К пеплу, к праху, к крови

Роман Стройнов

К пеплу, к праху, к крови

Книга первая

I

Сайомóн снова заснул под утро. За своим столом, в жёлтой ауре свечи, обложенный со всех сторон бумагами с рисунками, показаниями и картами городских локаций. Он спал беспокойно, постоянно вздрагивал, просыпался, оглядывал комнату и с усилием закрывал глаза снова. Сидеть за столом до утра не было необходимостью, но его тревожные дни неизменно перетекали в бессонные ночи. Последние пару недель его тяготила вина честолюбца, вина за все человеческие грехи, при которой так удобно избегать ответственности за неисполнение прямых обязанностей. В этом случае легко и в какой-то мере приятно вести такой мученический образ жизни: жаловаться на недосып, головную боль и непонимание окружающих; жаловаться, что будь на его месте кто угодно другой, он бы сошёл с ума или наложил на себя руки. Это жалкое кокетство, потому что никто не мог быть на его месте, потому что он старший вердамский принц, потому что его отец, король Фоирчерн Реан сделал его главой вердамской стражи своим прямым указом. Однако понять это ему было не суждено, потому что все примеры благородства в высшем свете несостоятельны. Более или менее дотягивал до благородства его младший брат, принц Юфранор, но повзрослев, он сделался опийным наркоманом, поселился в борделе и восприниматься всерьёз перестал.

Кабинет главы стражи, очень просторный, а поэтому это ещё совещательная комната и апартаменты, находился в башне библиотеки. Сайомон позаимствовал его у вердамских астрономов, после их отбытия в Аскедалу, – или до их отбытия? И не потому ли они отбыли, что их выгнали из башни? Какая теперь разница, всё без толку. Ничто не помогало в расследовании: ни конспирация, ни позаимствованная учёность обстановки. А между тем это было самым важным расследованием в истории Вердамы, по крайней мере, для Сайомона. Хравн Висельник надругался и убил эту, как бишь её имя, – неважно – дочь кузнеца Холлдора! Холлбьёрна? Хиллбрандта? – без разницы, главное, что его нужно найти и свершить процедуру: изловить, предъявить обвинения и казнить, но ни в коем случае не через повешение, так как ему выдумали прозвище «Висельник» и теперь нужно использовать другой, нетрадиционный, менее удобный, более кровавый, неприятный, неправильный вид казни. Очень важно, чтобы казнь состоялась, чтобы собралось как можно больше народу и чтобы люди видели торжество закона! Сайомон представлял, как будет выступать перед публикой и строгим голосом, сухо и по делу донесёт до неё эти мысли: «торжество моего закона!» Они, эти навязчивые мысли ворошили его усталое сознание и сон его вновь становился лихорадочным: «изловить», «предъявить», «казнить». Излоить, преъяить, знить…

Свеча догорела и дымилась чёрным крючком, посреди застывшей восковой кляксы, замуровавшей бронзовый подсвечник. Чернота ночи уступала серости утра. Предрассветная тишина. На винтовой лестнице раздались тяжёлые шаги четырёх пар. Сайомон их, конечно же, услышал, но притворился глубоко спящим, чтобы в нелишний раз поставить подчинённых в неловкое положение: если станут шуметь и разбудят его сразу, то это никакого уважения к начальству и такое надо пресекать, а если станут слишком уж мяться и робеть, то какие тогда из них дознаватели и такое точно надо будет пересекать.

Дознаватели поднялись и не проявили никакого уважения:

– Принц Сайомон! – гаркнул первый дознаватель, Ладвик, как только голова его показалась из лестничного колодца и он увидел сидящего за столом Главу.

Глава обиделся на неучтивость и с первого раза не проснулся.

– Принц Сайомон! – гаркнул другой дознаватель, Петер, как только Ладвик вошёл в кабинет и дал ему дорогу, – принц Сайомон, мы его нашли!

– Что?! – вскочил Сайомон, позабыв все обиды, – где?!

В этот момент за дознавателями поднялись двое стражников в кожаных бронированных жилетах и тёплых стёганках, с красными от ночного хоть и летнего холода носами и сиротскими выражениями на лицах.

Шумно, на весь переулок гремя снаряжением, пятеро взобрались на повозку, запряжённую клячей и та, рокоча по брусчатке копытами и колёсами, покатила на восточную окраину Вердамы.

