Переливы тёмно-фиолетовой души

Я приподнимаю голову и снова цепенею. На краю моей кровати, повернувшись спиной, сидит мужчина. Его насыщенные чёрным цветом волосы взъерошены и торчат в разные стороны, касаясь менее углублённого тёмного оттенка рубашки.

Может это ухажёр сестры. Но никаких обычных признаков её возвращения я не наблюдаю. Спина его приподнимается, видимо он почувствовал, как я ёрзаю на кровати, пытаясь отыскать телефон.

Сон или явь? Не могу понять. Неповторимые краски аметиста возникли напротив меня. Так близко и так отчётливо. Они снова заставляют меня оцепенеть, но теперь я не могу от них оторваться и убежать. Тонкие губы вытягиваются в напрягающую улыбку, а острые скулы только помогают увидеть в нём повадки хищника.

– Что так долго!

Я не замечаю смысла сказанного. Голос продолжает разливаться у меня в голове. Нотки раздражения ничто по сравнению с тембром, произнесённым низким твёрдым голосом. Как у такого монстра может быть настолько приятный голос?

Он вздыхает. Теперь раздражение слышно отчётливо, и это заставляет вернуть моё восприятие в реальность, осознавая, что меньше чем в пяти сантиметрах от моих лодыжек сидит вчерашний извращенец. Я, опершись на локти, отодвигаюсь назад без резких движений, чтобы не вызвать прыжок хищника. Почти половина корпуса и голова уже свисают.

– Что ты делаешь? – Он встаёт и делает несколько шагов к изголовью кровати.

А я даже не могу задержать его, к примеру, ударить ногой – одеяло «удачно» закутало их. Испуг окончательно берёт верх, и мне уже всё равно, что я сейчас упаду.

Сильные руки подхватывают меня. Обжигающее тепло захватывает всё тело, заливая даже рассудок, не успевающий уловить того момента, как я с быстрой лёгкостью оказываюсь в сидячем положении. Теперь я в изумлении замираю.

– Придётся перевязывать заново, – удручающе вздыхает он и с упрёком добавляет. – Посмотри, что ты наделала!

Он берёт мою правую руку и протягивает перед озадаченным с глупым выражением лицом, которое не может понять, что происходит, и откуда столь обволакивающее тепло доходит до каждой клеточки трясущегося тела. Я с трудом, но сосредотачиваюсь на руке, которая оказывается перебинтованной, и тут же чувствую сжимающую тягу на всём протяжении предплечья. Но он хотел обратить моё внимание на красное пятно, что проступает сквозь бинты и увеличивает свою площадь.

– Правильно делаешь, что молчишь. Мне хоть не придётся слушать нытьё. Ненавижу вашу беспомощность. Чуть заденешь, как уже на части рассыпаетесь. Совсем никакого развлечения. И в придачу приходится возиться с такой слабачкой.

– Тогда с какого перепугу ты тут делаешь, маньяк-извращенец? – Вот меня и прорвало. Я вырываю правую руку, не давая ему продолжить разматывать бинт.

Не знаю точно, какие слова меня больше взбесили: «ненавижу», «развлечения» или «слабачкой», или же вовсе тон – с каким пренебрежением и разочарованием это было всё произнесено. Скорее вся непонятная и странная речь в целом.

Он внимательно смотрит на меня, но уже через секунду комнату охватывают смешки – мрачные и подавляющие любое намерение сопротивляться.

– Меня называли разными словами, но чтоб так – впервые. – Он снова берёт руку, но теперь с бо́льшим упорством, что я зажмуриваюсь, чтобы не дать болезненным звукам вырваться наружу. – Ты бываешь очень вспыльчива.

– Тебе-то откуда знать?

Он многозначительно усмехается, не ответив.

Почему я позволяю прикасаться к себе, после того что он пытался сделать? Сейчас он не выглядит таким уж угрожающим, и мне не хочется убежать, я наоборот желаю остаться здесь и любоваться его восхитительным лицом. Действительно, слишком красив, чтобы быть маньяком. Ну не может прекрасное быть ужасным.

Он переводит взгляд на меня, я в смущении, но не могу отвести глаза от божественных линий. Тогда он нагибается, большим и указательным пальцами берёт мой подбородок, обрушивая всю вселенную лиловых звёзд.

– Не прикасайся ко мне!

Я размашистым движением свободной кисти скидываю руку с лица и повторяю рывок правой. Но на этот раз мне не удаётся освободиться. Словно предвидев реакцию, он крепко, но без давления удерживал пострадавшую руку.

