Мрачные узы

Они разместились на ложе справа от сцены, на которой был задернут занавес цвета венозной крови, в оркестровой яме готовились музыканты, дирижер любовно перекладывал нотные листы. В соседней ложе в креслах сидели Филипп, Ярослава, Игнат с Дианой, Савва, освещенный экраном телефона, и Натан, делающий юноше замечания. При виде своих родственников, сидящих слева, Филипп взял за руку Ярославу, подозвал к себе и сдержанно высказался, как он зол на всех. В этот момент окончательно осознал безвыходность ситуации – семья треснула и разваливается на глазах, никакие его угрозы не решат проблему, единственный выход из этой всей ситуации – это смирение и принятие хаоса.

– А где Инга с Алисой? – спросил Марат, заметив уничтожающий взгляд Филиппа в свою сторону.

– Девчонки в партере билеты взяли.

– Мол, подальше от семейки? Неплохо. Что ж такая гениальная мысль не пришла в мою дурную голову?

– Что дурную, так это верно. Да успокойся ты, чувак, все наладится со временем.

Даниил тоже не чувствовал себя в своей тарелке, понимая, что и сегодняшний вечер может закончится семейным скандалом, ведь он осмелился пойти против Филиппа Карловича, своего деда, и пригласил на традиционный новогодний поход в театр Ангелину, отношения с которой не нравились никому. Она была не той девушкой, которую хотели бы видеть рядом с Даниилом. «Не той крови», – выражался Филипп Карлович, брезгливо отмахиваясь от любой беседы, если там содержалось имя Ангелины. Ему хотелось, чтобы все его нынешние и будущие родственники имели какое-то значение и вес в обществе. Таким образом он однажды женил Игната на дочери влиятельного человеке, чтобы выгодно было ему, однако не сильно задумывался над желанием и потребностями сына, который будучи совсем юным ощущал себя вещью, которой отец разменивается налево и направо. И с Даниилом была похожая ситуация, Филиппа Карловича не заботили чувства юноши. Его не удовлетворяла перспектива видеть внука с девушкой недостаточно высокого статуса. Что скажут люди? Внук мэра города, хоть и бывшего, встречается с какой-то невзрачной девчонкой, дочкой машиниста и продавщицы в книжном магазине. Но сколько бы Филипп не ждал, надеясь, что этот роман кончится по чьей-либо инициативе: либо Даниил наконец наиграется и бросит Ангелину, либо она переключится на кого-нибудь другого, разбив сердце Дане, – время шло, а их отношения только крепли.

Даниил скатывал в трубочку программку и опасался, что его спонтанное решение, основанное на злости в адрес деда, выйти в свет и в окружение семьи со своей избранницей, не стесняясь осуждений, может плохо закончится, ведь по возвращению домой, его может ждать не очень лицеприятный разговор. Эта тревога передалась и Ангелине, которая отчетливо помнила последнюю беседу с Филиппом Карловичем, который так и остался в тайне от Даниила. Разгневанный и настроенный всячески воспрепятствовать отношениям молодых людей Филипп Карлович ясно ей дал понять, что встречаться с его внуком не стоит, ибо это закончится плохо для всех. Говорить, что это настоящая любовь между Даней и Гелей, а не временное увлечение, было бесполезно, все объяснения пролетели мимо ушей, он был настроен решительно – они должны расстаться.

«Только через мой труп ты войдешь в мою семью!» – стукнул по столу старик, оставаясь равнодушным к слезам Ангелины.

– Чувствую себя завсегдатаем борделя, – процедил Марат, глядя как на них все так же презрительно косится Филипп Карлович.

– Чувак, ты о чем?

– Да твой отец так сказал о ваших с Даниилом любовных увлечениях.

– И часто он говорит о борделе? – усмехнулся Ренат, в кровь расчесывая запястье под манжетами, держащихся на необычных запонках.

– Не знаю, – пожал плечами Марат. – Я слышал лишь однажды, но мне понравилось.

– Чудесно. Тогда вступай в наши ряды, чтобы не просто так осуждали.

Свет погас, все активно зааплодировали, приветствуя седого и кудрявого дирижера. После заиграла музыка, от нее мурашки страстной волной разлились по коже. Занавес переливался разными цветами благодаря игре прожекторов в такт живой музыке; из желтого складки занавеса превращались в зеленые, из красного – в синий, рябили при интригующей мелодии, вспыхивали оранжевым при каждом бое барабанов и тарелок.

