Билбэт. Из глубины веков

– Бокс – это расчёт и концентрация. Понимаете?! Повторяю: кон-цен-тра-ция, – по слогам повторил он. – Болтунов здесь не бывает. Их выносят в первом же раунде! Понятно?

– А как же Мухаммед Али? – донеслось справа Это был Богдан. Тренер набрал воздух в лёгкие, задержал его на мгновение и медленно выдохнул.

– Так, упали все на пол! Стали на кулачки. Я тоже с вами стою и считаю, – к концу первой минуты «в живых» остались всего два человека – сам тренер и Сергей, старшеклассник. Богдан не дотянул до половины. Острая боль в кистях подкосила его, и рухнув лицом на пол, он готов был сгореть от стыда.

– Вот так, – довольно протянул Баир Викторович, поднимаясь через три минуты. – Вставайте! Когда сможете так полчаса или час простоять, будете настоящими боксёрами. А до этого делайте то, что я сказал, и не умничайте!

Никто не понял, почему именно это упражнение должно было сделать их настоящими боксёрами, но в раздевалке ребята молчали и прятали взгляды, спеша побыстрее переодеться и уйти домой. Радости никто не испытывал.

Дома отец сразу заметил его хмурое настроение и спросил, что случилось. Богдан, злясь на себя и не понимая, почему он не смог никого победить, выложил всё начистоту.

– Я же могу пятнадцать раз подтянуться! Сорок раз на брусьях! Что не так? Что тут? Как это? – расстроенно спрашивал он. – Бью, бью, а он не падает! А потом тренер поставил нас на кулачки. Стояли. Пока все не упали.

– И ты?

– И я! Здесь же мышц нет. Пальцы и кости. Как их накачать?

– Говоришь, сказал, полчаса сделают тебя настоящим боксёром? – усмехнулся в ответ папа-Ваня, и в его добрых, светло-серых глазах промелькнула ирония. – Вряд ли, вряд ли.

– Но он так сказал! Честно!

– Не кричи. Раз тренер сказал, значит, знает. Упражнение хорошее. Поможет, согласен. Но это не всё.

– Как не всё? А что всё? Ты покажешь? Это можно натренировать? – сыпал вопросами Богдан.

– Конечно! Но не сегодня. Завтра посмотрим на кисти. Если боли не будет, покажу. Там пять косточек между суставами. Главное, не повредить их. Ладно иди, делай уроки. Помощь нужна?

– Не-а. Сделаю. С биологией маму спрошу, и всё, – скривив лицо, фыркнул в ответ он. После серого полуподвального помещения раздевалки, где он уже почти принял решение бросить бокс, жизнь вдруг заиграла яркими красками и многообещающими намёками. Это был первый урок, когда Богдан понял, что «торопиться надо медленно», как любила повторять мама-Таня, и что совет близкого человека может изменить твоё мнение самым кардинальным образом.

Глава 4. Нерадостное возвращение

Айлана чувствовала себя уже намного лучше. Она стала ходить с дочерями в лес, спускалась за водой к реке и радовалась весне, хотя в душе ощущала тянущее, непреходящее напряжение. Когда через десять дней на краю озера появились охотники, женщины и дети стали громко кричать и прыгать, разнося новость по всему стойбищу. Айлана вдруг почувствовала, как сердце на мгновенье замерло и затем радостно забилось в трепетном ожидании встречи. На лице невольно появилась улыбка. Улыбка долгожданного счастья.

Когда охотники шли мимо леса, ей показалось, что последний остановился и присел, поправляя маймахи. А потом повернул в сторону и скрылся в кустах. Она удивлённо моргнула несколько раз, потому что фигура показалась до боли знакомой, но этого не могло быть… В этот момент подошёл Баргуджин, и на время всё забылось.

