Господа юмористы. Рассказы о лучших сатириках страны, байки и записки на полях

Да, в 1990 году Михаил Задорнов стал звездой юмора.

* * *

Конечно, ему уже не удалось повторить рекорд, который установил Хазанов в 1989 году. Те времена прошли.

Геннадий Хазанов тогда, в Киеве, выступал в десятитысячном дворце спорта десять дней подряд, по два концерта в день. И все двадцать концертов был аншлаг.

Геннадий Викторович Хазанов.

Я его увидел на сцене в 1969 году. В Театре эстрады выступали авторы и администраторы «Клуба 12 стульев» «Литгазеты»: Арканов, Горин, Хайт, Бахнов, редакторы Веселовский, Суслов, Резников. И два артиста в качестве «самодеятельности клуба» – это Семён Фарада и Геннадий Хазанов.

Хазанов был лучше всех. Что он там вытворял! Номер его назывался «Устный журнал», была тогда такая форма выступлений.

Персонажи Хазанова: куплетист, цыган и комментатор Озеров.

Изображая цыгана, Хазанов к уху пристёгивал бельевую прищепку и говорил:

– Если у цыгана отнять жену, он засмеётся, если отнять коня – он заплачет, а если отнять песню, цыган умрёт. Послушайте, пожалуйста, песню, которую я недавно отнял у одного цыгана.

Дальше шла песня под Сличенко. Куплеты он пел под собственный аккомпанемент на рояле:

Роль Снегурочки без спора дали тёте режиссера.А пора бы ей играть Дед-Морозовую мать.

А начинал он со знаменитого спортивного комментатора Николая Озерова. Репортаж с матча советской хоккейной команды с канадцами. Была там такая реприза про какого-то хоккеиста: «Прошёл слух, что у него сотрясение мозга. Но никакого сотрясения, а тем более мозга, у него нет».

Успех у Гены был оглушительный, публика его долго не отпускала. Конечно, он проходил со значительно большим успехом, чем писатели со своими бумажками.

Я к тому моменту уже начал писать тексты для Лифшица и Левенбука. Были тогда такие довольно известные артисты, которые впоследствии вели передачу «Радионяня».

Писали мы тогда вчетвером, под псевдонимом «Измаиловы» – то есть из МАИ. Мы все были выпускниками авиационного института. Написали несколько номеров, которые неплохо принимались публикой.

И вот иду я с этого удивительного концерта и думаю: «Хорошо бы что-нибудь этому артисту написать». Не прошло и двух недель, как мне позвонил Хазанов и сказал:

– Может, вы мне что-нибудь напишете?

Мы с ним встретились. Он предложил мне дописать в его номер «Вечер встречи» тексты новых персонажей. И я написал несколько текстов, но исполнял он только один – продолжение монолога «Учащегося кулинарного техникума».

У него был в номере такой персонаж, у которого было всего несколько фраз.

А я дописал:

«Сижу я на экзамене по кислым щам. Профессор дал мне тарелочку супа и говорит:

– Чего в супе не хватает?

Я съел тарелочку и говорю:

– Налейте ещё.

Он мне ещё налил, я съел, он говорит:

– Так чего в супе не хватает?

Я говорю:

– Хлеба».

Вот такая незамысловатая реприза почему-то вызывала взрыв смеха. Наверное, за счёт этого незадачливого персонажа. Вместе со старыми репризами получился небольшой монолог.

Через некоторое время Хазанов познакомил меня со своим другом, автором-кавээнщиком Юрой Воловичем.

Хазанову надо было выступать в День армии. Мы сели втроём, написали пародию на «старух» – были такие знаменитые старушки, Вероника Маврикиевна и Авдотья Никитична. Написали ещё пародию на Олега Анофриева. Ну и, наконец, написали ещё один монолог учащегося. Как его призывали в армию. Монолог назывался «Военкомат».

Этот монолог имел просто бешеный успех.

Мой учитель в юморе, Феликс Камов, автор «Ну, погоди!», посоветовал сделать серию монологов этого учащегося. И вот мы в моей восьмиметровой комнате втроём написали к Женскому дню монолог «Женитьба». Пока писали, жутко спорили. А монолог получился ещё смешнее «Военкомата». Имел оглушительный успех.

К маю мы написали третий монолог учащегося – «Цирк», про то, как этот кулинар пришёл в цирк, случайно сел на кресло «подсадки» и что из этого получилось. Мы, когда писали, сами умирали со смеху. К сожалению, этот монолог не имел такого оглушительного успеха. Да, когда смешно авторам при написании, зрителю почему-то не смешно.