Оперетта на немецком языке была поистине удивительным зрелищем, оставила вдохновляющее впечатление, после чего чувствовалась какая-то особенная чистота и легкость. Шлоссеры-старшие всю обратную дорогу и время подготовки к ужину, не смолкая, говорили исключительно на немецком, будто бы не хотели то ли забывать свои корни, то ли их так и не отпустило действие на сцене.

Они ужинали, обсуждали оперетту, пили, смеялись, слушали музыку, фотографировались около новогодней елки, играли в снежки и на время забыли об острых конфликтах. Так могло казаться лишь со стороны. Однако на самом деле за каждой улыбкой и дружеским толчком в плечо после удачной шутки прятались тихая обида и свирепая злость, которые пока занимали выжидательную позицию. За каждым галантным жестом таился подтекст презрения и ненависти, в каждой фразе скрывались ложь и лицемерие, в молчании зарылось зло.

Филипп Карлович сидел во главе стола, изредка выходил на балкон, смотрел на все сверху вниз, беседуя с собой. Он старательно искал ответы на все волнующие его вопросы, однако нигде не мигал даже блеклый огонек верного пути к нормальной (или хотя бы прежней) жизни. И взирая на все сверху, будто бы Бог наблюдал за тем, что сотворил, он понял, что это не уютное гнездышко, где когда-то выкормили птенцов, вырастили, научили летать и выпустили их на волю, всегда с радостью ожидая их возвращения. Нет, то не теплое и уютное гнездышко, это холодный клубок змей.

И в этот момент Филипп Карлович понял, что его решение было верным, отступать нельзя. Семья – это святое.

Ближе к утру все разместились в гостевых спальнях.

Завтрак следующего дня подали поздно. Все выспались и лениво спускались в столовую. Ренат страдал жутким похмельем, залпом выпивая один стакан воды за другим, периодически намереваясь постоять у окна, подышать свежем воздухом, но у него моментально начинала кружиться голова. Ангелина с Даниилом спустились позже всех.

На столе стояли сырники, присыпанные сахарной пудрой, которые любил исключительно Марат, омлет из брокколи, манная каша на кокосовом молоке, тосты с тунцом и зеленью, вчерашний оставшийся лимонный торт и холодная свинина со специями тоже со вчерашнего стола, которую выпросил Игнат. Он поддевал вилкой небольшой кусок, жирно намазывал его аджикой и поглощал в считанные минуты. Его супруга старалась подложить кусочек хлеба или уговорить не есть так много острого, но Игнат только отмахивался от нее и продолжал мычать от удовольствия, запивая свинину водой.

– А где молоко? – недовольно спросила Ангелина, размешивая сахар в чашке чая.

– Вот, передайте, пожалуйста, – вежливо подорвался Филипп Карлович, подавая фарфоровый молочник.

– Благодарю, – ответила Ангелина. – Чай с молоком очень полезный напиток, он выводит соли тяжелых металлов и нормализует холестерин.

– Геля, – нежно шепнул Даниил, – ты же прекрасно знаешь, что нам никому нельзя пить это молоко.

– Я помню, но это не отменяет его полезность. Тем более, вы можете заменить его соевым. А ты, Марат, – она обратилась к Загорскому, который за обе щеки уплетали сырники, – может и прислушаться к моему совету.

– Фу, это же невкусно, – буркнул Савва, скривив губы.

Филипп Карлович доедал манную кашу с замороженной ежевикой, от которой все отказались. Он внимательно смотрел, как Ангелина вылила из молочника к себе в кружку немного молока, размешала и отпила из чашки. И незаметно улыбнулся, что больше никто не прикоснулся к полупустому молочнику, несмотря на агитацию Ангелины. В остальном застолье прошло в тишине. После он оставил семейство и отправился в свой кабинет.

Работать у него слабо получилось, сразу после завтрака разболелись голова и глаза, он массировал виски, ругая себя, что зря переволновался, ибо он рассчитал все до мелочей, осечек быть не могло. Наконец-то все получат по заслугам. Он достал из шкафа аптечку и тонометр. Сначала принял «Верапамил», что должен был сражаться с артериальной гипертензией. Преклонный возраст и внушение Натана, что болезни – это нормально, организм давно не молод, изношен и пора уже не воротить нос от пилюль и прекратить бегать по врачам, стараясь найти вакцину бессмертия, – выводили из себя. Филиппа это порядком раздражало: почему он старше Натана всего на пять лет, а ощущение, что на все двадцать пять. Тот еще полон сил и энергии, а сам Филипп часто устает, не засыпает без снотворного, не встает с кровати без уколов и не притрагивается к еде без таблеток для хорошего пищеварения.