Все громко радовались. Дети были вне себя от счастья. Младшие сыновья не сдержались и бросились на отца, как на жертву. Однако, увидев лицо мужа, Айлана поняла, что дела плохи. Хотя охотники вернулись с большой добычей, никто из них не улыбался, как это обычно бывало после удачной охоты. Никто не рассказывал старикам и детям увлекательные истории, никто не кивал на туши буйволов, все расходились по своим гэрам молча и серьёзно, как будто кто-то погиб от лап разъярённого медведя.

Опустив сыновей на землю, вождь потрепал их по головам, затем обнял дочерей и только после этого прижал к груди жену. Айлана почувствовала, как он глубоко вздохнул, как будто хотел что-то сказать, но, разжав объятья, лишь коротко произнёс:

– Поговорим позже.

Оставив у гэра лук и копьё, Баргуджин отправился к старейшинам. Седовласы туматы уже собрались на небольшом пятачке между островерхих жилищ, где обсуждались самые важные вопросы племени. Женщины остались разделывать добычу, а притихшие дети то и дело бросали взгляды в сторону хмурых отцов и дедов, ждавших появления вождя.

Когда он пришёл, шаман бросил в центре шкуру волка и произнёс хриплым от волнения голосом:

– Мы долго ждали тебя, великий вождь. Расскажи нам, как прошла охота, – он старался угодить, и все это видели.

– Сядь, Дзэтай, – глядя исподлобья, сказал Баргуджин. В его голосе прозвучала усталость. – Охота была долгой… и трудной, – он какое-то время задумчиво смотрел поверх голов замерших в напряжённом ожидании соплеменников, как бы возвращаясь мыслями к тем событиям, о которых они хотели знать. Медленно обведя всех тяжёлым взглядом, Баргуджин приложил руку к груди, затем наклонил голову, приветствуя старейшин, и поднял ладонь вверх. Мудрые седовласые мужчины были самыми старыми и опытными членами племени, без их одобрения не принималось ни одно решение, даже когда надо было просто перекочевать с места на место и сменить угодья, не говоря уже о спорных вопросах с соседними племенами. Вождь всегда должен был обращаться сначала к ним, и только затем – к главным охотникам, сильным и опытным товарищам, которые, однако, тоже вынуждены были слушаться своих стариков.

– Говори, – негромко произнёс один из седовласых туматов и кивнул ему, нахмурив брови.

– Отцы, братья, все вы знаете, что мы пошли в дальние земли. Сначала по предгорью, затем – через ущелье к реке и дальше, в степь. Через три дня мы вышли к началу гор. Там было пусто. Олени, быки, буйволы, лисицы, волки, даже птицы – все ушли. Страшный зверь прогнал их из этих земель. Улуг был прав. Зима убила всё живое. В степи остались только белые кости буйволов.

Дальше Баргуджин рассказал, как они добрались до бурных порогов, где начиналась земля ситучей. Это племя жило с туматами в мире. Они помогали другу другу в трудные времена. Прошлым летом Баргуджин предупредил их вождя о предстоящей беде, но с тех пор они не виделись. Нападения Баргуджин не боялся, но шли осторожно, стараясь прислушиваться ко всем звукам, которые глушила бурлившая между камней вода. Через день в подлеске встретился большой олень. Охотники схватились за луки, но он приказал не стрелять. Олень был редкостью даже в хорошее время, и если его не убили ситучи, значит, они были где-то рядом. Это было мудрое решение, потому что вскоре появились охотники в мохнатых островерхих шапках. Их одноглазый предводитель криво улыбнулся и крепко обнял Баргуджина.

– Мы благодарим тебя, вождь туматов! – громко сказал он, чтобы слышали остальные. – Я поверил тебе. Зима была лютой. Много стариков умерло, но племя выжило. Скажи Улугу, что он – великий шаман!

– Улуг покинул нас, ушёл в долину предков, – со вздохом ответил Баргуджин. – Мы тоже охотились, но еды всё равно не хватило. Вот видишь, дошли до твоих земель.