За два месяца Хазанова с этими монологами восемь раз показали по ТВ, что в те времена было просто невероятно, и, когда мы в апреле с «Клубом 12 стульев» приехали в Баку, в филармонии выламывали двери. Народ валом валил посмотреть на Хазанова.

А в ресторане Интуриста на стол Хазанова со всех других столов присылали коньяки. Так родилась новая звезда эстрады.

Впоследствии, уже году, по-моему, в 1976-м, мы с Аркадием Хайтом написали Хазанову монолог «Арбуз», как учащийся, поев с девушкой арбуза, пошёл провожать её и не мог найти нигде туалета.

И именно с этим монологом Хазанов выступал на 70-летии Леонида Брежнева. Он шёл 33-м, после Рауля Кастро. Никто монолог, конечно же, не слушал, так как гости сидели за столами в Кремле, и шум был, но факт был для Хазанова очень важным – выступление у генсека.

В дальнейшем слава Хазанова росла, он выпускал сольные программы, выступал по ТВ, на год был исключён из профессии за неосторожные слова и кляузу на него.

Но в 1989 году слава его так возросла, что он десять дней собирал дворцы в Киеве, по два в день.

Году в 1983-м Хазанов исполнил монолог Ефима Смолина про «бойца невидимого фронта». В этом монологе пьяница-муж морочит жене голову, выдавая себя за работника КГБ.

Монолог был смешной, Хазанов исполнил его по телевидению, и через некоторое время его вызвали на Лубянку и потребовали объяснений. Обвинили Хазанова в очернении наших органов и чуть ли не диссидентстве.

Хазанов пытался объяснить, что монолог смотрели редакторы и телевизионное начальство. Ведь не сам же он прошёл на ТВ, записал монолог и выдал его в эфир.

Ничего не помогло. Были сделаны оргвыводы. Наложилось ещё одно обстоятельство. На концерте Хазанова в Театре эстрады присутствовал какой-то партийный деятель. Ему что-то в выступлении Хазанова не понравилось. Он встал и вышел из зала.

После этого он накатал «телегу» в горком партии, Хазанова таскали по инстанциям и отстранили от работы. Где-то около года он сидел без официальной работы, ему в Москонцерте не давали выступать.

Но Хазанов в то время начал исполнять рассказы Михаила Городинского. Особенно хорош был рассказ «Стриптиз», о том, как наши туристы за границей ходили в ночной клуб на стриптиз. Рассказ был по тем временам абсолютно непроходимый, но Хазанов записал его на магнитофон вместе с другими рассказами. И эти записи размножились с большой скоростью по всей стране. И популярность Хазанова значительно выросла. Так что даже запрет на работу оказался для него положительным фактором.

Да, я упомянул фамилию Смолин. Ефим Маркович был журналистом в «Литгазете». Работал сначала в отделе культуры, а потом в отделе науки. У него был знакомый эстрадный автор – Григорий Минников. Через него он познакомился с артистом Левенбуком, попытался что-то написать для эстрады, и получилось неплохо.

Стал писать номера и предлагать их артистам. Номера пользовались успехом. Он активно писал для редакции «Радионяни». Я его возил по концертам и познакомил с Хазановым. Хазанову он написал хорошие номера. Они пользовались большим успехом. Номер про двоих соревнующихся грузин вызывал гомерический хохот.

На юбилей Ростроповича Смолин написал «Переписку Солженицына и Ростроповича». Этот номер был исполнен Хазановым в Большом зале Консерватории. Я видел, как Ростропович просто плакал от смеха и обнимал Хазанова.

В 1978 году началась передача «Вокруг смеха».

До неё юмористов по ТВ не показывали совсем, я имею в виду авторов. А в этой передаче авторы были основными, и Смолин несколько раз довольно удачно в этой передаче выступил. Стал известным.

Вообще, эта передача дала возможность многим авторам стать популярными, и в первую очередь Жванецкому. Трудно сегодня себе представить, но за все 70-е годы Жванецкого ни разу не напечатали в «Клубе 12 стульев».

А тут стали показывать по ТВ, и он стал суперзвездой.

Раскрутился в этой передаче и Семён Альтов. Он единственный, кому посвятили в конце 80-х целую передачу «Вокруг смеха».

В те времена, когда на ТВ была одна-единственная юмористическая передача, такое было невероятным событием. Он сразу стал звездой юмора.

