Озаряя тьму

– Ох, девонька ты наша, Варварушка-а-а! На кого ж ты нас оставила-а-а? Как мы без тебя будем, осиротившие-е-е? – завывая, по старинной традиции причитали над гробом покойной дряхленькие, согнувшиеся в три погибели старушки в чёрных платках.

– Прости, Варюша, если что было не так. Прости и прощай, – тихо и угрюмо сказал Нестор, опёршись рукою на крышку гроба. – Ты мне как мать вторая была. Даст Бог, теперь свидишься с любимой хозяйкой своею в раю. Мужа твоего не оставлю – обещаю. И о дочке младшей позабочусь. Царствие тебе небесное!

– Прости нас, Варенька, – не скрывая слёз, еле вымолвила я, когда настала моя очередь подойти к закрытому гробу. – Мы тебя никогда не забудем!

Гроб Варвары давно заколотили. Тела Акулины и Феди были накрыты саванами до подбородка. Ноги мои подкосились, стоило мне увидеть два белых, как нехоженый снег, безжизненно вытянутых личика. Простившись с матерью, мы отправились к детям, и тут я уже не смогла держать себя в руках. Упав на колени, я закрыла лицо руками и зарыдала в голос.

– Барыня, барыня! – бросилась поднимать меня какая-то сердобольная старушка. – Встаньте, милая! Так ведь и шубку испачкать недолго. Небось, огромных денег стоит!

– Да пропади она пропадом! – в отчаянии воскликнула я. – Всё пропади, только пусть они живут! Ни дома в Петербурге, ни богатств всех этих – ничего не надо!

– Тише, Юлия, тише, – появившись из ниоткуда, произнёс Ананий и протянул мне платочек, который я по рассеянности забыла. – Полно плакать. Слезами горю не поможешь!

– Это мы виноваты. Только мы, понимаешь?! – не в силах успокоиться, продолжила сокрушаться я. – Мы опоздали, не успели их спасти!

– Полно, Юлия. Им ничуть не легче от твоих сожалений. Иди лучше к барину, рядышком постой, – сказал Ананий, и я последовала его совету.

Нестор заканчивал прощаться с детьми. Я не слышала начала его речи, но отчётливо разобрала несколько последних фраз.

– Прощайте и вы, ангелочки безвинные. Нет мне прощения за то, что я вас не уберёг! Сладких снов, Акулина и Федя. Пусть земля будет пухом! – он поцеловал девочку и мальчика в лоб и ласково пригладил светлые Акулькины волосы.

– Нестор! – позабыв на миг обо всех обидах и размолвках, позвала его я, когда он вдруг резко отвернулся и обхватил руками голову.

Он не откликнулся. Молодой князь Вяземский словно бы не видел и не слышал меня, пребывая в каком-то сверхъестественном, оторванном от всей Вселенной состоянии. Состояние сие, продлившись несколько минут, оборвалось неестественно резко.

– Коли все попрощались, несите гробы на подводы! – строго и дерзко, как-то даже озлобленно крикнул Нестор зазевавшимся мужикам. – Стемнеет уж скоро, а нам отпевать ещё…. Незачем время тянуть!

– Как скажете, ваше сиятельство, – сказал один из крестьян и немало удивился, когда хозяин сам решительно направился к Вариному гробу.

– Зачем же, вашество? Мы бы сами…. – забормотал один из мужиков, однако Нестор заставил его замолчать одним пронзительным испепеляющим взглядом. – Хорошо, как вам угодно будет. Токмо не гневайтесь.

Мне удалось лишь на короткое мгновение поймать его взгляд, но и этого оказалось достаточно. Его бледные щёки были сухими: он не мог позволить себе проявление слабости. Однако огромные чернильные глаза Нестора блестели от слёз. В них холодным огнём горела такая неистовая злоба на самого себя, что мне стало стыдно за свои обвинения. «Я обозвала его бесчувственным, обвинила в эгоизме и в легкомыслии. Как я заблуждалась, Господи! – осознала я. – Да он сам живым бы лёг в могилу, если бы этим можно было что-то исправить!»

