Змей и Цветок

– Госпожа, нужно ли тебе что-нибудь?

– Нет, Ксоко, благодарю, – дочь вождя шепнула в ответ. – Скажи, виден ли дворец тлатоани?

– Да, совсем рядом. Госпожа будет жить во дворце?

– Нет, но недалеко расположен квартал вельмож, а там и находится дом моего брата.

Едва паланкин коснулся земли, Тепилцин подал Майе руку, помогая выбраться из носилок, и пригласил в дом. У входа их встречала красивая молодая женщина в широкой тунике, едва скрывающей «интересное» положение. Женщина коснулась правой рукой земли и поприветствовала со всем почтением:

– Целую землю перед тобой, мой благословенный супруг, и добро пожаловать в наш дом, госпожа Майоаксочитль.

Майя поклонилась, как того требовали приличия, и ответила:

– Благодарю, госпожа Козамалотль, это честь для меня.

Тепилцин нежно приобнял супругу, одарив её лучезарной улыбкой, велел слугам отнести вещи сестры в её покои и распорядился незамедлительно сообщить о прибытии дочери касика Эхекатля в Теночтитлан.

К молодым людям вышла пожилая женщина. Она поклонилась сначала мужчине, затем женщинам и воин представил её сестре:

– Майя, это мать моей драгоценной Козамалотль и отныне твоя наставница. Ты можешь звать её бабушка Кокото.

Женщины снова обменялись поклонами.

«Ну вот, уже и чичиуакатль ко мне приставили» – разочарованно вздохнув, подумала Майя.

– Я распорядилась подать обед… – начала Козамалотль.

– О, нет, спасибо, сперва я должен отчитаться тлакатеккатлю о прибытии в город, – замотал головой Тепилцин. – Я присоединюсь к вам вечером.

Кивнув на прощание, воин вышел и бодро зашагал в церемониальный центр.

– Ну, что ж, отобедаем вместе? – улыбнулась золовке Козамалотль.

Девушки расположились на циновках в уютном, старательно обустроенном помещении. Супруга Тепилцина, как истинная хозяйка дома, развлекала Майю беседой, а бабушка Кокото, со свойственным ей любопытством, задавала вопросы и живо интересовалась положением дел в Сочимилько.

– Верно поступил касик, что отправил тебя сюда, – несколько занудно констатировала пожилая женщина. – Теночтитлан самый прекрасный и самый безопасный город во всём Анауаке. И почему вождь Эхекатль до сих пор не озаботился твоим замужеством? Ай, яй, яй, вероятно в силу бесконечной занятости, господин позабыл о столь важном деликатном деле. Но, не тревожься, в Теночтитлане самые знатные и богатые женихи. Я уверена, такая красавица обязательно привлечёт внимание благородного вельможи. Иначе и быть не может!

Майя снисходительно слушала, стараясь не возражать. Возможности такой не исключала, но и не стремилась как можно скорее связать себя узами брака, попав под покровительство малознакомого мужчины.

– Ну, что ты всё заладила? – доброжелательно прервала нравоучения Козамалотль. – Госпожа с дороги, едва сошла с паланкина, а ты ей уже женихов сватаешь. Майоаксочитль наверняка давно не была в столице и захочет прогуляться, насладиться богатством и красотой нашего великого города!

– Ты прибыла как раз к празднику золотых дел мастеров, – вспомнила пожилая Кокото. – Жаль, торжество Тлакашипеуалицтли[10] вы пропустили и не видели танца великого Шипе-Тотека, но вам с Козамалотль обязательно нужно посмотреть на изделия искусных ювелиров Теночтитлана. Возможно, вам что-нибудь приглянется?

Супруга Тепилцина тут же воодушевлённо закивала и от себя добавила:

– Будет очень интересно! Однако, госпожа Майоаксочитль, если ты устала с дороги, я не смею настаивать.

– Благодарю вас. Я совсем не устала, – ответила Майя, облегчённо радуясь перемене темы. – Это большая честь для меня увидеть главную площадь в разгар праздника.

– Ну, что ж, значит решено. Поедем! – улыбнулась Козамалотль. – Однако, ехать придётся в паланкине. Из-за своего положения я несколько медлительна.

* * *

После полудня, когда безжалостно палящее солнце чуть смирило свой нрав, три благородные женщины отправились в церемониальный центр на ярмарку золотых украшений. Это едва ли единственное время, когда главная площадь превращалась в подобие купеческого квартала в Тлателолько. Торговцы умудрялись выставлять на продажу не только замечательные золотые ожерелья, браслеты, кольца и серьги, но и шкуры животных, перья редких птиц и ткани чудесных расцветок. Горожанки примеряли украшения, смеялись, торговались, а их мужья, снисходительно кивая, оплачивали столь желанную покупку.

Майю мало занимали золотые побрякушки. Она оглядывалась по сторонам, рассматривая величественные пирамиды. Больше всего ей нравилась причудливая форма храма Кетцалькоатля с башней, напоминавшей глиняный сосуд. Девушке казалось, Пернатый Змей, что олицетворял собой воздух и силы природы, был самый добрым и великодушным из всех богов. Кетцалькоатль не принимал человеческие жертвы, поэтому в Сочимилько ему преподносили бабочек и колибри. Однако, здесь, в Теночтитлане, жрецы считали оскорблением лишить такое важное божество столь ценного дара, как человеческая жизнь, поэтому в столице на празднике Кетцалькоатля всё равно убивали пленных.

– Майоаксочитль, нравится ли тебе что-нибудь? – Козамалотль вернула девушку из раздумий.

– Да, мне нравится этот браслет, – ответила Майя, наугад указывая на широкое золотое украшение с изображением цветочного поля. Даже бессознательно дочь вождя выбрала изделие с символом её родного города. Так велика была её тоска по родному краю.

Расплатившись с торговцем, женщины намеревались вернуться к паланкинам, однако внимание дочери вождя привлекло шествие группы воинов. Во главе отряда шёл знатный вельможа в плаще ультрамаринового цвета, богато украшенном перьями. Казалось, этот человек был рождён, чтобы командовать и повелевать. Его брови были опущены вниз, морщины на лбу изогнуты, глаза прищурены, а на плотно сжатых губах застыла недобрая ухмылка и, похоже, его лицо всегда выражало недовольство. Страшно представить, каким он мог быть в гневе.

Когда группа воинов поравнялась с женщинами, Козамалотль и бабушка Кокото почтительно поклонились вельможе. Майя поспешила сделать тоже самое. Выпрямившись, она встретилась глазами с командиром. Несколько мгновений он оценивающе смотрел на дочь вождя, потом губы незнакомца искривила усмешка, и с тем же надменным видом вельможа отвернулся и продолжил путь.

От этого взгляда Майе вдруг стало не по себе. Она вздрогнула. Этот человек внушал страх одним своим присутствием и сталкиваться с ним где-либо ещё больше не хотелось.

«Вот какие они – благородные мужи Теночтитлана» – заключила про себя дочь вождя. – «Такому человеку страшно слово сказать, а идти против его воли ещё страшнее. Этот господин, не иначе, военачальник. Но, наверное, только такой командир способен держать в страхе врагов нашего государства».

Когда отряд покинул церемониальный центр, оживлённый торг возобновился, а женщины, наконец, отправились домой.

Вечером за ужином они рассказали Тепилцину о поездке на ярмарку, и юноша улыбаясь воскликнул:

– Надо же! Майя уже успела увидеть нашего командира Текуантокатля.

– Едва ли я могла что-то разглядеть, – уклончиво ответила сестра, вспомнив неприятную встречу.

– Как раз от него сегодня я и получил распоряжения. Мы отправляемся в путь в день Седьмого Кремня. Боюсь, в этот раз мне придётся надолго оставить вас одних.

– Когда вы планируете вернуться? – озабоченно спросила супруга.

– Должны успеть до сезона дождей, но я не могу сказать точнее, на всё воля Богов.

Козамалотль грустно вздохнула, но возразить не могла. Приказ есть приказ. Ей оставалось лишь молиться всем возможным Богам, чтобы супруг вернулся из похода и увидел своего новорождённого малыша.

Глава 4. Третье Кролика

Как и было оговорено, ранним утром в день Седьмого Кремня Тепилцин отправился в путь с отрядом воинов под предводительством командира Текуантокатля. Для Майи с этого момента дни потекли за днями, постепенно сменяя друг друга без особого изобилия событий. Козамалотль готовилась к рождению малыша, что должен был вот-вот появиться на свет. Кокото, волнуясь гораздо больше, чем сама будущая роженица, с особым усердием хлопотала для дочери. Возносила молитвы и при малейшем недомогании – регулярно посылала слугу за лекарем.

Майя иногда задумывалась о том, что Кокото немногим старше её собственной матери, но все вокруг звали наставницу «бабушка» и от того она воспринималась как умудрённая опытом пожилая женщина. Так же и выглядела.