Не говоря уже о Задорнове, которого в этой передаче показывали больше, чем кого-то другого.

Году в 1990-м произошёл с Задорновым курьёзный случай.

Он был в гостях у кого-то на Рублёвке. Там же был и вернувшийся в страну Василий Аксёнов. Году в 1980-м его выдавили из страны после скандала с «Метрополем», журналом, который группа литераторов выпустила безо всякого на то разрешения.

Я встретил Василия Павловича во Внешторгбанке. Я открывал там валютный счёт, а он закрывал и уезжал в Америку.

Он сказал мне:

– У нас здесь ничего не получилось, может, у вас получится.

Вернулся он в 1990 году. Когда он уезжал, Задорнова не знал никто, когда вернулся, Задорнов уже собирал огромные аудитории.

И вот они встретились в гостях, на Рублёвке. Вечер заканчивался, Задорнов предложил Аксёнову довезти его до Москвы. И вот они едут по Рублёвке, и их останавливает гаишник.

Капитан подошёл к машине и потребовал у водителя права.

Миша мне рассказывал:

– Вот, думаю, сейчас Аксёнов увидит, как меня здесь все узнают и любят. Я, – говорит Миша, – высунулся из окна, а гаишник снова:

«Предъявите документы».

Я ещё больше высунулся, чтобы он меня узнал.

Он говорит:

«Что вы высовываетесь, я вас сразу узнал. Я вас терпеть не могу».

Не удалось Мише показать великому писателю всенародную любовь.

* * *

Самым главным в юморе на все времена в нашей стране был и по сей день остаётся Аркадий Исаакович Райкин.

Даже для привередливого Хазанова Райкин был кумиром. Гена Райкина обожал, преклонялся перед ним и очень хотел с ним дружить.

Это ему удалось уже в конце жизни Райкина. Хотя познакомился он с Райкиным, когда ему, Гене, было лет четырнадцать. Он подождал Райкина у Дома народного творчества и попросился на его концерт. И можете представить, Райкин пригласил его на концерт, и Гена сидел весь спектакль на сцене.

А уже в 80-х годах они даже как-то вместе выступали в Риге.

Хорошая компания была: Пугачёва, Костя Райкин, Хазанов и Аркадий Исаакович.

И именно там, на этом концерте, Райкин попросился выступать до Хазанова, – и это было признанием Геннадия как артиста. Ведь в концерте заканчивает обычно самый известный артист.

Но Райкину уже тяжело было соревноваться с молодым Хазановым. Энергетика у Райкина была уже не та.

До чего же он хорош был, Аркадий Исаакович. У него такие были потрясающие тонкости в игре. Он такой был смешной. Даже если текст был и не очень хорош, Райкин всё равно делал его смешным.

Карцев и Ильченко играли миниатюру про то, что всех нас слушают и просматривают. Райкин посмотрел репетицию и сказал:

– А давайте я тоже буду с вами играть.

– Но ведь текста для третьего персонажа нет, – возразили ребята.

– А мне и не надо текста, – сказал Райкин.

И Рома с Витей поняли, что он молча всё равно будет их переигрывать, как соглядатай, и не согласились играть втроём.

Вот какой великий был талант у артиста.

А вот в миниатюру «Авас» Райкин вошёл и играл в ней вместо Ильченко. Играл замечательно. Но однажды я видел, как он «поплыл», то есть не удержался и чуть не засмеялся.

Это было на юбилее Вахтанговского театра. Они с Карцевым играли «Авас». Лицо у Карцева было таким, естественно, тупым, и он был так серьёзен при повальном смехе аудитории, что Райкин не выдержал и «раскололся». Публика в зале сразу почувствовала этот выход из образа, но Райкин тут же справился с собой, и всё прошло нормально. Смех восстановился, реакция была оглушительной. Зрители, а это были артисты и приглашённые, просто плакали.

Я познакомился с Райкиным в середине 70-х. У меня был рассказ «Хорошее настроение». Он был по тем временам совершенно непроходимым. Там герой рассказа от своего хорошего настроения вывесил на балкон красный флаг. А дальше управдом с дворником стали осаждать героя, пытаясь снять этот флаг, поскольку «не положено».

Я принёс этот рассказ в «Литгазету» в 1972 году, а напечатали его только в 1983-м.

Райкину этот рассказ показала редактор моей первой книжки, Эдда Мазо. Райкину рассказ понравился. Он сам мне позвонил. Я сначала подумал, что это меня разыгрывает Хазанов, который очень похоже копировал Райкина.