Преодолевая сильные пульсации в голове, расстегнул рукав, закатал его и принялся измерять давление. В это время к нему зашла Ангелина, Филипп Карлович с трудом открыл глаза, заметил мнущуюся у входа девушку. Она зашла в кабинет и остановилась около двери, не решаясь пройти дальше, ибо в память отчетливо въелась недавняя сцена, как в этом кабинете Филипп Карлович ее принуждал бросить Даниила и больше не иметь с ним ничего общего.

– Вам помочь? – обеспокоенно спросила Ангелина, заметив обессиленное тело старика, который тяжело дышал и старался натянуть на плечо манжет. Он нехотя кивнул. – Боже мой, Филипп Карлович! – вскрикнула она, снимая стетоскоп. – Как вы себя чувствуете?

– Терпимо, – вяло ответил тот. – А что?

– У вас давление сто восемьдесят на сто. Ужас какой.

– Дай аптечку, я таблетки найду. – И не глядя рылся в пластиковом ящике, отыскивая знакомую коробочку по ощущениям. Когда попадалась похожая упаковка, он слегка приоткрывал глаз и проверял. С третьей попытки выудил нужную. – Вот, выдави мне две таблетки. И воды подай. А сейчас отдохнуть хочу, иди отсюда.

Она помогла Филиппу Карловичу дойти до софы около окна, разместиться там, подложила под голову маленькую подушечку и оставила на стуле около стола аптечку на всякий случай. И вышла.

Филипп закрыл глаза, но заснуть не мог, в голове все еще играла мигрень, а в груди щемило. Он думал, что это совесть взяла верх, но было поздно.

Начались судороги.

Он свалился с софы и, на секунду придя в сознание, поднял сдавливающие болью глаза на стул, где стояла заветная аптечка. Он потерял сознание, судороги овладели его телом вторично.

В кабинет кто-то постучал. Немного погодя стук повторился. Но ответить никто не мог, тогда незваный гость приоткрыл дверь, несмело просунул голову в щель и позвал:

– Папа, можно?

На полу лежало тело Филиппа. Сын вошел в кабинет и бросился к отцу, хватая его за лицо, ударяя по дряблым щекам, пытаясь привести в чувства. Он заметил отчетливые признаки аноксии и испугался, на фоне белоснежной рубашки с расстегнутыми верхними пуговицами кожа Филиппа выглядело серо-голубой. Тело еще конвульсивно содрогалось.

Он осмотрел кабинет, ухватился взглядом за аптечку, опрокинул ее на пол, высыпал, что в ней находилось и, перебирая трясущимися пальцами флакончики, коробочки и пакетики, искал знакомое название. «Фенобарбитал». Этот препарат колят при эпилепсии, поэтому разорвав оболочку шприца, он втянул внутрь жидкость для инъекции, задрал повыше рукав рубашки отца и всадил иглу в выпуклую вену. Он не измерил точную дозу препарата, рассчитывая, что при таком ужасном положении дел, должно сработать в любом случае.

– Пап… Пап… Пап… – звал сын, уложив голову отца себе на колени, и качался из стороны в сторону, будто убаюкивал. – Папа…

Он заметил, что судороги прекратились. Взял посиневшее запястье, притих, нащупывая пульс, но его не было. Другая рука – так же. Он опешил. На мгновение замер, потом посмотрел на использованный шприц. А что, если доза была превышена? Или ее не хватило, чтобы унять приступ и спасти отца?

Испуг, будто шоры, перекрыл все вокруг. Сейчас перед глазами стояла ссора с отцом, его проклятия и оскорбления, обида и сожаление кольнули сердце. Но самое страшное, что теперь это его вина. Он убил своего отца.

Он аккуратно встал, уложив голову отца обратно на пол, схватил шприц, обтер его о рукав рубашки и вложил в изуродованную ладонь отца, собрал разбросанные медикаменты обратно в пластиковый ящик и пнул его к стене. Выглянул в коридор и, убедившись, что никого нет и не слышно поблизости, вышел и поспешил вниз по лестнице.

Но сердце Шлоссера-старшего слабо стучало, с трудом гоняя кровь по венам.

