Анна Каренина. Вариант ХХІ века

– Расскажи про свои дела? Зачем приехал в город? – поинтересовалась она.

– Я приехал, я приехал… – Он замолчал. Пора было говорить то, ради чего он пришел в дом Щербацких, а в горле стоял гигантский ком. Левин сделал большой глоток, ком стал немного меньше. – Я приехал из-за тебя, – вдруг твердо проговорил он.

– Из-за меня? – удивилась Кити.

– Я пришел не просто так, я пришел с определенным намерением.

Кити на секунду почувствовала, что ей не хватает воздуха.

– И что за намерение?

– А ты не догадываешься?

– Нет, – не совсем искренне ответила она.

Левин едва заметно вздохнул. Он был бы рад, если Кити хотя бы немножко ему помогла.

– В общем, я много думал о нас. Хотя, может быть, и не имел на это право.

– Но почему же, каждый может думать о чем угодно, – быстро вставила реплику Кити.

Левин благодарно посмотрел на нее.

– Вот я и воспользовался этим правом. Все мы склоны к самообольщению. И я этим грешу, особенно по вечерам, когда наступают свободные минуты. И тогда я особенно остро ощущаю свое одиночество. Хочется, чтобы рядом была любящая женщина. Жена. Ты понимаешь меня, Кити?

– Да, конечно, это совершенно нормальное желание.

Слова Кити несколько обескуражили Левина, он надеялся немного на иную реакцию.

– Мне так приятно, что ты меня понимаешь. Но когда я представлял эту гипотетическую женщину, то неизменно возникал твой образ.

– Мой?!

– Да, Кити, твой. И однажды я окончательно понял: либо ты, либо никто.

– Но зачем же так категорично, Костя. В мире столько достойных женщин.

– Да, достойных женщин много, – упавшим голосом произнес он. Не так должна реагировать женщина, которой делают предложение, если она согласна его принять. Но он решил все же завершить начатое. Определенность лучше неопределенности. – Но мне не нужно много, я такой человек, мне нужна только одна. Я знаю, однолюбы сегодня смешны, они выглядят чудаковато.

– Вовсе нет, – немного даже испуганно вставила Кити.

– Нет, именно так, – не согласился с ней Левин. – Но я такой, какой есть. И меня надо любить или не любить именно таким.

– Но, конечно же, любить, тут и сомнений нет.

– Ты так думаешь? – В нем зажегся слабый огонек надежды.

– Да.

Левин решил, что пора произносить самые главные слова.

– Я хочу, чтобы этой женщиной была бы ты. И никто другой. Будь моей женой и матерью наших детей.

Кити держала в руки чашечку с чаем, она дрогнула и пролилась ей на джинсы.

– Это очень неожиданно, Костя, – пролепетала она.

– Неожиданно, – разочарованно протянул Левин. Он подумал, что любая женщина знает, что мужчина намерен сделать ей предложение, и готовится к этому. И Кити так же не могла этого не чувствовать.

Кажется, Кити поняла, что сфальшивила. Она дотронулась до его руки.

– Костя, дорогой, я не готова. Я не знаю… – Она замолчала, так как, в самом деле, не знала, как тактичней ему отказать. – Я еще совсем молода. Мне надо учиться.

– Я не буду этому мешать. Создам все условия.

Взгляд Кити заметался по комнате, словно она пыталась найти кого-то, кто бы мог ей помочь.

– Нет, я не могу! – вдруг воскликнула она. – Ты очень хороший, но не мой! – На глазах девушки выступили слезы.

У Левина что-то оборвалось внутри, говорить было больше не о чем, все было предельно ясно.

– Извините, что отнял у вас драгоценное время, – произнес он подчеркнуто бесстрастным тоном. – Больше я вас своим присутствием не стану утомлять.

Он встал и направился к выходу из комнаты.

XIII

Уйти Левину не удалось, уже у самых дверей его обнаружила мать Кити.

– Константин Дмитриевич, вы уходите? Подождите, скоро к нам придут гости. Прошу вас, не спешить. Вас будет нам не хватать.

Левин нерешительно стал топтаться на месте. Ему хотелось уйти и хотелось остаться. Ему было больно находится рядом с Кити, но не менее больно расстаться с ней.

– А кого вы ждете? – поинтересовался он.

– Обещал нас навестить новый знакомый Кити, может, вы слышали о нем Алексей Кириллович Вронский.