Сайомон кричал и стучал по столу, когда услышал доклад патрульных: «он в канаве, близ таверны «Креплёное вино», возле замка Данте Аетелмаера», и теперь, придя в себя в повозке, он молча рассматривал соломинки в навозе, приставшем к подмётке и успокаивал сам себя: «это всë я виноват, но что я мог сделать, я всего лишь человек?»

Вскоре они подъехали к канаве на обочине дороги с развилкой, где одно ответвление уходило в лес к замку, а другое поворачивало к таверне и дальше шло к горному кряжу «Сражённый Великан», названному так, потому что издалека, при должном усилии воображения можно было увидеть каменного великана, лежащего навзничь, проткнутого копьём. Однако были и другие, более прозаичные причины происхождения такого названия…

– О нет! Он весь в крови! – взмолился Сайомон, – Ладвик, Петер, почему вы такие бесполезные!

Он спустился в канаву и подобранным прутиком освободил от лоскутьев одежды раны на груди Висельника. Это были рваные всполохи, следы огромных когтей, нанесённые яростным зверем. Сайомон стал погружать прут в рану и когда тот беспрепятственно вошёл на ширину ладони, снова скривил гримасу.

– Рёбра рассёк…

Он бросил прут, вылез из канавы, опёрся на повозку, закрыл глаза и замолчал, как бы уснул. Стражники и дознаватели смирно стояли в ожидании. Для них всё было очевидно, нечего и обсуждать, и задавать глупых вопросов. Они были в курсе конфликта Сайомона с Аетелмаерами и быстро сложили одно с другим: Аетелмаеры нашли Висельника благодаря своим связям, затем натравили на него своего Демона и потом демонстративно оставили тело близ своих владений. Это происходит не впервые, но этот укол по самолюбию получился особенно острым. Сайомон бросил им вызов на последнем королевском совете, торжественно объявив, что займётся берсерками и суккубами, что обязательно найдёт Триворота и Демона и прижмёт наконец Культ Крови к ногтю, но как только поймает Висельника, потому что граждане Вердамы требуют немедленной справедливости от главы стражи. Аетелмаеры ответили, что Сайомон итак прекрасно справляется со своими обязанностями главы, разбираясь с реальными преступлениями, поэтому нет необходимости придумывать ещё и мифические. Некоторые из членов совета посмели посмеяться, в том числе и король и тем самым подняли ставки. Они оскорбили его труд и теперь он должен ответить. Теперь разрешение на зачистку кряжа, затем на контроль над заведениями, а затем и над всем городом, реально было получить взамен на поимку беглого насильника и убийцы. Разыгрывалась хорошая партия, когда они загнали себя в ловушку неучтивости. Дело было за малым – выказать профессионализм. «Висельник» – тонкая ниточка, на которой держалась репутация дознавателей стражи, но которая теперь оборвалась и лежала изорванная в канаве.

Сайомон пришёл в себя, оглянулся, головная боль от недосыпа немного стихла, его обдало влажным утренним ветром. Свежесть утра и четверо подхалимов, хлопающих глазами, дали ему подсказку: нельзя унывать, нужно использовать то, что есть на руках.

– Замотайте его во что-нибудь и отвезите в библиотеку, в подвал. Он понадобится мне сегодня вечером, – распорядился Сайомон и снова превратился в рассеянность.

– А что нам делать, ваше сиятельство? – робко проговорил один из патрульных.

– Уже утро, отправляйтесь домой отдыхать; вы единственные, кто сегодня хорошо поработал.

Конец недели, время очередного собрания совета при короле. Как же умело Аетелмаеры действуют. Готов поспорить, они нашли Висельника давно, но придержали его как раз к сегодняшнему дню. Теперь это точно моя последняя возможность себя проявить.

Совет состоял из десяти человек, но один участник не появлялся уже год и ему всё никак не могут найти замену. Совет по именам и званиям: Вайартер – камерарий короля Фоирчерна, с видами на то же звание при короле следующем, кем бы он ни оказался, главный реформатор Вердамы; двое близнецов Данте Аетелмаер – оба графы-казначеи, получили титулы при короле Фоирчерне за заслуги перед городом и за экстраординарные способности к зарабатыванию денег; двое принцев: Сайомон, – глава стражи и Юфранор, – дознаватель в королевском сыске, наркоман, блудник, лучший фехтовальщик в городе, ему как раз и ищут замену; баронесса Сванхильдар и барон Вермандер – оба, как очевидно бароны и землевладельцы, занявшие на двоих почти все обрабатываемые земли в окрестностях; Джоанна Амласи – настоятельница госпиталя; «Кроха» Палл – управляющий портом, в прошлом кормчий; и десятый сам король Фоирчерн.

