крика, и машинально вспомнил «Глашу» из класса биологии. Однако нервы у него сдали, и он откинул насекомое в темноту. Оно глухо свалилось на твердую поверхность.

«Духи» заволновались, чувствуя не ладное. Один из них что-то затараторил на своем языке, и начал тыркать винтовкой в сторону Ваньки. Парень впечатался в камни. Душман посветил фонарем, и снова закричал что-то. Попав в лучи искусственного света, мохноногое страшилище торопливо начало искать себе убежище. Боевик кинул в него камнем. Попав в насекомое, он радостно затряс винтовкой. Послышался разноголосый противный смех. После чего успокоенные они разошлись.

– Придурок! – вспомнилось Ваньке любимое словечко друга, который в отличие от него грыз благородный камень науки в Москве, и, наверняка, сладко спал в эту ночь в какой-нибудь общаге с книжкой под боком.

Ванька отсчитал тридцать секунд, и, как коршун, набросился сзади на метателя камнями. Мгновение назад мусульманин забрал жизнь тарантула, а теперь сам, стал наживкой. Он не успел ничего понять, как смерть дыхнула в обмотанный чалмой затылок, и его позвонок, будто расколотый орех, отчетливо хрустнул в тишине. Парень придержал падающее тело, и юркнул на тропинку, ведущую наверх, именно оттуда доносились редкие, взвешенные выстрелы и каждый из них был – чья-то неминуемая смерть. В спешке Иван задел камень и споткнулся. Из-под его ног посыпались те, что поменьше, подавая сигнал противнику. Он мысленно чертыхнулся и замер, но было поздно.

Двое сообщников убитого, почти сразу появлюсь из-за скалистого укрытия. Увидев солдата, они схватились за винтовки, ошалело горланя. Ванька вытащил из-за пояса нож, и кинул в одного из кричащих. Тот рухнул с разбега на землю, будто его кто-то дернул сзади за веревку. Второй успел выстрелить, Ванька, непроизвольно вскрикнул, и схватился за плечо.

«Дух» набросился на раненого, и, выбив автомат, вцепился ему в глотку. Иван захрипел от его мертвой хватки, напрасно, пытаясь стряхнуть с себя худое жилистое тело, пропахшее потом и ненавистью. Задетая пулей рука отказывалась слушаться. Глаза мусульманина, как сверла впились в раздувшееся от напряжения, красное лицо парня. Нечеловеческая злость сверкала в них.

Краем сознания Ванька уловил выбегающие из расщелины фигуры. «Еще чуть-чуть, и будет поздно!» – мелькнуло в его мутнеющей от боли голове. Пальцы душмана все яростнее сжимались на его шее. Простреленной рукой парень нащупал шершавый камень, и со всей силы, на которую был способен, обрушил его на голову врага. Душман дернулся, и ухватился за портянку на Ванькиной голове. Последняя сползла вниз, и упала на землю. Медный цвет волос солдата привел мусульманина в ужас. Белки его, и без того сумасшедших глаз, вылезли наружу. Он истошно закричал в темноту.

– Огненный шайтан! – проревел умирающий «дух».

Иван не понял его предсмертных воплей и лишь передернулся от звериного оскала и перекошенного болью рта. Из-за камней, как крысы из подполья начали выбегать застигнутые врасплох боевики. Трясущимися пальцами Ванька достал из-за пояса гранату и, сорвав зубами кольцо, швырнул ее в темнеющий проход. Послышались душераздирающие крики и автоматные очереди товарищей.

Шальные пули, не разбирая своих и чужих, намертво сшили ночное небо с землей. Однако, Иван с упорством, больше похожим на агонию, пренебрегая суматохой и стрельбой, упрямо карабкался наверх. Именно оттуда доносился прицельный огонь. «Если он не ликвидирует снайпера…, – болезненно запульсировало у него в висках, – «Затея окажется напрасной… Он один перестреляет всех его друзей».

Наконец, солдат обнаружил цель.

Длиннобородый силуэт, похожий на персонажа из «Алли-баба и сорок разбойников» проступил в темноте. Дух тоже заметил, выросшего, словно из-под земли солдата. Ванька показался ему чем-то невероятно большим и неизбежным, будто сам мифический сатана спустился из преисподней. Мусульманин мысленно вспомнил строчки из священного Корана и потянулся к своей смертоносной винтовке с прицелом, но Иван всегда отличался молниеносной реакцией. Взрыв подбросил иноверца вверх, и отправил в такой дорогой ему рай…

Ваньку отвезли в медсанчасть. Рана оказалась не очень серьезной, пулю вытащили и подарили парню на память.

– Первая? – спросил врач.

Парень кивнул.

– Тогда на веревочку и на шею, чтоб своих подруг отпугивала, – пошутил доктор, – Пару неделек на легкий труд, – вынес он свой вердикт.

– Это как? – спросил парень. Здесь даже картошки нет, чтобы чистить…

– Небось, надеялся после ранения в Союз вернуться? – глянул из-под очков капитан медицинской службы, – и, не дожидаясь ответа, сказал, – Чтобы назад попасть, сынок, раны должны быть посерьезнее, несовместимые с жизнью.… Тут уж и не знаешь, что лучше…

Ванька отрицательно покачал головой.

– Ни на что, я не надеялся! – ощетинился он, – Как я могу своих товарищей оставить! Разве их жизни шибальные?

Врач более внимательно посмотрел на солдата. Все они так говорили. Эти ребята, втянутые в чужую бойню. На самом деле, они защищали не иноземную, ничего не зачищающую для них территорию, а прежде всего, друг друга, как частичку своей Родины, и, несмотря на все ужасы этой не совсем понятной для них войны, свято верили и исполняли свой долг.

Иван вышел на улицу, и в ожидании машины, присел на дощатые поддоны, стоявшие у постройки с красным крестом. Среди немногочисленных, снующих людей, парень приметил ни типичную низкорослую фигуру солдата со странной походкой.

Необычный солдат приблизился, и снял кепку.

Даже остриженные, настырные кучеряшки, рвались на свободу, и своевольничали, рассыпаясь, не по уставу, во все стороны.

Ванька вскочил.

– Кривой Рог! – он не мог сразу вспомнить имя девушки, – Вика!

Девушка вскинула голову на звук его голоса. Солнечная улыбка вспыхнула в уголках ее бледных, на фоне загорелых щек, губ.

– Победитель! – радостно закричала она и побежала к Ваньке. Вика с ходу обняла его за плечи. Хватка у нее была не девичья.

Парень застонал.

– Ой, прости, не заметила, что ты ранен…

– Ерунда, врач сказал, ничего серьезного… Я так рад видеть тебя! – не сводя с девчонки, сверкающих от счастья глаз, проговорил Ванька, – Кто бы мог подумать, что мы еще встретимся…