– Охота плохая, да, – протянул Огай. – Хорошо, что оленя не убили. Мало оленей сейчас. Мы не трогаем их, пусть расплодятся к лету.

– Нам без добычи нельзя, – сказал Баргуджин.

– Ситучи всегда рады видеть тебя, вождь туматов. Пойдём с нами. Нам есть о чём поговорить, не только об охоте.

В стойбище их встретили настороженно, но после нескольких слов одноглазого Огая всё изменилось. Туматов напоили и накормили, а на следующий день отвели к предгорьям, где все вместе охотились на низкорослых быков сарлагов. Оба вождя в это время оставались в стойбище. Баргуджин сидел в гэре со старейшинами ситучей и слушал рассказ Огая.

Следуя его совету, тот прошлой осенью послал несколько самых выносливых мужчин далеко за границы своего племени, чтобы они нашли стада диких быков и коротконогих оленей. К тому же, он хотел проверить слухи о новой угрозе из южных степей, которые его охотники задолго до этого слышали от усуней. К сожалению, слухи подтвердились.

Монголы объединились в одно большое войско, в несокрушимую и ненасытную Орду. Говорили, что она направилась к Великой стене, чтобы разграбить скрывавшиеся за ней города империи Цзинь. Монголы прошли до самого дальнего моря, разоряя и сжигая всё, что попадалось им на пути. Народы, которые не хотели быть растоптанными их бесчисленной конницей, снимались со своих стоянок и перекочёвывали в другие места. Некоторые успевали это сделать, некоторые – нет. Те, кто избежал смерти, не всегда могли найти хорошие пастбища в новых местах. Два племени, суань и турзцы, чьи люди приезжали к ситучам каждую осень за шкурами, салом и копытами, неожиданно исчезли, и никто не знал, что с ними произошло.

Несколько охотников ходили далеко на север. Они вернулись совсем недавно, потому что снег закрыл проход назад, через горы. Там, где они провели зиму, было много животных, но мало людей. Снег был везде, но морозы не такие сильные, как в предгорьях и степи. Охотники вели себя осторожно. Несколько раз они видели вдали незнакомых всадников. Ситучи не приближались к ним. Незнакомцы вели себя по-другому: они не скрывались и, видимо, ничего не боялись.

Огай сказал, что это были передовые отряды монголов. Кони орды передвигались слишком быстро, поэтому они отправляли своих разведчиков всё дальше и дальше в поисках еды. Их вождь Тэмуджин вернулся из империи Цзинь и покорил все племена до больших гор, за которыми начинались земли усуней. Усуни были последними племенами на пути к землям ситучей и туматов. Часть из них платила дань, но была свободной от рабства. Скоро это могло измениться.

Но почему вождь монголов не возглавил свои войска сам, а послал кого-то другого? Может, он побоялся идти в их холодные земли? Или у него было мало воинов? Так сначала думали старейшины соседних племён, но мудрый одноглазый Огай знал, что воинов в этих передовых отрядах монголов было больше, чем в десяти племенах ситучей, если бы они существовали.

– Тэмуджин не остановится. Он хочет править всем миром. У него очень много лошадей. Он не может всех возглавлять. Он – один! Они скачут в разные стороны. Их ведут вперёд его дети. Перед возвращением наши люди видели чёрный дым над долиной усуней. А ведь снег ещё не сошёл, травы нет, лошади пройти там не могут. Кто же на них напал? Неужели у монголов есть крылья? Или они везут траву для лошадей с собой? Тогда они могут даже зимой прийти к нам? – задавал он вопрос за вопросом, глядя на старейшин своим единственным глазом. – Думаю, могут. И придут. Скоро придут. Наш брат из племени туматов, вождь Баргуджин, услышал эти слова. Он передаст их своим людям. Нам надо держаться вместе. И принять мудрое решение. Среди ситучей нет единства. Поэтому мы хотим, чтобы наш верный друг Баргуджин спросил совет своих старейшин, и мы услышали их. Надо успеть до первой травы. Потом может быть поздно.