Зал для королевского совета находился в замке, был просторным, обставлен трофеями и свободным для посещения в любое время, кроме того, в которое заседал совет. Свобода передвижения по замку для подданных была символичной и ограниченной, но по уверениям Вайартера, свобода перемещения подданных нужна правителю, она повышает их лояльность к нему. Вот заканчивается очередной день, когда под наблюдением королевской гвардии, простые люди могут гулять по залам замка, любоваться живописью, фресками и скульптурами; вот наступает вечер, вежливые гвардейцы просят людей покинуть замок пораньше, – сегодня заседание совета, – и люди, довольные ласковым обращением и под впечатлением от торжества момента, расходятся по домам, к мирскому труду, к своей жизни, но теперь у них есть опыт прикосновения к сакральному и в такой жизни теперь больше смысла. Больше любви. Лояльность – это валюта, не подверженная инфляции, легко конвертируемая в пушечное мясо и в налоговый сбор. Вайартер разумеется считал, что он как всегда прав, – свобода перемещения подданных нужна правителю.

Принц Сайомон к этому моменту отправился на заседание, – он ехал в повозке в сопровождении двух стражников и трупа «Висельника» и был снова недоволен. Труп окоченел и не поместился в карету, пришлось взять повозку, а это значит, Аетелмаеры снова будут над ним смеяться. Он нарочно решил слегка опоздать, чтобы не показываться им на глаза. На площади было свободно, кучера стояли рядком возле конюшен, вели праздные беседы. Повозка остановилась, пара гвардейцев вышла встретить принца, он дал указания, и они присоединились к сопровождавшим его стражникам в их труде.

Члены совета уже тихонько обсуждали насущные дела, как услышали за дверьми возню. Принцу кто-то посмел перечить и он отчитывал наглеца, а затем отворились большие двери и он, с угрюмым видом вошёл в зал. Он указал жестом стражникам, те грузно вошли, переговариваясь, осторожно положили посреди комнаты обмотанный в серую холщу труп и, получив благодарность от принца, вышли вон. Тут же заблеял что-то бессвязное, приставленный к двери лакей и под выжигающим душу взглядом принца, обратился к самому королю жестом бессилия, – тот снизошёл, сжалился, сказал, что тот ни в чём не виноват и отправил его обратно на пост. Принц вытолкнул его из зала, затем обернулся к совету, глубоко вздохнул и попытался вспомнить дипломатию. Не совсем честно ставить ему в полную вину его неподобающую грубость с подчинёнными; он старался быть обходительней, но испытывал резкую нехватку почестей и одобрения, однако в отличие от городских чиновников, которые, по его мнению, ничего, кроме своей выгоды перед глазами не видели и исполняли свой общественный долг ровно настолько, чтобы не вызывать больше подозрений чем нужно, он это одобрение заслуживал: своей работой, своими заслугами и главное, своим отношением к делу. Но сейчас перед ним не подчинённые, это совет равных, нужно перестроиться, нельзя давить на этих людей, хоть они этого и заслуживают, нельзя показывать своё истинное к ним отношение: в обращении к ним, лёгким акцентом должна проскальзывать мольба, однако не слишком, а то они решат, что он в отчаянии.

– Уважаемый отец! Друзья! – переведя дух, обратился Сайомон к совету.

– Сайомон, мой мальчик, что такое ты притащил в этот священный зал?! – воскликнул, но не в сердцах Фоирчерн, король-резидент Вердамы и оглянулся на Вайартера, одобрит ли он такое восклицание. Вайартер, лëгким кивком с прищуром, одобрил.