Левин вздрогнул. Его вдруг охватило желание посмотреть на человека, который отобрал у него любимую женщину. Чем он лучше его, чем сумел прельстить девушку?

– Хорошо, остаюсь, – дал согласие он.

– Вот и прекрасно. Пойдемте в гостиную, – обрадовалась Щербацкая.

Левин вернулся в гостиную, из которой позорно бежал несколько минут назад. Кити была еще там. При виде Левина она побледнела, да и его лицо приняло какое-то каменное выражение. Щербацкая что-то почувствовала, она пристально смотрела то на дочь, то на гостя. Кажется, между ними что-то произошло, мысленно отметила она. И вряд ли это что-то очень приятное. Но говорить ничего не стала, потом она попытается все узнать у Кити, решила она.

Она стала расспрашивать Левина про его сельские дела. Как всегда, когда его спрашивали про то, чем он занимался, он оживлялся, тем более, к некоторому его удивлению мать Кити задавала вполне разумные вопросы и беседа стала доставлять ему удовольствие. Но продолжалось это совсем недолго, так как в гостиную быстро вошла та самая странная девица, с которой он познакомился в ночном клубе. С его точки зрения выглядела она еще более отталкивающе, чем при первой их встрече. На ее голове был парик какого-то морковного цвета, на ней была неопределенной расцветки кофта и свободно болтающие на бедрах штаны, что делало ее фигуру рыхлой.

Как может такая изысканная девушка, как Кити, дружить с такой уродиной? – недоумевал Левин. Чувство отвращения, которое он испытывал при виде ее в первый раз, сейчас только усилилось.

Нордстон кожей ощущала к себе такое отношение Левина и платила ему той же монетой. Она с откровенным недоброжелательством смотрела на него, как на человека, забредшего не в свой круг. Нордстон демонстративно отвернулась от Левина и завязала разговор с Кити. При этом громко и вульгарно хохотала, и Левин не мог определить, делает она это, чтобы позлить его, показать ему свое презрение, либо для нее это естественная форма поведения. Он бы ушел, но ему хотелось увидеть Вронского. Левин решил испить сегодня горькую чашу до дна. Может, если он это сделает, ему станет легче в дальнейшем.

Когда в гостиную вошел молодой мужчина, Левин без всякого представления понял: это он. Не очень высокий, но стройный, с приятным умным лицом. Он был одет в простой, но такой элегантный костюм, что Левин сразу понял, что он в своем одеянии выглядит по сравнению с ним неотесанной деревенщиной. Впрочем, так оно в какой-то степени и было.

В комнате сразу же появилась Щербацкая, которая незадолго до этого куда-то вышла.

– Алексей Кириллович, рада вас видеть, – радушно сказала она. – Познакомьтесь, друг нашего дома Константин Дмитриевич Левин.

Соперники обменялись рукопожатием. Все дальнейшее окончательно потеряло для Левина смысл, то, что он проигрывает по всем параметрам Вронскому, сомнений у него больше не оставалось. Он даже одобрил выбор Кити; имея подобную альтернативу, такая девушка просто не может не отдать предпочтения этому человеку. Да и чем он, Левин, может привлечь ее, его интересы и заботы ей чужды. А во всем остальном он скучен, старомоден и, как говорят сегодня, не сексапилен. А вот от Вронского сексапильность так и прет. Конечно же, для молодой девушки это подарок судьбы.

– Что принц Альберт? – поинтересовалась Щербацкая.

– У него возникла идея устроить большой прием. И даже ни сколько прием, сколько бал в староиспанском стиле, в костюмах тех лет. Будет интересно. Я принес вам приглашения.

Вронский достал из кармана несколько открыток и раздал присутствующим тут женщинам. Затем повернулся к новому знакомому.

– Я про вас слышал, вы занимаетесь аграрным бизнесом, – сказал он.

– Ваша информация верна, – подтвердил Левин.

– И как это сегодня?

– Очень сложно, приходится много работать. Все разрушено на корню. Нужно восстанавливать деревню шаг за шагом. Это процесс ни на одно десятилетие.

– Вы взвалили на себя тяжелый крест.

– То ли я взвалил, то ли он сам на меня упал. Просто однажды почувствовал, что должен этим заняться.

Левин внимательно смотрел на своего собеседника, пытаясь понять, нет ли в его словах иронии или насмешки. Но Вронский выглядел серьезным, кажется, он действительно так считает. И это до какой-то степени вызвало в Левине симпатию к нему.

В гостиную вошел хозяин дома. Судя по его виду, он только что откуда-то вернулся. Щербацкий внимательно всех оглядел, поздоровался со всеми и направился к Левину. С самых первых минут знакомства они стали симпатизировать друг другу. Хотя и занимались совершенно разными вещами, но Левин всегда ощущал какую-то родственную связь с этим человеком. В чем-то они были очень похожи.

Они начали разговор, Левин участвовал в нем с удовольствием, но одновременно наблюдал за беседовавшей с Вронским Кити. Она и не скрывала своих чувств, они, как веснушки, все высыпали на ее лице. Таких счастливых глаз, как у нее, он, пожалуй, еще не видел никогда. Внутри у Левина все жгло, и он уже чувствовал, что это жжение пройдет не скоро. Лучше бы он не становился свидетелем этой сцены, он предвидел, что она будет возвращаться к нему еще много раз.

XIV

Когда Вронский вышел из дома Щербацких, было еще не так поздно. Он стал думать, куда же ему направиться. Идти на свою съемную квартиру не очень хотелось, там было скучно и одиноко. Правда, можно было пригласить Кити поехать туда с ним, никаких сомнений, что она бы согласилась, у него не было. Об этом красноречиво повествовали ее глаза, лицо, жесты и даже дрожащий от внутреннего напряжения голос. Вронский нисколько не сомневался, что она влюблена в него по самую макушку. Ему было приятно, но не более, он понимал, что никаких глубинных чувств в нем она не возбуждала и не возбудит. Она чересчур молода, наивна, даже в чем-то простовата, хотя внешне кажется утонченной и изысканной. Но он слишком много в своей жизни благодаря работе встречал самых разных женщин и научился распознавать, где имеет место воспитание, а где эти качества даны от природы. Не умаляя достоинства Кити, в данном же случае речь идет о приобретенных свойствах. А это уже не так интересно, опыт подсказывает ему, что пройдет какой-то период времени, и эта изящная девушка превратится в скучную, одолеваемую бытом женщину. Таких примеров ему известно немало, он давно понял, что ничто так не портит даму, как семейная жизнь. За несколько лет многие превращаются в занудливых, скучнейших особ, убежденных, что муж – это их законная добыча и собственность, с которой можно делать все, что заблагорассудится. И потом даже не знаешь, кого больше жалеть: жену или мужа? Но самое смешное или ужасное то, что зачастую они не понимают, как все это отвратительно смотрится со стороны. И невольно думаешь, что сделаешь все возможное и даже невозможное, чтобы самому не оказаться в точно такой же ситуации. Вот он и старается в нее не попадать.

Хотя с другой стороны рано или поздно жениться придется, в их ведомстве, даже в нынешнее суперпродвинутое время достаточно косо смотрят на холостых сотрудников. Особенно достигших определенного ранга. Ни первым советником посольства, ни тем более послом не обремененного семьей не назначат. А он нацелен на карьеру дипломата, значит, в ближайшем будущем придется подыскивать себе супругу. Не то, что эта перспектива его уж совсем огорчает, но за тридцать с гаком лет своей жизни так привык к свободе, что не представляет кого-то рядом с собой на постоянной основе. Иногда ему кажется, что долго он не сможет никакого терпеть. Один человек всегда ограничивает возможности другого, невольно вынуждает приспосабливаться к нему. В этом плане ему достаточно и начальства, которому приходится все время угождать. А это совсем не в его характере; мама всегда упрекала его в чрезмерной независимости и свободолюбии. Но уж он такой, как есть. И вряд ли его что-то может его изменить.

Внезапно Вронский даже замер на месте. Он совсем забыл, завтра же приезжает его мать. Скучно стало в Москве, вот и решила навестить сыночка, посмотреть, как он тут устроился. Да заодно и проведать, не завел ли кого? Она давно и регулярно пилит его за нежелание обзавестись семьей. У каждого свой пунктик, у его мамы – именно этот, не самый для него приятный. Но придется выдержать этот приступ, на кону ни больше, ни меньше, его личная жизнь.