– Огай, ты – опытный охотник, – сказал тогда Баргуджин. – Но я не думаю, что монголы умеют летать. Они не спешат покорить наши земли. Здесь нет раздолья коням и буйволам, а кормить столько людей… хм-м… как ты сказал, десять племён – это непросто сделать в наших предгорьях. Но в одном ты прав – беда идёт. И если не этим летом, то следующим она будет здесь точно. Я хочу выслать своих охотников к усуням. Если ты согласишься, я оставлю у тебя двух человек, чтобы они ещё раз сходили вместе с твоими людьми в ту долину, где видели дым.

– Думаю, старейшины, согласятся, – обратился Огай к седовласым ситучам. Никто не проронил ни слова. Все были согласны. Потом самый старый предложил отправить дозорных как можно быстрее, а другой посоветовал туматам и ситучам объединиться, чтобы быть рядом и действовать сообща. – Это хорошо, но нас всё равно мало, – сказал тогда Огай. – Вокруг есть другие племена. Их, как пальцев на руке. Объединяться надо всем. У нас мало охотников. Наши два племени – это двести раз пальцы на руках. Мало.

После этого они ещё долго сидели возле огня, пили настой трав и вспоминали прошлые времена, но то и дело замолкали, думая о монголах.

Всё это Баргуджин рассказал своим людям, повторив, что судьба любого племени, которое попадалось Орде на пути, была незавидной: одни бежали, но не могли выжить на новых землях, другие пытались сопротивляться, но исчезали ещё быстрее, чем успевали взяться за оружие, третьи покорялись и вливались в армию Орды. За это им оставляли жизнь.

Туматы думали. Нежаркое солнце уже давно прошло верхнюю точку и было на половине пути к горизонту. Его тепло постепенно ослабевало, и скоро на поселение должен был опуститься промозглый вечерний туман. Над головами жужжали ранние пчёлы и жуки, проснувшиеся с наступлением весны, но запах холодной, сырой земли всё ещё витал в воздухе, напоминая о тяжёлой зиме.

После слов вождя ощущение тягости и опасности только усилилось. На лицах охотников застыло выражение напряжённого ожидания. Баргуджин обвёл их внимательным взглядом, пытаясь понять, не дрогнул ли кто-нибудь, не испугался ли, не подумал ли, что пора бежать со всех ног неизвестно куда, спасаясь от ужасной беды? Однако соплеменники молчали и ждали, что он скажет дальше.

– Да, многие сдаются. Им оставляют жизнь, – хмуро продолжил Баргуджин. – Они становятся воинами Орды. Но у них забирают всё остальное: буйволов, жён, детей и свободу. Мужчины идут воевать за Чингисхана, убивают и погибают по его приказу, дети подрастают и занимают места отцов, бывшие жёны рожают новых воинов для его войска. Так растёт Орда. Говорят, что Чингисхан провозгласил себя главным вождём всех монголов. Он хочет править миром. Наши братья из племени ситучей предлагают объединиться. Они говорят, что мы вместе сможем дать отпор. Орда придёт, это точно. Поэтому я хочу спросить вас, самых опытных и мудрых, – Баргуджин повернулся к старейшинам, – что нам делать? Как быть? Воевать здесь или уйти той дорогой, которой мы пришли сюда из холодных земель за большим озером?

Не успел он закончить, как с места вскочил Буай, самый молодой из охотников. Солнце отражалось в его больших, горящих глазах, как в двух озёрах на закате, ноздри раздувались, кулаки были сжаты, и всем своим внешним видом он выражал решимость и желание немедленно ринуться в бой.

– Уходить нельзя! – выкрикнул юноша и замер с открытым ртом, задохнувшись от переполнявших его эмоций.