Фоирчерн был ещё не дряхлым стариком, он был дороден, счастлив и по-королевски глуп. Глаза его улыбались двумя морщинками, седая борода коротким клинышком, почти всегда слипалась от вина или браги, он был добр, его любили женщины, но детей было всего двое, от покойной королевы, любви всей его жизни. Неизвестно, везение ли то или, наоборот, проклятие, что где-то тридцать лет назад, во время дипломатической поездки в Вассергард ему представили и порекомендовали подающего большие надежды политика и дипломата по имени Вайартер Ленаертс. Между ними завязалась дружба, а дальше история уже и забыла, как однажды все новые вердамские законы, для вступления их в силу, перестали требовать королевскую печать и стали требовать камергерскую. Короля этот факт нисколько не смутил, скорее всего, он этого даже не заметил, ведь его единственное распоряжение за всё это время, – назначить его старшего сына главой стражи, – было выполнено беспрекословно, а какая там поставлена печать, кто бы стал разбираться. В Вердаме его называли: «король Фоирчерн, Ваше Величество», но в двух других городах страны, его считали лишь резидентом. Он этого статуса не оспаривал, правители Аскедалы и Нового Лахэ на этом статусе не слишком настаивали, всех, похоже, устраивала эта недосказанность, даже интрига. Всем возникающим там и тут смутьянам и разжигателям розней, говорили «ш-ш-ш» и «приставляли палец к губам», те, кто эту процедуру переживал, как правило, впредь уверовали в мир. Сайомон, в дни особого уныния, сочувствовал таким людям и не понимал, почему даже Великая Аскедала не решается дерзнуть и высечь искру, а лишь отправляет в Вердаму своих шпионов. Тогда он непременно сводил всё к своим «демонам», что Аскедала боится Культа Крови, боится Аетелмаеров, а значит и он понимает всё правильно и его работа на этом направлении не бесполезна. Эта мысль прямо сейчас проскользнула у него в голове и придала ему уверенности.

– Это, дорогой отец, Хравн Висельник, насильник и убийца, что стращал граждан Вердамы долгие месяцы, – сказал он сухо и спокойно, ведь он только начал; всë согласно плану.

Члены совета снисходительно глянули на свёрток.

– Мои поздравления, принц Сайомон! – вроде бы искренне воскликнул Данте Аетелмаер, он отличался от другого брата и лоском в одежде и изысканностью в манерах.

– Невероятного мужества подвиг, – со скукой в голосе и уже неискренне добавил другой Аетелмаер, тоже по имени Данте, идентичный внешне, но не такой блистательный, как первый.

– Да-да, подвиг, но зачем вы его сюда приволокли? Напрашиваетесь на похвалу? – спросила спокойно и вполне искренне баронесса Сванхильдар своим, с примесью звона металла, голосом.

– Баронесса хотела сказать, что отчёта было бы вполне достаточно, – а это, как всегда, искренний и умиротворяющий Вайартер.

– Я никогда не напрашивался на похвалу, баронесса, с чего бы. И отчёта в данном случае недостаточно, Вайартер, дорогой друг.

Заседатели заинтригованы. Выступающий спокоен. Всë идёт по плану. Сайомон подошёл к свёртку, нарочито хладнокровно развернул его, так как ожидал, что маска мëртвого лица попытается напугать его, и указал рукой в перчатке на порванную плоть на груди мертвеца. Те заседатели, что были ближе к принцу и объекту, обернулись и глянули, а те, что сидели дальше, сделали вид.

– Хравн Висельник был жестоко убит сегодня ночью и брошен в канаву близ таверны «Креплёное вино». На его груди, как вы можете увидеть, рваные раны от когтей. Нанесло эти раны страшное чудовище – Демон.

– Снова этот мифический демон! – взмолился изысканный Данте, Данте#2.

– Старо предание… – скривил недовольную гримасу Данте#6.

– Сайомон, мы оставили это в прошлом, – с ноткой удивления сказал Вайартер, – почему ты продолжаешь к этому возвращаться?!

– Да, мне помнится, мы на одном из прошлых заседаний обсуждали эти когти, – барон Вермандер.

– И тогда решили, что это медведь, – баронесса.

– Если это медведь, как он приволок его на восточную окраину города? – задала свой скептический вопрос госпожа Амласи, – или вы хотите сказать, он убил его в черте города? Я не припомню в городе медведей, ещё и таких больших.

– Медведь, Демон, может это ножевые ранения? в любом случае этот неведомый убийца вроде бы неплохо справился, разве нет? – непроизвольно весёлый голос начальника порта Палла.

– Верно, дружище Палл, мы же говорим о насильнике и убийце, который в итоге получил по заслугам! – снова воскликнул Данте#2.