Однажды в благоприятный для гаданий вечер женщины отправились к предсказательнице и предложили Майе присоединиться к ним. Считалось, что все жрецы обладали даром ясновидения и могли говорить с Богами, а верховный жрец и вовсе видел будущее отчётливее других.

Жрица Папанцин служила в храме богини-матери, предсказывала судьбу преимущественно женщинам и гадала на супруга, детей, дом и женское здоровье. В прохладном полумраке храма, рассеянном слабым светом факела, их встретила ясновидящая в ритуальной одежде, со шрамами на лице и головным убором в виде черепа, украшенного тремя зелёными перьями. Она сразу же указала на Майоаксочитль и, жестом приглашая в отдельное помещение, приказала:

– Сначала ты.

Майя проследовала за ней в маленькую тёмную комнату, где посредине располагался алтарь с золотой чашей. Папанцин, не говоря ни слова, зажгла курительные смеси и комнату быстро наполнил едкий дым. Затем коротко скомандовала:

– Дай руку.

Девушка протянула руку, и в то же мгновение жрица схватила дочь вождя за запястье и резким движением сделала разрез на ладони обсидиановым ножом. Майя вскрикнула от неожиданности, пыталась было ошарашенно возразить, но предсказательница, скалясь, стала наполнять кровью золотую чашу, не слушая протестов дочери вождя. Какое-то время Папанцин нараспев читала молитвы, снова зажигала курительные смеси, хмурилась, жевала губами, страшно закатывала глаза, от чего Майе становилось не по себе, и, наконец, разлила содержимое чаши на алтарь.

Сердце Майоаксочитль застучало быстрее. Она взглянула сначала на алтарь, затем на жрицу и, нетерпеливо покусывая губы, спросила:

– Что ты видишь?

Папанцин не торопилась с ответом. Нахмурив брови, она рассматривала кровавый рисунок и бубнила себе под нос что-то невнятное, странно покачиваясь из стороны в сторону.

– Твоя жизнь изменится, когда придут змей и паук, – наконец, закончив, проскрипела жрица.

– Кто? – недоумённо выгнув бровь, протянула дочь вождя.

– Скоро ты поймёшь сама, – отмахнулась Папанцин раздражённо. – Ступай.

Майя вышла из помещения с недоумением и тревогой. В предсказания дочь вождя верила, но как трактовать слова Папанцин – не знала.

Настала очередь Козамалотль идти к жрице. Ясновидящая так же безмолвно увела за собой женщину в маленькую тёмную комнатушку с удушающими благовониями и кровавым алтарём. Спустя некоторое время супруга Тепилцина вышла с таким же растерянным выражением лица и Майя про себя криво усмехнулась – «Похоже, Папанцин всегда столь загадочна и немногословна. Какой прок от её гаданий?»

* * *

Спать Козамалотль отправилась рано, сославшись на недомогание. Майоаксочитль тоже пошла в свои покои, чтобы побыть в тишине. Она долго лежала на спине, глядя в потолок, и размышляла о недавних событиях, пока сон, наконец, не сморил её.

Проснулась дочь вождя глубокой ночью от звуков топота и суеты в соседних помещениях.

«Козамалотль!» – молниеносно пронеслось в голове. Девушка выскочила из комнаты босая и растрёпанная, едва успев накинуть тунику. Ступни обдало ночной прохладой, от охватившего волнения по телу пробежала дрожь.

В покоях Козамалотль уже командовала повитуха. Она велела слугам принести воду и чистые простыни, а самой роженице – побольше ходить и внимательно подмечать движения ребёнка в утробе. Знахарка успокаивала:

– Терпи, госпожа, время ещё не пришло. Будем ждать. Дитя всё ещё готовится к появлению на свет.

Супруга Тепилцина стоически терпела муки. Держалась гордо и спокойно.

Боль накатывала волнами, то усиливаясь, то отступая и с каждым часом становилась всё сильнее. Бледная встревоженная бабушка Кокото неустанно молилась Богам, служанка Ксоко с боевой готовностью выполняла приказы повитухи. Приносила всё необходимое или передавала распоряжения другим слугам. Часы ожидания лениво ползли и, казалось, время тянулось бесконечно.

Майя не знала, чем можно помочь родственнице, а потому пыталась отвлечь Козамалотль беседой, рассказывая сказки и легенды.

– Знаешь ли ты историю про Койота и Опоссума? – спросила дочь вождя. – Это была моя самая любимая сказка в детстве. Иногда я просила маму рассказать её несколько раз подряд, а потом долго хохотала над доверчивым Опоссумом.

– Не слышала. Расскажи мне, пожалуйста! – с вымученной улыбкой ответила супруга Тепилцина, едва не издав протяжный жалобный стон.

– Однажды проказник Койот встал у холма так, будто бы он подпирал его, – нежно погладив Козамалотль по руке, Майя начала повествование. – Мимо него шёл Опоссум и Койот, почти плача, умолял Опоссума помочь ему. Коварный пройдоха убедил Опоссума, что если отойти от холма, то он непременно рухнет и зашибёт всех зверей. Наивный Опоссум согласился помочь, а Койота тотчас и след простыл.

– Доверчивый зверёк стоял долго, – продолжила дочь вождя. – Он так и не решился отойти от опасного холма, пока, наконец, над небосклоном не засияли звёзды. Не выдержав, Опоссум всё же отбежал в сторону и… ничего не произошло. Он сразу понял, что Койот обманул его и возымел намерение проучить негодяя.

Майя сделала паузу, дожидаясь, когда Козамалотль, дыша протяжно и глубоко, перетерпит очередную мучительную волну, и продолжила:

– Опоссум нашёл Койота быстро. Хитрюга сидел на дереве и, как ни в чём не бывало, ел спелую чиримойю. Одураченный зверь начал ругаться и грозиться, тогда Койот голосом полным раскаяния пообещал загладить вину и угостить вкусной чиримойей. Пройдоха сбросил Опоссуму спелый плод и тот его съел. Уж так понравилась зверьку чиримойя, что он попросил еще одну. Тогда злобный Койот, усмехнувшись, взял и бросил Опоссуму незрелый плод. Он застрял у Опоссума в горле, а Койот тем временем снова сбежал. Бедняга Опоссум лежал под деревом и стонал от боли. К счастью, его спасли муравьи, которые вытащили у него из горла неспелый фрукт. Теперь Опоссум собрался серьёзно поквитаться с Койотом за все его гадости и снова бросился его искать.

– Наверное, в этот раз Опоссум со всей серьёзностью намеревался убить Койота? – спросила Козамалотль хриплым голосом.

– Кто знает? – пожала плечами дочь вождя. – И ведь Опоссуму снова удалось настигнуть Койота. В этот раз проказник ел плоды кактуса опунции – туну. Снова Койот раскаивался перед Опоссумом, пытаясь выменять вкусные плоды кактуса на прощение. Негодяй тайком очистил туну от колючек и бросил ее Опоссуму. Тот с удовольствием её съел. Тогда Койот сорвал другую туну с шипами и бросил её наивному зверю прямо в рот. Шипастая туна предательски застряла в горле. Койот опять улизнул, а бедняга Опоссум так страдал, что даже крикнуть не мог. Снова приползли к нему муравьи и выручили его. И в который раз Опоссум побежал искать Койота, но, к счастью для него самого, больше уже так и не нашёл.

– Какая несправедливая сказка! – негодующе воскликнула Козамалотль.

– Она учит тому, что месть может быть разрушительна для нас самих. Опоссуму стоило бы махнуть рукой на этого Койота и отпустить его с миром, раз уж перехитрить никак не удалось.

Нежными тоненькими ручками Майя заботливо смачивала страдалице лоб, поила водой и, держа за руку, ласково успокаивала. Однако вскоре супругу Тепилцина уже ничем было не отвлечь от терпимых ею мук. Сила, с которой малыш стремился появиться на свет, непрерывно нарастала. Козамалотль протяжно хрипела, всё ещё стараясь держаться стоически, но промежутки между приступами болей становились чаще, явственнее, агрессивнее. Момент разрешения от бремени стремительно приближался и, наконец, повитуха скомандовала:

– Пора!

В этот момент протестующую Майю лихо выпроводили из покоев и входить к роженице строго настрого запретили. В комнате осталась лишь знахарка, наставница и одна из служанок.

Нервно шагая из угла в угол, Майя не находила себе места. Всё время прислушивалась к разговорам, потирая влажные от волнения ладони.

Из комнаты доносились громкие команды, стоны Козамалотль, её частое дыхание и причитания бабушки Кокото. Распоряжения повитухи звучали чётко:

– Рот закрой, зубы стисни, но губы разомкни! Воздух не задерживай – выдыхай!

Лекарь не скупилась на ругань за невыполнение указаний в том числе и на саму роженицу.

– Что ты творишь, разорви тебя Шиутекутли[11]?! Не терпи! Дыши нормально! – противно гаркала повитуха.

Похоже, Козамалотль не сразу удавалось следовать всем инструкциям и в точности выполнять приказы. Брань в её адрес звучала часто, а порою были слышны такие отборные ругательства, которых Майя отродясь не припоминала.

«И как ещё этой гадкой повитухе прощается вся эта дерзость в адрес благородной госпожи?» – сетовала дочь вождя. – «Ух, я бы ей ответила!»

Разумеется, Майя понимала – Козамалотль сейчас было очень нелегко. Обращать внимание на грубость не было никакого смысла. Главная цель – ребёнок. Пусть знахарка бранится и ругается, лишь бы малыш благополучно родился живым и здоровым. Остальное не имело значения.

Ранним утром, едва первые лучи восходящего солнца спросонья коснулись горизонта, послышался крик новорождённого младенца. Из покоев новоиспечённой матери вышла повитуха и с усталой улыбкой громко объявила:

– Возрадуйтесь! Сегодня в день Третьего Кролика у благородного воина Тепилцина родился сын!

Глава 5. Теуль

Для ацтекского ребёнка день его рождения становился и его именем вплоть до выхода из опасной поры младенчества. Так, например, в детстве Майоаксочитль именовалась Первый Цветок, а её брата Тепилцина звали Пятый Крокодил.

В день своего семилетия ацтекские дети вместе с родителями отправлялись к местному тональпокуи, знатоку «книги имён», и получали самое, что ни есть, настоящее имя на всю оставшуюся жизнь. Дети благородных господ имели особую привилегию и могли пройти церемонию имянаречения в самом Теночтитлане, как это случилось когда-то и с Майей.

Много лет назад пожилой тональпокуи развернул перед маленькой девочкой слоистые страницы огромной толстой книги и стал внимательно изучать каждое упоминание Богов и их деяний в день Первого Цветка месяца Засухи года Седьмого Тростника[12] – в день рождения Майи. Затем, внимательно всё сверив, пожевал губами и торжественно произнёс:

– Отныне тебя будут звать Майоаксочитль, Бледно-Жёлтая Кисточка Цветка, и быть тебе под покровительством богини любви Шочикецаль.

Новорожденого сына Тепилцина, согласно традиции, назвали Третий Кролик, коротко – Точтли. Супруги знатных господ, товарищей Тепилцина, посещали дом Козамалотль, чтобы выразить своё почтение и пожелать малышу вырасти славным воином, достойным отца, во славу великого Теночтитлана.

Неизбежным был и визит жреца. К каждому новорождённому ребёнку обязательно приходил жрец Тлалока, чтобы осмотреть малыша и выявить отметку Богов, будь то заячья губа, родимое пятно, необычный цвет глаз или любые другие отличия. Ребёнка, помеченного Богами, жрец забирал для принесения в жертву. Бог дождя и плодородия великий Тлалок ежегодно требовал огромную плату, давая взамен богатый урожай маиса.

Если бабушка Кокото была сама не своя от тревоги за маленького Точтли, то Козамалотль намеренно страха не показывала. Глядя жрецу прямо в глаза, она передала сына и молча отошла в ожидании вердикта. Жрец положил ребёнка на циновку, стал крутить, вертеть и внимательно осматривать со всех сторон. Оторванный от родных материнских рук Точтли закричал так истошно и пронзительно, что, казалось, дрогнуло сердце каждого обитателя дома. Плач ребёнка усиливался и всё больше походил на истошный крик чайки, как будто даже маленький Точтли понимал, как может быть жесток и алчен до крови слуга Тлалока.

Жрец, наслаждаясь тревожным напряжением, повисшем в воздухе, отдавать младенца не спешил. Смотрел на мальчика задумчиво, нарочно тянул время, скалился, что-то бормотал про себя, продолжал водить своими мерзкими ручищами по нежной коже младенца, тщательно прощупывая и, скорее всего, нарочно делая больно маленькому Точтли.

«Из всех Богов больше всего я ненавижу Тлалока» – тяжело размышляла Майя. – «Бог плодородия, изобилия и дождя требует самое родное, сокровенное, беззащитное, что может быть у матери – её ребёнка. А если воспротивиться, накажет отсутствием дождей, неурожаем и голодом. Поистине жестоко».

Наконец, жрец завершил осмотр и, передав ребёнка обратно матери, разочарованно проскрипел:

– Тлалок не оказал чести сыну воина Тепилцина. Отметок нет.

С уходом жреца все выдохнули с облегчением. Точтли уютно устроился на руках матери, угощаясь сладким молоком, а Козамалотль гладила сына по голове и тихонько убаюкивала.

Майя очень полюбила маленького племянника. Малыш был окружён вниманием матери, бабушки и множества слуг, потому в те редкие часы, когда Майе доверяли Точтли, она с наслаждением нянчила мальчика. Тогда впервые дочь вождя отчётливо поняла, что хочет когда-нибудь точно так же баюкать и целовать в сладкую макушку своего собственного малыша.

Точтли рос и развивался быстро. Вскоре он стал уверенно держать голову, а затем и переворачиваться со спины на живот. Так и наступил сезон дождей месяц Эцалькуалистли[13], когда по городу пронеслось известие о возвращении отряда Текуантокатля.

– Майя, ты уже слышала? – радостно защебетала Козамалотль. – Тепилцин возвращается! Они приведут много пленников и, мне сказали, среди них есть теуль!

– Теуль? – Майя раскрыла рот от изумления. – Вот это да! Хотелось бы увидеть настоящего теуля! Как думаешь, неужели они действительно дети Кетцалькоатля?

– А вот мы и поглядим, – проворчала бабушка Кокото. – Верховный жрец покажет нам из чего сделаны эти сыны Пернатого Змея.

* * *

Народ встречал воинов Текуантокатля как героев. Процессия двигалась к самому сердцу столицы – дворцу императора. Босые рабы, преимущественно тотонаки, были связаны один за другим и двигались медленно, тогда как самый главный трофей ацтеков шёл отдельно в окружении плотного кольца охраны.

Во время долгого пешего перехода его одежда и обувь пришли в негодность, льняная камиза, бывшая некогда снежно-белого цвета, приобрела грязно-серый оттенок и порвалась в нескольких местах. В отличие от других рабов пленник не был связан, но охранялся более тщательно.

Городские жители вышли посмотреть на необычного пришельца и кричали, показывая пальцем:

– Теуль! Смотрите, теуль!

– А он и правда бледнолицый!

– Вы только посмотрите, какая у него борода!

Чужестранец никак не реагировал на крики горожан. Он безразлично смотрел сквозь толпу, изнывая от зноя и жажды, сильно щурился на солнце, смахивая пот со лба грязным рукавом нижней рубахи. Жара стояла невыносимая. Дьявольское пекло.

Несмотря на своё безнадёжное положение, пленник обратил внимание как развита, богата и ослепительна столица ацтеков. Настоящее инженерное чудо. Однако, заметив главную ритуальную пирамиду вблизи, резко вздрогнул – ему уже доводилось воочию лицезреть, как индейцы приносили пленников в жертву. И он прекрасно понимал – его позорное распятие во слову ацтекских идолов оставалось лишь вопросом времени.

В тот же день император Монтесума, обеспокоенный зыбким политическим миром с чужеземцами, принял воинов в общем зале дворца.

– Целую землю перед тобой, великий тлатоани, – Текуантокатль почтительно поклонился императору, касаясь правой рукой пола.

– Докладывай, – громогласным голосом приказал Монтесума, царственно восседая на своём троне.

– Теули основали укреплённое поселение на побережье, – начал командир. – На своём языке они называют его Веракрус. Вожди соседних племён, склонили голову перед иноземным главнокомандующим и преподнесли ему щедрые дары.

– Передал ли ты моё послание?

– Да. Их военачальник общался через рабыню-переводчицу. Он принял подарки и вёл себя с нами дружелюбно.

– И, тем не менее, он не убрался восвояси, – потирая подбородок, заключил Монтесума. – Но зачем вы пленили его человека? Как я могу вести мирные переговоры, когда у меня в плену находится теуль?!

Император смотрел на командира испытующе. Любой другой человек почувствовал бы себя неуютно и попытался отвести взгляд. Но не Текуантокатль. Он держался уверенно, говорил спокойно и, казалось, знал, что делает. Гнев Монтесумы не страшил его.

– Мы встретили небольшой отряд близко к нашим границам, – с видом невозмутимым отрапортовал командир. – Их проводниками были тотонаки. Мы напали на них, думая, что встретили воинов из вражеского племени, но когда увидели теулей, поняли, что ошиблись. Завязался бой, их проводники погибли, а некоторых мы взяли в плен. Но сами теули, воспользовавшись удобной для них заминкой, сбежали. Наш пленник намеревался убить воина из моего отряда и уже почти завершил задуманное, но мой макуауитль[14] оказался быстрее.