У нас потом был подобный случай, Райкин позвонил Хайту. Хайт решил, что это Хазанов, сказал:

– Ген, у меня гости, – и положил трубку.

Райкин перезвонил и своим незабываемым голосом сказал:

– Это действительно Аркадий Райкин.

Тут уже Хайт пришёл в замешательство и стал извиняться. Но я-то понял, что это не Хазанов.

Райкин сказал, что ему очень понравился мой рассказ и он хочет его исполнять. Я ответил, что рассказ непроходной и никто не разрешит его к исполнению.

Райкин сказал:

– Если очень верить в успех, то всё получится.

Но как я и предполагал, ничего не получилось. Райкину не удалось его залитовать, то есть получить разрешение на исполнение. Зато я познакомился с Аркадием Исааковичем и на гастролях в Ленинграде побывал у него дома.

Я, конечно, очень нервничал, робел, но мы очень хорошо побеседовали. Райкин расспрашивал меня об авторах, я ему рассказывал, прочитал ему какую-то пародию. Он сказал, что пародий не исполняет. Я ему возразил, напомнил, что где-то в 40-х или начале 50-х он исполнял пародию на вестерн и делал пародию на Чарли Чаплина. Он был удивлён моей осведомлённостью. А я знал его репертуар, потому что обожал Райкина.

Потом мы встретились в Москве. Я был у него в гостях, возле площади Маяковского. Он предложил мне доделать миниатюру, которую когда-то писали Настроевы. Добавил, что тех авторов давно уже при нём нет и я могу спокойно продолжать работу.

Но я отказался, мне не хотелось переделывать чужую миниатюру. Кроме того, я просто боялся писать Райкину. Я понимал, что требования будут высочайшие. Боялся опозориться. А кроме того, наслышан был о властном характере актёра.

Розовский рассказывал мне, как он работал у Райкина режиссёром: «Мы шли с ним по улице, он меня смешил, а когда я хохотал, глядел на меня с серьёзным выражением лица, как на придурка, то есть просто уничтожал меня».

Жванецкий тоже рассказывал мне, как работал с Райкиным: «Ты не представляешь, что это за человек. Он просто подавляет твою волю. Вот если бы он сказал мне – пойди и ударь директора, я бы, наверное, пошёл и ударил».

Вот каково было влияние Райкина на своих авторов.

Очень хорошо говорил про отца Костя Райкин: «Папа ушёл сгустить атмосферу».

Я просто испугался и вместо себя предложил старшего своего товарища – Аркадия Хайта.

Я сказал:

– Думаю, он вам подойдёт лучше всего.

Райкин мне поверил, они с Хайтом встретились, и Хайт написал Райкину три монолога. Райкин сделал из трёх один и с большим успехом исполнял его.

Хайту заплатили 100 рублей. Это было оскорбительно. Хайт за каждый монолог получал по 150 рублей.

Через некоторое время мы встретились с Райкиным в Министерстве культуры на каком-то совещании. После совещания мы с Аркадием Исааковичем шли по лестнице вниз. Его преследовали министерские женщины.

Райкин был красив и одевался безукоризненно. Когда женщины отстали от него, он спросил меня:

– Ну, и где же ваш Хайт? Почему он не звонит, не появляется?

Я, осмелев, сказал:

– Потому что вы за три монолога заплатили ему сто рублей.

Аркадий Исаакович тут же сказал:

– Это не я, это директор, мы его уже уволили.

Кстати, директором у Райкина в то время был мой знакомый по фамилии Сорочан. Звали его Леонид. А уволили его после того, как он в Венгрии, на гастролях Райкина, принял в подарок от венгров пишущую машинку и оставил её у себя, чего Райкин перенести не смог и уволил директора.

Кстати, директор этот, Сорочан, человек был уникальный. Может, вы знаете, есть под Москвой горнолыжный курорт – Сорочаны, – так вот это в честь него.

Он много про себя рассказывал, ну, например, что он дружил с румынским королём, что во время войны лежал в госпитале в Лондоне. Что тут правда, что вымысел, понять было трудно.

Он женился раз шесть или семь. Каждый раз, разводясь, оставлял жене квартиру.

Однажды мы сидели в ресторане Дома литераторов. Я был с женой, Сорочан с женой-манекенщицей и Настя Вертинская. Мы ели раков.

Жена Сорочана сказала:

– За раков я и отдаться могу.