Сайомон всё это время смиренно ждал, пока заседатели выговорятся, про себя собирая из их пространных порывов то, за что можно будет зацепиться и на основе этого вести свою линию. Последнее: «в итоге получил по заслугам» – то что нужно.

– Вы не совсем правы, дорогой Данте, – обратился он с пристальным взглядом к Данте#2, так, как это делали и все остальные, когда в комнате присутствовали оба брата (а то что отец назвал близнецов одинаковыми именами просто блажь, глупость и неуместное озорство!), – как не совсем правы и вы, дорогой друг Палл. Вы оба образчики невероятного трудолюбия и самоотречения на своих поприщах, поэтому нет ничего удивительного и тем более постыдного в том, что вы запамятовали важнейший принцип справедливости, который, однако, является фундаментальным на поприще моём, и хоть я раз за разом терплю на этом поприще неудачи, забыть этот принцип, для меня бы означало – умереть! Этот принцип звучит так, – Сайомон сделал паузу, убедиться, что его речи внимают, – справедливость – это не только соответствие воздаяния совершённому деянию, но также и связь, объединяющая частные интересы, поэтому любое наказание, не вызванное необходимостью сохранить эту связь – несправедливо!

– И как медведь-убийца в данном случае нарушает эту связь?

– Как?! Хравн Висельник такой же член общества, как и мы. Он ничем не отличается от нас, кроме как, выбором своего преступного пути. То, что этот выбор претил интересам общества и нарушал нашу связь, в свою очередь, значит, что он должен был понести справедливое с точки зрения общества наказание и я, как выбранный поборник этих интересов…

– Тебя не выбрали, а назначили, Сайомон, – баронесса Сванхильдар.

– И тем более, как по мне, он вполне понёс наказание, – добавил барон Вермандер, – если, конечно, я смею говорить за всё общество…

– Вы не слушаете! – крикнул Сайомон. Ярость блеснула в его глазах, но он вовремя опомнился и стал хоть как и прежде спокойно, но чеканить слова, – вы насмехаетесь над важностью процедуры: преступнику должны быть предъявлены обвинения, наказание должно быть публичным, люди должны видеть главенство закона, должно быть главенство закона, иначе зачем мы вообще здесь собираемся?!

– Важность этих собраний не упирается в обсуждение участи растерзанных насильников, принц Сайомон…

– Баронесса хотела сказать, что мы чтим главенство закона, однако есть вещи, которые контролировать невозможно: как жизнь и смерть, как выбор пути тех или иных членов общества и последствия этого выбора, – снова попытался сгладить остроречие баронессы Сванхильдар Вайартер.

– И что в итоге мы из этого происшествия вынесли? К чему все эти речи?! – словно только проснувшись, удивился король Фоирчерн.

– Два преступника остались безнаказанными, отец, – выдохнул Сайомон.

– Я не согласен с вами, принц, – начал Данте#6, решив, что это лучший момент, чтобы закончить наконец этот пустой разговор, – преступник здесь один и он наказан, его наказала сама судьба; боги увидели чудовищную несправедливость, которая произошла с Гертой, дочерью кузнеца Хафтора и наслали на преступника зверя, что одним взмахом эту несправедливость исправил. Быть может, если бы не этот зверь, Висельник бы уже сбежал из Вердамы и присоединился к банде Ерша на большом тракте близ Нового Лахэ, и кто знает, каких злодеяний натворил ещё.

– Вы прекрасно справляетесь со своими обязанностями, мой принц, – присоединился к увещеваниям брата, Данте#2, – это расследование заняло у вас много времени и сил; если Висельник и правда намеревался сбежать из Вердамы в леса, то змееногая богиня Апьяти не смогла бы так с вами обойтись и дать этому случиться. Пусть это выглядит слабым утешением для человека с такой сильной волей как у вас, для человека, который сам вершит свою судьбу и не привык рассчитывать на помощь свыше, но для кузнеца Хафтора это станет утешением достаточным, чтобы как минимум продолжить жить и сохранить ту самую связь, о которой вы говорили. Мы, слабые люди, уповаем на любую помощь – хоть вашу, хоть свыше, – на любую возможность защититься от ударов судьбы, от бурь и невзгод. И мы, простые люди, при всём нашем трепетном уважении к закону и к городской страже, просто не можем согласиться на добровольное урезание нашей защиты от этих многочисленных невзгод, что обрушиваются на нас так внезапно и беспощадно.

