Безымянная скрипка

Пока она возилась с моим ремнем и ширинкой, а длинные ногти щекотали живот, я пытался понять, почему мне все время кажется, что что-то не так. Она пыталась вытащить мой член из не до конца расстегнутых джинсов, я держал ее за волосы, она влажно целовала меня в шею.

Настойчивые и грубые ласки возбуждали, но, в то же время, мне было не по себе. Я всматривался в лицо, иногда обращающееся в мою сторону, и ловил себя на мысли, что я сравниваю… Сравниваю с ней.

Они обе были в моем вкусе. У них было что-то общее, даже слишком, но недостаточно, чтобы…

Мы не проронили ни слова, и она уже опускалась на колени, продолжая держать мой член напротив своего лица.

– Я сейчас приду, – прохрипел я, поднимая ее с пола, тут же застегивая штаны.

Она провожала меня недоуменным взглядом.

Спустя мгновение я уже несся к выходу, проклиная себя.

21. Отвращение

Как я мог?! Как в мою дурацкую башку вообще могла прийти эта идея?! Мне было мерзко от себя самого, я жалел, что не разбился на машине по дороге до дома.

Я едва добрался до туалета, не забрызгав содержимым желудка пол в прихожей. Меня выворачивало наизнанку, и, вцепившись в край унитаза руками, чтобы не растянуться на полу в луже, я в перерывах между звуками инопланетных цивилизаций выл в голос.

Так продолжалось мучительно долго – и когда, наконец, не прекращаемые рвотные позывы начали стихать, я, дрожа от слабости, уселся на полу, прислонившись спиной к ванне.

Отдышавшись, я открыл глаза и уставился на лампы в потолке, свет обжигал, мне вновь пришлось смежить веки. Голова еще кружилась, чувство гадливости подступило к горлу, и я в очередной раз пополз к унитазу.

Я ждал, когда пытка закончится. Мышцы живота скручивало, желудок выпрыгивал наружу через глотку.

Когда я смог залезть под душ – не раздеваясь, прямо в одежде, – стало чуть легче. Я нервно стаскивал мокрую водолазку и штаны, я выкрикивал ругательства в молчаливую пустоту, упираясь руками в стену. Я намыливался и смывал с себя пену несколько раз – казалось, что эта проклятая помада въелась в кожу, всосалась в кровь, как яд, и мне никогда не удастся от нее избавиться… Меня уже не тошнило, но было противно, я ненавидел себя, ненавидел то, во что я превратился.

Глаза щипало то ли от мыла, то ли от подступивших слез, я рыдал, я не мог остановиться. Я скулил, снова пытаясь смыть невидимые отпечатки рук и губ, я тер лицо, я царапал кожу, чтобы содрать эту мерзкую маску, я кусал губы до крови, чтобы перестать всхлипывать. Я сел на корточки, обхватив себя за плечи руками.

От мысли, что я бы остался с той девицей, мне стало страшно.

Почему во сне все иначе, почему от мысли о другой в груди, в животе появляется трепет, почему сразу возникает эта приятная тяжесть в паху? Я уже со странной улыбкой облокачиваюсь на стенку душа, рука тянется к члену.

Так, словно она реальная.

Да что же я творю?! Придурок, который боится собственной тени и дрочит в душе, фантазируя о незнакомке!

Я выбрался из-под горячего потока воды и направился в комнату, не вытираясь, а потом завернулся в одеяло на кровати.

Меня била дрожь – то ли от слабости, то ли от холода, – но я продолжал сидеть и смотреть невидящим взором перед собой. Если бы в тот момент явился монстр в плаще, я был бы рад ему – я бы сорвал с него маску, выцарапал бы желтые глаза, придушил бы его… Но у тени же нет тела… А значит, он не сможет меня достать…

Я понял, что засыпаю, когда черная тень, обернувшись мной, прошла мимо в ванную и включила душ. Покрепче завернувшись теплое и уютное одеяло, я уронил голову на подушку и мысленно послал тень к черту, а он показал мне жест из кулака и среднего пальца.

22. Выходной

– Виктор, вы меня слушаете?

Грей смотрел на меня обеспокоенно, я понял, что пропустил мимо ушей все, что он говорил.

– Нет, простите, я отвлекся, – пробормотал я, зябко поежившись.

Мне весь день было холодно, слабость не проходила. Проклятое похмелье.

– Вы в порядке?