Усмешка в мой адрес вызывает ещё большее чувство отвращения и злости. Да он просто насмехается надо мной! Противно, но я на самом деле беспомощна.

– Прекрати, ты только мешаешь. – Спокойно и серьёзно произносит он, снова занявшись рукой.

Я не смею больше шелохнуться и не смотрю на так и манящее лицо, сейчас я только наблюдаю за ловкими движениями пальцев, и, кажется, ухожу в себя.

Он разматывает мою руку, и я ахаю, увидев, как кожа на предплечье позеленела.

– Видимо яд остался, – поясняет он.

Как будто это мне что-то говорит… Яд? Какой яд?

Он садиться на край кровати, берёт в свою правую руку моё запястье, а левой сжимает в плече чуть выше локтя и наклоняется к руке, немного приоткрыв рот.

– Что ты собираешься делать?! – В ужасе восклицаю я и толкаю его в плечо.

Но он даже не качнулся, лишь приостанавливается, из-под лобья смотрит на меня, дав понять, что мне лучше заткнуться. Я так и поступаю. Страх перед его убийственным взглядом оказывается сильнее страха неизвестности.

Он снова начинает двигаться к внутренней стороне руки и, не раздумывая, впивается зубами точно в то место, откуда сочится кровь. Ох, нет, это погорячилась моя фантазия. То были не зубы, а его мягкие губы, которые обожгли мою кожу. Его рот крепко сжимает мою руку, и я даже могу ощущать, как вытягивается кровь из сосудов.

Вампир? Нет, это как-то слишком бредово даже для меня. Но не могу удержать себя.

– Ты вампир? – Я с трудом сдерживаю смех. Хорошо, что он не видит, как я сжимаю губы, чтобы не улыбнуться.

– Ты относишь меня к таким слабакам? – Он с чмоканьем отрывается от моей руки, похоже, его развеселил мой вопрос; ну, ещё бы.

Я даже не задаюсь дилеммой о реальности их существования, услышав полноту серьёзности ответа.

– Сам Дракула?

– И с этим пареньком меня не смей сравнивать. – Его губы выглядят чуть пухлее, покрытые рубиновыми каплями, а лицо источает агрессию.

Я оскорбила его этим? Сейчас я думаю не о крови на губах, которая принадлежит мне, хотя это тоже заслуживает внимания, а умиляюсь его гордыне, которую я сумела задеть, видимо недооценив его положение.

– Прояви хоть немного уважения, я сейчас, между прочим, тебе жизнь спасаю.

– А выглядит совсем наоборот.

Едва заметная улыбка мелькает на вызывающем одновременно и ужас и восхищение лице.

– Это ты меня порезал?

Маньяк, никак иначе.

– Да.

Я всё-таки ожидала услышать другой ответ.

– Не трясись! Это меня раздражает. – Его пристальный тёмно-лиловый взгляд предусматривает мгновенное выполнение его слов.

– Извини, но я не могу спокойно сидеть и ждать, когда же ты мне оторвёшь руку или голову!

– Для тебя будет достаточно одного прикосновения.

– Я только надеюсь, что это будет быстро и не больно.

Что я несу? Видимо я пытаюсь защититься словами, раз другими средствами противостоять бесполезно.

– А я разве не упомянул, что спас тебя? – Намёк был с упрёком.

Он отпускает руку и своей       тыльной стороной ладони вытирает губы, на которых поблёскивала моя алая кровь, и на которые я не могу перестать таращиться из-за этого. Он неожиданно встаёт и идёт к столу, я не отрываясь и даже не моргая, слежу за ним. Он оказался выше, чем я думала. А его прямая и широкая спина закрывает весь обзор производимых им операций. «Прекрати пялиться!», – говорю я себе. Но глаза словно околдованные, созерцают, как ещё слегка влажные волосы спадают на поднятый воротник. Шёлковая рубашка сидит на нём безупречно, облегая контуры идеальных пропорций, но при этом необъяснимо легка и свободна, а под небольшими лучами света и движениями тела, складки перетекают, колыхаясь, словно волны в чёрном море. Всё в этом человеке одно темнее другого.

Он разворачивается и направляется на прежнее место с бинтом в новой упаковке. Он и аптечку нашёл в нашем доме, когда даже я не знаю толком, где что лежит!

– Нужно сначала закрыть рану стерильным материалом, потом…

– Так сойдёт.

– Не обязательно обматывать всю руку.

