Тайна талисмана. Сны о веке золотом. Альтернативная история

Тайна талисмана

Сны о веке золотом. Альтернативная история

Любовь Сушко

© Любовь Сушко, 2018

ISBN 978-5-4493-2215-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Романтическая повесть о пушкинской эпохе, о времени, когда правили два царя в России, сначала император Александр Павлович, а потом, взошедший на престол в день смуты дворянской и великого предательства Николай Павлович, сумевший отдалить русскую революцию почти на столетие.

Вступление

Сон о декабристах

(Параллельная история)

Мальчишки были безусы-

Прапоры и корнеты,

Мальчишки были безумны…

(А. Галич)

Площадь заметало снегом. 13 декабря 1825 года был странный день и странный вечер. В Зимнем дворце происходило что-то невообразимое. После таинственной смерти императора Александра Павловича все закружилось в каком-то странном вихре. Они все метались, как бесплотные тени по Невскому и никто не мог сказать ничего вразумительного о том, как им быть и что делать.

Отказ от престола наследника, ярость вдовствующей императрицы, безвластие, которое в России всегда приводило к большой беде.

Все смотрели в тот момент на второго ее сына. И он в один миг оказался в центре внимания сотен людей, хотя вчера еще и подумать и увидеть в дурном сне ничего такого не мог.

Тот, кто стал так неожиданно наследником, сам того не ожидая, не понимал, что ему делать и как поступить. Он не был готов принять полу божественную власть так сразу в один день. И на менее значительные шаги не решаются так поспешно, а тут император всея Руси. Как странно играет провидение нашими судьбами. НО всем было понятно, и ему тоже, что промедление смерти подобно. Ему никто не оставлял никакого выбора.

Шлейф бесконечных тайн тянулся за старшим братом с самого начала, его обвиняли то в убийстве отца, то в слабости и немощи, то в обмане, говорили, что он не умер, а просто все бросил и ушел от них. Да мало ли еще чего говорили и думали эти люди с пустыми и хитрыми глазами.

Но чтобы там не произошло, оказалось это так неожиданно, что напрасно собирал свою волю в кулак Николай Павлович, пытаясь убедить и себя и окружающих, что завтра закончится его беззаботная жизнь, и ему присягнут войска.

Все время кто-то уходил и приходил. Они ждали чего-то от него, но ему нечего было сказать всем этим людям в форме и в штатском. Он искал людей, которые не растерялись, могли принять какие-то решения, могли помочь ему.

Генерал Милорадович, почему именно на него сделал ставки император, сказать не трудно, никто не был так отважен во время недавней войны, никого так не уважали и не любили солдаты, и если кто-то мог повести их или остановить – только он один, и это с самого начала было известно императору.

Именно он с яростью принимал все бесчисленные заговоры, и был последним с покойным императором, с ним они прошли не только по России, но и по всей Европе. Новый император понимал, что тот ничего ему не скажет об этом, унесет тайну с собой в могилу, но не это его беспокоило пока, а завтрашний день.

Он не особенно вникал в то, что происходило, насколько серьезны были эти заговоры, о чем спорили и говорили офицеры, прошедшие по дорогам России и Европы, что видели они во Франции, победители Наполеона?

Новому императору казалось, что после смерти императрицы Елизаветы, из-за которой все эти бунты и возникали, все уляжется.

Он не знал и не хотел знать, как она умерла в каком-то далеком городке, когда возвращалась в столицу. Чтобы с нею не случилось, сам он к тому не был причастен, ему надо было думать о себе и о России, о 14 декабря, когда императором станет цесаревич Николай Павлович, который не поверил бы ни одной гадалке, осмелившейся бы сказать ему о том, что так будет.

Но вот ведь случилось. Здесь вообще все непредсказуемо, и невозможно понять, как быть и что делать любому, уж не говоря о наследниках.

№№№№№№

Генерал Милорадович молчал, но по лицу его понял император, что там, в казармах, все не так все хорошо, как хотелось бы. Ему было стыдно за своих офицеров, и ничего не мог он сделать в такие минуты безвластия и полного разброда.

Он всегда знал, этот старый, заслуженный, храбрейший воин, как они могут собираться и объединяться перед лицом всеобщей беды, но не в минуты перемен, которые трудны для любого народа, а для них почти невозможны.

– Ничего, Государь, все будет так, как нужно, Вам не о чем волноваться.

Хорошо сказал, не о чем волноваться, попробуй успокоиться, когда все бурлит и тревожится. И тот, кого они еще не знали, не видели в роли императора, он должен был уже думать о каких-то крутых мерах, на случай если бунт нельзя будет остановить. Да откуда на его голову свалилось такое наказание.

Снова говорили о Павле Пестеле, особенно приближенном к императорской семье по праву родства. Он никогда не мог понять его, и слушая странные речи, и видя его стальной неподвижный взгляд, император думал, что и в их семье рождались такие, и хорошо, что он при всем при том был далек от трона. Страшнее зверя, чем человек порой и не встретишь.

Генерал кому-то тихо рассказывал о том, как они встречались на юге, и как он излагал ему новое устройство страны.

– Я немало прожил, но я не видел ничего более безрассудного и жестокого, чем его план, он говорит о народе, о конституции, но не дай бог, было ему родиться наследником, погибла бы Россия.

Потом были какие-то разбирательства, и он оказался под арестом, так до сих пор и непонятно, что там произошло в его полку, на юге, но его не выпускали и после смерти прежнего императора.

– Он тоже заговорщик, – сказал тогда генерал, но это известие удивило нового императора меньше всего.

№№№№

Павел Каховский пил всю ночь, на какой-то пирушке они устроили пальбу по бутылкам, и только осколки в разные стороны разлетались. Один попал кому-то в лица, и потекла кровь. Но это не только не остановило дебоширов, они стали дико хохотать и палить еще сильнее. Те, кто были рядом с ним, удивлялись тому, что и после всего выпитого он так метко попадал в мишени. Он хвастливо кричал о том, что никогда не промахивался и не промахнется, даже если в самого тирана-императора стрелять придется.

– Но кто его пустит на площадь, где будут только военные, и что за безрассудство такое? – вопрошал кто-то, хотя все понимали, что если начнется какая-то неразбериха, то в один миг все перемешается.

НО не только в нем была какая-то лихая бесшабашность и пустозвонство, ему все равно, где и с кем стреляться, его увлекал сам процесс.

До рассвета оставалось еще несколько часов, и вместо того, чтобы отправляться спать (если бы он проспал следующий день, то, возможно, многое бы изменилось) он бросился к каким-то старым товарищам, таким же дебоширам. Но там было до странного тихо. Люди при свечах вполголоса говорили о том, что они будут делать и как поступят завтра.

Он прислушался, хотя почти ничего не понимал, но всем сердцем готов был поддержать любого, кто предложит хоть какое-то развлечение. Только бы не сидеть на месте, что-то делать.

– Они убили нашу императрицу, – полупьяные слезы потекли по щекам какого-то юнца, – и теперь на престол восходит черт знает кто.

Какое странное это было сборище, кого тут только не было в тот вечер плавно переходящий в ночь. Кто-то завалился спать на мягкие диваны, кто-то вдохновенно (слишком вдохновенно) читал последние стихи. Стихи были плохими, очень плохими, слабыми, как никогда прежде не писалось. Но они были пронизаны ненавистью и потому воспринимались с восторгом.

– Это последняя наша возможность противостоять им, – кричал брехун и карточный игрок, которому нужно было отдавать долг чести или пустить себе пулю в лоб, и он понимал, что сам бес толкал его в это пекло. Между делом можно было и отличиться, а как разозлиться бесчисленные его кредиторы, когда узнают, что он мертв. И он приобщится к лучшим людям, будет одним из них. И забудутся те грехи, слабости из-за которых приходилось столько страдать.

Он точно знал, что такое случается только однажды, и если он свалится, и не доберется до площади, то помрет, но вовсе не так ярко, а, скорее всего, окажется и в тюрьме. И о прежней жизни можно будет забыть, от него все отвернутся, никто руку при встрече не протянет.

№№№№№№

Генерал заснул на рассвете.

Это был странный и тревожный сон. Он видел Бородинское поле, усеянное трупами людей и лошадей. Кто-то страшно стонал и тянул к нему свои руки.

И вдруг высоко в небесах (он отвлекся от людей на земле), пронеслись белые лошади, на него надвигались всадники – Борис и Глеб, – он знал их и назвал по именам. Они всегда приходили, когда становилось туго, убиенные когда-то вероломным братом своим Святополком, младшие сыновья князя Владимира. И он вглядывался все внимательнее в их лица, хотел увидеть и понять, что же они хотят ему поведать. Что-то отвлекло его, там был еще третий всадник, вернее всадница.

Как она была прекрасна, как развевались на лету ее золотистые волосы. И она летела прямо на него, опередив тех двоих.

Генерал понимал, что нужно отодвинуться от нее, иначе она снесет все на своем пути, но как ни старался, он ничего не мог сделать.

И в тот момент, когда ему казалось, что Валькирия пронеслась мимо, в тот самый миг он покачнулся в седле своем и рухнул на землю, какое странное ощущение. Он уже переживал подобное, когда был ранен во время сражения, но здесь, во сне странная неподвижность сковывала его движения.

Генерал пытался подняться, хотел проснуться, но ничего не получалось.

№№№№

В то самое время уже проснулся Сергей Каховский. Он чувствовал себя отвратительно, и должен был куда-то отправиться, чтобы похмелиться, прогуляться, чтобы окончательно прийти в себя.

Он помнил, что есть еще какое-то важное дело, о котором он слышал здесь накануне, и обязательно собирался принимать в нем участие. Но никак не мог вспомнить, что это было за дело – все вылетело из пустой, страшно болевшей головы.

На улице только и говорили о вступлении на престол нового императора, и он про себя решил, что этого нельзя пропустить, но сначала он должен что-то важное сделать.

Мимо проезжала карета, куда-то спешил этот несносный вельможа, князь Трубецкой. Он даже не оглянулся на раскачивавшегося, на ветру юношу.

– Он не будет на площади? – почему-то мелькнуло у него, – а ведь вчера его фамилия звучала чаще других. Это его сделали руководителем восстания. Может быть, он что-то проспал, и все вообще отменили. Это привело его в невероятную ярость

№№№№№№№№

Перед новым императором стояла свита его. Он готов был двинуться туда, на площадь, но лицо его было странно бледным и неподвижным, императрица, словно легкая тень, не имевшая никакого веса, рванулась к нему. Она так и не научилась сдерживать своих эмоций и не скрывала тревоги. Хотя у нее еще все впереди, это был только первый день их правления, она всему успеет научиться, и тогда не будет так очаровательна, как нынче. Но как же она была прекрасна в тот миг, будет жаль.

Но он так и не успел понять, чего собственно ему будет жаль, что должно случиться. Конечно, их мирной частной жизни наступает конец, но ведь она прекрасно знала, что выходит замуж за будущего императора, так что же творилось такое, чего не ведал он. И странный прилив любви и нежности охватил его сердце. Он благодарил Бога за то, что в такой час, и в этой жизни с ним рядом была эта женщина.

– Там что-то дурное происходит, дорогой, – приблизившись к нему так, чтобы никто кроме него самого не смог расслышать, говорила она.

– Перенеси это, дней много, но пусть они успокоятся, такой лютый ветер, он плохо на них действует. Они не понимают, что творят.

Она говорила много, и какие-то странные обрывки ее речи доходили до него, но он никак не мог понять, что же от него требуется. Почему она говорит такое в тот момент, когда он должен быть тверд и непоколебим.

И в тот миг, когда он хотел что-то сказать, чтобы ее успокоить, генерал Милорадович и двинулся к нему.

– Что ты хочешь сказать мне? – царь больше не мог скрывать нетерпения.

Он не помнил в своей жизни более скверного дня. Даже когда был убит заговорщиками их отец, и тень подозрения пала на его брата, но и тогда все было не так зыбко и не так тяжело, как теперь.

– Они ведут себя странно, там много штатских, и они не собираются присягать.

– Я должен быть там.

– Нет, – резко произнес генерал, – мы не можем лишиться своего императора, еще и не получив его. Там должен быть я, – и я прибыл сюда, чтобы сказать Вам об этом.

– Я не понимаю, что такое может случиться? – пытался противиться император.

– Бунт, они готовы на все, хотя нет причины, но ведь нужен только повод. Многие из них пьяны и пьют еще. Там только несколько полков, нынче не выйдет ничего.

Он остановился на мгновение, и пытался понять, как ему действовать дальше.

– Если удастся все наладить, я вернусь за Вами, я сам вернусь, – говорил генерал.

И императрица в первый раз за много часов улыбнулась, она понимала, что если кто-то и сможет спасти их, то этот генерал, единственный из всех, кому она почему-то доверяла.

Она не понимала, чем мог не угодить этим людям, служившим его брату, ее муж. Почему они не дали ему возможности даже как-то проявить себя, ведь он еще не был перед ними ни в чем виноват. Многие из них даже и не помнили его, потому что взор их обращен был все время к старшему из цесаревичей, а ее муж оставался в тени. И в глубине души она таила надежду на то, что так будет еще очень долго. Но от бывшей императрицы, такой скверной и беспутной, всегда надо было ждать беды. Там стояли те, которые видели в ней вторую Екатерину, и они не хотели понимать, что в том нет никакого смысла, больше нет ни первой, ни второй Екатерины. Обе они уже разговаривают с ангелами или чертями, что ближе к истине, а им мало того, что выпало такое испытание, так еще нужно было переживать такие минуты ужаса, трястись за собственную жизнь, хотя и виноват он был только в том, что рожден императором.

Императрица почувствовала себя так скверно, что готова была упасть замертво, и если бы это не было излишними огорчениями для него, то она бы так и сделала, но не могла она себе этого позволить, потому и хотела казаться стойким оловянным солдатиком. Сколько еще трудностей будет на их пути, но она была уверенна в том, что не будет ничего такого страшного, как этот день.

Генерал ушел, император не мог даже представить себе того, что живым он видел его в последний раз. Это никак не укладывалось в сознании его.

Площадь бурлила, выл ветер, который готов был смести все со своего пути. Император неподвижно стоял у окна. Он никак не мог разглядеть тех, кто там собрался, не мог понять, что там происходит.

Ему показалось, что он видел всадников, и очень тихо он молился за своего единственного генерала, на которого мог надеяться.

№№№№№

Тем временем сам генерал врезался в их ряды. ОН всегда бывал бесстрашен, седина на висках не сделала его более осторожным, тем более что он видел рядом своих солдат, тех, с кем было столько прожито и пережито.

– Расходитесь, императора не будет здесь нынче, отправляйтесь домой и подумайте хорошенько, что вы творите, – его голос звучал над площадью, над завывающим ветром, но он говорил и под грохот пушек, и тогда его слышали все, кто хотел слышать.

Он был слишком высоко, чтобы разглядеть штатских, копошившихся, словно муравьи, где-то рядом. Он не видел и дула пистолета, на него направленного, а если бы увидел, что тогда? Отступил бы боевой генерал перед пьяным мальчишкой, видевшим, что ничего не выйдет, и тот уведет своих солдат, они подчинятся ему через миг. И тогда все закончится, еще не успев начаться. Он не мог допустить этого. Только туман оставался в душе, а вместо сердца – кусок льда, который пронизывал холодный ветер.

Безрассудный Каховский, стреляя по бутылкам в очень пьяном виде, никогда не промахивался. Тело генерала было большей мишенью, и за это время на холодном ветру он в значительно мере протрезвел, потому не мог промахнуться. Его не могли видеть и солдаты, с восторгом взиравшие на отважного генерала, и слушавшие его – они привыкли его слушать.

Потому та самая пуля, которая в безумной дерзости была им выпущена, и еще одна, она пронзила грудь генерала. И когда взревели те, которые первыми все поняли, он бросился бежать, а что еще ему оставалось. Он понял, что его убьют эти озверевшие вояки, а ему меньше всего хотелось умирать, не все было выпито, и не все проиграно.

Он свалился где-то в полумраке в кювет и пролежал там, пока те, кто гнался за ним, пронеслись мимо. Но он понимал, что спрятаться ему не удастся, если он убил этого генерала, то сама смерть нависала над ним, она не отступит, но он из последних сил хватался за никчемную свою жизнь.

Но о том было лучше не думать.

№№№№№№№

А генерал покачнулся в седле, и его подхватили на руки воины его. Во второй раз перед глазами мелькнула та самая валькирия из его сна. И он понял, что это было не совпадение.

– Кто стрелял, – спрашивал он, хотя сил больше не было, – скажите, это были солдаты, офицеры, кто стрелял?

– Нет, это в штатском, какой-то проходимец.

Они понимали, что он хочет услышать.

– Штатский, хорошо, родимый, это замечательно, что штатский, не так обидно.

И когда они приблизились к дворцу, он был уже мертв, хотя в это никто не смог бы поверить.

В это не поверил и почти выбежавший к ним император. Он больше ничего не боялся. Они спокойно могли убить его в тот момент, но он склонился перед своим генералом, и требовал врача. Воинов прогнали прочь, не зная, что от них можно ожидать. А он все еще стоял над телом этого удивительного человека, смотрел на его спокойное лицо и плотно сжатые губы. Он до конца исполнил свой долг.

Когда все утихомирилось, и генерала хоронила вся столица, рыдали солдаты, вспоминая о том, что он выжил в страшных условиях, и вот теперь, когда был разбит Наполеон, то русские оказались страшнее французов.

– Его Наполеон не мог убить, а эти, – слышалось то там, то тут

В тот день многие видели в первый раз высокого и неподвижного своего императора. На могиле он дал клятву найти убийцу и отомстить за гибель своего генерала.

– Он будет повешен, я не стану тратить на него пули, веревки достаточно.

Император внушал им страх и трепет. Они сожалели о том, что столкнулись с ним при таких печальных обстоятельствах. Они уже и сами не понимали, как могли думать о каком-то бунте, и какой черт их дернул в это бессмысленное пекло. Очень тихо хоронили затоптанных, погибших там. Говорили только об арестах, и каждый знал, что не стоит просить пощады, если ты оказался там, если ты был замешан.

Когда привели Каховского в залу для допросов, и император взглянул на него из боковой двери, он страшно побледнел и сжал кулаки.

– И это он? Этот ничтожный?

– Палачи всегда ничтожны, ваше величество, – услышал он голос одного из вельмож.

– Идите туда сами, я убью его своими руками.

Они переглянулись. Все эти дни они дивились тому, как он держался даже когда допрашивал уже доставленного к нему Павла Пестоля, с тем не смог бы справиться никто. Они только с ужасом думали о том, что было бы с ними со всеми, если бы у него что-то получилось, и императором стал бы этот Брут.

Но этот. И все-таки они не стали испытывать терпения своего императора, и кто-то уже двинулся туда, зная, что он все видит и слышит.

Сам же император в то время шагнул в соседнюю комнату, где оставался князь Трубецкой.

Ему хотелось понять, что толкнуло в бездну светлых князей, у которых было в этом мире все, за что они боролись и что хотели изменить. Князь путался, он менял показания, и как ни старался, ни на французском, ни на немецком ничего не мог объяснить. Он и на самом деле не ведал, что они все творили.

Понял ли это император потом, когда приговор, который многие считали слишком мягким, был вынесен. Понял ли? На этот вопрос никто не мог ответить, даже самые дерзкие не рискнули его о том спросить.

ПУШКИН, ПЕСТЕЛЬ И ЕВГЕНИЙОн тоже заговорщикИ некуда податься кроме нихД. Самойлов Пестель, поэт и АннаДо света, до страха, до болиЗнаком этот тягостный путь.Жуковский там будет с тобою,А хочется просто заснуть,Забыть и стихи и интриги,Красавицы, маски, балы,Внезапно ожившие книги,Штрих позабытой поры.Евгений, какое там лето?И с кем расставаться пора?К нам Пестель вернется к рассвету,О бунте хрипит до утра.А Пушкин уходит за АннойОлениной, мне говорят,Какой отрешенный и странныйУ Пестеля сонного взгляд.Все это в забытой ОдессеПроходит в каком-то году,В еще не написанной пьесеЯ встречусь с тобою в саду.И золоту века внимая,Мы в Пекло ведем бунтаря,Да, да, генерала спасая,Ведь зря погибать ему, зря.Пусть лучше теперь до рассветаБез бунта останется Русь.Я думала столько об этом,Про трепет, про свет и про грусть.Ну что, Вы готовы, Евгений?В серьезности вашей успех.Не будет Сенатской, и генийНе станет посмешищем всех.Нам надо лишь Пестеля спрятать,С отравой готовьте бокал,Тогда и другой император,А главное – жив генерал.– Но гений с злодейством..– Пустое, все это извечный вопрос.И все же он шепчет:– Не стоит,Жаль Пестеля прямо до слез…– Там казнь, оборвется веревка,И снова и снова казнят.– О нет, не могу, мне не ловко.И прячет растерянный взгляд.И худший сценарий оставив,Оставим Одессу, рассвет.Все будет опять против правил,И к Анне уходит поэт.Угрюм бунтовщик и несносен,Разбитый бокал не спасет,И хмурая в Питере осеньЕго к эшафоту ведет.Все видит, все знает Евгений,О чем он вздыхает во мгле,И в ссылке томится наш гений,Наверное правда в вине,И в сказке, которая явьюНе станет в назначенный час.Но всем так спокойно и ясно,Что прошлое живо и в нас.Он ввалится к нам на рассвете,Потребует баб и вино,И только отчаянный ветер,Все воет, как Пестель хмельной…

Часть 1 До света

Глава 1 Предыстория

Шел снег. Мокрый и липкий снег петербургской зимы укрывал площади, парки, дворцы и соборы столицы. Плотным ковром были покрыты дорожки Царскосельского парка. Казалось, что жизнь замерла до самого лета.

Но так было только днем. К вечеру подобное ощущение исчезало. Кареты съезжались на очередной бал. Во всем своем блеске и глухоте появлялся молодой император Александр Павлович.

В том году, первом году его правления, все немного успокоилось после жутких событий цареубийства.

Заговорщики ворвались в покои его отца, императора Павла, и со всей жестокостью, на какую только были способны, расправились с императором.

Чтобы как-то оправдать чудовищную расправу, вельможи в один голос твердили о том, что он был не сыном императора, а лишь плодом греха развратной разгульной императрицы. Они говорили, что именно потому она и делала все возможное и невозможное для того, чтобы он никогда не взошел на престол. Она все время твердила о том, что трон должен унаследовать ее внук Александр, которого отняла у матери при рождении и воспитывала сама.

Ценой невероятных усилий, после бесконечных ожиданий Павел Петрович стал русским императором, ему удалось достичь желаемого. Но путь его оказался кратким и кровавым.

Пожелание Екатерины Великой сбылось с небольшим опозданием. Молодой император очень гордился и дорожил кольцом, подаренным ему бабушкой – это был золотой перстень с рубином. Она утверждала, что получила его в те дни, когда сама взошла на престол, и не расставалась с ним, пока не передала внуку. И сам император с ним не расставался, когда был цесаревичем. Но в тот день, когда произошло непоправимое, перстень был на его руке. Когда злодеяние совершилось, и Александр вернулся к себе, рубин так сверкнул при свете факелов, что ему показалось, что на нем осталась кровь его отца.

В испуге и ярости он стащил торопливо перстень с пальца и бросил его в шкатулку с драгоценностями, и никогда больше не прикасался к нему.

Никто из близких не посмел бы напомнить императору о перстне. Но императрица-мать настояла на том, чтобы на нем появились инициалы императрицы Елизаветы. И в один из дней ее ангела ей был подарен кровавый подарок. Кому хотели отомстить царедворцы, никто не знал этого, и сам император вряд ли догадывался о том, что творилось в его окружении. Он полагал, что в коробке будет лежать перстень с изумрудом, который он выбирал для нее сам, но когда его жена открыла коробочку, и сверкнул рубин, он с досадой отвернулся, хотя и старался не подавать вида.