Затем сама собой распахивается еще одна двустворчатая дверь. За ней открывается залитая лунным светом и окутанная серебристым туманом пустыня с голыми скалами на горизонте.

– Это – Лунное королевство, – говорит волшебная проводница. – Оно – твое. Ты здесь повелитель. Но и в Золовске ты тоже совсем скоро займешь достойное себя место. Только продолжай воспевать в стихах Гекату.

Таинственная дама усаживает своего подопечного на неизвестно откуда появившийся трон. Сидение оказывается каменным и холодным. Дама берет излучающую бледное мерцание корону и водружает ее на голову Альберта. Тот ощущает сковывающий голову холод и догадывается, что корона сделана изо льда.

Затем Альберт слышит торжественные звуки труб, приветствующих его. И вдруг… понимает, что это звенит его будильник. Надо спускаться с трона и спешить на первую пару.

В то утро, скучая на лекции в университете, Альберт сложил такие строки:

Ночью бледной, полнолуннойМне открыли эту тайну,Тайну страшную, как в безднуОпрокинутое небо,Где Геката жаждет ФебаПоглотить бездонным лоном,В ненависть свою влюбленным,Инфернальная невеста.Ночью бледной, полнолуннойМне явился лик Гекаты.Слышу грома я раскатыИ душой страдаю юной.Своды призрачного замкаПодарили мне Глафиру.И желанными гостямиСтали ведьмы и вампиры.

Затем стихи полились, как из рога изобилия. И в каждом последующем было все больше демонического, все чаще фигурировали вампиры и ведьмы. Но Альберт Лунный уже не мог остановиться, писал, как завороженный.

Продолжились и его ночные путешествия по Лунному королевству, открывшему перед ним свои замки, дворцы, залитые серебристым светом волшебные города. После каждого такого путешествия рождались новые стихи. Прекрасный лунный мир затягивал молодого поэта.

Однако Альберт ждал, когда же, наконец, займет достойное себя место не только в мире снов.

– Деда, а вот почему все говорят: на Сумрачной – всегда грустно, скучно, тучки солнышко закрывают? – спрашивает кудрявая девочка в веснушках у величавого седобородого старика. – А мы, как не пойдем сюда – все солнышко светит.

– А это потому, что мы с тобой – Солнычёвы, солнечные мы, значит, – улыбается дедушка.

– И мама с папой Солнычевы?

– Да.

– И я Солнычева?

– Конечно. Ты, Агаша, наше маленькое солнышко! С тобой везде светло и радостно.

Глава 3

Натуральная блондинка

Лиза не была уже для Эраста сим ангелом непорочности, который прежде воспалял его воображение и восхищал душу.

Николай Карамзин. Бедная Лиза

И в бурные девяностые выдавались иной раз тихие вечера, когда предзакатное солнце золотит кроны деревьев и крыши домов, а в воздухе разлит запах жасмина и смешанная с ним безмятежная радость бытия. Именно в такой теплый летний вечер в Золовске начиналась одна история любви. Впрочем, ее с тем же правом можно назвать и историей ненависти.

В городском парке играла музыка. Неважно, какая. Предположим, какая-нибудь популярная тогда песенка – из тех, что забываются через пару дней. По аллеям вокруг сломанного фонтана прогуливались горожане, пытавшиеся в воскресный день забыть о повседневных заботах своего непростого времени.

Среди всех выделялся один эффектный чернобровый красавец в «вареных» джинсах и черной футболке, красиво облегавшей его стройную фигуру. Он никого не замечал вокруг. Шествовал такой царственной походкой, словно был владельцем и этого парка и всего города.

Молодого человека держала под руку не менее эффектная длинноногая девица с копной взъерошенных химической завивкой волос и яркими полосками румян на скулах, одетая в мини-юбку и широкий «плечистый» свитер.

– Алик, ну ты слушаешь меня? – тараторила девица. – Я говорю, что сексуальная революция избавляет людей от лицемерия. Согласен?

Однако ее самовлюбленный спутник в этот момент не удостаивал внимания даже свою подругу. Различал лишь, что речь как всегда шла о сексуальной революции.

Но Альберт являлся противником каких бы то ни было революций. Его сердцу была близка та овеянная романтикой старина, когда одетые в изящные камзолы князья Сугубовы владели душами своих крепостных, а за один и тот же поступок женщина считалась падшей, а мужчина героем, выигравшим сражение.

Впрочем, в эту минуту Альберт Луньев не вступал с подругой даже в мысленный спор, ибо просто-напросто не слышал ее. Он лишь представлял, как ведет свою даму в шикарный ресторан, как заказывает что-то, соответствующее своему изысканному вкусу, а затем они вступают под своды пятизвездочного отеля, где наш аристократ только и чувствовал бы себя на своем месте.

Но правда жизни была иной. Стипендия позволяла предложить подруге лишь порцию дешевого мороженого. Порывшись в кошельке, Алик нашел среди талонов на крупу и сахар несколько огромных, как носовые платки, но ничего не стоящих купюр. Подошел к продавщице.

Он уже протянул ей деньги, как вдруг замер, зачарованный. На него смотрели чистые, как брызги росы, серые глаза. За прилавком стоял юный белокурый «ангел». Простое, наивное, лишенное косметики лицо вполне могло остаться незамеченным. Но Луньев, ценитель утонченной красоты, обратил на него внимание и тем гордился. Нашел он в этом юном создании какую-то неземную чистоту. Особый восторг вызвали словно сотканные из солнечных лучей длинные волосы девушки. «Натуральная блондинка, – отметил про себя Альберт. – Эта, верно, и слов-то таких не знает – «сексуальная революция».

На следующий вечер Алик Луньев пришел сюда с тремя белоснежными лилиями.

– Они похожи на вас, – сказал он, протягивая цветы.

– Это… Вы чего? – смутилась продавщица мороженого. – Это мне что ли?

Оказалось, что «ангела» зовут Валентиной Казематовой. Когда Алик в тот вечер провожал ее до дома, она всю дорогу смущалась, из-за чего невпопад хихикала. При этом она жутко боялась переходить улицы и ежеминутно спрашивала у своего спутника, который час.

– Не-е! Вы чего? Мне опаздывать – не годится. Что хозяйка-то подумает? (Ну, у кого я на квартире). Скажет, без году неделя в городе, а уж ухажера подцепила.

– А вы откуда, Валенька?

– Слыхали деревню Камышовку? Не слыхали? Так вот я оттудова.

– А вы скажите своей хозяйке, что после работы достопримечательности Золовска осматривали.

– Это всякие там дома старые что ли? Вроде этого? – Валя заглянула через забор на полуразвалившийся старинный особняк с мезонином, остатками четырех колонн, мрачно черневшими проемами арочных окон и грудами камней вокруг. – Да на него посмотришь – мурашки по коже бегут. Тут, будто, нежить какая водится.

– А вы включите-ка воображение и представьте, каким этот дом был когда-то.

Валя еще раз всмотрелась в развалины.

– Да, видать, дворец был.

– Ну, дворец, не дворец, а дом приличный. Знали бы вы, моя дорогая, какие тут балы когда-то гремели. А угадайте, кто здесь жил?

– Кто?

– Одно княжеское семейство.

– Что? Настоящие князья?! – восторженно воскликнула Валя.

– Какой же вы милый ребенок, Валенька! – улыбнулся Алик. – А теперь, сударыня, позвольте представиться – князь Альберт Лунный, законный владелец этого, как вы изволили выразиться, дворца.

– Да, ну вас, Алик! – Валя потупила взгляд, пряча смущенную улыбку. – Смеетесь вы надо мной…

– Ой! Кто это?! – взвизгнула она вдруг.

В оконном проеме мелькнул женский силуэт.

– Да, вы, Валенька, не иначе, призрак княжны увидели.

– Какой-такой княжны?

– Это – дом с привидением. – Луньев лукаво улыбнулся.

– Опять смеетесь?

– Ну, не сердитесь! Да, привидение, обитающее в этих развалинах, многие считают выдумкой. Хотя слухи о нем не прекращаются в течение почти трех веков. А вот княжна Глафира Сугубова действительно существовала. Это уже – исторический факт. Будучи девицей двадцати лет отроду она застрелилась в собственном будуаре. Причины этого самоубийства до сей поры остаются для всех загадкой. А загадочные личности, как известно, – притягательны.

– А я так думаю, – сказала Валя, – видать, соблазнил какой прощелыга княжну-то, да и бросил. Что ей, бедной, оставалось делать-то?

Алик посмотрел на спутницу изумленно.

– По-вашему, стало быть, любовные драмы стоят того, чтобы сводить счеты с жизнью?

Вдруг Вале показалось, что из другого черного оконного проема выглянуло бледное, как смерть, лицо.

– Алик, – испуганно прошептала Валя, судорожно впившись пальцами в руку своего спутника, – бежим!

Луньев рассмеялся.

– А вы, Валенька, я вижу, впечатлительная особа. И привидение, судя по всему, к вам не благосклонно. Не следовало мне приводить вас на Сумрачную. Что ж, идемте на более оживленные улицы.

Спустя несколько месяцев Валентина уже чувствовала себя горожанкой. Теперь она знала дорогу от своей квартиры не только до места работы, но и до дискотеки, кафе, кинотеатра и, конечно, до квартиры Альберта Луньева. Она полюбила многолюдные улицы и открыла вдруг в себе интерес к достопримечательностям. Свои длинные шелковые волосы Валя остригла и завила, «ангельские» глаза стала жирно обводить черным карандашом, юбку укоротила.

Луньев тщетно пытался объяснить Вале, что прежней она нравилась ему больше. Она только сердилась на его слова. Он знал, что никогда не найдет в Валентине того лоска, который видел в своих прежних гламурных подружках. Вместе с тем в деревенской девушке было нечто более ценное и прекрасное, что очаровывало с первого взгляда. Было, но теперь бесследно исчезло. То, чем она превосходила городских девушек, утратилось, а в остальном она не могла с ними соперничать.

Хотя Алик влюбился пылко, но оказалось, что влюбился не в человека, а в одно лишь качество, которого не доставало ему самому. Качество, именуемое целомудрием.

Теперь же Альберт с ужасом обнаруживал, что в его возлюбленной нет совсем ничего достойного внимания. «И такая клуша станет моей женой! Музой поэта!» – с содроганием думал он.

Тем не менее, этот брак казался неизбежным. Валя ждала двойню, как показывало УЗИ. Об аборте она не желала и думать. А Луньев считал себя благородным человеком.

Однако этому благородному человеку совершенно не хотелось оказаться вдруг отцом нищего семейства.

Глава 4

Новое знакомство

Да и совсем не от зависти я хочу жениться на богатой, а оттого что у меня благородные чувства. Разве можно с облагороженными понятиями в бедности жить? А коли я не могу никакими средствами достать себе денег, значит я должен жениться на богатой.

Александр Островский. За чем пойдешь, то и найдешь

Как-то вечером Альберт Луньев в смятении чувств переступил порог одного бара. Это было довольно дорогое для студенческого бюджета заведение. Но в ту минуту Аликом владело желание «умереть с музыкой». Он ведь так устал от внутренней борьбы, от решения неразрешимых задач! Захотелось, чтобы все летело в тартарары.

Алик заказал рюмку пятизвездочного коньяка и вдруг понял, что больше ни на что у него не остается денег. Некоторое время он сидел напротив стойки, устремив взор куда-то в пространство за спиной бармена. Но глядел он не на выставленные в витрине напитки с яркими этикетками и даже не в собственные мысли, а на отражающиеся в стекле мерцающие, завораживающие огоньки. Ведь внятных мыслей у него в эту минуту тоже не было. Алик не знал, что предпримет в создавшейся ситуации, да и не желал ничего предпринимать. Ему тяжело было даже думать о необходимости каких-либо решений. Хотелось беззаботно плыть по течению среди мерцающих огоньков.

Вдруг Алик заметил стоящий рядом высокий хрустальный бокал, наполненный вином янтарного цвета. Бокал то приподнимали, то вновь ставили, то нервно передвигали с места на место женские пальцы с полустершимся пурпурным лаком на длинных ногтях. На среднем пальце сиял огромный рубин в золотой оправе, а безымянный украшало изящное платиновое колечко с тремя маленькими бриллиантами. Алик был врожденным знатоком драгоценностей и без труда догадался об имущественном положении своей соседки.

Он поднял взгляд на обладательницу «бесценной» руки. Рядом с ним сидела молодая крашеная блондинка с пробивающимися корнями темных волос и грубоватыми чертами лица. Как сам он минуту назад, она глядела в никуда. По щекам ее текли слезы, смешанные с тушью.

– У вас что-то случилось? – участливо спросил Альберт.

Алика трогало горе любой незнакомой, хоть сколько-то миловидной женщины.

– И здесь нет покоя! – глухо прорычала незнакомка и отвернулась, нервно искривив дрожащие губы.

Вдруг она со злобой, точно винила в чем-то своего соседа, выпалила:

– Поминки у меня сегодня! Понимаешь? Поминки! Мужа моего сорок дней назад пригрохали. В ночь полнолуния возле того чертова дома с привидением. – Она нервно усмехнулась сквозь слезы. – Вот и не верь после этого в мистику.

– Это, конечно, не мое дело, – сказал Луньев. – Но, по-моему, вам сейчас было бы легче в кругу близких людей.

– Снова видеть пьяные рожи его братвы? – уже более охотно продолжила разговор незнакомка. – Нет уж! Одна я хочу побыть. Понимаешь? Одна! – Тут она в первый раз взглянула на своего соседа и как-то загадочно проговорила: – Да уж теперь, видно, не получится…

Несколько минут женщина в упор рассматривала Алика взглядом, который нельзя было назвать ни добрым, ни злым. Так вообще не смотрят на людей. Так оценивают очередной бриллиант в ювелирном магазине, соображая, стоит ли его приобретать.

Наконец, продолжая глядеть в упор, она без смущения и без вызова просто протянула руку:

– Регина.

– Альберт. – Он ощутил ее крепкое рукопожатие.

– Эй, бармен, еще вина! И закуски на двоих.

Наевшись омаров и устриц, и уже сидя в «Мерседесе» новой знакомой, Алик поймал себя на мысли, что обрел, наконец, долгожданное беззаботное настроение.

Прошел месяц. И вот уже вполне осуществимой сделалась мечта Альберта выкупить и отреставрировать родовое имение князей Сугубовых. Альберт давно считал его своим по праву.

Да и стихи теперь можно будет издавать любыми тиражами, хоть в кожаном переплете с золотым тиснением. Вот тогда уж никто не посмеет назвать его бездарным! Его имя будет на устах у всех жителей города. Да, что города? Всей страны! Разве это – не признак гениальности?

Так неужели между великим Альбертом Лунным и его мечтой может стать какая-то Валя из Камышовки? Альберт начал почти ненавидеть недавнюю возлюбленную, как мозолящую глаза преграду на пути к счастью.

«Ведь, если вдуматься, ей-то самой зачем я нужен? – пытался он оправдаться в собственных глазах. – Что я ей могу предложить? Поселиться в однокомнатной малометражке с моей матерью?»

Мать Альберта была учительницей французского языка и в свободное от работы время давала уроки на дому. Альберт не мог себе и вообразить, как ее занятия с учениками совмещались бы с присутствием в том же помещении двух кричащих младенцев.

Алик с детства привык делить это помещение на двоих с матерью. Отца своего он не помнил, и мать никогда о нем не рассказывала. От родственников Алик слышал, что его безответственный папаша давно ушел из семьи к другой женщине и забыл о существовании сына.

«А если я стану владельцем солидного состояния, – продолжал рассуждать Альберт, – и Валя, и ее двойняшки могут рассчитывать на материальную поддержку. Да и тайные свидания не заказаны».

Попытка Альберта объясниться с Валентиной не увенчалась успехом. Из всего, сказанного Аликом, Валя поняла лишь самое главное. Она громко разрыдалась и раскричалась:

– Ты хочешь бросить меня! Бросить! Одну с двумя детьми! Сволочь!

– Дура! – оборвал ее Луньев и ушел, хлопнув дверью.

– Валюш! Что случилось? – послышался голос вошедшей квартирной хозяйки. – Я слышала крики.

– Ничего, Марь Иванна, – механически слетело с губ Вали (казалось, Валентина не слышала ни заданного вопроса, ни собственного ответа). – Я сейчас, сейчас…

Ничего не видя перед собой, похожая на сомнамбулу, Валентина Казематова медленно вышла на балкон. А затем – хозяйка успела лишь вскрикнуть – Валя бросилась вниз с четвертого этажа.

Секунду, казавшуюся вечностью, на устах Валентины висело проклятие. Все ее существо было переполнено этим проклятием. И несчастная ощутила, что проклятие черной тенью окутало всю ее жизнь и две другие жизни, находящиеся в ней…

Боли не было. Только сердце в груди замерло.

Валентина зажмурила глаза и вдруг отчетливо увидела перед собой мертвенно-бледное женское лицо. На нее в упор смотрела женщина в напудренном парике. Кровожадные алые губы искривляла злорадная усмешка. Где-то Валя уже видела прежде это лицо. Ах, да, в окне княжеского дома.

Почему оно не исчезает? Почему мучает ее? Ведь она же зажмурила глаза. Но страшная женщина продолжает смотреть на нее.

«Уйди, уйди прочь!»

Валентина Казематова металась на больничной койке и еле слышно стонала:

– Уйди, уйди прочь!

В тот день врачи городской реанимации делали все возможное. После заведующий сам поражался результату, который даже ему казался фантастикой. В живых остались и сама пациентка, и оба ее дожидавшихся своего часа ребенка.

– Это просто чудо! – качал он головой, беседуя с прибывшей из Камышовки Валентининой матерью. И уже мрачнее добавлял: – Однако больше мы ни за что не ручаемся.

Глава 5

Два рождения

Дети, рожденные Геей-Землей и Небом-Ураном,

Были ужасны и стали отцу своему ненавистны.

Гесиод. Теогония

То, что Валентина Казематова родила, спустя несколько месяцев, саму ее повергло в шок. Вернувшись из родильного отделения городской больницы в родную Камышовку, Валентина на три недели затворилась в своей комнате.

Зинаида Ивановна, мать Валентины, спешила окрестить произведенное на свет существо. Она полагала, что тому остается жить считанные дни.

Молодой священник в первую минуту и сам был шокирован зрелищем развернутого перед ним младенца. На какой-то миг он даже усомнился в возможности совершить над этим ребенком таинство крещения. Но, покопавшись в старинном требнике, он объявил, что в данном случае следует крестить двух человек.

Вот мы и подошли к главному. Что же такое произвела на свет Валентина Казематова? Во-первых, сына. Но не только.

Дело в том, что на груди мальчика, прямо под ключицами, располагалось еще одно совершенно крошечное младенческое личико с глазами, носом, кричащим ртом, едва различимыми, наполовину сросшимися с туловищем ушными раковинами. Вросший в грудную клетку второй череп был не больше перепелиного яйца. Где-то в области живота билось второе сердце. Второе человеческое существо обладало лишь органами восприятия и сознания. Это было все, что осталось от ожидавшегося близнеца. Легкие имелись одни на двоих. Вдыхать воздух двуглавый младенец мог как через один, так и через другой нос. Зинаида Ивановна вскоре поняла, что второе лицо внука беспрепятственно можно прятать от любопытных взглядов под одеялом, не опасаясь, что младенец задохнется.

Владелец всего тела был наречен Мстиславом. Валентина успела лишь однажды услышать это имя из обрывков разговора на площади перед золовским театром. Но имя запало ей в душу. Возможно, тем, что, будучи мало привычным, казалось «городским». А, возможно, в нем звучало стремление к мести, которой кипело ее сердце.

Как был назван второй ее младенец, Валентину не заботило. Ведь этот второй был для нее не человеком, а лишь уродством, испортившим ее дитя. Да и в свидетельстве о рождении именовался лишь один ребенок – Мстислав Казематов с прочерком в графе «отец».

– Тяжкий крест, – сказал напоследок священник, – особенно у второго ребенка.

Вскоре Валентина вновь засобиралась в Золовск.

– Моченьки моей нету здесь оставаться! – выла она. – В городе народу много, никто никого не видит, я и затеряюсь в толпе. А тут меня каждая собака знает. Все пальцем тычут, а не тычут, так за спиной шушукаются.

– Да, ладно тебе, доченька, – успокаивала ее мать. – Не ты первая, не ты последняя. Вон и у соседей наших дочка тоже в девках родила. Так бабы почесали языки, да и забыли. А малец вон бегает по деревне красивенький да здоровенький, все на него радуются.

Тут Зинаида Ивановна прикусила язык, поняв, что сказала лишнее.

– То-то и оно, что красивенький да здоровенький, – схватилась за ее слова Валя. – А я на всю жизнь останусь для всех матерью чудища болотного.

– Да нельзя ж так, Валенька, про собственное-то дитятко!

– А если я его ненавижу! Если мне это луньевское отродье всю молодую жизнь загубило!

– Ой! – всплеснула руками мать.

– Я, мам, уже решила: через месяц – в Золовск. Устроюсь на стройку сварщицей. А этого, – она кивнула в сторону коляски, – пока тут оставлю, а там видно будет.

Тем временем отгремела на весь Золовск роскошная свадьба Альберта и Регины.

Глядя на эти торжества, Валентина, как завороженная, твердила:

– Нет ему без меня счастья, гаду этому, и не будет вовек.

Слышавшие ее слова лишь удивленно качали головами и крутили пальцем у виска. Помешалась, мол, в рассудке после пережитого горя.

Вскоре весь Золовск облетела весть о том, что развалины княжеского дома были выкуплены у городских властей человеком, объявившим себя дальним родственником его исконных владельцев. Родословная новоиспеченного «князя», разумеется, никого не интересовала. Достаточно было сведений о доходах торгово-закупочной фирмы, которую возглавляла его супруга.

Новые владельцы старинной усадьбы подвергли ее самому современному капитальному ремонту. Старый княжеский дом превратился в современное комфортабельное жилище с кондиционерами, качественной бытовой техникой, пластиковыми окнами. Безмятежный уют княжеского гнезда оберегался теперь возведенными вокруг усадьбы мощными каменными стенами.

Семейство Луньевых ожидало пополнения. К рождению наследника супруги спешили отремонтировать большую часть жилых помещений. В положенные сроки на свет родился очаровательный малыш, которого назвали Антоном.

– Ох, и намается в жизни этот парень, – злобно скрежетала зубами Валентина Казематова. – И Алик с Регинкой с ним намаются. Потому, как на всем их роду – страшное проклятие.

– Уж не ты ли, Валь, прокляла? – спрашивали подруги, удостоившиеся ее откровений.

– А хоть бы и я. Слово мое крепко! Сама я свалилась в пропасть. А проклятие, вышедшее из пропасти – ох, какое ужасное!

– Да, ты, Валька, – ведьма!

– А что я-то? И без меня их дом проклят. Никому в том страшном доме не будет ни дна, ни покрышки. А мальчишка этот, Антошка, помается-помается, да и сиганет из окошка, иль удавится, иль вены себе порежет.

– Отчего ж ему в таком-то дворце да с прислугой да красивому и здоровому маяться? – удивлялись подруги.

– Богатство-то и красоту все видят, – пророческим тоном продолжала Валентина, – а душа чужая – потемки. А может, в душе той – пропасть адская, похлеще той пропасти, в которую я со своим уродцем свалилась. Ведь и княжна, та, что привидением стала, в богатстве купалась и красавицей была неописуемой, а вот взяла, да и застрелилась.

Перед мысленным взором Альберта Луньева изредка всплывал образ деревенской красавицы Вали. Но воспоминание это было для него так мучительно, что он всякий раз старался скорее выбросить его из памяти. Ведь оно заставляло вспоминать и о совершенной подлости.

Если же по случайности Альберт вдруг встречал на улице постаревшую, огрубевшую, осунувшуюся женщину с выцветшими глазами, он пугался ее, словно привидения. Эта женщина не могла быть его возлюбленной! Она была ее страшным призраком!

Однажды он увидел ее ведущей за руку сгорбленного ребенка. «Он не может быть моим сыном, – говорил себе Альберт, – потому что… это просто невозможно!»

Сознание отказывалось вмещать истину, лишавшую душевного комфорта. Легче всего было думать, что жила когда-то на земле милая девушка Валя, но умерла. Еще легче было не думать вовсе.

Ведь как-никак начиналась новая жизнь с молодой женой.

Поначалу Альберта коробило, что такая «великая личность», как он, продает себя за деньги. Но, совершив бесчестный поступок однажды, легче совершать его снова и снова. После случая с Валей Луньев где-то в самой глубине души потерял самоуважение.

Он видел, что и жена его не уважает. Для Регины муж-альфонс, не помогавший ни в бизнесе, ни в домашних делах, ни в заботе о ребенке, являлся лишь предметом роскоши, красивым, породистым домашним животным. Он был для нее скорее вожделенной вещью, чем человеком. А от вещи, как известно, не ждут ни поддержки, ни любви.

Чем больше Альберт Луньев понимал это, тем неистовее требовал от окружающих внешних проявлений уважения к своему новому социальному статусу.

<1 2 3 4...6 >

На страницу:

Перейти

2 из 6