Да, но он так и не решил, куда же направиться? Перед приездом мамы надо провести по возможности максимально приятный вечер. Вронский стал мысленно перечислять варианты. Знает он один ночной клуб, где в отличие о т других подобных заведений собирается весьма приличная публика. В том числе и женщины, с некоторыми посетительницами у него заводились недолгие, зато приятные отношения. Вот туда он и поедет.

Вронский ощутил прилив эмоций. Впереди его ждет приятная ночь. Он поднял руку, чтобы остановить пролетающие мимо такси.

XV

Вронский прибыл на вокзал минут за десять до прихода Сапсана. Встречающих было много, и он двинулся в плотной толпе людей к перрону. Если быть честным, а Вронский по-возможности старался быть честным с самим собой, он бы предпочел это утро провести как-нибудь иначе. Голова была тяжелая. И не удивительно, если иметь в виду, сколько он вчера выпил в клубе и в каком часу лег спать. Но все неприятности стоили того, он с удовольствием вспоминал свою ночную знакомую. Да, таких женщин не так уж и много, умеет она зажигать. Жаль только, что в самый последний момент неожиданно ускользнула от него, когда он уже был готов везти ее в свое холостяцкое гнездышко. Почему она так неожиданно скрылась, Вронский не понимал. Хуже всего, что эта неудача еще не зарубцевалась в душе, напоминала о себе неприятными воспоминаниями. Может, стоит еще раз сходить туда и попытаться ее найти?

Он стал размышлять на эту тему. Но в его мысли вклинился чей-то голос.

– Вронский, Алексей! – услышал он.

Вронский посмотрел по сторонам и буквально в нескольких шагах от себя обнаружил Степана Облонского, мужа сестры Кити. Они были не слишком хорошо знакомы, виделись пару раз у Щербацких. Он оставил у него какое-то неопределенное впечатление – человека без стержня. А таких Вронский не слишком жаловал, такие люди подобно флюгеру, поворачиваются вместе с ветром. На них в серьезных делах опасно положиться; ветер сменится – и они предадут. Впрочем, к счастью никаких дел у него с ним и не предвидятся. Что же касается просто общения, то почему бы и не поговорить, в этом плане он вполне приятный собеседник.

– Стива, здравствуйте! Рад вас видеть. Что вы тут делаете?

Облонский загадочно улыбнулся.

– Встречаю женщину, – ответил он.

– Вот вы какой! – воскликнул Вронский, но не в осуждении, а просто так, лишь бы как-то отреагировать на его слова.

– И какую женщину, умницу, красавицу. Таких мало на свете.

– Да? – Вронский был слегка заинтригован. – Интересно было бы взглянуть хоть бы одним глазком на такое чудо.

– Сейчас взгляните. И спорим на все, что угодно, не останетесь равнодушными.

– Хорошо, посмотрим, кто эта ваша дама сердца.

Облонский тихо вздохнул.

– Увы, это не дама сердца, хотя все, что я о ней только что говорил, святая правда. Это моя родная сестра Анна. А вы кого встречаете?

– Маму.

В этот момент показался поезд. Его обтекаемое тело быстро приближалось к перрону.

– У вас какой вагон? – поинтересовался Стива.

– Пятый.

Облонский немного удивленно взглянул на Вронского.

– Как ни странно, но и у меня пятый. Наши дамы прибывают в одном вагоне.

Вронский и Облонский вошли в вагон. И почти сразу обнаружили двух дам, они сидели на соседних креслах, и о чем-то говорили. Завидев мужчин, почти одновременно вскрикнули:

– Алеша! – раздался немного скрипучий голос матери Вронского.

– Степа! Рада тебя видеть, – произнесла с улыбкой Анна.

Анна и Вронский одновременно посмотрели друг на друга. Вронский подумал, что Стива не преувеличивал, живописуя достоинства своей сестры. Действительно очаровательная женщина. И с каким вкусом одета!

Стива и Анна поцеловались в щеку.

– Да, Аннушка, познакомься, это Вронский, он дипломат. Мы с ним иногда встречаемся у Щербацких.

– Алексей Кириллович, можно просто Алексей, – представился Вронский.

– Анна Аркадьевна. Можно просто Анна, – чуть-чуть насмешливо улыбнулась Каренина. – А мы с вашей мамой почти целую дорогу говорили только о вас.

– Да, это так, – подтвердила Вронская. – Я жаловалась Анне Аркадьевне на тебя, что ты не хочешь жениться и подарить мне внука, а можно и двух.