– Вы поедете в экипаже, – подойдя к Ананию, сказал Нестор. – На козлах будет Иван, а ты сопровождай княгиню.

– Как скажешь, барин, – не стал перечить юный мальчуган.

– Видишь, как он заботится о тебе? – сказал Ананий, когда повозка тронулась и заколесила по просёлочной дороге в сторону сосняка, за которым приютилась деревянная, почерневшая от болотной сырости кладбищенская церквушка.

– Почему же он сам не поехал со мною? – задалась вопросом я и сама нашла ответ. – Я очень обидела его. Наговорила столько гадостей! Глупо ждать от него чего-то другого.

– Да всё у вас наладится, уверен. Дай только срок, – утешил юный конюх. – Юлия, потом всё как прежде будет!

– Нет, так, как прежде, никогда уже не будет. Я, наверное, всегда буду жить в страхе того, что из-за нас с Нестором кого-то убьют. К тому же, мне кажется, он никогда меня не простит!

За разговором мы и не заметили, как закрытый экипаж подъехал к старенькой церкви, купол которой одиноко серел на склоне заболоченного оврага. Нам пришлось подождать, ибо крестьяне шли пешком, по размытой осенними дождями и подмёрзшей за ночь лесной дороге. Нестор приехал на той же подводе, на которую погрузили гроб Варвары.

– Счастливая Варя, отпевать её будут и детишек тоже, – сказал один из мужиков. – Старый барин-то, сказывают, в самую преисподнюю спустился да там и остался! Никто, стало быть, наказывать не станет.

– Сказки всё. К соседям подался или в столицу уехал, – не поверил его приятель.

– Нет, Митрофан! Я сам видел, как его нечисть забрала. Незнамо, жив он там ещё али нет. Или уж Нестор Виссарионович таперича наш хозяин стал.

Отпевание длилось недолго. Я смотрела то на спящую вечным сном Акулину, то на разделившего жуткую участь сестры Федьку, и глаза мои не просыхали от слёз. Нестор стоял рядом, и я по-прежнему боялась встретиться с ним взглядом, только с грустью смотрела, как тает тонкая восковая свеча в его бледной руке.

Хоронили Варю и детей на сельском кладбище, которое являло собою самое жалкое и мрачное зрелище: усыпанные пожухшей листвою холмики могил без оград и почерневшие от непогоды, прогнившие, покосившиеся деревянные кресты. Дальние ряды крестов давно заросли бурьяном. Лишь кое-где на свежих могилах виднелись следы памяти живых о покойных: скромные букетики и веночки убитых морозом полевых цветов.

– Отчего на крестах нет табличек? – не подумав, спросила я.

– Это вы, барыня, читать, писать умеете. А люди-то простые не умеют. Вы посмотрите на них! – сказал юный конюх, и горечь наполнила моё сердце, стоило мне взглянуть на крепостных в потемневших изношенных лаптях, на их натруженные спины и мозолистые, огрубевшие от работы руки.

После поминального обеда мы с Нестором и Ананием отправились домой к Варвариной двоюродной сестре Авдотье, у которой находилась ни о чём не подозревающая Алёнка.

– Молчите оба, будто воды в рот набрали. Как дети малые! – шутливо упрекнул нас по дороге юный конюх. – Гордые оба, ну да Бог с вами! Посмотрим, надолго ли вас хватит!

– Полно читать хозяевам морали, – остановил его мой супруг и указал на приоткрытые ворота. – Скажи-ка лучше: этот дом?

– Он самый, – ответил Ананий и отворил перед нами скрипучую калитку.

В бедной и закопчённой избёнке нас встретила дряхлая, уже неходячая старушка-долгожительница, которая, по словам юного конюха, приходилась мужу Авдотьи матерью. В ответ на вопрос об Алёнке пожилая женщина что-то слабо прокряхтела и указала нам на открытую дверь в соседнюю горницу.