– Надо было оставить тебя под дождём! – Отчётливая несдержанность слышится в ответе на мои попытки скорректировать его действия.

Он раздражённо вздыхает, когда я обращаю всё внимание на него в ожидании объяснений всего происходящего.

– Как же долго до тебя всегда доходит. – Не успеваю я возразить или что-то сказать, как он продолжает. – Три дня назад на тебя напал… монстр.

Очень заметно, что он обдумывал последнее слово.

– Что-то я не припоминаю никаких монстров кроме как вчера.

– Дерзишь. – Он прищуривает глаза, видимо хочет напугать этим, и у него это прекрасно получается. – Да, с виду он выглядел как обычный человек. Но неужели ты больше ничего не заметила? Хотя, да, чему я удивляюсь.

Я поджимаю губы и недовольно смотрю на него, нахмурив брови. Он так говорит, будто знает меня, а может снова просто говорит о чём-то в целом.

– Заметила, – как можно язвительнее отвечаю я. – Мою руку обвило какое-то растение, но ведь я быстро избавилась от него.

– То растение было ядовитым. А его шипы проникли под кожу и оставались там как недозревшие семена. Когда же на них регулярно стала попадать влага и солнечные лучи, у них появился стимул высасывать твою жизненную энергию, чтобы прорости. – Меня начинает напрягать, с каким спокойствием он всё это рассказывает. – Ты очень удачно свалилась в обморок, и пока ты была в бессознании, я без проблем и воплей вырезал семена, но я не подумал, что останется жидкость. Ха, видимо это яд подействовал на тебя так, что даже боль не дала тебе очнуться. – В его глазах что-то сверкнуло и, кажется, это была злобная идея. – Теперь ты понимаешь, что я не преувеличивал о спасении твоей жизни?

С последними словами он заканчивает перевязывать рану. Обычно я всегда вежлива и благодарна людям за помощь, но только не в этот раз.

– Мне что сказать тебе «спасибо»? После того, что ты вчера собирался сделать со мной! – Я понимаю, что ничуть не сожалею о словах, что говорю и собираюсь сказать, единственное, что меня волнует это прямой взгляд непроницаемых лиловых красок. – Что ты за маньяк такой? Сначала нападаешь, лапаешь, оставляя синяки, потом преследуешь, а затем вдруг спасаешь. А сейчас сидишь и выжидаешь нужного момента, чтобы продолжить начатое и изнасиловать меня! Да, лучше бы я умерла от этого дурацкого ядовитого растения!

Я вижу, что моя речь ни капельки его не задела, а пронеслась, как слабенький ветерок, не способного непоколебимую гору признать в нём достойного противника.

– Если бы я хотел чего-то подобного, то давно бы уже это сделал.

Я сижу в полнейшей растерянности, но не от слов, а его ответной реакции, которую я не могу осмыслить, но она меня ужасает. Его губы стали растягиваться в улыбке всё шире, я не понимаю почему, и тогда он опускает взгляд ниже. Я тут же следую за ним, и мне становится ясна его лучезарная улыбка.

Всё это время я была занята сбивающей с толку ситуацией, раздражающей злостью и разглядыванием этого ненормального, и хоть бы раз промелькнула мысль, как и в чём я нахожусь в кровати. И теперь, когда я сижу, причём уже давно, край одеяла лежит у меня на коленях, закрывая ноги, но грудь остаётся открытой и защищает меня только одна маленькая, но очень важная женская деталь. Я быстро натаскиваю одеяло и укрываюсь с головой, чтобы никто не видел моих покрасневших щёк.

– Ах, расслабься, ничем ты меня новым не удивишь, – с равнодушием отзывается парень напротив меня. – Я к тебе не собираюсь прикасаться.

– Тогда почему я голая? – с накатывающим раздражением смущённо и приглушённо из-под одеяла бормочу я.

– Не знал, что ты хотела остаться в мокрой одежде и заболеть.

Язвительный тон давит на уши, но эта его забота тут же разрушает стены.

Я вылезаю из своего надёжного укрытия, я всё ещё озадачена и не понимаю. Он, видимо прочитав это по моему лицу, захотел разъяснить мне доходчиво.

– Вчера я лишь хотел проверить, правдивы ли слухи.

О чём он говорит? Какие слухи?

– Почему ты не спросишь вслух, а ведёшь диалог у себя в мыслях?

– С чего ты взял? – начинаю отнекиваться, как бы не понимая, о чём он говорит.

– Когда ты рассуждаешь, ты словно погружаешься глубоко в себя, а выражение на твоём лице – оно забавляет.

