Буду твоей Верой

Профессор Бубновский сверлит Бестужева взглядом и мысленно тому обещает, что произнесённая информация касается всех, кроме него. Потому как вероятность получить Егору автомат у Бубновского равнозначна выигранному чемпионату мира по футболу нашей сборной – то есть равна нулю!

– И сколько у нас есть времени на подготовку? – с умным видом спрашивает Карина, наматывая блондинистую прядь волос, кстати натуральную, на палец. Её интерес совершенно не связан с тем, чтобы скорее начать готовить проект. Ей просто нужно знать конкретную дату, к которой будет выполнена на заказ проектная работа.

– До середины декабря, точную дату сдачи сообщу позже. Методические рекомендации по разработке бизнес-плана возьмёте на кафедре. Вопросы?

Вопросов ни у кого нет.

Тишина гробовая.

Но это пока.

Пока группа находится во всеобщем состоянии аффекта.

Чуть позже, да и в принципе прямо на следующей паре, профессора Бубновского будут крыть такими диалектами, что бедному преподавателю вряд ли получится уснуть этой ночью от повышенного артериального давления.

В самом деле, подготовить целый бизнес-план с многочисленными расчётами, графиками, диаграммами, экономическим анализом, бюджетом и прогнозированием – достаточно трудоёмкий и энергозатратный процесс, который лично у меня уже зудит, желая поскорее начать воплощать себя в жизнь!

5. Вера

В фойе на первом этаже не протолкнуться.

Я стою в очереди в гардероб за пальто и нервно сжимаю номерок. По понедельникам после окончания пар у нас с ребятами из книжного сообщества «Читаем вместе», в котором я состою уже второй год, брифинг в главном административном корпусе. У меня есть всего одна минута, чтобы одеться и перебежать между лужами от экономического корпуса до главного. И я даже не успеваю ничем перекусить, о чём жалобно напоминает мне урчащий желудок. То, что двумя парами ранее в нём побывал злаковый батончик, он, естественно, не помнит. Однако, помнит мамины жирненькие оладушки, которые так некстати отложились в моём подсознании.

Гардеробщица сегодня одна и носится в мыльной пене между рядами одежды, взращивая очередь из студентов ежесекундно.

Считаю, сколько передо мной человек, и когда дохожу до двенадцати, слева от себя слышу противный знакомый голос:

– Мы вместе, правда, подружка?

Карина, Альбина и две девочки из второй группы стоят рядом и улыбаются самыми сахарными улыбками, какими только умеют.

Оборачиваюсь назад и вижу длинный хвост из студентов.

Прямо за мной в очереди стоят два парня, которые с полным обожанием пооткрывали рты и облизывают глазами Дивееву.

– Нет, – грубо бросаю я и отворачиваюсь, собираясь продолжить подсчёт.

Ещё чего не хватало! Пусть идут в конец и ждут своей очереди!

У меня подгибаются колени, а очки спадают на нос, когда атлетическая тяжёлая рука Карины падает мне на плечо.

Задираю голову, потому что дива местного разлива намного выше меня, и округляю вопросительно окуляры.

– Это она так шутит! – наигранно смеется Карина, и от этого мерзкого звука мне приходится поморщиться, – вы же позволите, мальчики? – просит пропустить себя и свою свиту вперед.

Мальчики, точно гипнотизированные, кивают болванчиками, и пропускают вперед себя четырёх наглых студенток.

Моё плечо выдыхает, когда освобождается от руки-гири, но зато затылком я чувствую, насколько близко сзади стоит Дивеева и высверливает в моей макушке дыру.

«Ну, когда же уже!» – хочется топнуть ногой, поторапливая гардеробщицу.

Начинаю злиться, когда вижу, как впереди к одному студенту подходят ещё по несколько вот таких вот Карин, и очередь из девяти передо мной стоящих молниеносно вырастает до четырнадцати человек.

– Вы купили новые сапоги, Вера?1 – очень громко раздается за спиной.

Настолько громко, что оборачиваются все и выискивают ту самую Веру, у которой новые сапоги.

Медленно поворачиваюсь к Карине. Моё тело сковало под пристальным всеобщим вниманием студентов, которые отчего-то побросали свои разговоры и уставились на мои новые замшевые полусапожки. Мне же вдруг стало любопытно, откуда блондинка Карина может знать фразу из любимого старого фильма моей мамы. Почему-то я была уверенна, что, кроме ю-туб роликов про моду и косметику, Дивеева больше ничего не смотрит.

– Альбин, я не узнаю, это Джимми Чу или Александр Маккуин? – деланно восхищённо обращается Дивеева к Суваевой.

– Карина, ты что? – оскорбляется Альбина, театрально прикладывая ладонь ко рту, – как можно не узнать стиль Черкизон?2 Это же из их последней коллекции.

Подпевалки из компании начинают наигранно смеяться, а ведомое стадо подхватывает всеобщее веселье, закатываясь безудержным глупым смехом.

Их смех, словно плевки со всех сторон, от которых хочется немедленно отмыться. Я чувствую, как увлажняются под очками мои глаза, но позволить себе перед ними проявить слабость и расплакаться – унизить себя сильнее. Мне так противно и отчего-то стыдно, что хочется сесть на корточки, как в детстве в игре, сложить руки домиком и спрятаться в нём, пока не отступит опасность.

Все они продолжают смеяться, совершенно не зная даже моего имени. Для них сейчас я – объект веселья, потом будет кто-то другой, возможно, даже тот, кто со всеми сейчас насмехается.

Я смотрю в торжествующие глаза Карины, чувствующей себя победителем. Такие, как она, подпитывают свой эгоцентризм и озлобленность насмешками и издевательствами, самоутверждаясь за счёт других, «не таких, как все», слабых и неугодных.

– У вас устаревшая информация, дорогие подружки, – натягиваю дружелюбную улыбку, – Черкизовский рынок закрыли ещё в 2009 году. Эти сапожки, – показываю на замшу, – с Дубровки3.

Вырываюсь из кольца малодушных и несусь в ближайший туалет.

Закрываюсь и даю свободу слезам. Снимаю очки, чтобы удобнее было поплакать, и усаживаюсь на корточки, облокачиваясь на дверь.

Не стираю слёзы, пусть вытекут все. Высмаркиваюсь в салфетку и трогаю замшевый носик. Потом опускаю глаза и рассматриваю тёплое тёмно-зелёное платье ниже колен с белым воротничком, круглые очки, зажатые в руке и чёрные колготки в 220 ден.

Обида за себя перерастает в злость, и всё, что на мне надето, вдруг кажется полной безвкусицей. Слова Дивеевой принимают реальные очертания, и я ругаюсь на себя за то, что своим пуританским видом удобряю почву для насмешек Карины.

Сегодня утром, стоя перед зеркалом, я казалась себе милой и искренне верила, что Артёму Чернышову так покажется тоже. Я хотела понравиться ему, а привлекла лишь насмешливое внимание Дивы. Я не умею быть модной, да и возможности такой у меня нет, но, как показала практика, важно не только наличие мозга в твоей голове, но и то, во что и как ты одет.

Поднимаюсь с пола, умываю красный распухший нос, надеваю ненавистные очки и шагаю в гардероб, надеясь, что толпа рассосалась.

6. Вера

– Куда собрался? – доносится из прихожей голос мамы.

– Я же говорил, что иду на игру с пацанами, – слышу возню брата и звук застегивающейся молнии.

– Ром, ну возьми Веруню с собой, будь братом. Что-то она загрустила совсем, – умоляющим голосом шепчет мама, наверняка уверенная в том, что я не слышу их из комнаты с открытой дверью через два метра от них.

Это действительно так.

После того, как я забрала свои вещи из гардеробной, на читательский брифинг я не пошла. Вряд ли кому-то из ребят понравится лицезреть мой распухший нос и красные глаза, да и у меня настроение было не тем, чтобы обсуждать предстоящий марафон «Ночь в библиотеке».

Я бежала домой уже не с такой фанатичной аккуратностью, и один раз мне даже захотелось специально наступить в грязную лужу и намеренно испачкать опротивевшие замшевые сапоги. Но благодарная умница-дочь во мне не позволила совершить столь неблагоразумный поступок обиженной девочки, напомнив, какого труда стоит моим родителям одевать нас с братом.

Злясь на себя, мне хотелось утроить протест, бойкот и наказать себя отказом от обеда. Но мамины котлеты призывно смотрели на меня из глубокой жаровни, а воздушное картофельное пюре так и манило проверить, настолько ли оно нежное, как кажется.

И я проверила.

Отказаться пришлось от чая с конфетами, но это я сумею пережить.

Наспех сделав домашнюю работу, я даже не стала садиться за проект Бубновского, а решила пострадать, завалившись в кровать и обняв любимую жёлтую подушку в виде улыбающегося смайла в очках, которую мне подарил брат на восемнадцатилетие. Включила плейлист из папки «поплакать» и воткнула наушники, сделав музыку ненавязчивым фоном.

– Издеваешься, мам? – громко шепчет Рома, – ты видела её лицо? Она мне всю репутацию испортит.

Вот же засранец!

С другой стороны, он прав. Сейчас я похожа на печальную какашку и вряд ли смогла бы составить брату компанию.

– Какую репутацию? Лентяя и оболтуса? – возмущается мама. Обожаю ее!

– Ну, ма-ам, – канючит мой говнистый братец, – ребята в компании даже не знают, что у меня есть сестра.

– Вот и узнают. Иди, пригласи Верунчика с собой. Пусть девчонка проветрится от своих учебников, – не сдаётся мамуля.

– Там компания совсем не для Веры, мам, – торгуется Ромыч, а я вынимаю наушники из ушей и приподнимаю голову, чтобы лучше расслышать.

– Это какая там компания? – слышу напряженные нотки в голосе мамы. – Ну-ка, признавайся, паршивец, – доносится хлёсткий удар, и я хихикаю, представляя, как мама лупит кухонным полотенцем по заднему месту моего немаленького братца, – с кем связался?

Ромыч часто огребает от родителей. Особенно за оценки. Гены в нашем с ним случае распределись неравномерно. Весь ум достался мне, а Роману – приторная для парня привлекательность.

Мой брательник – тот ещё ловелас-красавчик. Армия из его поклонниц исписала все стены и лифт в нашем подъезде. Практически каждые выходные папа гоняет Романа с тряпкой, чтобы тот оттирал любовные послания вроде «Рома, я люблю тебя!» или «Рома из 11 В + Вика из 9 А=ЛЮБОВЬ», где надпись «Вика из 9 А» каждый раз меняется на новое имя и класс.

Когда я училась в одиннадцатом классе, а брат в девятом, уже тогда женские туалетные кабинки были исчерканы признаниями в любви моему брату.

Ромке не нужно стараться произвести впечатление, ведь его яркая, симпатичная внешность уже сама по себе обращает внимание противоположного пола. И даже вещи, на которые из семейного бюджета выделяется аналогичная мне сумма, на Ромке смотрятся стильнее и моднее.

– Эй, за что? – вопит Ромыч. – Да нормальные там ребята все. Просто не такие заучки, как наша Вера.

Ну понятно. И брат туда же.

Сегодня день моего полного уничтожения.

Стрёмная босячка-заучка в очках и дешёвых сапогах с базара…

А мне даже не обидно. Потому что так и есть.

– Ну-ка, рот закрой, – шикает на него мама. – Живо вернулся и взял с собой сестру. Иначе и ты никуда не пойдёшь. А, кстати, ты сделал алгебру? – понижает голос мама.

– Понял. Я за Верой.

– То-то же, – удовлетворённо хмыкает мама.

Чтобы попасть в нашу с братом комнату, ему нужно сделать всего пару каких-то гигантских шагов.

Я успеваю прикрыть глаза и притвориться спящей.

– Ты не спишь, – чувствую, как брат на меня смотрит.

– Я всё слышала. И я никуда не пойду, – накрываю голову подушкой, давая понять, что разговор окончен.

– Слава Богу, – выдыхает братец.

Вот же мелкий говнюк!

Хотя эта тушка ростом с жирафа и весом бегемота, явно не вяжется с «мелким».

Бросаю в брата подушку, и тот ловко её ловит, причем таким выверенным движением, что становится гордо за брата от того, что он хотя бы что-то умеет.

– Мам, я её уговаривал, она не хочет, – кричит Ромыч и подбрасывает подушку в руках.

Не могу я злиться на этого балбеса и расплываюсь в улыбке!

Ромка тоже!

А потом его лицо становится серьёзным, и я мимолётно улавливаю в нём уже совсем не пацанскую игривость, а мужские черты. Он подходит и усаживается рядом, отчего моя полуторка-кровать прогибается под весом этого громилы. Кивком головы указывает мне подвинуться и закидывает свои тяжеленные ноги-дубины на персиковое пушистое покрывало.

– Ну что случилось, систер? – мы поворачиваемся к друг другу лицом, подпирая щёки руками. – Кто посмел обидеть моего очкарика? – Ромка правой рукой из большого и указательного пальцев делает полусердце – старый, но не забытый, дорогой нам жест.

При всех наших взаимных колкостях и подначиваниях мы остаёмся семьей.

До четырнадцатилетия брата мы были не разлей вода. Я делала за брата домашку, а он защищал меня от обидчиков. Мои первые крутые наушники были подарены им на деньги, которые он скопил от бабушкиных: «На, внучок, на мороженое». Первая драка Романа была из-за меня, потому что мальчик из соседнего дома назвал меня «очкастой жабой» и после этого разбил мне очки. Первый мой кулинарный шедевр был опробован братом, после чего я выхаживала его от пищевого отравления. Звязывать шнурки научила брата я, а моё умение плевать из камыша на дальность – заслуга Романа.

А вот после четырнадцатилетия Ромка вдруг заметил, что он – парень и на него заглядываются девчонки. Новая компания, первая бритва и бальзам для бритья, ночные переписки с подружками, боксеры вместо хлопковых трусов с динозаврами – как-то быстро мой брат вырос.

Но я знаю… я точно знаю, что случись у кого-то из нас беда или неприятность, мы, как раньше, соединим две половинки сердечка, напоминая, что мы есть друг у друга…

Левой рукой сооружаю корявое полусердце и пристраиваю к красивым ровным пальцам брата. Долго разглядываем одно большое родное сердце… Как в детстве…

– Кому мне надрать задницу? – улыбается брат.

Хохочу!

Если бы было так просто…

– Наверное, мне, – грустно пожимаю плечами. Ведь никто не виноват, что твоя сестра – объект насмешек.

– Я серьёзно, Вер, – хмурит брови Ромка и внимательно вглядывается в лицо. – Только скажи.

– Обязательно скажу, Ром, – улыбаюсь и убираю со лба брата упавшую тёмно-русую прядь, такого же оттенка, как у меня.

– Пойдёшь со мной? – спрашивает и смотрит на время в телефоне.

Задумываюсь.

А почему бы и нет?

Я давно, кроме как в библиотеке и питомнике, нигде не была, а пострадать я успею завтра на парах, глядя на потрясающее лицо Артема Чернышова, такого красивого и такого для меня неприступного.

– Если только, чтобы побесить тебя! – вскакиваю с кровати и выдвигаю все по очереди ящики комода с вещами. – Во что мне одеться?

Рыскаю глазами по полкам и выуживаю грязно-оранжевый свитер крупной вязки, которому года четыре. Со старшей школы в комплекции я не изменилась.

– Этот пойдёт? – показываю Ромке.

Мой брат удручённо вздыхает, накрывает лицо ладонью и громко орёт:

– Мам, так что там с алгеброй?

7. Вера

– Вот чёрт, – чертыхается брат, глядя на время, – из-за тебя, между прочим, опаздываем, – бросает в меня недовольный взгляд сверху и брезгливо морщится, когда рядом с Ромкиным носом возникает подмышка пожилого тучного мужчины.

Хихикаю, вжимая голову в плечи.

Я сижу, зажатая с обеих сторон молодыми людьми с опущенными в телефон головами. В их ушах беспроводные наушники, а на лицах – застывшее выражение: «Мне на вас всех плевать». Даже если бы кому-то из них в лицо упирался огромный беременный живот, они бы не заметили. Вся их жизнь там, в виртуальном мире информационных технологий.

– Присаживайтесь, – приподнимаюсь, освобождая место для мужчины, лицо которого покрылось мелкими вкраплениями пота.

Мне и самой невыносимо жарко и душно.

Час-пик в метро – тот ещё квест на выживание: с самого начала тебе нужно каким-то невероятным образом попасть в общую струю движения к эскалатору, потом таким же образом выбраться из неё, потому что на выходе тебя будет нести одним бешеным горным потоком, и не факт, что в нужном тебе направлении. Дальше стоит применить всю свою наглость, юркость и ловкость, чтобы успеть запрыгнуть в вагон и не быть задавленным дверью. И даже если ты успешно прошёл все предыдущие этапы, это совершенно не говорит о том, что ты выживешь в вагоне, а не задохнешься от недостатка кислорода и изобилия зловоний.

– Спасибо, доченька, – протискивается мужчина, задевая мои очки и отдавливая ногу.

Его великанский размер против моего мизерного очевиден, поэтому, когда его крупногабаритное тело приземляется на то место, где была сдавлена я, не заметить падение астероида невозможно.

Наконец-то, оба парня возвращаются на землю и пытаются установить зрительный контакт с горящим табло станций. И когда оба понимают, что давно проехали свои остановки, пробуют пробиться к автоматической двери.

И тут хотелось бы процитировать слова «великого филолога современности» – Джигана, только в более мягкой форме: «А нифига! А нифига!». Ведь чтобы пробраться к выходу, нужно разыграть знаменитые «пятнашки», переставляя и меняясь друг с другом местами.

– Так что ты там говорил? Из-за меня опаздываем? – обращаюсь к брату и остаюсь стоять рядом с ним, несмотря на освободившиеся два места.

– Конечно, – хмыкает братец, – ты так долго выбирала, что надеть, будто твой гардероб размером с костюмерную Филиппа Киркорова.

Мне хочется рассмеяться, но я не могу себе этого позволить, потому что сзади меня кто-то подпирает, а спереди в меня впиваются колени полного мужчины, которому я уступила место.

Вообще-то, брат прав.

После того, как Ромка высмеял мой оранжевый свитер, я долго сомневалась, что надеть. То, что предлагал брат, мне виделось не практичным. Узнав у него, что мы собираемся на игру в крупном спорткомплексе, я предположила, что в таких больших помещениях, по обыкновению, бывает прохладно, а мёрзнуть мои кости не любят.

Все тёплые свитера брат забраковал, и пару раз мы даже сцепились, пока не вмешалась мама, грозно рявкнув на брата.

В итоге сошлись на тёмно-синей водолазке, которую я заправила в чёрные джинсы. А вот волосы пришлось распустить, хоть я этого до скрежета зубов не люблю. Они мне жутко мешают, а в тандеме с очками делают из меня пятнадцатилетнего подростка, но брат выдвинул ультиматум – либо так, либо я остаюсь дома. Оставаться дома после всех манипуляций с переодеванием соотносимо с расточительством времени, а моя рациональная натура категорически не приемлет сие попустительское отношение к делу. На том и порешали.

Шум вагона метро нарушает Траурный марш Шопена, доносящийся из кармана ярко-красной куртки моего братца. Возможно, я бы стыдливо покраснела, если бы хоть кто-то из плотно набитого вагона обратил на нас внимание. Но дело в том, что в огромном мегаполисе до тебя никому нет никакого дела, и чем-то удивить здесь практически невозможно.

– Да подъезжаю я уже, – басит в трубку Ромка, – на меня два билета возьмите. Да, ты не ослышался, два. Всё, давай, потом объясню, – отключается брат, заталкивая телефон обратно в карман.

– Так что за игра? Ты мне не рассказал, – пока мы едем, хочу подробнее узнать, на что я променяла сегодняшний вечер страданий.

– Турнир по гандболу. Игра за выход в четвертьфинал, – сообщает Рома.

Гандбол…

Это там, где бросают друг другу мяч?

Пытаюсь вспомнить, что я знаю про гандбол и понимаю, что практически ничего. Довольно непопулярный вид спорта, как мне кажется.

– Не знала, что ты интересуешься гандболом.

– Лёха, мой друг, играет в юношеской команде, – пожимает плечами Ромыч, – мы компанией ходим к нему на игры. Да я и сам как-то… – брат замолкает на полуслове, так и не договорив.

– В смысле? – пытаюсь развернуться и посмотреть ему в лицо. – Тоже играл?

– Ну было… – мнётся стыдливо брат, будто сознаётся в каком-то преступлении. – Так, на несколько тренировок походил.

Ах, вон оно что!

А я понять не могла, откуда у брата появились такие ловкость и гибкость в движениях.

– Я и не знала. А почему бросил?

Ну надо же… Как же так, живя в одной комнате с братом, корпя над учебниками, я не заметила, чем увлекается мой младший братец?

– Да у меня уже возраст… ну знаешь, надо было, типа, раньше начинать, – пытается отмазаться Ромка, забегав глазами.

Вот жук хитрый!

– Ой, да не ври ты! Скажи, что просто лень на тренировки ходить, – смеюсь я, – придумал тоже, возраст какой-то!

– Да там занятия каждый день по три часа, никакой личной жизни, – обиженно бухтит мой лентяй-брательник и отворачивается.

Мне хочется отвесить ему подзатыльник, но, во-первых, я не дотянусь, а, во-вторых, объявляют нашу остановку «Багратионовская».

8. Вера

Напротив входа Волейбольной арены «Динамо», подсвеченной уличными фонарями и редкими огнями самого комплекса, переминается небольшая компания ребят. Почему-то я сразу понимаю, что они по наши с Ромкой души.

Три парня и две девушки пританцовывают на месте, щурясь от промозглого осеннего ветра.

Да, московская осень сурова, но совсем не от того, что слишком зла, просто она хочет, чтобы люди согревали друг друга, обнявшись, дарили тепло и заботу, проводили добрые семейные вечера вместе за чашкой душистого мятного чая.

Вот и я жмусь к брату и цепляюсь за локоть, переходя через дорогу к Арене.

Ребята нас замечают, и уже на расстоянии я чувствую, как меня просканировали рентгеновскими лучами девушки, задержавшись на моей руке, впившейся в локоть брата.

Оу! Для них я сейчас незнакомка-соперница, и они меня уже ненавидят!

А вот во взглядах парней я читаю интерес, но не мужской, к сожалению, а скорее недоумевающий и вопрошающий о том, что эта замухрышка в очках делает рядом с их крутым другом.

– Здорова, пацаны! – Ромка приветственно пожимает руки парням. – Снежана, Анжела, привет, девчонки!

Ой, а что это за звук?

Ах да, это же я хрюкнула!

А можно еще раз повторить имена девочек? И уточнить, кто из них кто!

Мне хочется спросить, настоящие ли у них имена или из разряда: «А какое тебе нравится, красавчик, такой я и буду…», но решаю тактично смолчать. Моего вылетевшего хрюка и так было достаточно.

– Всем привет, – улыбаюсь, как дурочка в очках, и машу ребятам. – Я – Вера, девушка Ромы!

Воцарившуюся тишину нарушает звук двух падающих челюстей: Снежаны и Анжелы.

Их лица… Это надо видеть! Точно застывший кадр с непомерно обалдевшим Николасом Кейджем «Да ладно?» из «Поцелуя вампира».

– Она шутит, – первым отмирает брат и наигранно смеется, толкая меня в бок, – Вера – моя сестра.

Ну вот, как всегда, мой брат-балбес всё испортил. А ведь лица Снежаны и Анжелы могли бы стать новым популярным мемом в сети.

Парни поумнее будут и начинают смеяться, тогда как близняшки с именами-фантазиями соискателей быстрой любви непонимающе смотрят то на меня, то на брата.

– А мы не знали, что у тебя есть сестра, – парень в тёмном укороченном пальто с неподдельным интересом слегка наклоняется и пытается рассмотреть меня за запотевшими от осенней сырости очками.

– Ещё бы, – хмыкает Ромка. – Она – приёмная. Родители недавно её удочерили.

Теперь челюсть падает у меня.

Вот же говнюк!

Ладно, братишка, пока счет 1:1, но вечер обещает быть долгим! А я не привыкла, чтобы последнее слово было за кем-то.

– А куда им было деваться? Единственный же родной сын – дурачок, а теперь хотя бы есть, кем гордиться, – парирую я.

Ромка лыбится и щипает меня за нос! Два – один! Так-то!

– А ты прикольная, Вера, – веселятся парни под недовольный скрежет зубов Снежаны и Анжелы.

Двигаемся, девочки, двигаемся, сегодня обиженная и униженная Вера будет править балом!

***

Думаю, что в Пентагон попасть легче, чем в Спортивный Волейбольный Комплекс. Нас досматривали круче, чем в аэропорту, и не заглянули разве что только в трусы.

Мои глаза расширяются, а рот самопроизвольно открывается, когда мы попадаем на главную спортивную арену.

Два яруса из сине-голубых трибун практически под завязку заполнены скандирующими болельщиками с флагами, дудками и прочей спортивной атрибутикой.

Мне хочется пойти туда, где активная толпа с плакатами выкрикивает: «Пермские медведи! Вперёд к Победе!», и пристроиться к ним. Но Ромка недовольно одёргивает меня и тянет за водолазку, уводя в противоположную сторону.

– Это не наши, – констатирует брат.

А кто наши?

Мне-то вообще до лампочки, кто – наши, а кто – нет! Я хочу с теми весёлыми ребятами дудеть в дудку и кричать в кричалку! Ведь в секторе «наших» – гармония. И можно было бы подумать, что болельщики «наших» заведомо знают о неблагоприятном исходе игры, поэтому собрались здесь не ради того, чтобы веселиться, а помолиться за любимую команду.

По численности трибуны с «нашими» в раза четыре превосходят «не наших», но атмосферу задают болельщики из Перми.

То, что они из Перми, мне поведал брат, рассказав, что сегодняшний матч – игра за Первенство России среди юниоров между нашими «ЦСКА» и не нашими «Пермскими медведями».