– Алёнушка, здравствуй! – произнесли мы с Нестором, увидев уже знакомую нам трёхлетнюю девочку, перебирающую клубки тёткиной пряжи.

– Здравствуй, барин! Здравствуй, барыня! – сказала смышлёная голубоглазая малютка в зелёном сарафанчике. – А почему ты плачешь? Кто тебя обидел?

– Она просто резала лук, – притворно улыбнулся молодой князь, не решившись тут же, с порога открывать горькую правду.

– Барыни не режут лук, – почуяв ложь, нахмурилась Алёнка и откинула за спину золотисто-русую косичку. – Они только пряники жуют.

– А вот и нет, – возразил Нестор и уселся рядом на лавку. – Барыни много учатся, хорошо умеют читать и писать, говорят на иностранных языках, играют на музыкальных инструментах и танцуют.

– Папа тоже умеет читать, – с гордостью заметила Алёнка.

– Он большой молодец, – вновь улыбнулся мой муж. – Не всякий дворянин так умён и благороден, как Варфоломей Гаврилов. Иди ко мне, маленькая красавица!

Нестор взял девочку на руки и направился к выходу, но тут она забеспокоилась.

– А куда ты несёшь меня? К маме? – настороженно спросила девочка.

– Не говори ей, Нестор! Я тебя очень прошу! – забыв обо всех обидах, шепнула я.

– Скажи: ты когда-нибудь каталась в барском экипаже? – спросил Нестор, помогая малютке укутаться платком и одеться в маленький тулупчик.

– Нет, – сказала она.

– А хочешь прокатиться?

– Да. Но только вместе с мамой! – вновь нахмурившись, ответила Алёнка.

– А с папой поедешь? – спросил мой супруг.

– Поеду! А куда?

– Пойдём на улицу. По дороге я тебе всё расскажу, – стараясь выглядеть весёлым и беззаботным, сказал Нестор, и любопытная девочка послушалась его. – Есть на свете город большой и очень красивый, столица империи Российской. Называется он Санкт-Петербург. Там живёт во дворце и правит страной наш государь император. Не так давно я купил в этом городе дом. Туда мы и поедем жить. Здорово, правда?

– Здорово! – заслушавшись речью молодого князя, ответила Алёнка и засмеялась.

– В Петербурге много высоких каменных домов, рек, мостов, величественных дворцов и храмов. А ещё там есть театры, магазины, булочные и конфетные лавочки. Ты же любишь пирожные и конфетки?

– Очень! – простодушно ответила девочка. – Но мамины пирожки ещё больше люблю. Они такие вкусные, что просто пальчики оближешь!

Я с затаённым умилением смотрела, как Нестор некрепко сжимает в большой ладони маленькую ручку малютки, а та доверчиво шагает рядом. Он говорил с нею так ласково и вкрадчиво, словно рассказывал волшебную сказку.

«Он будет замечательным отцом», – мелькнуло в моей голове, но гордость взяла верх над восхищением талантом Нестора сходиться с детьми.

«Ты любила не меня, а святого с моим лицом, которого сама же придумала!» – загремела в моей голове отвратительная фраза, брошенная мужем вчера в порыве гнева, и все романтические мечты о материнстве разбились вдребезги. «Я ему всю себя отдала: и невинное тело своё, и первую нежность, и всю душу свою, а он даже не верит в то, что я люблю его! Какая неблагодарность, какая чёрствость, Господи! – глядя себе под ноги, с разочарованием и досадой подумала я. – Да, я сама выбрала его себе в мужья и пошла с ним под венец. Но разве я могла предвидеть то, что он всего через неделю станет таким? Боже, неужели он никогда уже не будет прежним?»

Зайдя во флигель, мы застали Варфоломея в постели. В горнице стоял неприятный запах спиртного. На полу вокруг его кровати в беспорядке валялись опустошённые бутылки, некоторые из которых были разбиты.

– Отца твоего лечить нужно. Гляди, как расхворался! – сказал Алёнке Нестор.

Переступив через порог, мы подошли ближе.

– Вот видите, хозяева! Аж верёвка на шее отпечаталась, – указал на шею Варфоломея Ананий.

Варфоломей с трудом приподнял голову и, щурясь, посмотрел на нас отёкшими и мутными глазами.

– Погляди, на кого ты стал похож! – продолжил юный конюх. – Был благоразумный порядочный мужик, а теперь срам один! Вот, гляди: я хозяев привёл. Пусть решают, что делать с тобою таким.

– Приводи кого хочешь, пострел. Всё одно удавлюсь, – шлёпая через губу, заявил вдовец, а после плюхнулся на кровать лицом вниз.

– Ты с ума сошёл? У тебя дочь трёхлетняя! – схватив Варфоломея за плечи, не выдержал Нестор. – На кого ты её оставишь?

– Да нет у меня никого! Умерли все! – с трудом справляясь с заплетающимся языком, воскликнул несчастный крестьянин, и из глаз его покатились слёзы. – Всех старый дьявол растерзал! И мне жить незачем!

Нестор шумно перевёл дыхание, а после обратился к малютке:

– Иди-ка сюда, милая, покажись отцу на глаза. Пускай он о тебе вспомнит! И пускай стыдно ему станет за свои слова!

– Папа, ты что про меня забыл? – обиженно спросила Алёнка, а после едва не заплакала, увидев, что отец обездвижен верёвками. – Злые вы, нехорошие! Зачем вы его привязали?

– Это, милая, чтобы батька твой себе не навредил, – объяснил Нестор.

Наказав Ананию позаботиться о Варфоломее и накормить его, Нестор увёл меня и Алёнку в соседнюю горницу. В ней стоял обеденный стол, который всегда так искусно и щедро накрывала Варвара.

– А где мама? Где Акулька и Федя? Куда они ушли? – спросила Алёна, и, не дождавшись ответа, обиделась. – Вы все меня обманываете!

– Алёна, мы не обманываем тебя. Напротив, мы хотим поговорить с тобою как со взрослой, – возразил мой супруг. – Ты только не плачь, хорошо?

– Хорошо, – насупившись, промычала девочка.

– Юля, может быть, ты? – спросил Нестор, и я не смогла отказать ему.

– Понимаешь, дело в том, что мама твоя…. – произнесла я, но тут мой язык словно бы онемел. – Она теперь на небе будет жить. И Акулина с Федей тоже.

– Почему? – округлив глаза, изумлённо спросила девочка.

– Не знаю, Алёнушка. Бог так решил.

– Но я хочу к маме! Когда она вернётся? Боженька, забери меня к маме!

– Не говори так, не нужно! – испугавшись, перебила её я. – Беду накличешь! Нельзя так говорить!

– К маме хочу! – захныкала Алёнка, а после и вовсе заревела.

– Господи, что я наделала? – сорвалось с моих губ. – Я не знала, как сказать это иначе! Я не хотела причинить ей боль!

– Ты всё сделала правильно. Побудь с ней, – сказал мой муж и отправился в соседнюю горницу, очевидно, чтобы поговорить с Варфоломеем.

Алёнушка продолжала плакать. Оставшись с девочкой, я вытирала ей слёзки, гладила её по голове и утешала. Все слова мои были бессмысленны, как и игрушки, которыми я пыталась её отвлечь. Наконец, малютка выбилась из сил и уснула прямо на застеленной лоскутным одеялом лавке. Переложив Алёнку на кроватку, мы с Нестором отправились спать, ибо на дворе была уже глубокая ночь, а подъём на следующий день нам предстоял ранний.

Нестору насилу удалось разговорить Варфоломея, который прежде только с безразличием глядел в потолок и молчал.

– Я не поеду, – угрюмо пробубнил он в ответ на приказ хозяина собирать вещи.

– Почему же? – спросил Нестор.

– Всё рухнуло, что на земле держало. Сил нет жить. Да и смысл теперь?

– А дочь? – напомнил вдовцу мой супруг. – У тебя трёхлетняя дочь! Ты сиротой её решил оставить? Умный мужик, а такую ересь говоришь! Ты нужен всем: нам с Юлией, дочке, Пантелею…..

– И мне ты, старик, тоже нужен, – очень кстати добавил Ананий.

– Тем более, – продолжил Нестор. – Да, я понимаю, что это невосполнимая потеря и великое горе, но нет ничего глупее, чем грех самоубийства! Послушай меня. Ты поедешь в Петербург, будешь службу нести вместе с братом. И девочка твоя нам не помешает. Пускай с Татьяной живёт. Таня – Варварина сестрица, родное дитя её погибло. Она только рада будет!

– Не поеду, – упрямо повторил Варфоломей.

– А куда ты денешься, старик? – вмешался Ананий.

– Да уж. Прав ты, пострел, – хмуро признал вдовец. – Воля барская – закон. Поеду, коли во мне нужда такая. Одна у меня только просьба.

– Какая же? Говори! – велел мой супруг.

– Жениться я более не собираюсь. Посему Христом Богом молю: никого ко мне не сватайте, барин, – сказал Варфоломей. – Всё равно ни одна баба не сравнится с Варенькой моей.

– Что ж, как скажешь, – сочувственно вздохнул мой супруг. – Хотя я бы на твоём месте с плеча не рубил.

– Молоды вы ещё, барин, – грустно улыбнулся Варфоломей. – Вот были бы в годах моих да трижды отцом, прожили бы с женою в честном православном браке пятнадцать лет!

– Тихо, тихо старик, – поспешил успокоить его юный конюх. – Он всё понимает. Ты не кипятись почём зря. Лучше умойся и делом займись.

– И правда: довольно тебе уже лежать. Все бока уж, небось, отлежал, – согласился Нестор и принялся тормошить Варфоломея. – Вставай и собирай вещи немедля! И для себя, и для дочери! А ты, Ананий, помоги ему!

– Слушаю, барин, – покорно пробубнил себе под нос Варфоломей и, покачиваясь, поплёлся к платяному сундуку.

****

Мы возвратились в Петербург, приехали в дом, который покинули всего три дня назад, но как всё переменилось! Мы с Нестором настолько отдалились друг от друга, что слуги не могли нас узнать. Я продолжила учиться. Он по-прежнему ходил в Академию наук. Но если прежде всю вторую половину дня, с обеда и до позднего вечера мы проводили вместе, то теперь, живя в одном доме, почти перестали видеться.

«Bonjour, madame», – соблюдая приличие, сухо говорил он, когда я, разлепив веки, видела его уже одетым и торопящимся на службу. «Bon appétit!» – слышала я за обедом и произносила то же самое в ответ. Ели мы молча. Каждый смотрел в свою тарелку и старался скорее расправиться с её содержимым, дабы не тяготиться напряжённой тишиною. Потом Нестор ссылался на необходимость поработать в кабинете и уходил, разрешая мне в случае, если он задержится, ложиться спать без него.

В первую ночь Нестор пришёл в спальню после двенадцати. В дальнейшем даже тёмное время суток он проводил в кабинете со стеклянными колбами, ворохами документов, останками животных и книгами, которые приносил домой целыми связками. «Неужели я стала для него настолько омерзительна?» – просыпаясь утром в одиночестве, с горечью думала я, а после уже по привычке надевала траурное платье, которое привезла из поместья.

Только маленькой Алёнке удавалось ненадолго развеять мою грусть. Каждый день я заходила в людскую, чтобы поиграть с нею и побаловать её какой-нибудь приятной мелочью. Татьяна не тяготилась необходимостью приглядывать за девочкой. Оплакав сестру, она с удовольствием проводила время с Алёнкой и показывала себя образцовой тётей.