Уже успев сменить нелепую физиономию, я закусываю губу от неловкости. Я редко замечаю за собой сопровождающие признаки своей мозговой деятельности, чересчур увлекаюсь происходящим и, как он и сказал, погружаюсь в себя, когда мне что-то интересно, пусть даже если это какой-то пустяк или забавная мысль.

– Так какие слухи?

– Поговаривают о женщине, до которой нельзя дотронуться.

– И как это понимать?

Что за бред он несёт?

Лиловые глаза загораются и пронзительно смотрят на меня. Я замечаю малейшее движение и перекидываю взгляд на его закатанный рукав рубашки, обнажающий руку до локтя, следую до запястья и уже совсем близко вижу его длинные пальцы. Они мягко и уверенно прикасаются к моему оголённому из-за непослушного одеяла плечу. Меня пронзает током, а он тихо, почти шепотом произносит.

– Вожделение.

Я не могу издать ни звука. Я снова чувствую, как кровь приливает к щекам. Я собираюсь отдёрнуть плечо, но парень опережает меня и убирает руку.

– Это… это от того мужика пошли слухи? – Я заикаюсь и теперь я точно спелый помидор и начинаю быстро говорить, чтобы как-то отвлечься. – Тот мужчина, он разве хотел чего-то подобного? Он, конечно, схватил меня, но потом ему стало плохо.

– Это просто совпадение! – Обрывает он. Я перевожу взгляд на парня, ведь ему тоже стало не по себе. – Эти слухи – вздор. Я ведь могу беспрепятственно делать с тобой что захочу.

– Видимо так. Я имею в виду эти нелепые выдумки. – Быстро исправляюсь я, а то подумает, что я одобряю его «беспрепятственные действия».

Он слегка улыбается и, похоже, в этот раз без всякой насмешки. Я смотрю на него, опять не могу отвести взгляд и, думаю, даже не пытаюсь. Сиренево-лиловая гамма переливается, и, похоже, её сущность не одноцветна, как мне показалось вначале, а она так разнообразна и непредсказуема.

До этого я не замечала или не придавала значения запаху металла с привкусом крови, но сейчас я чувствую, как мне начинает пощипывать нос. Спустя мгновение я ощущаю холодность и наступающее отстранение, а его совершенное лицо превращается в мраморную маску безразличия. Он встаёт и направляется к двери. Я вдруг хочу его окликнуть, но подавляю эту странную попытку.

Он останавливается у двери, его осанка ровная и внушающая, как и вся атлетично сложенная фигура. Я не вижу его лица, прошло лишь секунд пять, а я уже не могу без прекрасных очертаний. Но он не оборачивается, и если бы я не сидела позади, можно было бы решить, что он обращается вовсе не ко мне.

– Ты скоро забудешь всё, что произошло. Ваша память так устроена – забывать всё плохое.

Что? Нет! Я не хочу забывать. Теперь не хочу.

Он дёргает ручку. Выходит. Дверь захлопывается. После него в комнате остаётся только усмешка от последней брошенной фразы, и холод, отчётливо контрастирующий с тем теплом, что недавно охватывало всё моё существо.

Почему я промолчала? И я о многом не успела спросить, точнее вообще ничего не спросила. Как он нашёл меня, как попал в дом, как узнал, где я живу, ну здесь-то всё и так понятно – проследил, разумеется. Откуда он знает мужика, что отравил меня ядом. Наверное, они состоят в одном клубе «Маньяки-насильники, или как напугать девушку до полусмерти». И эти дурацкие слухи, с какой стати кому-то интересоваться мной и вообще разговаривать о том, можно ли до меня дотронуться или нет? Бред! И что за непонятные высказывания, где фигурирует множественное число: «вы», «вас», «ваш»; про кого он это, девушек, людей? Знает мои привычки и поведение; но, чёрт подери, откуда? И кто он, в конце концов, даже имя не узнала.

«Ты ничем не удивишь», даже обидно немного. Но он прав, ведь вокруг такого мужчины всегда вертятся красивые женщины. Вот я дура: не заметила штаны и кофту на стуле. «Вожделение»… сколько соблазна и сладкого зова намеренно плохо скрыто в этом слове, особенно произнесённое тонкими изящными устами. О чём я только думаю?! Что за странные мысли забивают мою голову?