«Скорая» приехала быстро.

Около входа стоял бледный Савва, прикрыв рот рукой и смотрел на врачей, которые склонились над Филиппом Карловичем. К мальчику подбежали Инга и Алиса, которые приехали сразу же, как им позвонили и сообщили о случившемся. Девушки разрыдались и вместе с Дианой, матерью Марата, зашли в соседнюю комнату. Инга чуть не упала в обморок. После звонка Саввы, в дом приехал и Натан, он в два счета добрался до кабинета, оттолкнул любознательных родственников и прислугу, встал за спинами у медработников и смотрел через плечо.

Врач достал из чемодана для реанимации воздуховод, установил его и начал непрямой массаж сердца. Фельдшер отвел руку Филиппа Карловича в сторону, установил катетер, однако вид крови привел всех в ступор. Она напоминала кирпичную крошку – бурую губку, которая при надавливании превращалась в крошащуюся массу. Врач готовил систему с физраствором, но на электрокардиограмме появилась изолиния – мужчина скончался.

Натан схватился за голову, со всей силой сжал ее, простонав:

– Брат!

16 июня 2019 (воскресенье)

– А ты сам что думаешь: как он умер? – Лара внимательно смотрела на Марата и его посеревшее от воспоминаний лицо.

Он так и сидел, сложив локти на стол, и потирал ладони:

– Если, как ты говоришь, Инга могла стать жертвой того, кто намеренно скрывал то, что узнала она, то, думаю, в этом действительно может быть какой-то смысл. – И он вспомнил про сообщение сестры. Достал телефон. – Смотри. Это мне прислала Инга в день, когда ее не стало. А утром звонила и назначала встречу.

Лара внимательно изучила текст из рук Марата.

– А где она предложила встретиться?

– Как раз около «Третьего форта». В семь вечера. Я к ней ехал в тот момент, когда по дороге встретил Натана. Ему уже доложили о случившемся.

– Оперативно. Значит она хотела тебе что-то показать, дабы лишить звания идиота.

– Очень смешно. Она за это поплатилась жизнью. – Марат задумался.

– Как считаешь, кто еще может владеть той информацией, которую знала Инга?

– Из контекста сообщения предполагаю, что все.

Крекер на коленях девушки тоскливо заныл и покосился на хозяина.

– Но тебе Инга хотела что-то эксклюзивное показать, что сожгли в той вазе. Как думаешь, кто может что-то от тебя скрывать, подозревая, что это может многое разрушить.

Марат пожал плечами:

– Тогда получается, если Инга вернулась сюда, чтобы восстановить справедливость, то намеревалась и разворошить прошлое, относительно этой трагедии. А значит она знала правду, и ее просто устранили. Кто-то, действительно, из семьи.

– Сочувствую, – Лара старалась заглянуть в лицо Марата, который напрягся и нервно покусывал губы.

– Надо будет выяснить, кто это сделал. Даже если Натан будет против, раз захотел дело закрыть. Ты же мне поможешь в этом?

– Я? – Лара охрипла то ли от холодного морса, то ли от неожиданного груза ответственности. Откашлялась. – Как?

– Я весьма редко бываю в семейном кругу, а ты там будешь работать. Точно сможешь что-то необычное заметить.

– Чтобы заметить что-то «необычное», – она изобразила кавычки пальцами, – надо знать, как все должно быть нормально. Может ты хоть расскажешь о родственниках?

– Думаю, будет справедливо тебе самой составить мнение по первичному знакомству с ними. Ты ведь завтра выходишь на работу? А я постараюсь узнать о мыслях Натана, по поводу Инги. Завтра будут похороны, так что это идеальный повод увидеть всех в одном месте.

– Будут все?

– Да. Кроме Дани и Гели.

– Это кто?

– Ох. Это прям Бонни и Клайд нашей семейки.

Глава 5

17 июня 2019 (понедельник)

Еще не было восьми утра, а Лара уже припарковалась на своем желтом «фортво» около домика для персонала, который ей указал сонный и измотанный охранник у ворот. Серые стены, вверх по ним полз ярко-зеленый вьюн, собою обвивая тонкие металлические колонны. Лара достала из багажника все вещи, сложила их на асфальтированную дорожку и еще раз взглянула на свой будущий дом.

Одноэтажное здание темно-серого цвета со стильными вставками деревянных вертикальных реек, огромные окна в пол, занавешенные со внутренней стороны белым тюлем. Прямоугольное вытянутое вдоль парковки здание, похожее на американский мотель, рассчитано на пять отдельных просторных комнат для персонала с личной ванной и спальней. Общей была кухня со всей необходимой техникой и большим круглым столом. У каждой комнаты свой выход на улицу и свое парковочное место у каждого жильца.

Лара потянула дверную ручку на себя, дверь поддалась, и девушка, держа связку книг, вошла в свою небольшую квартирку. Кофейного цвета стены, светлый паркет, черная матовая мебель и белый диван. Шкафы были пусты, если не считать пару сувенирных безделушек на книжных полках, поэтому Лара, осмотрев комнату и ванную, стала разбирать свои вещи.

Она развесила одежду в платяной шкаф, прибрала чемодан, после чего приняла душ, переоделась в классические брюки, голубую хлопковую рубашку, освежила макияж и пошла на кухню, чтобы заварить чай. За большим круглым столом сидел крепкий мужчина, доедал омлет из четырех яиц с помидорами и пил кофе из большой кружки, походившей на бульонницу. Он кивнул Ларе в знак приветствия и пожелания приятного аппетита, отказавшись говорить с набитым ртом. Лара бросила в чашку чайный пакетик, захватив тарелку с овсяным печеньем.

В считанные секунды мужчина завершил трапезу и, складывая грязную посуду в раковину, спросил:

– А вы значит новый водитель?

– Да, – Лара постаралась добродушно улыбнуться.

– Не слишком ли молоды для профессионального водителя?

– Считаю, что возраст не всегда показатель мастерства в любом деле.

– Не могу с вами не согласиться. Борис, – и он протянул руку для знакомства.

– Лара.

– Очень приятно. И все же водить машину – это не играть на виолончели. Будьте осторожны. И кстати, – Борис взглянул на часы, – советовал бы вам поторопиться, Натан Карлович очень пунктуален и ценит это в других. Он говорил, что приедет к десяти, полагаю, по вашу душу, Лара. Хорошего дня.

– И вам…

Действительно, настенные часы показывали без четверти десять. Лара постаралась скорее закончить чаепитие, поправить внешний вид и выйти на парковку. К ней уже подходил Натан Карлович. Он был в светлых брюках, белом поло, кедах, что совсем не коррелировало с тем внешним видом, который он ранее демонстрировал. В костюме, вечно сосредоточенный и серьезный, готовый в эту же секунду сорваться и, несмотря на свой чересчур солидный возраст, мчаться вперед всех, решать проблемы вселенского масштаба; сейчас же он бодрой походкой шагал навстречу Ларе, сверкая неестественно белоснежными зубами.

– Рад видеть. – Он крепко пожал ей руку. – Как тебе удобно, сначала заглянуть в гараж или познакомиться с Ярославой? Ты на нее теперь работаешь, не забывай.

– Думаю, что машины и подождать могут.

– Это правильно, – он усмехнулся. – Тогда пойдем. Как раз к завтраку успеем, а то я еще ничего не перехватил с утра. За мной.

По просторному светлому коридору Натан Карлович прошел в столовую, а из нее на террасу, залитую ярким солнцем, где стоял длинный плетеный стол. За ним сидели двое. Девушка в трауре, кутающаяся в серую шерстяную шаль, примерно ровесница Лары, угрюмо ковыряла завтрак и лишь коротким кивком головы ответила на приветствие Натана Карловича. Он же, отсалютовав всем, представил родную сестру – Ярославу Карловну. Та улыбнулась и протянула руку куда-то вперед, как поняла Лара впоследствии, для рукопожатия. Сначала Натан подошел к сестре, ласково взял ладонь, нежно погладил и поцеловал, после чего Ярослава мягко пожала пальчики Лары и улыбнулась.

Все разместились за столом, новым прибывшим поставили чистые тарелки для завтрака, однако все остальные уже пили зеленый чай.

– Алиса, – вдруг произнесла Ярослава, – если тебе сегодня снова нездоровится, то ты можешь не ехать.

– Нет, все в порядке, – ответила девушка, сидевшая по правую руку от Ярославы. – Я обязательно должна поехать, – она шмыгнула носом и запеленала пальцы в мягкую шаль.

– Подайте печенье с орехами, со вчерашнего вечера о нем думаю. Сюда-сюда.

Натан Карлович переложил несколько штук персонально на тарелку и ухаживал за сестрой, подливая ей в чашку чай. Сама Ярослава незряче смотрела перед собой, пальцами нащупывая рыхлую текстуру запеченного теста с вкраплениями дробленого лесного ореха. Она обсуждала предстоящие похороны и жаловалась, что брат Инги совершенно безучастен, уехал куда-то накануне гибели сестры, никого не предупредил и больше не объявлялся, хотя ему неоднократно звонили и сообщали о трагедии.

– Ты должна понять, – встал на защиту Натан, – быть может ему тяжело принять потерю сестры. Эта новость его могла застать в весьма неудобном положении.

– О каком неудобном положении ты говоришь, мальчик мой?! – Ярослава потянула руку к Натану Карловичу, стараясь нащупать его щеку. – Это мы сейчас в неудобном положении находимся. Сам посмотри. У нас похороны через три часа, а семья собраться вся не может. Что люди скажут?

– Не говори, как Филипп, я тебя прошу, – огрызнулся Натан.

– Он здесь не при чем. Просто мне право неловко. И я уверена, что Даниил так и не приехал по твоей вине.

– По моей? – он искренне удивился, чуть не опрокинув на светлый наряд чай.

– Да, Натушка, именно по твоей. Почему ты с ним не поговорил?

– Я с ним разговаривал. Просто мне не всегда интересно, что он там бубнит в трубке. Всегда какая-то невнятная каша.

– У него погибла сестра! Хоть каплю уважения ты можешь из себя выдавить, черствый ты сухарь! Когда я хоронила своего мужа, мне никто не помогал. Никто! Все взвалилось на мои плечи, и ты прекрасно помнишь, во что превратилось мое состояние. А мне тогда просто не хватало капли сочувствия и понимания!

– Я был весьма с ним деликанет, – Натан Карлович по-доброму улыбнулся Ларе, что с аппетитом угощалась овсянкой с яблоками и корицей. – Поэтому послал его к черту, а не куда подальше.

Ярослава недовольно бросила надкусанное печенье на стол и осеклась. Ее голова повернулась в сторону дверного проема, где стояла женщина лет сорока с очень кудрявыми темными волосами и миндалевидными глазами, жирно очерченными черным карандашом.

– Наташа, проследите, чтобы наша гостья не стеснялась. – С поразительной точностью Ярослава угадала повара по шагам и тихому шелесту полотенца, которым вытирала руки женщина. И кивнула куда-то вперед: – Познакомьтесь с новым водителем. Ларочка, вы угощаетесь завтраком?

Лара положительно ответила, отметив, что все очень вкусно.

За столом в трауре сидели лишь двое: Ярослава в черном платье, на груди сверкала цепочка с мужским обручальным кольцом, и Алиса в темно-синей рубашке. Это показалось странным для Лары, ведь на сегодня намечены похороны, и, по ее мнению, все теперь должны носить траур определенное время. Однако Натан Карлович был облачен в светлую одежду.

Через несколько минут Ярослава, не поворачиваясь в сторону собеседника, сказала:

– Натушка, помоги-ка. Ларочка, если вы закончили, пройдемте, побеседуем с вами.

Натан Карлович помог встать сестре, взял ее под руку и медленно повел к выходу.

В гостиной было прохладно из-за работающих на полную мощность кондиционеров. Хозяин дома отлучился в другую комнату из-за телефонного звонка, оставив сестру и Лару наедине.

Это была просторная комната в светлых оттенках серого. На стенах, имитирующих только что оштукатуренную текстуру, висели картины без рам. Они были чересчур вычурные, аляповатые, имеющие некое сходство с поп-артом, но выходящие и за его пределы. Одна композиция особенно понравилась и заворожила Лару. Это была картина, выполненная не на холсте, а на смежных деревянных рейках, выкрашенных в сизый цвет с яркими белыми кляксами. Весьма натурально написана стеклянная банка с плотно закрытой пробковой крышкой, внутри трепыхался махаон. А снаружи сидела еще одна бабочка, крылышки которой превращались в блестящий, сверкающий на солнце пепел.

Ярослава удобно села в кресло, отставив в сторону свою трость, на которую опиралась, однако по дому, по всем его коридорам и комнатам, что были заставлены мебелью, ходила очень уверенно, даже нельзя было сказать, что она незрячая.

– Надеюсь вас ничего не смущает, – мило проговорила Ярослава, и на ее морщинистом не по годам лице появилась добрая улыбка.