Варфоломей, заняв место второго лакея, стал помогать брату. Он безукоризненно исполнял все хозяйские наказы, хотя и оставался угрюмым и молчаливым. Лицо его застыло, как неподатливая гипсовая маска, взгляд добрых и умных глаз потух и обратился вовнутрь, а на висках серебрилось всё больше седых волос. «Ты пошёл бы, прогулялся что ли, старик, – пытался растормошить его Ананий. – Уж сколько дней из дома не выходишь!» Однако тот, пробубнив себе под нос, что у него много работы, уходил в другую комнату.

Между мною и Нестором словно бы выросла холодная несокрушимая стена. Мы стали похожими на малознакомых соседей, которые снимают комнаты на разных этажах. Но чем больше времени проходило со дня похорон Гавриловых, тем меньше я винила Нестора в трагической смерти Варвары и детей.

Однажды я проснулась с мыслью о том, что безмерно тоскую по молодому князю. Всему виною был сон. Мне приснилась небольшая, полукруглой формы застеклённая веранда, вся уставленная пышными букетами розовых пионов. Мы были здесь вдвоём: я и Нестор. Мы сидели рядом на чём-то светлом и очень мягком. И казалось, никого и ничего в целом мире больше не существовало.

«Зачем мы здесь?» – спросила я. Мой любимый не произнёс ни слова: только загадочная лукавая улыбка загорелась на устах его. Нестор взял один цветок, нежно поцеловал его венчик и медленно провёл им по моей груди. Что было дальше? Всё то же будоражащее кровь лёгкое скольжение свежих лепестков по моей чувствительной коже. Тончайший невесомый пеньюар, сам собою упавший с моих плеч. Жадные всполохи в его смеющихся фиолетовых глазах, объятья, слияние губ, сплетение рук и волнующий трепет двух горячих тел…

После пробуждения я ещё не раз и не два мысленно возвращалась на застеклённую веранду. «Ты хочешь увидеть рай на земле?» – вспоминала я слова своего счастливого, безумно влюблённого мужа, и на глаза наворачивались слёзы.

Через неделю я не выдержала. Улёгшись в постель, я несколько минут смотрела в потолок и собиралась с мыслями. В этот вечер я была полна решимости. В сердце моём ещё тлела надежда на то, что всё можно изменить. Я подошла к двери в кабинет и приоткрыла её: как ни странно, оказалось не заперто.

– Что вам угодно, княгиня? – обжёг меня резкий и равнодушный вопрос. – Признаться, вы не совсем вовремя….

Крылья мои вмиг поникли, а грудь словно бы напоролась на остроконечный вражеский штык. Такая интонация больше подошла бы для лакея, сидящего в приёмной значительного лица и уже изрядно уставшего от назойливых посетителей.

– Нет. Ничего, – пробормотала я, присмирев перед величием до невозможности занятого гения, к которому, как оказалось, можно заходить только с докладом. – Извините за беспокойство, князь.

Я не стала умолять о разговоре, ибо тоже имела чувство собственного достоинства. Не подав и вида, что хоть немного опечалена, с каменным лицом проследовала к выходу и закрыла снаружи дверь его кабинета. Тотчас же уйти наверх я всё-таки не смогла. Я ещё минуту оставалась у двери в надежде, что он бросится за мною, что он почувствует, что я ещё здесь и с мучительным нетерпением жду его. Однако он ничего не почувствовал. Или почувствовал, но гордость задушила желание поддаться любовной слабости и забыть все мои оскорбления.

