Грань реальности

Этот день стал самым страшным в моей жизни. Я помню, как мы с мамой готовились к встрече Нового года. В зале стояла большая елка, празднично сверкающая разноцветными огоньками, в доме пахло хвоей, смолой и мандаринами. Я нарезала оливье и вторила телевизору песню «Если у вас нету тети…» из всеми любимого кинофильма «Ирония судьбы», ставшего традицией каждой советской семьи. Даже мама в тот день пребывала в необычайно хорошем расположении духа. Никто из нас ничего не почувствовал, у меня не защемило сердце от неясной тревоги, не было и тени беспокойства или предчувствия надвигающейся угрозы. В общем, никаких волнений, которые так часто описывают люди, потерявшие близкого человека. Для меня ничто не предвещало беды, даже когда раздался телефонный звонок. Обычный, будничный звонок. Я пошла в коридор, чтобы снять трубку, но мама опередила меня. Я стояла в дверях кухни и смотрела на ее улыбающееся лицо. В одной руке мама держала хрустальную вазочку с ярко-оранжевыми мандаринками, которую не успела донести до стола.

– Алло, слушаю… – Улыбка сменилась недоумением. – Кто это? Говорите.

По мере того, как она вслушивалась в слова собеседника на том конце провода, ее лицо искажалось ужасом. Этот миг врезался в мою память навечно. Никогда прежде я не видела столько боли и безумного отчаяния в глазах матери. Я поняла, что случилось нечто непоправимое. Ее пальцы медленно разжались, и хрустальная вазочка полетела вниз. Все происходило как в замедленной съемке. Кажется, я детально запомнила каждый осколок хрусталя, разлетевшийся по полу и искрящийся в свете лампы, и маленькие солнечные шарики, беспорядочно раскатившиеся в стороны. Я увидела, как мама, облокотившись на стену и уронив трубку, плавно оседает на пол, и едва успела подбежать к ней, чтобы помочь удержаться на ногах. В спешке я наступила на кусок хрусталя и разрезала ступню, но я не чувствовала боли – так велик был мой страх перед происходящим.

– Мама! Мама, что случилось? Кто звонил?

Она подняла на меня свои небесно-голубые глаза, и я поняла, что в один миг они словно поблекли. Впервые мама смотрела на меня с таким сочувствием.

– Папа умер.

Дыхание перехватило. Первой реакцией стало отрицание, мне казалось, что все это не со мной, что это страшный сон, такого не может быть на самом деле. Постепенно осознание реальности настигло меня, и все вокруг потеряло свои краски. Тупая ноющая боль от сердца разливалась по всему телу. «Не он, только не он». Мама ползала на коленях по полу и собирала в ладошки осколки хрусталя.

– Ваза разбилась… Как жалко-то, – причитала она не своим, каким-то отрешенным голосом. – Я ее так любила. Игорь подарил на Восьмое марта… – Впервые за долгое время она назвала отца по имени. Мама смотрела на поблескивающие в руках осколки и плакала, горько плакала, словно именно они причина ее горя. – Жалко-то как…

Осколки неудавшейся жизни – вот что она держала в руках на самом деле.

В тот день я потеряла единственную родственную душу. Тихой гавани больше не стало для меня. Позже я часто думала о том, что изменилось бы, если бы отец задержался в тот вечер на работе или бабуля в очереди за продуктами чуть дольше выбирала конфеты, а отец мысленно ругался на нее, но терпеливо ждал, чтобы купить майонез к салату. Или кто-то из соседей оказался бы более мужественным и вышел из своей норы ему на помощь. Что стало бы со мной, не случись этой трагедии? Больше всего меня терзало то, что смерть отца осталась безнаказанной, что его жизнь ценилась не больше жизни бродячей собаки.

Со смертью отца для меня открылась еще одна истина. Все эти годы мать любила его всем сердцем. Я до сих пор не понимаю, как такое возможно: презирать и любить человека одновременно, изводить его всю жизнь и боготворить после смерти. Но именно так и происходило с мамой. Должно быть, это тот случай, когда характер взял верх над чувствами. Отпустив его при жизни, она была ревностна в его смерти. Она не могла допустить и мысли, что кто-либо может страдать сильнее, чем она, что у кого-то еще есть право оплакивать его вместе с ней. На похоронах мама смотрела с возмущенным удивлением на семью отца, словно не понимая, зачем вообще они явились.

Стала ли она мягче по отношению ко мне? Пересмотрела ли свое поведение? Нет, этого, к сожалению, не случилось. Ведь я все еще была жива. Я бы даже сказала, что мама стала еще более требовательной, нетерпимой и резкой. Появилась в ней очень нехорошая черта: ее раздражало чужое счастье. Это походило на озлобленность одинокой женщины, неудовлетворенной своей жизнью. Сейчас, находясь в том же возрасте, что и моя мама тогда, я понимаю причину такой скорой перемены в ее характере. Пожалуй, я и сама близка к подобному переходу. Проживая жизнь, мы постоянно надеемся, что в любой момент все может перемениться в лучшую сторону. Нам кажется, что все еще впереди и счастье ждет нас где-то там, осталось сделать к нему всего несколько шажочков. А потом вдруг понимаешь, что все, твой путь близится к завершению и ничего лучше того, что есть сейчас, уже не будет. И наступает такое разочарование! Оно начинает разъедать тебя изнутри, заставляя заниматься самоедством, порождая кучу вопросов: «Чем я хуже других? Что я сделала не так? Почему я не получила свою порцию счастья в этой жизни? Неужели больше ничего не будет? Мне так и придется провести остаток своей жизни, словно в стоячей воде? А жила ли я вообще? Что я видела?» Не найдя ответов на эти вопросы или же не удовлетворившись ими, человек начинает винить всех вокруг в своей несложившейся судьбе. Накопленное недовольство собой он выплескивает на весь мир и, получая в ответ такой же негатив, озлобляется еще больше.

Именно это и произошло с моей мамой. Она ругалась со всеми: с соседями, с продавцами, с коллегами и, конечно же, со мной. Она превратилась в строгую блюстительницу порядка и моральных основ общества, себя при этом возведя чуть ли не в ранг непризнанных святых. А тут еще развал Союза вместе со всеми его ценностями и канонами, кругом разврат и беспредел. Мама не переставала твердить, что общество потеряло стыд и совесть.

– Социалисты отобрали у нас Бога, а взамен дали партию, которая говорила нам, как правильно жить. Теперь партия распалась, мы получили свободу, которой не можем распорядиться. Это ложная свобода нравов, развращение и растление наших душ. А вы, как дураки, радуетесь!

Я была слишком юна и многого не понимала, но в мамином высокоморальном облике я чувствовала что-то ложное, неправильное. По сути своей в ее словах содержалась истина, но та желчь и злоба, злорадство жестокой предсказательницы, предвещавшей трагедию с усмешкой на устах, лишали ее образ всякой добродетели. И, как всякая незрелая личность, долгое время находящаяся под гнетом чужого влияния и психологического давления, я вдруг взбунтовалась.

ГЛАВА 5

Наши дни.

Колесникову прокапали и привели в чувство, на следующий день она вышла на работу. На слова благодарности в свой адрес я, конечно, не рассчитывала, а вот провести нравоучительную беседу как руководитель была обязана. Да что уж говорить, как руководитель я обязана была ее уволить, но, надо признать, что к таким, как она, я питала слабость.

Так уж сложилось, что я презираю разбалованных жизнью, изнеженных, любимчиков фортуны. Проще говоря, тех, кому повезло родиться в состоятельных и благополучных семьях или выгодно пристроиться в браке. Вы скажете, что это элементарная зависть, и я не стану спорить, возможно, вы и правы. Но это чувство, которое я не могу в себе преодолеть. Мне тошно смотреть на людей, ничего не смыслящих в реальной жизни, не нюхнувших ее нечистот, но при этом мнящих себя пупом мироздания, кичащихся своей важностью.

Сделаю небольшую поправку: я допускаю возможность, что есть исключения из правил, и среди благополучных по праву рождения есть люди достойные, но их я больше отношу к другой категории людей. Они вызывают у меня искреннее уважение. Люди, сумевшие подняться из грязи ценой собственных усилий и долгой и сложной работы над собой. Но и здесь есть исключения. Про них часто говорят: «из грязи в князи».

Есть в моей классификации рода человеческого и третья категория. Это те, кто вызывает во мне искреннее сочувствие и жалость. Люди, оказавшиеся слабее обстоятельств. Кто не нашел поддержки извне и не сумел сам выбраться из болота жизненных проблем. Те, кто отчаянно барахтался, но их лишь сильнее тянуло ко дну, и однажды они просто опустили руки и позволили липкой болотной жиже поглотить их. Такие, как Ира. В жизни ей выпал проигрышный лотерейный билет.

Детство ее не представлялось радужным. Отца не было. Первые годы жизни ее воспитывала бабушка, которая почему-то часто плакала по ночам в подушку, думая, что ее никто не слышит. Мать вела аморальный образ жизни, подсела на иглу. Когда ее красота поблекла и она перестала пользоваться спросом у мужчин, ей пришлось вернуться в семью. Ира, будучи семилетним ребенком, видела, как мать корчится на постели от ломки, рвет на себе волосы и визжит нечеловеческим голосом. В порыве агрессии она кидалась на бабушку с кулаками, угрожала ножом, требуя денег на очередную порцию кайфа. Но денег все равно не было: мама украла и потратила всю бабушкину пенсию еще в прошлый раз. Есть совсем нечего. Маму привязывали к кровати, чтобы она не навредила себе и окружающим. Позже она сумела заглушить в себе пагубную страсть, но ненадолго. Как известно, бывших наркоманов не бывает, и через полгода она снова сорвалась. Ее постигла судьба большинства ступивших на этот путь. Она стала продавать наркотики, и ее посадили за распространение на пять лет. Выпустили ее по УДО через четыре года, когда Ире исполнилось тринадцать лет. Домой мать вернулась изможденной, больной, с желтушным цветом лица. В свои тридцать четыре года она лишилась доброй половины зубов. На тот момент у нее диагностировали цирроз печени на фоне гепатита С. Без должного лечения спустя три года она умерла от внутреннего кровоизлияния. Бабушка и прежде особо не занималась воспитанием внучки, девочка часто бывала предоставлена сама себе. Бабуля потратила последние жизненные силы на борьбу с дочерью, а когда ее не стало, и вовсе потеряла интерес к происходящему.

Вот таким было детство Иры. Девочка выросла и решила, что никогда не повторит судьбу матери, что встретит своего принца и заживет счастливо. Но так вышло, что в ее окружении принца не нашлось. Зато нашелся Ванька из соседнего подъезда. Влюбилась в него Ира и забеременела в семнадцать лет. Неплохой вроде парень, работящий. Вышла Ирка за него замуж, и стали они жить вместе с немощной бабкой. Шутка ли, две бабы в доме! Да и с работой не все гладко, а тут еще ребенок и жена на сносях, денег не хватает. Вот и запил парнишка, да так сильно, что и вовсе потерял облик человеческий. Выгнала его Ирка, не стала терпеть. Родила мальчишку и потянула свою лямку дальше сама. Тут еще бабка захворала да и слегла совсем. Так и осталась Ира совсем одна с двумя детьми и беспомощной бабкой на руках. Барахталась как могла, но, не видя ни одной светлой перспективы, безнадежно опустила руки. Для нее жизнь превратилась в ежедневную борьбу с обстоятельствами.

Я глубоко погрузилась в свои мысли, когда в дверь кабинета постучали. Я придвинула ежедневник, взялась за ручку и сделала вид, что занята работой.

– Входите.

Колесникова зашла с видом одновременно и виноватым, и дерзким.

– Вызывали?

Отодвинув от себя письменные принадлежности, я взглянула на нее и на секунду замерла. Мне до сих пор сложно привыкнуть, что со знакомого до боли лица на меня смотрят чужие глаза.

– Садись, – кивнула я на стул. – До каких пор я должна терпеть твои выходки? – тоном ледяного спокойствия спросила я.

– Этого больше не повторится, – Ира разглядывала свои ногти, упорно избегая смотреть на меня.

– Я это уже слышала не раз, – отрезала я. – Ты что же, решила, что ты здесь на особом счету? Или что ты супермастер и я не найду тебе замену?

Колесникова с вызовом посмотрела на меня. Я видела, что внутри нее идет борьба, ей хотелось ответить мне грубостью, но страх и здравый смысл сдерживали ее дух сопротивления. А мне нужно было ее расшевелить, заставить выплеснуть все свои эмоции и обиды, почувствовать себя не загнанным в ловушку зверьком, а львицей, хозяйкой своей жизни. И я продолжила провокацию.

– Ладно, на работу ты плевать хотела. А ты подумала о своих детях? Меня вчера чуть не стошнило, когда я зашла к тебе в квартиру. Вонь, грязь. Как только дети там живут?

Ира бросила на меня взгляд, полный злобы, но все еще молчала.

– Запустила себя совсем. Сидишь, жалеешь себя целыми днями. Надоела уже всем своим нытьем. «Устала… сил нет…» Думаешь, ты одна так живешь? Только у тебя проблемы? Остальные же как-то справляются. И ничего. Не пьют. Ты просто слабачка! – и я брезгливо скривила губы, произнося последнюю фразу.

Она не выдержала. Не произнесенных мною слов, а моего презрения.

– Да что вы знаете о моей жизни? – кричала Ира. – Что вообще такая, как вы, может знать о жизни? Как смеете вы оскорблять меня, говорить о моей слабости? Мы с вами живем в разных мирах! У вас есть все! Вам не надо переживать о том, чем кормить семью. У вас сердце кровью не обливается, когда вы идете на работу и оставляете пятилетнего ребенка ухаживать за выжившей из ума бабкой. Ваша жизнь – это сказка, в которую мне не попасть никогда! – Ира плакала, выкрикивая обвинения в мой адрес. – Вы никогда не узнаете, каково это – жить моей жизнью.

Она прижала сжатые кулачки к лицу и зарыдала еще сильнее.

– Да, ты права. Не узнаю… Но так уж вышло, что у тебя свой путь, а у меня – свой. И поверь, от моего тебя уберег Бог. Но запомни, пройти этот путь ты можешь по-разному: достойно или в пьяном угаре. Легче он не станет, финал разный. Ты можешь показать хороший пример своим детям и помочь им выбраться из этой грязи, либо они продолжат цепочку несчастливых судеб и пойдут по твоим стопам. Стань им опорой, а не спившейся матерью-обузой. Не мне говорить тебе об этом, ты сама прекрасно знаешь, каково это, когда с матерью жить хуже, чем без нее.

Я говорила твердо, жестко, избегая сочувствующих ноток в голосе, ибо жалость унижает человека, делает его слабым. Нельзя жалеть, нужно уверенным пинком под зад вернуть его на правильный путь. Быть может, я не права, но именно так поступали со мной. Я не умею быть доброй.

Немного успокоившись, Ира спросила:

– Я могу идти?

– Да, – равнодушно ответила я, снова погружаясь в свою работу.

Вы спросите, зачем я добивалась ее слез. Все просто. Женские слезы обладают огромной силой. Они смывают собой всю усталость, всю боль, очищают душу и приносят облегчение. Только излившись, женщина готова к новому рывку. Выплакав пережитые разочарования, она способна наполниться новыми надеждами.

Перед Ирой я чувствовала особую меру ответственности. Не я виновата, что в ее жизни все именно так, но я хотела ей помочь.

Я помню нашу с ней первую встречу. Я зашла в супермаркет за покупками и увидела ее. Я так и обомлела на месте. Передо мной стоял человек из прошлого, она совсем не изменилась, была такой же, как много лет назад: те же волосы, то же лицо, та же особая плавность движений. Я подошла ближе и окликнула ее по имени дважды. Она обернулась, удивленно посмотрела на меня и сказала:

– Вы обознались.

– Извините.

Да, конечно, я обозналась, ведь это просто не могло быть правдой, так не бывает. Человеку, которого я знала, сейчас уже больше сорока, а передо мной стояла совсем еще юная девушка. Да она мне в дочери годится. Я улыбнулась своей мнительности и уже собиралась уходить, и тут она сказала:

– Это имя моей матери.

Я остановилась, вглядываясь в ее черты, и все поняла. Мать! Конечно! Не могло быть иначе, как же я сразу не догадалась. И только сейчас я заметила, что глаза у нее не небесно-голубые, как у матери, а темные, почти черные.

– Твоя фамилия Колесникова? – все-таки спросила я, хоть уже и не сомневалась в этом.

– Да, я Ира Колесникова, – улыбнулась девушка.

– Надо же, ты так на нее похожа… А я… Я старая знакомая твоей мамы. Меня зовут Валерия. Может быть, она говорила обо мне, вспоминала?

– Нет, не припомню.

– Как мама? Где она сейчас? – сыпала я вопросами.

– Мама умерла семь лет назад.

Я остолбенела от неожиданности. Как же так? Ведь совсем молодая. Я часто думала, как же сложилась ее судьба. Не могу поверить, что она мертва. В ней было столько жизни, столько энергии. Я сказала об этом Ире, и после моих слов она как-то удивленно посмотрела на меня.

– Вы давно виделись с мамой в последний раз? – спросила она.

– Да, очень давно. Больше двадцати лет назад.

– Ясно… – Ира понимающе хмыкнула. – Боюсь, я не знала маму такой.

***

Сквозь решетки на окнах я посмотрела на серое, затянутое тучами небо. Ни единого лучика солнца не пробивалось сквозь плотную завесу облаков. Погода под стать настроению. Хотелось домой под теплый плед и горячего шоколада. Слава Богу, я могу себе позволить такую роскошь посреди рабочего дня. Я закрыла кабинет и вышла в общий зал, где, собравшись в тесную стайку, что-то активно обсуждали мои девочки. Увидев меня, они поспешили разойтись по своим местам, имитируя рабочую деятельность.

– Вы уже уходите? – слащаво улыбаясь, осведомилась администратор.

– Да. Думаю, до завтра меня не будет. Хочу встретиться с дочкой. Если что – звоните.

– С дочкой? – удивилась пигалица с приклеенной улыбочкой. – Не знала, что у вас есть дети.

– А почему у меня не может быть детей? – вспылила я совершенно без повода. Сама не знаю, что меня разозлило.

Девочка растерялась, и липучая улыбочка сползла с ее лица.

– До свидания!

– До свидания! Удачного вам дня, Валерия Игоревна!

– И кстати, попрошу больше не надевать на работу эту юбку. Она едва прикрывает интимные места. У нас приличное заведение, а не бордель, – сделала я замечание, между прочим весьма обоснованное. Я давно заметила, что не только внешний вид этой девочки не соответствует рабочему, но и манера поведения с клиентами мужского пола слишком уж свободная.

Отвернувшись, я затылком чувствовала, как меня буравят неприязненным взглядом. Но мне не привыкать. Уже дойдя до машины, я вспомнила, что забыла в кабинете телефон. Пришлось возвращаться. Девочки снова толпились у стойки администратора, но теперь они говорили громко и без опаски. Увлеченные бурными обсуждениями, они не сразу заметили мое возвращение, и кое-что из их беседы я успела уловить.

– Бедная Иришка, на ней сегодня лица нет… Я видела, как она вышла из кабинета вся зареванная. Опять эта сучка ее довела!

– Да, Ира рассказала мне, как мисс Высокомерие учила ее жизни.

– Видно же, что человеку и так сегодня плохо. Зачем добивать? Да… Тварь бездушная… На всех, кроме себя, наплевать.

Я кашлянула, обращая на себя внимание. Надо было видеть их лица в тот момент! Сначала побледнели, затем бедняжек как в жар бросило, заалели. Ручки затряслись.

– И что у нас за сборище здесь? Дел ни у кого нет? – рявкнула я.

Суетясь и натыкаясь друг на друга, они разбежались по своим рабочим местам, испуганно опустив глазки в пол. Да, что и говорить, не работа – дом родной. Смешно и грустно одновременно. Забрав телефон, я выскочила из салона, не прощаясь.

По дороге домой я решила позвонить дочери. Мы и прежде часто ссорились. Можно сказать, это стало нашим естественным состоянием.

Прошло больше недели с тех пор, как Катя ушла из дома, она должна уже немного успокоиться. Катюша хорошая девочка (какая мать скажет иначе?), хоть и вспыльчивая. В отличие от своей матери, я старалась не подавлять дочь. Может быть, и зря. Катя совершенно не научилась управлять своими эмоциями. Она разгоралась, как сухая солома в жаркий день от любой искры. Сметала все на своем пути, не задумываясь о последствиях. Со свойственной юности резкостью она рубила сук, на котором сидела. Но после любого скандала, случившегося между нами, она непременно возвращалась домой ласковой, покладистой кошечкой. Я радовалась мгновениям нашего перемирия, но не могла избежать неприятных мыслей. Любит ли меня моя дочь? Существует ли между нами та самая связь, которая обычно объединяет матерей с детьми? Испытывает ли она душевную потребность в общении со мной? Не удерживаю ли я ее силой рядом с собой? Смогу ли я когда-нибудь загладить свою вину перед ней?

Возможно, как любая мать, я часто бываю слепа и не вижу дальше своего носа. Я излишне потакаю ее прихотям. Знаю, что это неправильно. Всегда наступает момент, когда нам пора отпустить ребенка. Но я не могу, не хочу ее отпускать. Не сейчас. Я не готова. Я очень хотела уберечь свою дочь от любых трудностей, от проблем, сделать ее жизнь похожей на сказку, о которой сама мечтала. С самого ее детства я старалась избегать какого-либо давления на дочь, хотела, чтобы она выросла уверенной, самодостаточной, свободолюбивой личностью, имела свое мнение и умела отстоять его.

При всей своей эмоциональной нестабильности с особой энергией Катя могла лишь устраивать истерики, во всем остальном же она была достаточно инфантильной. Школу она окончила с трудом. Учеба ей не давалась. На занятиях Катя сидела с равнодушным, отсутствующим видом. Все эти науки не представляли для нее интереса. После школы я предложила дочери поступить в университет за границей и предоставила ей право выбора. Но идея не вызвала в ней никакого энтузиазма. Тогда я определила ее в местный вуз. Профессию выбрала по своему усмотрению, потому что Катя лишь пожимала плечами на мои вопросы, кем бы она хотела стать. Такое равнодушие к своей судьбе меня одновременно и удивляло, и раздражало.

Затем начались студенческие годы. На первых порах все было достаточно невинно: подружки, дискотеки, первый парень. Все это свойственно молодости. Конечно же, я ни в чем ей не отказывала. Будучи сама лишенной счастливой юности, я была не против, чтобы дочь повеселилась вволю. Потом пришла пора заваленных сессий. Катя оправдывалась, что учиться очень сложно, у некоторых преподавателей без взятки сдать нереально. Я ей верила и давала деньги. Дальше – хуже. Безответственная, разгульная жизнь стала ее единственным интересом. В итоге из университета Катю отчислили. Она обещала мне восстановиться, но так и не сделала этого. Сейчас ей двадцать четыре года, образования нет, а в голове – ветер. Именно на этой почве чаще всего и возникали конфликты между нами. Катя громко хлопала дверью и уходила, а через время возвращалась с пустым кошельком и обещаниями исправиться. А ведь я так мечтала подарить ей мир, открыть перед ней массу возможностей, но, как выяснилось, Кате это совсем не нужно. И с воспитанным в ней свободолюбием она отстаивала свой выбор образа жизни. Я опустила руки и смирилась с тем, что мои ожидания не оправдались. Видимо, иногда давление на детей в воспитательных целях бывает полезным. Перевоспитывать Катю сейчас уже поздно. Можно, конечно, оставить ее без средств к существованию, бросить, так сказать, в водоворот жизни и наблюдать, сумеет ли она выбраться самостоятельно. Но тут два варианта исхода событий: либо она научится ответственности и возьмется за ум, либо наделает глупостей и пойдет ко дну. Последнего я опасалась всю свою жизнь. Именно от этого я хотела оградить ее, от грязи, от низости мира. Мне хотелось поднять ее и на руках отнести к вершинам, но, быть может, нельзя преодолеть путь, не испачкав ножки.

Итог, как мы видим, не радужный. Катя вошла в жизнь, не имея о ней никакого представления. Разбираться в людях – это тоже наука. И этот предмет в школе не изучают. Катя абсолютно наивна, как дитя, что и привело к неприятной ситуации. Она познакомилась с парнем и начала встречаться с ним. Денис мне сразу не понравился. Личность глубоко аморальная, все пороки сосредоточились в его взгляде. Но Катя, конечно же, отказывалась и слушать меня. Говорила, что это любовь и я ничего не понимаю. Естественно, что я, взрослая, жизнью наученная женщина, потерявшая розовые очки еще в далекой юности, могу понимать в мужчинах? Катя жалела Дениса, ведь «у него было трудное детство». Отец – тунеядец, регулярно избивающий жену. Мать – ломовая лошадь, положившая здоровье на содержание семьи. А сам Денис «очень талантливый, работящий, умный, но ему постоянно не везет». Он регулярно находится в поиске работы, но нигде надолго не задерживается, так как «его не могут оценить по достоинству», «он не готов растрачивать себя, вкалывая на чужого дядю, но он непременно найдет свое призвание».

Эта поразительная наивность сводила меня с ума. Два лоботряса нашли друг друга. Но если родную дочь я готова обеспечивать, то перспектива содержания Дениса меня не устраивала. А он именно на это и рассчитывал, в чем я и убедилась в скором времени. Катя попросила у меня крупную сумму денег на развитие бизнеса. Сначала я очень удивилась и обрадовалась, что дочь проявила инициативу и решила заняться полезным делом. Пусть бы даже она прогорела, но я готова была проинвестировать ее первый бизнес. Ведь на ошибках учатся. Но, как выяснилось, бизнесменом решил стать Денис. Будь он честным, порядочным, трудолюбивым молодым человеком, я помогла бы ему в интересах будущего дочери. Но, переговорив с Денисом, я в очередной раз убедилась, что не стоит с ним связываться. Идея бизнеса – полная ерунда, и ни малейшего представления, как воплотить ее в жизнь. Для Дениса бизнес – это не тяжелый труд в ожидании плодов. По мнению Дениса, быть бизнесменом – это когда за тебя работают другие, а ты только мешки с деньгами забираешь. Послушав весь этот бред, произнесенный важным и даже высокомерным тоном профессора, вещающего не внушающим надежды студентам, я отказала в финансировании без тени сомнения. Они ушли от меня в обиженных и оскорбленных чувствах. Катя не разговаривала со мной целую неделю. Но потом смилостивилась и простила. Денис же, сообразив, что добровольно я ничего ему не дам, пошел на крайность. И пока я пребывала в отпуске за границей, воспользовался Катиными ключами и вынес из моей квартиры драгоценности, ноутбук и всю наличность, что хранилась в доме. Провернув дельце, он незаметно вернул ключи Кате и продолжал с ней жить. Каким дураком надо быть, чтобы не взять во внимание камеры у подъезда дома? Не понимаю, на что он рассчитывал. Это либо крайняя степень глупости, либо безграничная наглость и уверенность в безнаказанности. Вернувшись из отпуска, я, конечно же, заметила пропажу. Первым делом я просмотрела видео с камер наблюдения и все поняла. Я позвонила Денису и попросила вернуть пропавшие вещи и по-хорошему оставить мою дочь в покое. На этих условиях я не стала бы писать заявление в полицию. Но и от первого, и от второго он отказался. Вещей и денег у него уже нет, а Катю он любит и ни за что не бросит. Мне пришлось пойти на крайние меры. Я вызвала уполномоченные органы.