– Сядь, Буай, сын Сэтхука, – сказал ему Баргуджин. – Ты – молодой охотник, ты говоришь сердцем. Я знаю, что ты думаешь. Все туматы – храбрые, не ты один. Каждый готов защитить свою землю и семью. Но это – первая мысль, которая рождена сердцем, а не головой. Ты, как олень, раненый стрелой, думаешь, что полон сил и можешь убежать от охотника, и даже готов защищаться, выставив вперёд рога. Но ты не замечаешь, что силы тают и скоро ты упадёшь на землю. Я не говорю, что ты ошибаешься. Ты – молодец! Сердце часто подсказывает нам, как надо поступать на охоте или в беде. Но сейчас совсем другое дело, потому что беда ещё впереди. И мы – не охотники. Мы для монголов – олени. Ошибиться нельзя. Я жду ответа ваших сердец и ваших мудрых голов. Нам не надо спешить, чтобы поймать рыбу на нересте до заката солнца или загнать буйволов на пастбища до наступления холодов. Зима прошла, лёд на реке ещё не растаял, но когда он треснет, с верховьев понесётся вода других рек. Мы знаем, что она смоет всё до больших камней. Поэтому мы поставили свои гэры здесь, на высоком берегу, чтобы их не снесло. Так и с монголами. Мы не сможем остановить реку, потому что она сильней нас. Ведь так?

– Да, да… – послышалось со всех сторон.

– Вы видите, что сейчас к нам идёт огромная река. Она разольётся по всей степи до самого предгорья. И нам надо найти место, которое она не затопит. Ты же не будешь сражаться с водой, когда она будет тебе по колено, а потом – по грудь? Ты поспешишь найти сухое место, чтобы спастись. Ведь так, Буай?

Юноша опустил голову, но было видно, что он не согласен. Все ждали ответа.

– Да, я понимаю, – нехотя выдавил из себя Буай.

– Хорошо, тогда не будем спешить. Вы слышали, что сказал мне одноглазый вождь ситучей Огай. Идите в свои холомо, обдумайте эти слова. Завтра в полдень соберёмся здесь снова и каждый, кто хочет, выскажет своё мнение.

– Но разве мы не готовы обсудить это сейчас? – удивился один из старейшин. Баргуджин впервые нарушил порядок племени. Обычно все вопросы решали сразу, а на этот раз он зачем-то отправлял их по гэрам и не давал высказаться.

– Не готовы! – резко оборвал его вождь. Он не хотел торопиться. За несколько дней пути Баргуджин успел обдумать все способы спасения, но до сих пор не был уверен в правильности своего решения. Что уж говорить о соплеменниках! Все слишком волновались. Могла вспыхнуть ссора. Опасно, опасно… Надо было успокоиться и подождать. Отец всегда говорил, что лучше отложить любой совет племени на день или два, чем допустить разлад. Потом не успокоишь…

И ещё была одна причина, по которой Баргуджин перенёс совет на следующий день. Он никому бы не сказал о ней, потому что она вызывала у него странное ощущение растерянности – ему почему-то хотелось поговорить с Айланой, своей женой, хотя раньше такого никогда не было. – Я всё сказал! – он сжал кулак и поднял его над головой. Затем встал и тяжёлой походкой направился в сторону стойбища. Больше всего ему сейчас хотелось остаться наедине с Айланой, посидеть у костра, помолчать, а потом просто полежать на толстой шкуре в гэре. И ни о чём не думать.