На этом мы и расстались. Я медленным шагом поднялась по лестнице и возвратилась в опустевшую спальню. Я не могла уснуть ещё целый час, безутешно рыдая в подушку и желая оторвать свой глупый язык за то, что он неделю назад разрушил наше с Нестором счастье. «Он будет помнить все мои слова, все до единого! Даже если он когда-нибудь и простит меня. Даже спустя много лет! Какой кошмар!.. И поделом мне! Поделом! Виновный должен быть наказан, и я справедливо наказана. Муки совести и одиночество стали моим наказанием. Нет, не надо роптать. Полно жалеть себя! Надо достойно нести свой крест. В конце концов, есть тысячи людей, которым намного хуже, чем мне, но они держатся и продолжают бороться, не разуверяются в милосердии и справедливости божьей. Никто из моих родных хотя бы не умер. А вот Алёнка потеряла мать, брата и сестру. Она ещё малютка, но ведь уже всё понимает. Алёнке наверняка очень больно, но она живёт. Хорошо кушает, играет, а иногда даже смеётся. И Варфоломей живёт. Ради единственной дочки, ради брата, ради Анания и нас…. Каждое утро, даже в воскресный день он просыпается раньше всех в доме и идёт к любимому хозяину, чтобы выяснить, не угодно ли ему что-нибудь. В любое время дня и ночи он готов исполнить нашу просьбу. Удивительная преданность! И стальная, несгибаемая воля!»

Влекомая потоком подобных мыслей, за полночь я наконец-то провалилась в сон. Но и во сне я не могла перестать терзаться переживаниями, связанными с Нестором и с произошедшей в нём переменой. И одному Богу известно, чем мог бы закончиться этот разрыв, если бы не произошла одна чудесная встреча.

Глава 6. Золотые слова

Я ещё не видела такой живописной и завораживающей весенней картины. Ласковое солнце сияло высоко в лазурных небесах, усыпанных лёгкими лебедиными перьями белоснежных облаков. Всё вокруг благоухало и радовало глаз самыми тёплыми и нежными красками, какие только могли бы найтись на палитре природы. Я неспешно гуляла меж раскидистых черёмух и ветвистых яблонь, слушая упоительный шум сочной листвы и сладкозвучное пение птиц и вдыхая полной грудью головокружительный цветочный аромат.

На усыпанной колокольчиками, медуницами и горицветами поляне стоял аккуратный серый домик, который очень напомнил мне уютный флигель Гавриловых. Однако что-то было не так с этим жилищем. Новая крыша его сияла на солнце. Светлые резные наличники и ставни на окнах приобрели безупречный, кристально-белый цвет. На стенах дома не было ни трещинки, ни пятнышка, а на оконных стёклах – ни единой пылинки. На подоконниках красовались такие же комнатные растения, только цвели они пышнее и ярче, чем прежде.

Я поднялась на крылечко и постучалась. В доме послышались шаги. Дверь отворилась, и я не поверила своим глазам. Передо мной в белоснежной вышитой рубашке и нарядном, тёплого молочного цвета сарафане стояла Варвара. Живая и невредимая.

– Здравствуй, милая. Ну что же ты? Не бойся, заходи, – гостеприимно улыбнувшись, сказала она. – Чайку попьём, как раз самовар вскипел.

– Варя? Но ты же умерла! Тебя же больше нет! – нерешительно переступая порог, пробормотала я.

– Ну что ты, Юленька! Как это нет, если я стою перед тобою? – тихо и мягко засмеялась она и приоткрыла дверь в соседнюю горницу. – Хорошо нам здесь с детьми, спокойно, радостно. Никто нас не тревожит. Благодать Господняя и только.

– Как? И вы тоже здесь? Акулина, Федя! – воскликнула я и, выпустив из объятий Варю, бросилась к детям, которых, к изумлению, также нашла живыми и здоровыми.

– Здравствуйте, барыня! Глядите, какое платье у меня! – кружась посреди комнаты в лазурно-голубом, словно кусочек неба, сияющем в солнечных лучах дворянском платье, похвасталась девочка.

– А у меня сабля как настоящая! – воскликнул мальчик, и мне стало радостно за детей, заветные мечты которых сбылись.

– Как вы остались в живых? Мы же с Нестором вас похоронили! – обернувшись к Варваре, в недоумении спросила я. – Это же невозможно!

Варя не ответила на мой вопрос: