10000 лет до нашей эры. Книга 1

Катерина Риш

10000 лет до нашей эры. Книга 1

Глава 1. Находка

На парковке у пляжа мой «Швинн» был единственным. Я пристегнула велосипед «крокодилом» и направилась к пустынному берегу. До аварии я могла пройти этот путь вскачь и не глядя на камни под ногами. Теперь пришлось идти медленней.

Когда-то почти все свободное время мы с друзьями проводили на этом полудиком пляже Сан-Мигеля. Никто из нас троих не был ни уроженцем Азорских островов, ни даже португальцем с материка. Мы думали о будущем целого мира и нашем собственном, но куда чаще Питер и Хлоя пытались узнать тайны прошлого. О да, о седой древности они могли говорить часами.

Помню, мы исследовали прибрежные скалы в надежде найти стертые временем, ветром, солнцем и водой древние наскальные рисунки. Для меня это было игрой, для них – нет. Я увлекалась велогоночным спортом, и мой «Швинн» не знал спокойствия. Ни один из марафонов на островах не проходил без моего участия. А переводить манускрипты, написанные мертвым языком? Ходить по десятому разу в одни и те же музеи и изучать пыльные кости и чучела? Вы уж как-нибудь без меня.

Добравшись до огражденной черными глыбами бухты, я аккуратно сняла с плеч рюкзак – внутри звякнула купленная перед поездкой бутылка вина. Стояла редкая для тропического острова погода – солнце пряталось за низкими серыми тучами, которые гнал холодный ветер. Депрессивней пейзажа нарочно не придумаешь.

Я долго искала ответ, почему именно меня, под таким же низким небом, как сейчас, когда выпитое вино кружило голову, Питер назвал своей девушкой? Теперь уже я понимала, что это было ошибкой, и с моей, и с его стороны. Мы были разными. Нас роднил только азарт и упрямство. Нам бы оставаться друзьями и не было бы никого лучше нас в этом мире, но мы ошиблись, приняли дружбу за другие искренние чувства.

Отношения быстро превратились в тягомотину, как если бы мы оба, стиснув зубы, из последних сил, покоряли вершину Альпийской гряды. День за днем. Ничтожное время спуска и только упрямый, тяжелый подъем вверх, когда мышцы горят огнем.

Так себе отношения, в общем.

Я выдернула пробку из бутылки, которую попросила открыть прямо в магазине, и налила вино в хрустальный бокал, который тоже привезла с собой.

Из всего сервиза он единственный пережил мою вспышку ярости. С некоторых времен они происходили со мной частенько…

Но впервые это случилось, когда мы втроем ужинали в кафе. Я уплетала еду за обе щеки – выложилась на дневной тренировке и была голодна, как зверь.

А Питер и Хлоя… не ели вообще.

Обложившись учебниками, словарями, тетрадями, они говорили, перебивали друг друга, спорили так живо, словно и не говорили о какой-то неподтвержденной легенде. Ага, даже не о реальном городе, я могла бы это понять. Монументальность Рима поражала и меня.

Они выбрали Атлантиду. То есть никаких тебе возможностей узнать правду, только домыслы, приправленные тысячелетней фантазией других сумасшедших историков. Какой смысл интересоваться такими древнейшими событиями, если ты никогда не узнаешь правды?

Я смотрела на них какое-то время поверх своей пустой тарелки, но никто не замечал моего настойчивого взгляда. Питер говорил, а Хлоя кивала и подчеркивала маркером какие-то важные предложения в книге.

Я не удержалась и зевнула. После еды и хорошей тренировки меня потянуло в сон. Ну, какая уж тут история.

А они как раз замолчали. Мой зевок не остался незамеченным.

«Всем кофе за этим столиком за мой счет», – пошутила я, но шутка не возымела эффекта. Из вежливости они отложили книги в сторону. Повисло молчание. Впервые за долго время они не знали, о чем говорить еще, кроме своей истории, а я не могла придумать темы, не связанной с велоспортом.

Я попрощалась и ушла. Они остались.

Я почти доехала до дома, но, черт меня дернул, и я повернула назад, хотя и накрапывал дождь. Я хотела, наконец, объяснить им, что трактовка фактов и так, и эдак, эти их объяснения необъяснимого, ну это как-то не для меня. Питер с Хлоей не фанаты велоспорта, и я не заговариваю им зубы характеристиками новых велосипедов, к которым приглядываюсь ради смены «Швинна», так ведь?

Смеркалось. Дождь зарядил на полную.

Их могло не быть в том кафе. И лучше бы их там не было, потому что то, что я увидела, когда резко затормозила на парковке, разозлило меня еще сильнее.

Они целовались.

Я простояла достаточно долго на улице и под дождем, пока они отлипли друг от друга и вообще уделили внимание окружающему миру.

Заметив меня через окно, Питер рывком поднялся на ноги, но я так и не слезла с велосипеда, ждала. И как только они бросились к выходу, ударила по педалям. Я гнала так, словно это был финишный участок Тур де Франс и счет шел на миллисекунды.

На освещенных только автомобильными фарами трассах и под дождем гонок не устраивают. И не зря. А когда руки дрожат, а глаза застилают слезы, лучше вызвать такси, чем ехать на велосипеде.

Я потеряла управление и вылетела в кювет. Рама «Швинна» погнулась и треснула в нескольких местах, шины вместо идеальных кругов превратились в скособоченные восьмерки. Я приложилась о дерево, сломала ногу и получила с десяток мелких травм, перечисление которых заняло обе стороны листа А4 в истории болезни. Слава богу, что на мне был шлем.

С тех пор я ни разу не была на этом пляже. Питер и Хлоя, может, и были, но втроем мы больше никогда не приходили. А сегодня вечером я покидаю Азорские острова. Надеюсь, что навсегда.

Я осушила бокал залпом и наполнила его до краев во второй раз.

Питер с Хлоей навещали меня в больнице, но я запретила родителям впускать их, когда пришла в сознание. А потом они оставили попытки достучаться до меня.

Восстанавливалась я долго. Реабилитация затягивалась по причине моей обиды и апатии. Постепенно мне разрешили подниматься с постели, сняли спицы, а я наконец-то смирилась с мыслью, что нам с Питером лучше было оставаться друзьями.

Я стала искать их, хотелось посмеяться вместе над тем, какие у них были лица в кафе, когда они заметили меня, но телефоны не отвечали.

Когда я спросила родителей о них, мама с папой переглянулись.

– Понимаешь, Майя… – начал отец, но замолчал.

Ему понадобилось какое-то время, чтобы собраться с мыслями, а потом он рассказал мне, что Питер сделал Хлое предложение и поскольку родители Хлои на тот момент работали в Америке, они решили отправиться за океан.

Их пребывание в Америке объяснило бы отключенные домашние и сотовые телефоны. Я не понимала, зачем родители просили меня не волноваться, ладно, они знали, что у нас с Питером были отношения, может быть, из-за этого?

Но я видела по их лицам – совсем не поэтому.

Я вспомнила замеченные краем глаза новости. Ничего такого. Просто еще один самолет во время трансатлантического перелета рухнул в океан.

Меня словно опять приложили головой о дерево. Только шлема на этот раз не дали. Просто не было такого шлема.

Еще в больнице я поняла, что пора бежать с этого острова, но все упиралось в мои не долеченные травмы. Мне казалось, что исцеление пойдет быстрее там, на другой земле, но тренер был неумолим. Я никому не нужна во Франции со своими травмами, говорил он, мне лучше сразу вступить в ряды спортсменов полной сил и здоровой, а иначе меня посадят на скамейку запасных и забудут обо мне, пока я буду зализывать раны.

Два дня назад он счел меня готовой и велел готовиться к переезду. Я сказала, что давно готова, и сегодня нашла в себе силы прийти, попрощаться с этим скалистым неприглядным берегом, значившим для меня так много. Просто нельзя было откладывать и дальше.

У моих лучших друзей не было могил и похорон, мне достался только пляж, океан и вино в память о них. Той зимой мне исполнилось двадцать пять, и я давно привыкла к одиночеству, хотя и не смирилась с ним.

Я выпила второй бокал также залпом и швырнула его в скалу – последний хрустальный бокал, который пережил вспышки моего гнева. Осколки брызнули во все стороны. Это не подняло шума и не привлекло ничьего внимания.

Мы ведь заботимся об экологии, некстати вспомнились слова Хлои. Каждый раз, покидая пляж, она следила за тем, чтобы мы не оставляли мусора.

Черт. Я не заботилась об экологии и не состояла в «Гринписе», но Хлоя первая скинула бы мартинсы, чтобы отыскать остатки бокала в пенистом прибое. Стиснув зубы, я разулась и вошла в воду. Набегающие серые волны обожгли холодом; океан пытался стянуть стекляшки раньше, чем их у него отберут.

Что-то кольнуло пятку, и я замерла, но боли не почувствовала, поэтому нагнулась, чтобы рассмотреть дно. Бурлящие волны то и дело скрывали находку, а я смутно сознавала, что дрожу от холода и порывистого ветра. В разноцветной гальке угадывались очертания некоего предмета, размером с половину ладони, может, даже меньше. Насыщенно кирпичного цвета, он резко выделялся на фоне темных и беловатых камешков. Обидно, если это окажется стекляшка или кусок пластика, не все столь же категоричны в вопросах экологии, как Хлоя.

Волны как раз схлынули. Последние струи воды скатывались яркой лавиной разноцветных камешков.

Темно-медовый, как застывший янтарь, осколок терпеливо дожидался своего часа.

И он настал.

Я вытащила из мокрого песка глиняный осколок с полустертыми углублениями – не то штрихами, не то линиями. Не разобрать были ли они буквами или какими-то известными мне символами. Может быть, осколок был древним, а может быть, всего лишь сувенирным новоделом, разбитым нерадивыми туристами. Он был увесистым и достаточно толстым. Представлялась большая амфора, в которой древние люди хранили масло или вино.

Питер захотел бы такой в свою коллекцию, он никогда не возвращался с пляжа с пустыми руками, и, наверное, мне лучше оставить осколок здесь, в его стихии, раз нельзя передать его Питеру. Может, кому-нибудь другому посчастливиться найти его, и этот кто-то будет гораздо лучше моего осведомлен в археологии и истории, а древность будет ценить также сильно, как и мои друзья.

Я замахнулась, но что-то остановило меня.

Океан, поняла я. Его цвет изменился.

Он больше не был депрессивно-серым, густым и вязким, каким всегда был мягкой, даже по меркам Азорских островов, зимой. Вода окрасилась в безмятежную лазурь, как в знойном июле, когда казалось, что даже волнам лень шевелиться.

Ветер тоже переменился. В мокрой одежде я больше не мерзла. Теперь прилипшая к телу рубашка даже… освежала?

Я еще раз поглядела на глиняный осколок в своей ладони. Вот он, я только что вытащила его из воды после того, как осушила два бокала вина. Может быть, я пьяна? Как иначе объяснить то, что я вижу?

Я снова подняла глаза. Нет, не может быть этого быть. Невозможно. Иррационально!

Вдоль голубой кромки атлантического океана белела суша, которой еще пять минут назад там не было. Да какие минуты, ее там веками не было!

Я ошарашено поглядела по сторонам – пляж был пуст. Более того, пальмы, набережная, даже нагромождения камней и те исчезли. За моей спиной шумели высокие лиственные деревья. Травы оплетали их и, карабкаясь вверх по могучим стволам, плели плотные заросли, за которыми ничего видно не было.

Эй! А велосипед-то мой где?!

Глава 2. Попытка побега

Белые птицы в чистом небе – идеалистическая картина, верно?

Вот только в следующий же миг эти птицы с гомоном устремились прямо ко мне. Вблизи они оказались настолько раздобревшие, что удивительно, как вообще поднялись в воздух. Они стали снижаться, плюхаясь на светлый песок, и буря в моей душе понемногу успокаивалась. Это же просто чайки!

Правда, они почему-то шипели и били крыльями, как гуси.

Одна дерзкая птица положила конец моей любви к орнитологии. Набросилась в прыжке и, взлетев у самого носа, еще и когтями полоснула по плечу. Если бы я не пригнулась, удар пришелся бы по лицу.

Это стало сигналом для остальных.

То одна, то вторая они взмывали и нападали на меня, пока другие пикировали вкривь и вкось, выставив вперед когтистые лапы. Кое-как уворачиваясь, я подхватила с песка палку.

Габариты недочаек-полугусей позволяли не особенно-то прицеливаться. Сложнее было с тем, что они атаковали одновременно и с разных сторон, и если я сбивала одну, то от когтей другой увернуться уже не получалось.

Они изводили меня. Проверяли. Пугали. Я сломала шеи троим и думать забыла о «Гринписе». Двум из дюжины перебила крылья, но, в основном, потери несла я и только я. Мою рубашку превратили в москитную сетку, ну хоть джинсы держались лучше.

Я крутилась на месте, как метатель ядра, выставив перед собой облепленную перьями дубину… Как вдруг споткнулась. Об эти мертвые туши. Упала неудачно – еще и вмазала самой себе по травмированному после аварии колену. Спасительная бита срикошетила и отлетела куда-то в песок, сбив при этом пару чаек, но, черт… Кому нужен этот страйк, если я распласталась на песке, ослепшая и оглохшая от боли?

Птицы победили и знали это. Клянусь, они пришли в неистовство при виде моего поражения. Какие-то неправильные чайки и совсем неправильные гуси…

Я медленно поднялась, припадая на травмированное колено, и оглядела их беснующиеся ряды. Буду отбиваться голыми руками, но не сдамся! С рычанием пошла на них в атаку, а они вдруг загоготали, засуетились и всей толпой поднялись в воздух. Облепили зеленые тропические прибрежные деревья, словно комья снега.

Какой-то миг я просто стояла, разинув рот. А после расправила плечи и огласила пляж победоносным криком.

Позади меня кто-то загоготал.

Я медленно обернулась.

Сначала я приняла этих троих за огромных обезьян. В моих галлюцинациях прослеживалась явная тяга к гигантизму, и после толстых чаек появление двухметровых человекообразных обезьян было логичным. Ну, насколько это вообще может быть логичным.

Но они не были обезьянами. Они были людьми. И именно им я была обязана своим спасением от чаек.

Их тела были черны из-за волос, а лица почти полностью скрывали всклокоченные темные бороды и пышные брови, так что сверкали только белки глаз. Рыжевато-черные волосы на голове стихийно тянулись в разные стороны света. А в руках они держали копья.

Если от чаек я собиралась отбиваться палкой, то использовать ее против двухметровых мужчин с копьями – идейка паршивая. Так что я не стала прыгать за утерянной дубиной или подбирать новую, просто развернулась и побежала изо всех чертовых сил по линии прибоя. Все-таки бежать по влажному песку чуть легче, чем по сухому.

Крики запоздали, значит, они не ожидали побега от такой трусихи, как я. Спасибо за чаек, конечно, но, знаете, я не привыкла вести переговоры с теми, у кого из одежды только кожаные набедренные повязки.

Я старалась не глядеть себе под ноги, но взгляд, как на зло, выхватывал то камни, то ракушки, то водоросли и, о боже мой, медуз! Кстати, привычного размера.

Я перелетела через голубоватую лужицу слизи.

И вскрикнула от боли. Колено обожгло огнем. В ушах гудело от ветра и бега и отбойным молотком билось сердце, но я различили крики преследователей и опять побежала.

Медузы стали попадаться чаще. Теперь мое движение нельзя было назвать бегом, это были прыжки через препятствия. Скорость ужасающе замедлилась, но я не могла преодолеть себя и наступать на склизкие щупальца.

Мать вашу, да откуда их так много? У них тут кладбище, что ли? Берег был сплошь покрыт слизью, ни песка, ни гальки – ничего. Только горы медуз, разной степени дохлости. Слизь чавкала и засасывала ступни, как грязь после дождя, а от ударов набегавших волн дрожала, как плохо застывшее желе цвета половой тряпки. А запах… О, его не передать словами.

Впереди темнела наполовину уходившая в океан скала. Я направилась к ней, а в спину по-прежнему неслись крики. Меня догоняли.

Легкие горели, в боку нещадно кололо, колено рыдало от боли, и только инстинкт выживания гнал меня вперед.

Преследовали снова орали, на этот раз истошно и пронзительно. В этом крике можно было найти предупреждение, если бы я потрудилась задуматься над этим, но мне было не до того – я уже самозабвенно карабкалась вверх, хватаясь пальцами за острые, как бритва, камни. А когда гора подо мной вздрогнула, предупреждать было уже поздно.

До чего же высоко я взобралась, мамочки!

Я схватилась за ряд узких камней. Поняла вдруг, что все они одинаковой, почти правильной формы. Гора подо мной дрожала и урчала, пока я старалась удержаться на месте, вцепившись в наросты цвета темного базальта, которые были твердыми… Ну как камни, вот только камнями-то они как раз и не были.

Из волн океана далеко внизу поднялась гигантская продолговатая морда рептилии, до этого утопленная в воде. Повернулась и уставилась на меня левым желтым глазом.

И от чаек я ушла, и от стражи я ушла…

А вот теперь мне точно конец.