II

Это конец. Всё пропало. Очередной проигранный бой. В этот раз последний. Как всегда, под грудой пустых слов они погребли мои аргументы и я снова не смог выбраться. О боги, как же это скучно: выбрать в жизни такую благородную цель и раз за разом терпеть на этой стезе неудачи! Почему всё вульгарное, неинтересное, неблагородное получается так играючи легко и почему созидание – это так сложно и никому не нужно?!

Сайомон сидел у себя в кабинете. Поздний вечер, он был разбит, разгромлен, при каждой спорной мысли о неверно сказанном слове, неудачно брошенной фразе его окатывало волнами тревоги. Невозможно находиться в таком состоянии, нужно уснуть, потерять сознание, умереть. Он достал из шкафа с бумагами наполовину полный бутыль с вином и кружку. Он откупорил бутыль, понюхал и сморщился: кислая вонь молодого вина и поражения. Он слишком умён и уже слишком стар, чтобы клюнуть на это: вино ничего не исправляет, оно всë делает страннее.

Нет, выходом из этого положения не может быть вино или дружеская поддержка, тут нужно действовать, нужно что-то сделать, что-то неожиданное. Нет, разумеется нельзя устраивать облаву на бойцовскую арену или бордель – погибнут лишние люди и придётся нести ответ перед советом и отцом… а постойте-ка, отец! Можно ведь обратиться к нему напрямую: у меня уже есть показания свидетелей, доказательства я добуду на месте… нет-нет, это глупо, что я там выясню – на арене дерутся, в борделе ебутся. Нужно что-то посерьёзнее. Прижать Аетелмаеров, заставить их выдать Демона или Триворота, вот что. Нужно показать людям настоящее чудовище! Но как? Как же тяжело быть благородным! Вот бы объединиться втроём с отцом и Юфранором, заинтересовать сначала их и потом уже начать работать по-настоящему. Да, вот она мечта, истинная цель: король Фоирчерн и его сыновья защищают страну от мерзкого культа и отстаивают идеалы Справедливости и Законности! Тогда и Аскедала увидела бы нашу решимость и не оскорбляла нас, отправляя своих шпионов к Аетелмаерам, а проявляла бы уважение и отправляла шпионов ко мне!

Ближе к полуночи Сайомон, накинув капюшон, претендуя на скрытность, отправился из тайной комнаты в библиотеке к замку. В замке в первую очередь нужно было не попасться на глаза слугам Вайартера, но желательно, не попасться на глаза никому, кроме разве что стражников; дальше нужно незаметно проникнуть в покои к отцу, не столкнуться там с одной из его любовниц и поделиться с ним своим планом, очень слабым, очень рискованным, но без пяти скептиков на плече, вполне способным его увлечь, а это почти победа. Если указом короля выставить кордоны вокруг всех известных выходов с кряжа «Сражённый великан», высока вероятность нападения Демона на один из таких кордонов, а там уже дело за малым: там должен выжить хоть кто-то, чтобы дать показания; дальше, совет будет обязан реагировать на убийство стражников и Аетелмаеры уже точно не смогут никого задурить своими чарами. Затем объявляется вылазка в горы, героическая поимка Демона, предъявление обвинений, публичная казнь и наконец…

С прервавшейся мыслью он тихо поднялся на третий этаж, он вздрогнул от удивления, что не заметил как прошёл всю эту дорогу до замка, – интересно его кто-нибудь заметил? – он тихо прошёл по ковру коридора, по обеим сторонам его тускло теплились редкие свечи в настенных шандалах; к счастью, у дверей в покои отца не была приставлена охрана, но к сожалению, это могло означать, что у короля свидание. Сайомон прильнул ухом к двери – всё тихо, тогда он выпрямился, глубоко вдохнул, вспомнил ключевые слова в своей речи, толкнул дверь и замер.

III

«Почему именно сейчас ты мне всë портишь?!» – Сайомон шагал по комнате и рассерженный, вслух отчитывал отца, а отец, сидел на полу спиной к кровати с распахнутым ртом. Вино из опрокинутого узорного кубка впитывалось в медвежью шкуру, а на каменном полу бликовала лунным светом лужа королевской мочи. «Что ты рот раскрыл? Хочешь что-то сказать?» – задавал он отцу вопросы, пока оглядывал его покои в поисках преступления, – «тебя что, отравили? ну да, кому бы ты сдался!»