– Я хочу жениться, мама, – возразил Вронский. – Просто пока не встретил ту, которая бы побудила бы меня сделать конкретные шаги.

– Вот эти слова я слышу от него уже много лет, – пожаловалась Вронская Анне. – Подскажите, милая, что с ним делать?

– Пусть останется все, как есть, – со смехом ответила Анна. – Однажды он встретит такую женщину.

– Милые дамы, пора срочно покидать вагон, – вмешался в разговор Стива. – Мы и так тут остались одни.

Мужчины подхватили чемоданы своих дам и все вышли на перрон.

Они уже направились к зданию вокзала, как вдруг раздался какой-то шум, целый отряд полицейских промчался мимо них.

– Алеша, что случилось? – с тревогой спросила мать.

– Не знаю, идите в здание вокзала и подождите меня там. А я попробую узнать, в чем дело?

Вронский вернулся к ним минут через пятнадцать.

– Ну что? – почти одновременно спросили обе женщины.

– Кажется, поймали террористку, у нее был на себе пояс шахида. Я сам видел, как его снимали саперы.

– Она хотела нас взорвать? – с испугом воскликнула Вронская.

– Возможно, – сдержанно подтвердил сын.

– Нас могли убить, – повернулась Вронская к Анне.

Анна стояла молча, она слегка побледнела и смотрела на Вронского.

– В наше время это обычная вещь, теракты происходят во всем мире, – пожал плечами Вронский.

Его мать все никак не могла успокоиться, она что-то испуганно говорила, Анна обняла ее за плечи.

– Прошу вас, успокойтесь, ничего же не случилось с нами. Все живы и здоровы. Лучше пойдемте быстрей отсюда.

– Конечно, – подтвердил Стива, – самое лучшее сейчас – это уйти с вокзала. – Я на машине, вас всех повезу.

Все четверо быстро направились в сторону привокзальной площади.

XVI

Долли сидела в гостиной и наблюдала, как Гриша занимается музыкой. Она не пускала его гулять, пока он не отыграет обязательные два часа ежедневных занятий. Долли знала, что Гриша ждет не дождется, когда же истекут эти ненавистные сто двадцать минут, и он сможет, наконец, убежать на улицу. До конца занятий оставалось совсем немного, но Долли была неумолима: он должен был отыграть все положенное время. Гриша нажимал пальчиками по клавишам, но, несмотря на свои старания, все равно сбивался. Взяв не ту ноту, он тут же поправлялся, но попадал в такт со второго, иногда с третьего или четвертого раза. Долли жутко раздражали его ошибки. Она находила игру сына глубоко символичной. Вот точно также звучала мелодия их брака со Стивой: коряво и фальшиво.

Отчего, почему так произошло? Долли пыталась найти ответы на эти вопросы все дни, после того, как она уличила мужа в измене. Как только прошли первые волны эмоций гнева, ненависти, обиды и злости, она попыталась разобраться в чем причина ее несчастья, откуда проистекают его корни. Долли крутила эту проблему и так и эдак и каждый раз приходила к одному и тому же выводу: она не виновата. Она все сделала для того, чтобы стать для Стивы образцовой женой. Пять детей ему родила и не потому, что так страстно хотела стать матерью. А только для того, чтобы привязать к себе мужа, как можно крепче, сделать их связь практически нерасторжимой. Сама по себе функция деторождения не была для нее насущной потребностью, а представлялась скорее неотъемлемой частью роли жены. Ее же внутреннее стремление быть супругой, напротив, воспринималось ею, как жизненно важная необходимость. Сколько Долли себя помнила, она всегда желала в первую очередь лишь одного – быть женой. С самого раннего детства в отличие от своих подруг, с увлечением играющих в дочки-матери, катающих своих кукол в коляске или кормящих и укладывающих спать своих «детей», Долли никогда не испытывала потребности в подобных играх. Она играла в другую игру. Уже в дошкольном возрасте маленькую Долли можно было увидеть дома, провожающую или встречающую своего отца с работы. Стараясь быть, «как большая», она сопровождала отца до двери, ощущая и воспринимая его, как супруга. Часто именно Долли дарила свой поцелуй, спешащему на службу Щербацкому вместо матери, которая в это время была занята с младшей дочерью.