Я не сразу замечаю, что обхватила подушку и руками и ногами. Не знаю, сколько времени я пробыла в таком положении, мысли улетели так далеко и так беспечно. В тишине я слышу звон ключей и захлопнувшуюся дверь. Немного погодя раздаётся топот маленьких шажочков, и в дверной проём пролезает светлая кудрявая голова. Смотрит и хлопает большими глазами, как кукла, только светящаяся жизнью.

– Ты даже не вставала? – глаза Иты и без того большие становятся ещё шире. – Ты заболела? – Она кидается к моей постели. – Да у тебя жар! – Пугается она, заключив мои щёки в крошечные изящные ручки.

– Всё хорошо.

– Я сомневаюсь. Нужно померить температуру. – Она крутит головой, словно где-то поблизости должна быть аптечка, чутьё опять её не подводит. – Ты уже что-то пила?

Ита подлетает к столу, по договорённости принадлежавший ей, который стоит в той же плоскости, что и мой, и начинает беспокойно рыться в аптечке. Я не хочу ей повторять, что всё нормально, ведь если она что-либо вбила себе в голову, то поднимет на уши всех и каждого. Ита возвращается и без всяких разговоров суёт мне под мышку доисторический ртутный градусник (мама доверяет только проверенным средствам).

– Почему ты сидишь раздетая? – родительским тоном Ита требует объяснений.

– Я промокла, пришлось снять одежду.

– Но ведь дождь уже давно закончился. Ты только пришла?

– Нет, кажется.

– Нет, с тобой явно что-то не так!

Я смотрю на дверь, просто смотрю всё в той же позе. Ита опускается на коленки и, положив руки и голову на кровать, пристально принимается изучать моё состояние.

– Ты влюбилась.

Обычно её зверская интуиция чует подобные вещи, но сейчас она ошибается. Я не могу влюбиться в человека, который издевался надо мной и который спас меня… Да нет же, просто его лицо дьявольски привлекательно и срабатывает инстинкт женской натуры.

– Глупости-то не говори! Это только ты можешь влюбляться быстро и безрассудно.

– Ну не так уж и быстро. – Она даже в нашей беседе умудряется игриво улыбаться. – Ах! – Вдруг пугается она, хотя я вздрагиваю сильнее. – Что у тебя с рукой?

– Порезалась, – отмахиваюсь я.

– Как? Чем? – Ита отнимает мою руку от подушки и вытягивает перед собой.

– Блины готовила. Иди поешь кстати. – Пытаюсь спровадить её.

– На этот раз, упрямая и скрытная сестра, ты от меня не отделаешься. А твоё лицо, оно в порядке! – Её рот от удивления открывается, а рука тянется к щеке.

– Оно и было таким.

– Хватит из меня дуру делать! Я о тебе беспокоюсь, а ты!

Я не предполагала такую реакцию сестры: она резко встаёт и выходит из комнаты. Я не ожидала, что мои слова могут так обидеть её.

Это сложно для меня. Кому-то безоговорочно доверять и говорить всё, что твориться на душе. Даже с собственной сестрой или мамой, самыми близкими и дорогими мне людьми, я не могу поделиться некоторыми вещами и быть до конца откровенной. И дело не в том, что будут смеяться над моими словами, идеями, мечтами, а просто не поймут, не смогут понять. Надеюсь, я ошибаюсь.

Молочный коктейль – отличный примирительный напиток, позволяющий, хоть и не надолго, но подзабыть о грустном и тревожном. Ты же знаешь, я люблю тебя, сестрёнка. Я постараюсь научиться доверять, прям как ты – преисполненная жизнерадостной энергией.

Проходит день.

Тянется второй.

Тащится третий.

Единственным потрясением за эти дни было моё обнаружение пропажи, а точнее двух пропаж. Первое это листок бумаги, но если бы это был просто листок, да даже с рисунком, над которым я несколько часов трудилась, я бы расстроилась, но не ощущала бы пустоту так сильно. А второе – крем, да именно тот чудодейственный крем, который испарился после его ухода. Но исчезновение конкретно первой вещи усилило мою панику. Быть может он и имел в виду это под словами «Ты скоро забудешь всё» и решил посодействовать этому, забрав косвенные (хотя бы такие) улики его существования.

Я не рисовала уже три дня. Такого со мной прежде не бывало. И даже нет желания снова браться за карандаш – изображать неповторимые контуры аметиста, так как я знаю, что как бы я не старалась, они не получаться такими живыми и яркими.

Ах да, ещё я нашла работу. Продавцом мне не очень нравиться быть, точнее у меня отсутствует дар убеждения, чтобы покупатель ушёл не с пустыми руками, но мне кажется, в зоомагазине этого особо не требуется, да и в окружении животных мне будет гораздо комфортнее. Правда на этой работе бывает режет в глазах и закладывает нос, но если почаще убираться, то можно и привыкнуть.