Глава 3. Не будите спящих драконов

Страха не было.

Когда на тебя пялится гигантский ящер, а ты сама сидишь у него на хребте, бояться уже поздно. Страх мог бы остановить меня задолго до того, как я вскарабкалась на его спину, и какой-то внутренний голос честно пытался. На секунду, помню, меня охватило сомнение, стоит ли лезть выше, но потом не своим голосом заорали эти с копьями и в повязках и я, конечно, бодро полезла дальше. А ведь аборигены всего лишь хотели предупредить. Теперь, когда я обнимала руками и ногами чешуйчатый нарост, я отлично это понимала.

Как же высоко, черт возьми! Третий этаж, не иначе.

Хребет прадедушки крокодила Гены ходил подо мной ходуном. Между склизкими чешуйками разлагались волокна водорослей, а я прижималась к нему всем телом, надеясь, удержаться и не рухнуть вниз. Я застряла где-то в районе задних лап, позади меня грохотал хвост, по которому я и взбежала вверх, словно по трапу.

Впереди и сбоку надулся огромный желтый мешок… Живот! Это его живот, подумать только!

По телу словно прокатилась волна, и рептилия вдруг замерла, все еще глядя на меня желтым глазом. Вымер, правда? Ну вот просто взял и вымер, пожалуйста!

Но крокодил только распахнул пасть, и я услышала, как заскрежетали зубы… А после выдохнул.

Зловонный поток отшвырнул меня с хребта. Я кубарем полетела вниз, раздирая об острую чешую те части тела, что у меня уцелели после схватки с чайками. Я летела, кувыркалась, а потом увидела перед собой чужие пальцы, побелевшие от напряжения.

Конечно, это были мои руки и мои пальцы. Я успела схватиться за какой-то выступ, а их там оказалось великое множество. Этот крокодил, как скалолазный маршрут повышенной сложности, похоже, весь состоял из каких-то выступов и наростов. Там-то я и повисла.

Желтые бока снова раздулись, и я стала карабкаться вверх, извиваться, чтобы найти опору для ног. Но крокодил уже потерял ко мне интерес, снова отвернулся, медленно, как в замедленной съемке, и погрузил морду обратно в океан и уже там выдохнул, поднимая столбы брызг.

Я покачалась, как елочная игрушка. Ладони взмокли. Предплечья горели огнем. Пора было слезать, если я не собиралась провести на задней ноге дракона остаток жизни. Меня трясло, как исследователя Арктики в крайней стадии обморожения, пока я спускалась рывками, то надолго затихая, если мне казалось, что тварь шевелится, то вдруг скатываясь вниз слишком быстро, как с горки. Когда левая нога, на которую на тот момент приходился мой вес, вдруг соскользнула с опоры, я едва не сорвалась, но успела уцепиться руками. Поводила носком из стороны в сторону, но опора так и не вернулась, и тогда я перенесла центр тяжести на правую ногу, а поглядев вниз, убедилась – наростов больше не было, я балансировала на последнем. Дальше на крокодильей лапе была только гладкая светлая чешуя.

Нужно было отпустить руки и прыгнуть вниз. Вот только до земли было еще полтора этажа.

«Отпустить руки?!» – завопила какая-то часть меня.

И приземлиться возле задней лапы, на которой один только коготь с меня размером, и надеяться, что зверь не топнет ножкой, пока я буду рядом.

«Но отпустить руки, черт возьми?!» – не унималась моя истеричная составляющая. Да, надо разжать пальцы и прыгнуть.

«Но я не паркурщик и не скалолаз, я велосипедист!»

Была велосипедистом, подумала я. В каком-то другом мире, где не было спящих на пляже динозавров, где меня не пытались сожрать чайки и не приходилось бегать от дикарей с копьями.

– У-уху! – донеслось вдруг с земли.

Я как-то сразу поняла, что это они – мои древние нудисты. Вот они, конечно, стоят все трое, родимые Тарзаны с копьями, среди этой жестокой и чудовищной фауны прям любо-дорого взглянуть на кого-то себе подобного. Даже если это заросшие бородатые мужики в бикини.

Один из Тарзанов, исполосованный белыми шрамами, что делало его загорелую кожу похожей на тигриную шкуру, снова сложил руки и ухнул совой.

Не знаю, что он имел в виду. Может, подбодрить меня хотел? А может, прощался. Мол, рады были познакомиться, но нам пора.

А может, он просто всегда мечтал изобразить сову рядом с гигантским крокодилом, ну вот кто знает, о чем мечтают австралопитеки?

А я меж тем всё висела. Уже даже не из последних сил, сил-то никаких не осталось, я твердо знала, тело рухнет, а руки останутся тут висеть даже после моей смерти. Я вцепилась в крокодила намертво. Что угодно, только не прыгать.

Высоты я боялась ужасно.

Снизу снова ухнули. Я покосилась вниз. Два Тарзана что-то шептали третьему так, словно готовили крокодилу вечеринку-сюрприз, но тот потряс головой, отметая самодеятельность. Его товарищи еще постояли немного со скорбными лицами, ни дать, ни взять праздник отменился из-за внезапных поминок, и стали пятиться.

Дикарь, которого я про себя окрестила Тигром из-за шрамированной кожи, остался.

Я глянула на него, как на свою последнюю надежду, что не совсем было правдой. Своей последней надежной была я сама. Все, что мне нужно было сделать, это разжать пальцы и прыгнуть… Из огня да в полымя.

Первым решились не я и не Тигр. Первым нашу молчаливую игру в гляделки прервал крокодил. Он дернулся. Еще бы, какой уж тут сон, когда пока по тебе какие-то девицы лазают. Это было похоже на рекордные баллы по шкале Рихтера. Еще миг назад я держалась за нарост на его чешуе, а потом он просто взял и исчез. Мои затекшие пальцы вцепились в пустоту. Ну, я и полетела вниз.

Не с высоты третьего этажа, но еще и не с первого. Сердце взметнулось вверх, желудок следом за ним, вообще, во внутренностях произошли смятение и переполох, так что и не знаю, как они после нашли свои положенные от рождения места.

Дохлые медузы сработали как батут – и с тех пор я обожаю медуз! Если бы не они, мое путешествие окончилось бы, так и не успев начаться. Но приземлившись, я тут же подпрыгнула… примерно на ту же высоту, с какой упала, как будто мало мне было полетов.

Я прыгала там вверх и вниз какое-то время, не до конца соображая, что происходит и как остановить это безумие, и далеко не сразу распласталась на земле. Едва живая. Очумевшая от страха.

Мир перед моими глазами дико скакал и двоился.

Тигр снова завопил. И опять не мне. Даже обидно, когда между тобой и рептилией, раз за разом выбирают не тебя.

На зов вернулись товарищи в набедренных повязках, выставили копья перед собой копья и для пущей убедительности потрясли ими перед ними крокодилом.

Я все еще лежала в медузах, когда надо мной пронесся хвост и промелькнули светлые чешуйки подхвостья. Меня только чудом не раздавило. А когда хвост исчез вне поля моего зрения, со мной случилось то же, что и с князем Болконским под небом Аустерлица.

Я познала истину.

Бородатые, заросшие, суровые и считай без одежды…У них тяжелые мохнатые брови над глубоко посаженными темными глазами и нависающие надбровные дуги на выпирающей вперед лобной доле. Колтуны на сожженных солнцем волосах и словно вылитые из меди тела.

Их портреты я неоднократно видела в исторических книгах Питера. Это же, черт возьми, неандертальцы!

Небо, ты серьезно?!

Глава 4. Погребение рыбьего пузыря

Из деревянной клетки, заткнутой зелеными листьями, лохматая девушка вытряхнула раскаленные угли. Иссушенный солнцем и солью плавник занялся сразу же.

Делая вид, что все еще занимается костром, закутанная в шкуру женщина неандертальской наружности покосилась в мою сторону. Янтарные блики костра сверкнули в глубоко посаженных глазах, скрытых за вуалью всклокоченных волос, а широкие губы сжались. Она думала. Оценивала и старалась понять то, что понять ей в принципе было не по силам – кто я такая, как здесь оказалась, почему моя кожа такая белая и что за одежда на мне.

Нам удалось оторваться от крокодила. И не потому, что мы быстро бегали, один крокодилий шаг равнялся дюжине наших шагов. Просто крокодил оказался… крокодилихой.

Мы бежали вдоль моря, мимо стены леса, и я давно уже попрощалась с жизнью. Всему есть предел, и я свой уже исчерпала, когда мы нагнали других женщин и охотников, оставленных на страже. О наших злоключениях им стало известно загодя, по соответствующим звукам – ничего ужаснее того грохота и дрожи земли, я в своей жизни не припомню.