Долли поливала цветы, чтобы пришедший с работы отец похвалил ее, или подавала на стол обед, потому что папа был голоден. В такие минуты она представляла себя маленькой хозяйкой своего дома, бессознательно вытесняя родную мать с ее законного места. Позднее, став девушкой это неистовая потребность найти своего супруга подтолкнула ее к раннему браку. Ее инстинкт замужества просто зашкаливал. Магнит страстного желания выйти замуж очень быстро притянул в жизнь Долли потенциального мужа, несмотря на сильное сопротивление матери, которая не хотела отпускать дочь от себя так рано, Долли настояла на этом супружестве, пригрозив, что убежит из дома или выйдет замуж за первого встречного, если она откажет ей в своем родительском благословении. Матери пришлось покориться.

Сыграли свадьбу, и Долли стала законной женой своего супруга. Как она была счастлива! Стива Облонский сделался ее обожаемым мужем. Свой союз с ним она почитала, как священный. День своего бракосочетания Долли считала самым значительным в своей жизни. Теперь она стала женой, что означало осуществление ее желания настолько долгого, насколько помнила она себя. Ее стремление к целостности через этот союз, наконец, было удовлетворено. Оставалось служить своему мужу верой и правдой, что Долли и делала. Она получала удовольствие, делая супруга центром своей жизни.

Каждый в их семье знал, что муж для нее – самый главный человек. Их дети хорошо усвоили этот урок: лучшее всегда приберегается матерью для отца и надо быть тише воды и ниже травы, когда папа устал или отдыхает. Таков порядок был заведен в их доме, и Долли, словно дневальный, с ревностью следила за его исполнением. Она считала, что все в ее жизни уже определено и идет, как надо. Она и помыслить не могла, что счастье ее очень хрупко и зависит, в первую очередь не от преданности ее мужа, а от степени важности, которую он придает их браку и особенно ей самой.

Все рухнуло, как карточный домик, в один момент. Смертельно раненная его предательством и униженная тем, что все ее жертвы ради него ничего в его глазах не стоят, Долли стала одержима мыслью об отмщении. Он должен страдать, так же, как и она, а лучше еще больше. Но в то же время она отдавала себе отчет, что не представляет свою жизнь вне роли жены своего мужа. Она настолько срослась с ней, настолько чувствовала себя в ней комфортно и удобно, что готова была пойти на компромисс, который бы позволил ей осуществлять и дальше самую большую потребность своей жизни. Она мучительно искала такую возможность, смутно ощущая ее в том, что дальнейшее ее счастье зависит не от преданности мужа, а от степени важности, которую он придает их браку и от его оценки ее, как жены. Но пока эти мысли бродили в ней только на уровне неясных ощущений, не прошедшая обида на мужа, не позволяла принять их как руководство к действию. Кто-то извне должен был донести их до ее сознания, и тогда она сумела бы опереться на них, как на фундамент, на котором смогла бы в дальнейшем возводить свое разрушенное семейное счастье.

XVII

Долли думала о наболевшем и ждала, что вот-вот дверь отворится и войдет Анна. Она должна была приехать сегодня утренним поездом. Стива поехал за сестрой на вокзал и, судя по времени, они уже где-то рядом с домом. Долли хотела встать и подойти к окну, чтобы не пропустить момент, когда машина мужа с гостьей подъедет к воротам, но, запутавшись в лабиринтах своих мыслей, пропустила эту минуту. И от того, что Гриша еще играл, Долли не услышала легких шагов на лестнице. Она посмотрела на часы. Стрелки показывали двенадцать.

– Довольно, – скомандовала она сыну. – На сегодня достаточно.

Мальчик тотчас же с визгом побежал вон из комнаты. Он распахнул дверь и тут же столкнулся с Анной, входящей в этот самый момент в гостиную. Гриша чуть не сбил ее с ног. Анна засмеялась и подхватила мальчугана на руки, прижала его к груди и начала целовать.

– Гриша, Гришенька, – повторяла она, задыхаясь то ли от быстрой ходьбы, то ли от смеха, – Как же ты вырос. – Мальчик, не ожидавший оказаться на руках незнакомой тети, отчаянно вырывался. Анна аккуратно поставила сорванца на пол и присела перед ним на корточки. – Ты помнишь, меня, помнишь? – спрашивала она, заглядывая ему в глаза и пытаясь вновь чмокнуть его в упругую щечку.