Я пожал плечами. Толку от его вопросов… Голова раскалывалась, я очень хотел вернуться домой, воспользоваться выходным днем перед пятидневной рабочей неделей офисного муравья – и зайти в магазин, купить что-то из еды. Обычно в холодильнике у меня – как в чулане старой матушки Хаббард из детского стишка.

Только потом я вряд ли оживу, как ее пес, если сдохну от голода.

Я задумчиво взглянул на мутное серое небо Файненшл-дистрикт за окном, затем удостоил вниманием юриста, терпеливо ожидающего ответа.

– Да, я в порядке.

Грей вздохнул.

– Чтобы оспорить сделку на аукционе, вам нужно будет показать инструмент независимому оценщику – чтобы подтвердить, что это именно та самая скрипка.

– Почему нельзя оставить все как есть? – возразил я. – Мне наплевать, куплена она или унаследована, это совершенно не важно.

– Мистер Райхенберг, эти заботы я возьму на себя. Ваша задача – всего лишь нанести один единственный визит. Я сообщу вам адрес чуть позже. Это юг Бруклина, район Кони-Айленда.

Черт его дери, вот пристал-то! Не собираюсь я никому наносить визитов – тем более, что у меня больше нет скрипки. Зачем мне лишние проблемы?

– Я же уже сказал: мне не нужны обратно деньги.

Я чуть не проговорился, что меня вообще на аукционе не было, а виноват во всем хитрожопый Хедман, внесший мое имя в список участников.

Меня знобило, я натягивал рукава толстовки на запястья и ерзал на стуле.

– Быть может, есть причина, по которой вы не желаете кому-то показывать скрипку или заявлять, что вы ее владелец? – прищурился юрист.

Я покачал головой.

– Нет. Я просто не понимаю, зачем столько шума из-за дурацкой скрипки.

Он откинулся на спинку кресла, потянулся за пачкой сигарет, щелкнул зажигалкой – с изображением сцены охоты на вепря в узорах белых пятилистных лилий. Я бы тоже закурил, но в горле першило, я почему-то не мог даже смотреть на сигареты.

Грей вещал про страховку для инструмента, но я не слушал: я вновь провалился в размышления.

В какой-то момент я закашлялся от дыма, прервав монолог юриста на середине фразы, скомкано попрощался и поспешил удалиться. Меня уже бросало то в холод, то в жар, состояние было паршивое.

По дороге домой, уже в Астории, я зашел в супермаркет. Руки тянулись к шоколадным батончикам, от человеческой еды меня воротило так же, как от сигарет. Готовить я не умел, чаще я заказывал пиццу или брал по пути что-то из мексиканской кухни, реже покупал еду, которую достаточно просто разогреть – и благополучно забывал о ее существовании в холодильнике до истечения срока годности.

С коробками полуфабрикатов и торчащими из-под мышки шоколадками я уже шагал к кассе вдоль прилавков, ощущая, что силы на исходе. Вдруг кто-то схватил меня сзади за плечи, выкрикивая имя на ухо, от неожиданности я выронил покупки на пол.

Кафцефони улыбался во весь рот – а мои руки невольно сжались в кулаки… На нас уже обратили внимание покупатели и кассиры, выглянувшие со своих рабочих мест на шум, а Сандстрем, в свою очередь, зачем-то держал меня за плечи, не давая пошевелиться.

– Да отпусти ты! – буркнул я, недовольно вырываясь.

– Рад тебя видеть.

– Скучал?

Кафц кивнул, раскрывая объятия.

– Конечно, с того вечера ты вообще ни разу не появлялся.

«Появлялся, – мысленно отозвался я, отступая на шаг назад, – но лучше бы меня там не было…»

Я наклонился и начал собирать покупки, голова гудела.

– Лучше бы помог, – недовольно фыркнул я.

Когда батончики и коробки вновь оказались в руках, а Кафц снисходительно похлопал по упаковкам ладонью, проверяя нагроможденную конструкцию на прочность, одна касса освободилась, и я протопал туда.

Сандстрем, хихикая, шел следом.

Мне казалось, каждый в зале уставился на меня, когда бумажник, не без труда извлеченный из кармана, с глухим издевательским шлепком упал на пол. Кафц прыснул.

– Да что ты ржешь?! – с досадой воскликнул я, наклоняясь за кошельком.

Все молча смотрели, как я расплачиваюсь, шуршу бумажным пакетом, а потом молча выхожу из магазина.

– Что-то ты какой-то странный сегодня, – заметил Кафц, догнав меня на крыльце.

Когда я садился в машину, я поклялся больше в этот магазин не ходить. Кого я обманываю? Я об этом забуду на следующий же день.

23. Сказка про чудовище

Она поправила на мне одеяло, собираясь пожелать спокойной ночи и уйти, но я настойчиво потянул ее за рукав с безмолвной просьбой остаться. Я понимал, что я уже взрослый, и капризничать мне не положено, но спать не хотелось.

Воспользовавшись своим излюбленным приемом, я заныл:

– Ну ма-а-ам…

Она вздохнула и присела на кровать рядом, поцеловав меня в макушку.

– И что ты хочешь? Ты сам сказал, что книжка про изобретателя тебе не понравилась.

Она улыбнулась, устраиваясь рядом с моей подушкой. Я повернулся к ней, чтобы видеть бледное лицо, и свет ночника делал ее черные ресницы еще длиннее.

– Расскажи мне сказку.

– Сказку? – изумилась она и наклонилась ко мне, улыбаясь все шире; я тоже невольно улыбнулся. – Ну если ты хочешь…

Я кивнул в согласии, и она потрепала меня по волосам, вновь поправляя свалившееся в сторону одеяло.

– Хорошо, тогда слушай, – вздохнула она.

На мгновение мне показалось, что ее красивое лицо стало грустным, но это была лишь игра теней.

Я улыбнулся ей, закрывая глаза и откидываясь на подушки: если сказка будет интересной, я обязательно дослушаю до конца. Когда я еще сам не умел читать, она читала мне вслух, и какими бы увлекательными ни были приключения книжных героев, я засыпал практически сразу. Мне нравилось слушать ее голос, с ним мне было умиротворенно и хорошо – я мог слушать все что угодно.

Иногда я воображал, что моя мама волшебница, а голос и слова – это магические заклинания, потому что звуки – это такие же прикосновения.

Она гладила меня по плечу, а я подсматривал из-под опущенных ресниц, как руки подтыкают одеяло, заворачивая меня в конверт. Мне было тепло и уютно, я блаженно жмурился, пытаясь не улыбнуться, но рот все равно растягивался в улыбке. Я ждал, когда же она начнет, но знал: до тех пор, пока она не убедится, что я надежно укутан, сказке не бывать.

Наконец, она начала:

– Жила была принцесса…

Я заворочался, подкладывая руки под голову.

– Умная, добрая и красивая. Как и все принцессы.

Я молчал, вникая в каждое слово.

– У принцессы было хобби: собирать редкие вещицы со всего света. В ее замке был настоящий музей необычных произведений искусства, музыкальных шкатулок, украшений. Но на каждый свой день рождения принцесса дарила себе нечто особенное – то, что нельзя купить, то, чего ни у кого другого нет… Она любила воплощать свои мечты в реальность.

– Она что – дарила подарки сама себе?

Я в недоумении повернулся на спину, выпутываясь из одеяла.

– Да, – не сразу ответила мама. – Принцесса была одинока, одна единственная в своем королевстве. У нее не было никого, чтобы дарить ей подарки.

Мне стало жаль принцессу: она была красива, умна, а у нее не было ни родителей, ни друзей, с которыми бы она играла и гуляла. Как же несправедлива жизнь, даже в сказках!

– И на свой двадцатый день рождения во сне она увидела прекрасный пятилистный цветок белой лилии, который пел дивную песню. Принцесса любила музыку – она красиво пела, играла на музыкальных инструментах…

Я вновь перебил рассказ, беспокойно ерзая в одеяле, тут же на меня накинутом:

– А на каких?

– На фортепиано, на гитаре и на барабанах.

Я одобрительно кивнул, а она продолжила.

– Этот цветок завладел воображением юной принцессы, и она во что бы то ни стало решила его найти. Она собралась в путь и отправилась на поиски поющей лилии. Долго бродила она по свету, у всех спрашивала про этот невиданный цветок, но все люди, встречавшиеся ей на пути, лишь качали головой: никто никогда не слышал о таком чуде.

Принцесса искала этот цветок везде, где только проходили людские тропы, спрашивала она и у зверей в лесу, и у птиц в райских садах, и у мышек на полях фермеров, и у рыб на дне глубоких озер, но никто и никогда не знал, что за чудесный цветок может петь дивные песни.

Настала ночь – одна из многочисленных ночей и дней, что провела принцесса в странствиях. Она не знала, сколько месяцев или лет прошло с тех пор, как она отправилась в путь. Она выбилась из сил, а цветок снился ей постоянно, и его песня не давала ей покоя. Принцесса без сил упала на траву посреди дремучего леса, заблудившись, отчаявшись найти дорогу, и горько заплакала… Она уснула в слезах, понимая, что никогда так и не найдет этот прекрасный цветок, который каждую ночь пел ей песни о любви и счастье. Даже волки, дети ночи, сверкая в тени сумрачного леса желтыми глазами, ходили кругами, но не тронули девушку.

Утро встретило ее алым рассветом – новое солнце вступило в очередной день, но принцессу ничего больше не радовало, она утратила надежду. Сердце ее похолодело, будто умерло, и она брела, куда глаза глядят, ничего вокруг не замечая. Она проходила леса и болота, бескрайние степи и широкие луга… В ее ушах звучал голос прекрасной пятилистной белой лилии, которую ей никогда не удастся найти.

Она сама не поняла, как очутилась в чудесном саду, она не знала, как ноги привели ее туда. Райские птицы порхали в кронах деревьев, с ветвей которых свисали спелые плоды, притягивая к земле, лесные зверьки устраивали игры в догонялки… Принцесса была голодна, но она не стала срывать фрукты с веток – она знала, этот сад чей-то, ей не нужно было чужое.

Полуденное солнце играло в зеленой яркой листве, прогревая воздух, и принцесса почти позабыла о печали. Сердце робко билось в груди. Она шагала по прекрасному саду, вдыхая ароматы травы и цветов, она разговаривала со зверьками: белочками, зайчиками, полевыми мышками…

Но произошло то, что принцесса не смела предположить и в своих самых смелых мечтах. Когда она оказалась в центре райского сада, она увидела ту самую лилию, что снилась ей все это время… Дыхание перехватило, и она, дрожа от радости, подбежала к цветку и сорвала его… Он должен принадлежать только ей, она так долго его искала… Вот он, вожделенный и долгожданный!

– И что было дальше?.. – мой голос нарушил тишину, мне было любопытно, но мама почему-то замолчала, она лишь задумчиво теребила подол платья.

Она взглянула на меня, а потом крепко обняла, и я прильнул к ней, ожидая продолжения истории о принцессе.

– …Но вдруг небо почернело, казалось, все солнца мира исчезли. Голос, нечеловеческий, грозный, словно громовые раскаты, прорезал воздух, и холод охватил тело принцессы. Страшный голос произнес: «Как ты посмела вторгнуться в мои владения, глупая девчонка?! Как ты посмела сорвать мою любимую лилию?! Теперь ты никогда не покинешь это место, ты навсегда останешься моей пленницей!»

От ужаса принцесса потеряла сознание, и лилия выпала из ее рук.

Она очнулась в комнате, по обстановке напоминавшей ее собственный замок, и она сначала подумала, что это всего лишь сон – однако вскоре принцесса поняла, что натворила. Ей было очень стыдно за проявленную дерзость, но она ничего не могла поделать… Комната, в которой ее поселил таинственный хозяин, оказалась золотой клеткой в башне чужого, незнакомого замка, дверь была заперта, на окнах – решетки.

День и ночь принцесса плакала от страха неизвестности, день и ночь томилась в неведении, все время она проводила в одиночестве. Когда она просыпалась, на столе оказывалась вкусная еда, а когда она засыпала, пустые тарелки исчезали, чтобы на следующий день наполниться вновь. Обладателя страшного и грозного голоса она ни разу не видела – он избегал ее.

Но кто-то же приносил ей еду, кто-то же заботился о том, чтобы она не умерла с голоду?..

Принцесса горевала не из-за собственной участи пленницы, она ощущала свою вину перед тем, кто так же, как и она, любил ту лилию, которую она хотела присвоить себе.

Однажды утром в ее окно залетела птичка. Принцесса тут же стала расспрашивать ее о таинственном обитателе замка, но птичка лишь говорила, что ей не разрешено даже близко подлетать к окну принцессы. Тогда принцесса, утверждая, что сожалеет о содеянном, взмолилась узнать хоть что-то… И тогда птичка поведала страшную тайну хозяина замка.

– Может, на сегодня хватит? – вдруг сказала мама, вопросительно глядя на меня.

Ее последняя фраза не вязалась с повествованием. Мне даже пришлось приложить усилие, чтобы вынырнуть из сказочного мира с принцессой и страшным голосом, заточившим ее в золотую клетку.

Я замотал головой, всем своим видом демонстрируя, что я вовсе не собираюсь спать, и сказка меня очень заинтересовала.

– Ну пожалуйста… Я ни за что не усну, так и не узнав, что стало с принцессой.

Я сделал умоляющее выражение лица, и она поцеловала меня в лоб.

– Мой милый, это долгая история.

– Вот и хорошо, – пробормотал я, устраиваясь на другом боку, уткнувшись носом ей в плечо.

– …Хозяин замка оказался музыкантом, который всю свою долгую жизнь провел в одиночестве. Он построил свой замок сам, пятилистную белую лилию он научил петь силой своего мастерства. Мирские судьбы его не волновали – он был далек от обыкновенной суеты человеческих жизней. Люди не понимали его, и он тоже не старался их понимать. Он презирал их за нечуткость и дурной вкус, он презирал их за то, что…

Принцесса никак не могла понять, почему до сих пор не нашлась родственная душа, которая бы смогла понять гения-отшельника: он талантлив, умен и вероятно, хорош собой… Принцесса незамедлительно задала вопрос о внешности незнакомца, а птичка испуганно огляделась по сторонам. Видя блеск в глазах юной принцессы, она ответила: «Он никогда не сможет быть таким, как все люди. Все, кто когда-либо видел его, умирали от ужаса. Вы единственная, кто остался в живых после встречи с ним… Потому что вы не видели его».

Едва успела птичка договорить, как за дверью комнаты принцессы послышался рык – и стены сотрясались от страшного звука. Птичка поспешно улетела… Но в этом вопле была не только ярость – нем были боль и отчаяние.

Принцесса испугалась, но сразу же поняла, что незнакомец не причинит ей вреда. Кем бы ни был этот таинственный обитатель замка, он не обидит ее. Если бы он хотел, он бы давно это сделал… Если она сама не станет его провоцировать.

У нее появился план: притвориться спящей и посмотреть, кто приносит ей еду – что поделать, такова любопытная женская природа. Той же ночью, когда дверь в комнату приоткрылась, принцесса не могла различить ничьих шагов, не могла разглядеть ничего, кроме полнейшей темноты. Она изумленно села на кровати – и в тот же миг что-то всколыхнуло воздух, будто ветром, черная тень прошмыгнула в дверной проем, и створки вновь закрылись на замок.

Ночной посетитель не проронил ни слова, но принцесса знала, что это был хозяин замка.

На следующую ночь принцесса вновь была намерена подкараулить незнакомца, притворившись спящей, но на утро вдруг обнаружила, что дверь в комнату не заперта. Она отправилась бродить по коридорам, ей нравилось все в его доме, она не считала минуты и часы прогулки – и даже не вспоминала, что существует мир за стенами замка, и не думала о побеге. Потом она оказалась в библиотеке.

Принцесса любила читать, она решила набрать себе в комнату книг. На большом дубовом столе лежали старинные манускрипты и трактаты, и принцесса знала их язык.

В них говорилось о проклятии, которое постигло хозяина замка. Он был уродливым чудовищем, сотворенным создателем для сияющей звезды, центра вселенной, творцом без человеческого облика, но с человеческой душой. До конца своих дней он вынужден влачить свое существование в одиночестве… Так вот о чем говорила птичка!

Чьи-то сильные руки схватили ее и выволокли из библиотеки, страшный голос кричал на нее, ругал, что она посмела покинуть башню, тряс как тряпичную куклу, но она смотрела широко распахнутыми глазами на…

– Чудовище? Оно было страшное? – прошептал я, инстинктивно прижимаясь к маме ближе.

Мне казалось, что все тени вселенной сейчас окружили нас в комнате, и тусклый свет ночника не рассеивал сгустившийся мрак.

– Нет, милый, она не видела чудовище…

– Как это?

Но она лишь вздохнула, обняв меня крепче, продолжив:

– …Принцесса не видела ничего – они стояли в темноте, и тень скрывала того, кто находился перед ней. Она могла видеть только его янтарные глаза. И это спасло ее тогда.

Он вновь запер ее в комнате в башне, тщательно замкнув все замки, а она упала на кровать и разрыдалась. Она не могла поверить в его жестокую участь, в проклятье, которое невозможно разрушить.

Но чудовище не знало, что принцесса прочла книгу.

– Мам…

Мне показалось, что она плачет, и я испуганно приподнялся на локтях, чтобы заглянуть ей в глаза, но когда она на меня посмотрела, в глазах не было слез.

Но она была печальна – как та несчастная принцесса из сказки.

– Мам, она так и осталась жить в замке с чудовищем? Почему она не сбежала? – спросил я после паузы.

– А зачем ей бежать?

– Ну, как же… – я недоумевал, почему она не понимает – это же так очевидно. – Это же чудовище. Как можно знать, что рядом где-то бродит чудовище, да еще и держит тебя взаперти, и при этом спокойно ходить в библиотеку?

Она тихо рассмеялась, погладив меня по плечу.

– Он же не обижал ее… Она сама во всем виновата, она хотела украсть у него лилию. Разве не так?

Я мрачно кивнул, все еще ничего не понимая.

– Но зачем он держал ее у себя? Он мог ее сожрать, сварить, я не знаю… Зачем ему она?

Мама теперь не скрывала снисходительного, но доброго смеха. Прислонившись лбом к моему лбу, она сказала:

– Мой сладкий, он просто полюбил ее.

– Полюбил? – я удивленно ахнул. – Разве чудовища могут любить?

– Еще как могут… Они любят намного сильнее людей, они вкладывают в это чувство все, что у них только есть, потому что знают, что эта любовь – все, что у них есть, одна и на всю жизнь.

Я недоверчиво хмыкнул, но не спешил высвобождаться из ее объятий.

– Но погоди, неужели он думает, что она тоже сможет его полюбить? Он же…

Она как-то странно на меня посмотрела – прямо в глаза, – но я лишь недоуменно завертелся в одеяле.

– Что «он»?

– Чудовище.

Ее взгляд упал куда-то на мои согнутые под одеялом коленки. Когда она вновь на меня посмотрела, меня охватило чувство, что я сказал что-то не так.

– А что – чудовище, по-твоему, нельзя полюбить?

Но я же сказал правду! Чудовище нельзя полюбить – и все это знают! Чудовище – это чудовище, и ничего с этим не поделаешь…

Мне стало не по себе под пристальным взглядом мамы, но я до сих пор не вникал в эту странную мысль о любви.

Когда она заговорила вновь, ее голос смягчился:

– Виктор, когда ты вырастешь, ты поймешь… Есть вещи, которые нельзя оценивать только по их внешнему виду – по оболочке, в которую они заключены. Нельзя смотреть на обертку, но не видеть содержимое.

Я хотел было сказать что-то в собственное оправдание, но она не дала мне возразить.

– Тебе интересно узнать, что было дальше?

Я медленно кивнул – мне, действительно, было интересно, но я уже не был уверен, что все до конца понимаю. Уж какая-то странная сказка…

Я позволил закутать себя в одеяло и умиротворенно закрыл глаза, ощущая руки, обнимающие меня за плечи.

– …Чудовище следило за тем, чтобы принцесса больше не выходила из комнаты. Она должна была думать, что его нет поблизости, и иногда ей казалось, что его действительно нет – и это всего лишь бесконечный сон.

Белая лилия уже не пела ей во сне. Жизнь словно покинула принцессу, потому что она чувствовала себя одинокой… без него.

Если бы принцесса успела прочитать те древние письмена до конца, прежде чем чудовище застало ее в библиотеке, она бы узнала, что проклятие можно снять… Но она не могла этого знать – она и так знала больше, чем ей полагалось.

Дни тянулись бесконечно долго, а ночи – еще дольше. Принцесса, как могла, старалась не засыпать, чтобы хотя бы краем глаза увидеть крадущуюся к ней в ночи тень, чтобы хоть раз ощутить приятное дуновение ветерка от черного плаща… Но она не помнила, как погружалась в сон, и просыпаясь, она видела на прикроватной тумбочке свежий завтрак.

В одну ночь хитрая принцесса решила лечь спать прямо у двери, ожидая, что как только хозяин замка появится у нее в комнате, она сразу же проснется и заговорит с ним. Она всего лишь хотела попросить прощения за свое поведение – и больше ничего.

Все вышло так, как она и предполагала: он никак не ожидал, что, зайдя в комнату бесшумной тенью, запнется о храпящую принцессу. Не успел он ничего сообразить, как она, проснулась и заговорила с ним. Она очень старалась не спугнуть и не разозлить его. Она просила хотя бы изредка выпускать ее из комнаты и обещала, что не будет пытаться сбежать.