Баргуджин шёл мимо островерхих жилищ и вспоминал лица охотников, когда Буай, полный негодования, кричал, что готов вступить в схватку монголами, но не сдаваться. Когда-то, в далёком прошлом, он был точно таким же. Таким же, как юный Буай. Однако в те времена он был простым охотником, а сейчас отвечал за всё племя, за женщин и детей, стариков и воинов и жизнь этого горячего молодого тумата. Баргуджин шёл и ничего не замечал перед собой. Он видел только лошадиные гривы бесчисленных монгольских лошадей: если разбить один отряд в тысячу воинов, то придёт второй, и будет их в десять раз больше. Разобьёшь второй, и тогда придёт третий, в двадцать раз больше. Это всё равно, что черпать реку ладонью, ничего не выйдет – жизнь пройдёт, а река останется. Баргуджин это хорошо знал. Не понимал только, как эту реку обойти или переплыть. Слишком широка она была, слишком быстро несла свои воды и не было пока такой силы, которая могла бы ей противостоять.

Глава 5. Настойчивость и упрямство

Богдан проснулся очень рано. Солнце радостно стучалось в окно яркими лучами. Было воскресенье. Он прищурился и откинул одеяло. Надо было немного размяться. Поэтому начал вращать руками. Кисти не болели. Но даже если бы и болели, он бы ни за что не признался. Папа-Ваня, видимо, это тоже знал, поэтому долго проверял их на скрутку, тянул и мял, пока не убедился, что Богдан не врёт. После этого он показал, что надо делать для укрепления.

– Смотри, есть три упражнения. Первое, стоять на двух костяшках. Вот, на этих, указательного и среднего пальца. Второе, отжиматься на пальцах, без ладони. Третье, на обратной стороне кисти. Вот так, ладонь подворачиваешь под себя и стоишь на двух костях. Да, кисти подворачиваешь внутрь, под себя. Это – самое сложное.. Понял? В локтях только не выпрямляй до конца. Начинай пока на коленях. Не становись в полную стойку. Не спеши. Давай, ложись на пол, упирайся костяшками, и-и-и… подъём! Теперь вниз, меняй косточки на пальцы, давай, отжимайся вверх, не спеши… и снова вниз. Молодец! Ну и третий раз, на обратной стороне ладони. Осторожно, так, так, вот, молодец! Продолжай, только пока на коленях. Понял? На ноги не становись!

– Да ну, на коленях для слабаков! – надулся Богдан.

– Нет, не для слабаков. Растянешь кисти, будет беда. Полгода потом будешь восстанавливаться. Поверь, видел не раз, – уверенно возразил папа-Ваня. – Смотри, потом будешь делать такое упражнение, – и он стал перескакивать с пальцев на кулачки, а с кулачков на кисти, и так – десять раз, пока не устал.

– Ух ты! Баир Викторович так не делает.

– Неважно. Он умеет… точно. Вот смотри, главное – правильно поставить костяшки указательного и среднего пальца на пол, чтобы остальные ни в коем случае не касались! Средний, безымянный и маленький пальцы не работают, косточки на них не касаются пола ни в коем случае!

– Понял, – подтвердил Богдан.

Отец снял со стола свой ноутбук.

– Так, начинаем пока самое простое. Стоим на коленях и костяшках. Чтобы не сломаться. Терпишь, пока не станут ныть кисти. Давай по десять секунд попробуем. Потом вращаем немного, отдыхаем. Снимаем напряжение и снова стоим.

– А ноутбук зачем? – с любопытством спросил Богдан.

– Смотреть будешь. Чтобы отвлекаться и не думать. Кстати, давно хотел тебе показать. Круто и классно. Настоящий бокс. Посмотришь, как надо двигаться. Увидишь, что не всё от косточек зависит.

– Бокс? А кто там? Наши? Или Мухаммед Али?

– Нет. Помнишь Роя Джонса? Это – гений бокса. Просто красавчик, как говорит Владимир Ильич.

– Ленин?

– Нет, Гендлин. Но тоже гений, только комментария. Крутой чувак. Прикольно, в рифму даже. Ну ладно, давай, становись и смотри!

Папа-Ваня сидел на полу и контролировал время. Он знал, что после первого видео Богдана будет не оторвать от экрана. Поэтому когда наступало время перерыва, он хлопал сына по плечу, следил за разминкой и потом менял стойку.

Через два дня у стали ныть фаланги. Они даже немного расплющились. Пришлось перейти на кисти. Это было нормально. Параллельно они оба продолжали смотреть записи боёв. Папа-Ваня иногда комментировал, как будто сам занимался боксом, хотя это было не так. Оказалось, что в детстве он очень хотел пойти в секцию, но помешало плохое зрение, поэтому пытался дома бить по привязанным к дверям подушкам. Но через год подушка порвалась окончательно, а новую родители ему не дали.

Через месяц Богдан уже свободно мог продержаться пять минут. Хотел дольше, но папа-Ваня запрещал, показывая на косточки – они ещё не до конца «расплющились» и могли треснуть.

В школе уже знали, что он начал заниматься боксом, и чуть ли не каждый день находились желающие «попробовать его на слабо». Помня предупреждение отца, Богдан соглашался, но только не в школе. Всё происходило за углом продовольственного магазина, где обычно разгружались грузовики. Однако там всё проходило по одному и тому же сценарию: противник кидался на него с кулаками, проваливался в пустоту и через несколько секунд падал на асфальт, держась либо за живот, либо за скулу или нос. Затем они мирились и вместе тусовались на переменах.

Позже стали приставать пацаны из другого двора. С ними уже было не так просто. Обычно Богдан возвращался домой с двумя-тремя друзьями из соседних подъездов, и им приходилось давать отпор вместе. Однако его товарищам доставалось больше. Отец в конце концов всё узнал, но терпел. Лишь изредка спрашивал, не мешают ли царапины стоять на кулаках. Ответ всегда был отрицательный.

Через три месяца после начала домашних тренировок прогресс был настолько очевиден, что Богдан захотел похвастаться перед тренером, но не успел – объявили очередные соревнования между группами. Младшей секции надо было пройти «обстрелку» со средней, где занимались старшеклассники. Поэтому тренер, Баир Викторович, тренировал юношей интенсивнее и напряжённее. А перед самыми соревнованиями неожиданно заявил, что участвовать будут все, кроме Байдошина.

– Почему это? – прямо из строя выкрикнул Богдан. – Я, что, плешивый?

– Байдошин, тебе слова не давали! – осадил его тренер.

– А мне слова не надо. Мне драться надо! Почему мне нельзя? Я что, хуже других? – сжав кулаки, он шагнул вперёд, как будто собирался доказать свою правоту в бою. Ему снова стало обидно, как в детстве. Как будто кто-то снова хотел посмеяться над ним и его родителями.

И тут Баир Виторович допустил непростительную ошибку.

– Ты ещё на кулачках не научился стоять, – назидательно произнёс он и отвернулся, как бы показывая, что разговор окончен.

– Научился! – чуть не плача, выкрикнул Богдан. – Я больше вас могу простоять! – все замерли, а тренер, чувствуя, что надо ответить, совершил вторую ошибку.

– Правда? – надменно хмыкнул он. – Давай посмотрим. Становись!

Двадцать подростков заволновались и стали подталкивать друг друга локтями, тихо перебрасываясь короткими фразами. Они сгрудились вокруг того места, где на бетонном полу стояли на кулаках два человека – тренер и ученик. После четвёртой минуты у Баира Викторовича начали мелко подрагивать локти, а лопатки поднялись вверх, как крылья дракона. Он попробовал постоять на правой руке, тряся левой для расслабления, потом – наоборот, но это не сильно помогло. Где-то через пятнадцать секунд лицо его покраснело, он стал скрипеть зубами, сопротивляясь изо всех сил, а Богдан даже не шевелился, уставившись в пол невидящим взглядом. Он дышал. Дышал, как учил отец, чуть глубже, чем обычно, растягивая вдох и выдох. И даже когда рядом раздалось недовольное кряхтенье тренера, он не пошевелился.