– Уже почти восемь. Я думаю, покупателей сегодня больше не будет, можешь идти домой.

Веста, так она сама попросила её величать, женщина лет сорока пяти, очень добрая и приветливая, с радостью помогла мне разобраться в делах магазина, и она такая болтушка, но мне не привыкать. Но думаю, всё-таки нас больше сближает любовь к животным. Жаль, что дома у нас нельзя завести питомца, так как у сестры аллергия на шерсть, а питона или крокодила мне приобрести не разрешают.

– Ты отлично справляешься и делаешь даже гораздо больше, чем требуется. Тебе нужно побольше развлекаться, гулять. Всегда есть вероятность встретить свою судьбу.

Да, уже все в курсе, что у меня нет парня, и постоянно норовят мне об этом напомнить.

– Купи платье, сделай причёску, – она выразительно поправляет свою короткую стрижку. – Улыбайся, и тогда весь мир будет у твоих ног.

Ха-ха, легко сказать.

– Мне так не повезёт как вам – встретить свою вторую половинку.

– Да, согласна, у меня муж просто золотце. Ой, кстати надо напомнить ему, чтобы купил овощей. Сегодня наш сын приезжает. Если бы он не был женат, я бы обязательно вас познакомила.

– Не сомневаюсь.

Пока мы разговаривали о делах насущных, уже и закончился рабочий день. Попрощавшись с Вестой и помахав зверюшкам рукой, я не спеша побрела домой. Пока я в магазине, то постоянно чем-то занята и на раздумья практически нет времени, и так мне легче проживать день за днём. Прибавляю громкость в плеере, чтобы басы заглушали мои мысли, однако их не так-то просто заменить даже роком. Я прокручиваю каждую секунду, каждое мгновение, проведённое с ним. Страха и отвращения к нему совсем не осталось, словно наша первая встреча не была такой безумной.

Я не торопясь иду по пешеходному мосту и останавливаюсь примерно на его середине. Облокотившись на перила, преграждающие путь в воду, я смотрю вперёд, но ничего красивого и удивительного не вижу, вода как вода, небо как небо и солнце, оно всё также светит. Раньше я часто смотрела на природу, на её неповторимую красоту, и она никогда не казалась мне скучной, я каждый раз находила новые нетронутые глазом особенные частицы целого. Что изменилось?

Я вздрагиваю от неожиданного стягивания в ногах. Смотрю вниз, а мои лодыжки перевязаны толстой зелёной верёвкой. Пытаюсь отодвинуть левую ногу, но она крепко прижата к правой. И тут же каждое запястье обвивают стебли, но не колючие, как в прошлый раз, а гладкие, однако от этого они делают не менее болезненно. Руки под рывками стеблей отводятся назад и я, не удерживав равновесия, падаю. Наушники выпадают, когда я приземляюсь спиной на рюкзак, к счастью головой я не достаю до асфальтированного покрытия.

– На этот раз у тебя не получиться сбежать!

Голос знаком, но только когда я вижу нависшую над собой золотистую голову, я вспоминаю, что это тот парень, что приставал к моей сестре, а затем меня отравил. Я хочу возразить ему, но ещё несказанные слова обрывает другой голос.

– Но как мы будем её делить?

Здесь ещё кто-то?

– Ты уверен, что эта смертная обладает такой силой?

Третий голос! Да сколько же их там? Последняя неделя слишком переполнена мужским вниманием ко мне.

– Хочешь проверить? – Мерзкий тип в костюме встаёт и смотрит куда-то в сторону, показывая на меня, словно предлагая.

– Развяжите меня! – выкрикиваю я тогда и пытаюсь сесть.

Но тут же чувствую ботинок у себя на груди, который с силой надавливает на меня, приковывая обратно к асфальту.

– Перестаньте! – кричу я, жмурясь от боли и сопротивляясь ботинку.

Раздаётся хруст, а затем мучительный крик, и я больше не ощущаю давления сверху. Открываю глаза и вижу как рядом со мной падает мужчина, я тут же сажусь и в недоумении слежу за тем, как он держит свою ногу и катается по земле, выкрикивая ругательства.

– Что ты делаешь?

– Мне противно смотреть на вас. – Меня пронизывает током, и я оборачиваюсь на голос, который уже и не надеялась услышать. – Как вы не можете справиться со слабачкой, не используя грубой силы.