Сорочан сказал:

– То-то я приехал из командировки, а у нас на кухне целое ведро раковой скорлупы.

У нас с этим Сорочаном была игра. Он сидел с кем-то за столом и обедал.

Я, за другим столом, спрашивал собеседника:

– Как ты думаешь, сколько лет этому человеку?

Собеседник говорил:

– Лет сорок.

Я говорил:

– Думаю, ему уже за шестьдесят.

Мы спорили на бутылку коньяка, я шёл к Сорочану, брал у него паспорт, показывал собеседнику. По паспорту получалось, что Лёне уже 63 года.

Вот так мы развлекались. Сорочан выглядел прекрасно. Наверное, от того, что часто женился.

Уже в начале 90-х я встретил его на улице. Он сказал, что строит под Москвой горнолыжный курорт. Тогда это казалось невероятным. Я Сорочану не поверил. Он стал мне показывать план курорта. Я всё равно не верил. А через некоторое время курорт заработал.

А Сорочан разбился в автокатастрофе.

Но Сорочаны существуют, и очень даже успешно.

Вернусь к посещению А. Райкина.

Перед тем как попрощаться с Аркадием Исааковичем, я перед ним опростоволосился.

После деловой беседы Райкин стал водить меня по комнате и показывать картины, которые висели на стенах. А я делал вид, что разбираюсь в живописи, и хвалил эти картины. Наконец мы подошли к бюсту, который сотворил какой-то знаменитый скульптор, и я сказал:

– Надо же, как здорово сделано, ну вылитый Костя.

Райкин сказал:

– Ну что вы, это же я.

Я чуть не сгорел от стыда. Райкин расстроился.

Райкин был человек противоречивый, со сложным характером. Добиваются больших успехов в искусстве люди, конечно же, талантливые, но сколько их, талантливых, я встречал в своей жизни, тех, которые так и не стали знаменитыми. Нужно ещё честолюбие, а порой ещё и тщеславие, и жадность. Да, не удивляйтесь. Эти три коня и вывозят на вершину Олимпа.

Мне Ляховицкий Владимир Наумович, артист Театра Райкина, талантливый артист, рассказывал, как Райкин подарил ему на день рождения маленькую вагонеточку с рудой. Такие обычно дарили где-нибудь на шахте в знак признательности и благодарности за хорошее выступление. Ему подарили, ну, и он подарил.

А однажды, когда артисты его театра взбунтовались и что-то нелицеприятное высказали Аркадию Исааковичу, он, выслушав, сказал:

– Взбунтовавшийся гарнир, – и вышел из зала.

Вот такой был неоднозначный человек. Очень нравился женщинам и сам был к ним неравнодушен. Гениальный, непревзойдённый артист.

Однажды он поехал за границу с гастролями и только там узнал, что ему предстоит выступать по отделению с великим мимом – Марселем Марсо. Он подготовился и выдержал испытание. Не посрамил ни себя, ни страну. Имел большой успех. Хотя не знал ни французского, ни английского.

А с Марселем Марсо они разговаривали на идиш и прекрасно друг друга понимали.

Кстати, Райкин ездил в Англию и записал на Би-би-си целый концерт на английском. Для этого концерта он пригласил переводчика английского, который оказался и хорошим артистом. Райкин взял его с собой в Лондон, где они и записали целую программу.

Это последнее мне уже рассказывал Рома Карцев. А Аркадий Хайт Райкину так больше и не позвонил. Он гордый был, Аркадий Иосифович Хайт.

* * *

Аркадий Хайт и Александр Курляндский познакомились в строительном институте. Писали вместе для студенческой самодеятельности. Тогда, в 60-х годах, в каждом институте Москвы были сатирические коллективы. В медицинском институте писали и выступали Аркадий Арканов и Григорий Горин – на самом деле Штейнбок и Офштейн. Кстати, Горин расшифровывается как Григорий Офштейн Решил Изменить Национальность.

Кроме этой пары, из медицинского вышли артисты Александр Лифшиц и Александр Левенбук – будущая «Радионяня».

В институте транспорта славился будущий предводитель КВН Александр Масляков.

В МГУ был целый студенческий театр, откуда вышли писатели Марк Розовский и драматург Виктор Славкин. Оттуда же вышли авторы КВН, то есть люди, которые этот КВН придумали. Их было трое, две фамилии не помню, но вот А. Аксельрода даже знал лично.

Из этого же театра вышли впоследствии известные артисты Александр Филипенко, Семён Фарада (Фердман), Михаил Филипов, ну и, наконец, Геннадий Хазанов.

Но я про Хайта и Курляндского.

Они какое-то время писали для театра МГУ, работали как авторы для эстрадных артистов. Писали одинаково хорошо и прозу, и куплеты. Написали программу для коллектива Дома журналистов «Вёрстка и правка». Знаменитый был спектакль.

Начиная с 1967 года, то есть когда появилась шестнадцатистраничная «Литгазета», печатались в «Клубе 12 стульев». А в начале 70-х вместе с Феликсом Камовым стали писать сценарии мультфильмов «Ну, погоди!».

В дальнейшем Хайт и Курляндский разошлись, оставив общей только работу над «Ну, погоди!».

Я с Хайтом познакомился через Феликса Камова. Помню, мы принесли своему учителю, Феликсу Соломоновичу, целый спектакль под названием «Цирк». Мы – это самодеятельные авторы из МАИ. Нас тогда было четверо. Мы читали тексты, а Феликс и Хайт отмечали, какие миниатюры хорошие, какие плохие. В конце чтения оказалось, что оба они отметили одни и те же миниатюры.

Хайт был старше меня на два года. Когда мы пришли в юмор, Хайт уже был известным писателем. У него были совершенно уникальные способности в юморе. Я думаю, что он был лучшим репризёром в стране в 70—80-х годах.

А подружились мы уже в 70-х годах, когда ездили на гастроли с «Клубом 12 стульев». У нас было много общего, оба мы дружили с Феликсом Камовым, оба сотрудничали с Лифшицем и Левенбуком, оба писали Хазанову.

Хайт очень хорошо выступал. Он говорил репризу и сам при этом очень заразительно смеялся, а если учесть, что и тексты у него были самые лучшие во всей нашей компании, то, соответственно, и успех у него был большой.

Помню, в Киеве мы сидели на сцене. Во главе нашей компании – Виктор Веселовский, завотделом юмора ЛГ, его зам – Илья Суслов, редактор Резников, дальше писатели Владимир Владин, Аркадий Арканов, Лион Измайлов и Аркадий Хайт. Мы отвечали на записки. Одна записка, которую зачитал Веселовский, была адресована Хайту, как автору «Ну, погоди!»: «Скажите, поймает ли Волк Зайца?»

Веселовский сказал:

– Здесь автор, вот пусть он и отвечает.

Хайт сделал три шага к микрофону и тут же ответил:

– Пока хочет есть Волк и хотят есть авторы фильма, Волк Зайца не поймает.

Это был мгновенный ответ, и зал разразился хохотом и бурными аплодисментами.

Хайт был человеком с чувством собственного достоинства.

Помню, мы приехали из какого-то города и наш начальник, Веселовский, сказал:

– Ребята, сейчас мы все едем в «Литературку». Надо выступить перед коллективом редакции.

Хайт сказал:

– Нет, я поеду домой.

– Аркадий, – строго сказал Веселовский, – надо!

Аркадий сказал:

– Тебе надо, ты и езжай, а я поеду домой. Мы с тобой о выступлении в редакции не договаривались.

И уехал.

Почему все слушались Веселовского? Потому что все хотели печататься в ЛГ. И Хайт хотел, но он не боялся, что его не будут печатать. Он хорошо работал на эстраде и в кино и мог себе позволить не подчиняться.

Я в то время был просто влюблён в Хайта. Он был остроумным, независимым, здорово выступал и очень хорошо одевался. В то время хорошо одеться было проблемой, но он где-то доставал хорошие шмотки. Довольно высокий ростом, со спортивной фигурой, всё на нём сидело очень ладно.

Одно время с нами на гастроли ездил остроумный и довольно злобный конферансье Альберт Писаренков. Он делал на сцене буриме. Собирал в зале рифмы, на ходу обыгрывал их репликами, а потом на этих рифмах делал три стихотворения, под Маяковского, под Вознесенского и под Евтушенко.

Этот его номер имел бешеный успех.

Мы сели в поезд, направляясь в Киев. Последним пришёл Александр Иванов, самый известный советский пародист. Писаренков что-то пошутил, а Иванов тут же сказал ему:

– Ещё раз так пошутишь, схватишь жида.

Писаренков больше с Ивановым не шутил. Но всех нас в том самом Киеве очень удивил.

Мы жили в гостинице ЦК и обедали там же, в ресторане. И вот все мы, человек семь, сидим за столом, и вдруг Писаренков говорит: