Билбэт. Из глубины веков

Поэтому прошлым летом вождь недолго думал, что делать. Он сразу собрал всех старейшин и главных охотников. В душе Баргуджин был уверен, что шаман говорит правду, и не стал слушать возражения недовольных соплеменников, которые хотели в это время построить себе новые гэры.

Племя послушалось вождя: женщины стали собирать орехи, грибы и ягоды, вялить рыбу, выделывать шкуры, а старики смогли договориться с вождями соседних племён об обмене добычи на котлы, топоры и ножи, которые ценились у туматов дороже всего.

Зима действительно наступила очень рано. Как и обещал шаман, она была холодной и долгой. Снег валил день за днём, и все звери ушли из лесов и предгорий в долины, далеко на юг.

Улуг не пережил эту зиму. Обычно он проводил время в дальней пещере, где его посещали духи древних предков и странные видения. Но однажды женщины, которые носили ему еду, не нашли старого шамана на месте, и сказали, что он выцарапал на камне глаз, что означало на языке шаманов «смерть». Это было большой потерей для племени, которое старый Улуг не раз спасал от бед, но, видимо, и для него настало время уйти в далёкие бескрайние степи, полные цветущей травы и тёплого ветра, где стада тучных, жирных оленей без страха бродят по вечнозелёным пастбищам, лениво жуя сочную траву.

Айлана на всю жизнь запомнила его добрую улыбку на широком морщинистом лице, узкие, тёмные губы и седые брови, которые он часто гладил, когда говорил с соплеменниками. Но для неё старый шаман сделал намного больше, чем для всех других.

Перед самым рождением Уйгуланы он как-то подошёл к ней у озера и надел на шею кожаный ремешок с большой янтарной каплей. Внутри, если присмотреться, можно было увидеть маленького муравья. Айлана так никогда и не узнала, кому принадлежал этот странный оберег. Старый шаман сказал, что он будет помогать ей во время родов и защитит её саму. Ещё он добавил, что талисман может исчезнуть и тогда придёт беда. Большая беда. А вместе с ней и надежда. Он даже повторил – надежда, но не спасение.

Это было много зим назад, и Айлана плохо помнила все слова старика, однако страх за жизнь своих детей заставлял её постоянно следить за амулетом, с которым она, когда рядом никого не было, иногда даже тихо разговаривала. После смерти Улуга шаманом стал его дальний родственник Дзэтай. У него была сварливая жена и весёлый сын-подросток по имени Тускул. Они почти не встречались, но Айлана чувствовала, что в этой семье её не любят. Поэтому она всю зиму старалась избегать гэра, где жили шаман и его жена, и даже сейчас, когда ей стало плохо, позвала на помощь еле ходившую знахарку, которая принимала у неё роды, а не нового шамана, как обычно делали в случае болезни остальные.

Воспоминания померкли. Сигха закончила обтирать ей лицо мокрой травой и повернулась к огню. Там уже закипала вода, сопровождая клубы пара тихим бульканьем рвущихся вверх с самого дна многочисленных пузырьков. Айлана почувствовала лёгкий, едва уловимый аромат еловой смолы, смешанный с неприятным запахом гари, который тянулся от костра. Повернув голову, она с ужасом увидела, что кожаный ремешок лежит у крайнего камня, касаясь тлеющей ветки. В глазах всё поплыло, в ушах застучали тревожные барабаны, стало невероятно жарко, кровь вдруг прилила к груди и шее и, вытянув в отчаянии руку, Айлана резко крикнула:

– Дай!

Старуха вздрогнула, посмотрела на неё и, недовольно кряхтя, наклонилась за ремешком. Через мгновение Айлана уже держала его в руках. Край тёмно-золотистой смоляной капли немного потемнел и стал горячим. В этом месте огонь добрался до смолы, но не успел полностью уничтожить янтарную каплю. Зажав его в ладони, она закрыла глаза, пытаясь успокоить дыхание. Внезапный порыв ветра распахнул у входа тяжёлую шкуру и, ворвавшись внутрь, холодный воздух взметнул вверх кучу искр и пепла.

Айлана повернула голову и заметила, что багряный закат вдруг поблек. Его почти не было видно. Небо закрыла тёмная тень, и только по бокам пробивались в просветы тонкие лучи света. Пепел и искры быстро опустились на землю. Слабые блики пламени осветили застывшую у входа фигуру. Она смотрела широко раскрытыми глазами на тёмный силуэт, чувствуя, как сердце бьётся в груди всё сильнее и сильнее, отдаваясь гулким эхом в слабой голове. Ошибки быть не могло – перед ней стоял Улуг, старый шаман племени, живой и спокойный, как всегда. Только на этот раз он не улыбался.

– Возьми! – эти слова были обращены к знахарке. Та встала и, как ни в чём не бывало, что-то взяла у него. Это был небольшой мешочек с травой. Сигха бросила несколько щепоток в чашку и зачерпнула из котла кипящую воду. Гэр начал наполняться приятным ароматом диких цветов и трав, которые Айлана как ни старалась, так и не смогла припомнить. Запахи были знакомыми, она точно нюхала эти цветы летом, в полях или предгорьях, но сейчас настолько ослабла, что теперь лишь вдыхала их, с удивлением глядя стоявший перед ней тёмный силуэт. – Пей, пока не заснёшь. И завтра тоже пей. Весь день. Потом – только воду. Ешь еловые ростки. Тебе надо жить. Всё будет хорошо. Твоё время ещё не пришло. Рано… тебе уходить… – эхо последних слов ещё звучало у неё в ушах, а большая тяжёлая шкура уже вернулась на своё место и в гэре стало тихо. Знахарка медленно помешивала воду в деревянной чашке, по привычке что-то бормоча себе под нос, и через какое-то время Айлане стало казаться, что ничего этого не было.

– Ты его видела? – осторожно спросила она Сигху. Та перестала мешать воду, повернулась и хрипло фыркнула:

– Кого?

– Улуга, – с трудом выдавила Айлана, надеясь, что это было не видение.

– Конечно, – с грустью выдохнула старуха, – несколько раз. Ночью. Этой зимой. Но это был не он. Его дух, – она замолчала и продолжила мешать плоской лопаткой воду.

– Нет, не зимой, сейчас… ты его видела? – еле слышно повторил Айлана. – Он дал тебе траву.

– Что? Траву? – буркнула Сигха. – Траву Тускул приносит. От отца. У них в гэре много, – старуха явно не поняла вопрос, но это уже было неважно. До Айланы вдруг дошло, что всё это время знахарка поила её травами, которые приносил сын шамана. Откуда он их брал? Неужели их давала ему мать, завистливая и сварливая Гриза? Ох, уж эта Гриза! Она ведь могла подсунуть всё что угодно!

Айлана не стала выяснять подробности. Её снова стала одолевать слабость! Знахарка пододвинулась к ней и начала осторожно поить горячим отваром. По вкусу он сильно отличался от того, что она пила раньше. Старая Сигха подходила ещё пару раз, наполняла чашку, и Айлана вскоре заснула, но утром, проснувшись, сразу ощутила прилив сил и приятную бодрость. Однако слабость ещё давала о себе знать. Тем не менее она смогла сама дотянуться до чашки и сделала несколько глотков. Потом доползла до входа и подпёрла потрескавшуюся шкуру палкой. В гэре стало светло. Костёр давно потух, но было не холодно.

Неподалёку от спавшей у стены знахарки лежал небольшой мешочек. Айлана подняла его и открыла. Изнутри повеяло нежностью лета. На душе стало тепло и уютно, как в детстве. Она раздула несколько тлевших угольков, подбросила на них траву и ветки. Затем резко закружилась голова, всё тело покрылась потом, и она без сил упала на медвежью шкуру, после чего сразу провалилась в беспамятство.

Ей снился приятный сон: дети бегают вокруг гэра, в котле кипит вода, горит огонь, вокруг разносится запах вкусной похлёбки с мясом, внизу, вдоль берега озера идут охотники с добычей, они несут на палках туши оленей, и всё вокруг покрыто буйной сочной травой, обещая много молока от кобылиц и буйволиц. Она радостно улыбается, видя своего мужа, дети бегут навстречу… и в этот момент Айлана вдруг замечает на небе большой чёрный круг. Это – солнце. Но оно не слепит, а просто висит, как страшное напоминание о чём-то страшном и неизбежном.

Айлана резко открыла глаза и приподнялась, испуганно оглядываясь по сторонам. Губы сами шептали слова, которые когда-то, давным-давно произнёс старый шаман Улуг:

– Будет беда, большая беда…

Резкий порыв ветра повалил палку. Шкура упала, и внутри стало темно. Слабый свет углей освещал теперь только небольшую полоску земли вокруг невесомого пепла. В котле слышалось бульканье воды. Старая знахарка мешала длиной палкой какое-то варево. Горький запах говорил, что мяса там нет.

– Чего вскочила? – прошамкала она беззубым ртом. – Сейчас дам, – Сигха хотела принести ей чашку с отваром, но Айлана опередила её.

– Сиди. Я сама, – она засунула мешочек с травами под шкуру и подползла к чашке. Затем сделала несколько глотков и присела. Слабость ещё осталась, но теперь она чувствовала себя намного лучше, чем накануне. Однако на душе было неспокойно.

– Хорошо, – пробубнила старуха, бросив на неё косой взгляд.

– Нет, плохо, – вздохнула Айлана и поделилась с ней своим сном. Сигха выслушала и недобро покачала головой.

– Быть беде. Ой, быть беде. Раз Улуг рядом ходит, плохо, очень плохо. Он нас охраняет. Но от кого? Ох, плохо это. Горе нам всем, – они обе замолчали и долго смотрели на огонь, каждая думая о своём.

– Что же делать? – осторожно спросила Айлана.

– Иди к шаману.

– Нет!

– Хм-м… Тогда жди мужа. Расскажешь ему. Лишь бы они вернулись, – как-то с горечью добавила старуха и снова покачала головой. Они обе сидели и молчали, пока Айлана не почувствовала, что хочет есть. Голод на время заглушил неясный страх; она выпила полчашки похлёбки, которую приготовила Сигха. Потом долго смотрела вдаль, сжав в руках маленькую янтарную капельку. Ей казалось, что у дальне горы видна тень старого шамана.

А потом потянулись длинные, томительные дни ожидания, однако теперь Айлана была уверена, что дождётся мужа и всё будет хорошо.

Глава 3. «Быстрее, выше, сильнее»

Богдана всегда хвалили за скорость и реакцию. Тренер, правда, считал, что это мешает правильно отрабатывать движения. Это звучало как упрёк, и было обидно. Спортом Богдан начал заниматься с раннего детства. В пять лет папа-Ваня привёл его в лёгкую атлетику, к своему старому другу, с которым они вместе тренировались в школе и институте. После нескольких занятий тот сразу сказал, что у парня есть способности, но их надо развивать.

– Понимаешь, Вань, взрывной он, – сжав кулаки и стукнув себя в грудь от досады, сказал тренер. – На эстафете забыл передать палочку. Говорит, думал, что можно ещё раз пробежать. Его и свои не догнали, и чужие. Только на втором круге остановили. Представляешь? Парень – огонь! Но надо работать.

Отец был не против. Однако уже через год Богдан попросился в спортивную гимнастику, потому что увидел, как во дворе старшеклассники показывали на турнике склёпку и выход силой. На перемене он тайком выскользнул из школы и попробовал повторить, однако ничего не получилось. Это его обескуражило, потому что старшие ребята, не напрягаясь, легко и непринуждённо взлетали над перекладиной, а он, хотя и подтягивался уже десять раз, никак не мог преодолеть эту преграду – дёргался, как рыба на крючке, и не мог понять, что делать.

– Иван Иванович, вы точно хотите в гимнастику? – спросил его невысокий, крепкий тренер в спортзале. – Он же легкоатлет, – делая акцент на букве «а», произнёс обладатель широких плеч и вопросительно поднял брови, как бы намекая, что суетиться не стоит. Но папа-Ваня был другого мнения.

– Согласен в общем. Однако в частности… вы ведь сами знаете, что делать нелюбимую работу – это насилие. В беге ничего не получится, потому что он будет думать о гимнастике.

– Да, бывает и такое. Но и здесь так же: время потратит, а выхлопа никакого не получится и бегать зря бросил. Говорят, у него там хорошие результаты, – слабо постарался возразить тренер.

– Да, хорошие. Но давайте попробуем. Мы ведь ничего не теряем, правда? – с искренней улыбкой настоял папа-Ваня. И у него это получилось. Гимнаст пожал плечами, пробормотал «Ну ладно…» и с кислой миной протянул руку. За два года в гимнастике Богдан добился большего, чем планировал тренер. При этом после занятий он ещё занимался акробатикой с другой группой, потому что мама-Таня не успевала в это время забрать его из спортзала. Тренер по акробатике была женщиной строгой, но не возражала, понимая их проблемы.

В начале четвёртого класса родителей вызвали в школу, потому что Богдан впервые в жизни серьёзно подрался. Он и раньше был вспыльчивым, не давал в обиду себя и друзей, но у малышей всё обычно кончалось «песочницей», как они называли это в семье: дети либо кидались песком, либо игрушками, а в школе – учебниками и сменкой. Иногда толкались. Да, они с матерью предполагали, что рано или поздно такое случится, но не думали, что так быстро. Одиннадцать лет, по их мнению, было рановато…

– Ну что ты хочешь, Танюша, он же мальчик! – пытался успокоить папа-Ваня нервничавшую жену после школы. Там им для начала прочитали «моральную лекцию» и лишь через полчаса сообщили суть: восьмиклассники дежурили на этаже и следили за порядком, а четвероклассники устроили на перемене игру в футбол, пинали резинку по паркету и не слушались. Естественно, старшие стали гоняться за младшими. Как всегда, отловили всех, кроме Богдана. К тому же он ещё издевался над ними, обзывая обидными словами, которые с лёгкостью впитывал во дворе и на тренировках от старших товарищей. Как любому мальчишке, это казалось ему признаком силы и крутизны. Однако в школе нашёлся один хитрец, который поймал его «на слабо». Сказал, мол, давай бороться. Бегать все умеют, а ты побори меня.

Этот старшеклассник оказался спортсменом со стажем. Он занимался самбо и, конечно, повалил маленького четвероклассника на лопатки за две секунды. На этом бы всё и закончилось, но Богдан не смог стерпеть такого унижения и со злости плюнул ему в лицо, потому что не мог пошевелить ни руками, ни ногами. Самбист опешил и от неожиданности на мгновение ослабил хватку. Этого делать не стоило, потому что дальше последовал удар в нос. Бедолагу отвезли в травмпункт, а Богдан всё это время сидел в классе под присмотром классной руководительницы. При этом он умудрился нагрубить даже завучу и ещё одной учительнице, которые пытались отругать его за плохое поведение.

– Да, история, конечно, сложная… – задумчиво протянул Иван Иванович. – Но что делать дальше? – осторожно спросил он, предполагая услышать мысли завуча первым.

– Это вы мне скажите, как вы вырастили такого сына, который наносит тяжкие увечья школьникам и не уважает старших! Он же… Он же… хамит неприкрыто! Вы его воспитали, вот вы его и накажите! – воскликнула в праведном гневе завуч. Это была тучная женщина бальзаковского возраста, дряблые щёки которой смешно вздрагивали при каждом слове, а в глазах вспыхивал фейерверк искреннего негодования. Так что порка ремнём с последующей постановкой в угол на гречку должны были показаться единственным правильным наказанием, которое она признала бы в этом случае.

– То есть, выбор за нами? – уточнил папа-Ваня, и получив кивок в знак согласия, с облегчением вздохнул. – Хорошо. Тогда мы пойдём. Дома решим и вам обязательно сообщим. А где Богдан? В классе?

Не успев сменить самодержавно-престольное выражение лица на подобающее данной ситуации возмущение, завуч снова кивнула и только потом поняла, что ей ничего не сказали о самом наказании. Но было уже поздно. Иван Иванович пропустил жену вперёд и, попрощавшись, закрыл за собой дверь.

До дома все ехали молча. Уже в квартире, сев на кухне за стол, он усадил сына на стул и спокойно спросил:

– Сколько раз ты его ударил?

От неожиданности Богдан открыл рот. Мама уронила в раковину чашку. Раздался звук разбитой керамики.

– Что ты… – начала она было гневным тоном, обращаясь к мужу, но осеклась увидев его жёсткий взгляд.

– Танюш, у тебя, кажется, кружка упала. Это – к счастью. Посуда всегда бьётся к счастью, – затем улыбка исчезла с лица папы-Вани, и он снова повернулся к Богдану. – Итак, сколько?

– Три…

– А в глаз?

– Один. Промахнулся, – ничего не понимая, отвечал Богдан.

– Плохо. Бить надо всегда один раз. Запомни это! Второе, бить надо первым. Тоже всегда. И третье, делать это надо только в одном случае, – он сделал паузу, чтобы до Богдана дошло. – Только когда тебе угрожает смерть. Понял?

– Нет, – честно признался Богдан. – Он же меня обманул! И ещё на пол бросил. Больно. Всей спиной. Они все смеялись! Почему…

– Стоп! – резко оборвал отец. Таким суровым папу-Ваню Богдан ещё не видел. – Давай договоримся, если можно уйти в сторону, уходишь. Если можно не драться, не дерёшься.

– Даже если бить будут? – хмуро спросил сын.

– Не будут. Больше не будут. Поверь. Завтра объясню. Сейчас давай сначала решим это. Итак, чтобы у нас больше не было проблем в школе, драться ты там больше не будешь. Хорошо?

– А за школой можно? – не сдавался юный возмутитель спокойствия.

– Тоже нельзя!

– А где можно?

– Нигде!

– Ну как же так – нигде и никогда?

– Да! – папа-Ваня откинулся на спинку стула и, скрестив руки на груди, несколько секунд молчал, что-то обдумывая. – Первое, драться можно, когда научишься сдерживаться и не грубить старшим… даже если они не правы. А второе… второе – вот! – произнёс он с улыбкой и взял с подоконника коробку с сахаром. Достав кубик, он оттянул средний палец и с силой ударил по нему.

– Ой! – вздрогнула мама-Таня от громкого звука и быстро обернулась. Перед ней сидели Богдан с вытянутым лицом и муж, который пытался смести ладонью кусочки разлетевшегося по всему столу сахара. – Что это? – нахмурившись, спросила она.

– Да так, ничего, – проворчал папа-Ваня. – Лычку отпустил.

– Ух, напугал. Я думала, что-то упало. В детство впал? Возьми, подмети, пока по всему дому не разнесли, – она протянула ему совок и веник.

– Сейчас… Ну что, договорились? Как научишься разбивать, вот тогда и можешь драться. По рукам? – спросил он сына, который, не отрываясь смотрел на стол.

– Да, – кивнул Богдан.

– Ладно, иди, делай уроки. Завтра сходим кое-куда. Там всё поймёшь. Всё, иди, дай убрать. Видишь, как разлетелось.

Богдан был настолько поражён увиденным, что долго сидел в комнате и пытался стучать по столу пальцем. Дождавшись, когда родители ушли к себе в комнату, он прокрался на кухню и стащил с подоконника открытую пачку. Потом, закрывшись в комнате, залез под кровать и до поздней ночи пытался разбить там хотя бы один кусочек. Но всё было тщетно – сахар не поддавался.

Утром, перед школой, папа-Ваня позвонил кому-то по телефону и сказал, что заедет вместе с сыном после обеда. Богдан был озабочен в тот момент совсем другой проблемой и не стал ничего спрашивать. Беднягу больше волновало, как спрятать в карман руку, чтобы родители не увидели последствия его ночных упражнений.

После шестого урока отец, как и обещал, зашёл за ним в школу. Спросил, как дела, и они не спеша направились на остановку. Молча доехали до улицы Борсоева. Здесь в Улан-Удэ было много детских учреждений.

– В новую школу, что ли? – спросил Богдан, увидев похожее здание. – Переводить будете?

– Нет. Зачем? – пожал плечами отец. – Всё гораздо проще. Сейчас увидишь.

Они зашли внутрь, где прямо у охранника их ждал мужчина средних лет в спортивном костюме, короткой стрижкой и открытой улыбкой.

– Баир Викторович? – приветливо спросил отец.

– Да, – кивнул тот и сделал шаг навстречу.

– Мы от Владимира Владимировича… Бараева.

– Да, да, его ученик звонил. Знаю, знаю. Такой человек! Друг Сафронова!

– Легенда, я бы сказал, – улыбнулся в ответ папа-Ваня, крепко пожимая руку.

– Не волнуйтесь, у нас много ребят, дружный коллектив, так сказать. Работают отлично, спортсмены, – широко улыбаясь затараторил тот. Затем повернулся к Богдану и протянул руку. – Привет! Я – Баир, твой тренер.

– Баир Викторович, – поправил негромко отец. Мужчина в спортивном костюме понимающе кивнул.

– Ну что, пойдём в зал? Посмотрим на тебя. Вроде спокойный, – усмехнулся тренер. – Ну-ка покажи руки, – попросил он. – Что у тебя там с костяшками? На кулаках стоишь? – сыпал он вопросами, ожидая, когда его собеседник покажет свои руки. Но Богдан не шевелился. Заподозрив неладное, Иван Иванович присел и тихо спросил:

– Что случилось? Всё нормально? Покажи руки. Это – секция бокса. Здесь тебя научат не драться.

– Как это? – опешил Богдан, услышав последние слова. – Бокс же это… про драку.

– Почти, – заметил отец и потянул его за локоть. Когда на свет показалась правая рука с распухшим до синевы средним пальцем, папа-Ваня расхохотался и хлопнул себя по лбу. – Вот чёрт! Тут я виноват, – он повернулся к тренеру и покачал головой. Понимаете, вчера у нас произошёл небольшой инцидент в школе… – и он поведал всю историю от начала до конца. Теперь уже рассмеялся их новый знакомый.

– Ну ты даёшь! И что, получилось с сахаром? – спросил он. Богдан вздохнул и расстроенно покачал головой. – Понятно. Кусковой – дело трудное. Палец поноет дней пять. Ну ладно, приходи тогда на следующей неделе. Раньше не пройдёт, по себе знаю, – всё еще смеясь, добавил тренер.

Так Богдан начал заниматься боксом. Мама привозила его на полчаса раньше, потом снова ехала на работу. Но в соседнем зале в это время начиналась тренировка в секции самбо, причём такая, что Богдан не смог устоять и сразу же попросился хотя бы полчаса «поразминаться» вместе с борцами.

Молодому тренеру было лень проводить полноценную разминку и, разделив ребят на две команды, он бросал на маты баскетбольный мяч. После этого в зале начиналось «самбистское регби»: надо было добежать, донести или добросить мяч до края противника и положить его там на последний мат. Естественно, передачи делались как угодно и чем угодно, а для остановки несущихся, как ураган, соперников разрешалось применять любые приёмы самбо. Так как за соблюдением правил следили обе команды, то нарушений не было. За удар или нечестное поведение могли потом наказать очень жёстко. В такой игре даже слоноподобные «тяжи» могли пострадать от двух-трёх легковесов не меньше, чем от удара автомобиля. Поэтому игра проходила радостно и громко. Но в зале за шумом никто не следил.

Богдана сразу стали ценить за скорость, однако ему не хватало веса и умения делать приёмы, поэтому вначале он удивлял всех только своими высокими прыжками и сальто над падающими под ноги соперниками. Вскоре, правда, к этим «выпендрёжам» привыкли и приноровились ловить его в момент приземления. А ещё сбивали сзади, что было довольно больно и обидно… но не запрещено. Поначалу он ругался и кричал, даже обзывался. Но из-за возраста над ним только смеялись. Тогда Богдан начал наблюдать за ребятами и их приёмами. А через пару месяцев стал повторять, чем вызвал у тех невероятный восторг. Игра всегда выявляет лучшие и худшие качества человека, и в ней нельзя долго скрывать эмоции, особенно если ты подросток. Поэтому здесь все искренне радовались его успехам.

С боксом всё было наоборот – тренер сам проводил разминку, требовал строгого соблюдения дисциплины, заставлял сотни раз отрабатывать одно и то же движение и доводил спортсменов до изнеможения, постоянно повторяя, что навыки закрепляются только после того как ты устал и не можешь поднять руки. Однажды Богдан не выдержал и дерзко спросил, почему бы сразу не приезжать на тренировку уставшим или не начинать занятия в полночь, когда все валятся с ног и хотят спать, на что получил короткий ответ:

– Нас так учили? и ничего, выросли. Терпи!

Груша казалась бетонной и удары по ней не вызывали никакой радости. Бой с тенью – тоже. Богдан не мог представить себе неподвижного противника, как требовал тренер, не мог вести с ним поединок, не мог делать двойку в голову или двойной джеб по сто раз, потому что уже в середине упражнения ему начинало казаться, что надо нанести третий удар, чуть ниже, или уклониться и бить только после обманного движения. Ему хотелось разнообразия. Тренер видел это, но вместо помощи нагружал ещё больше.

Через полгода объявили отборочные соревнования среди новичков. Надо было провести всего три раунда. В шлемах и перчатках, с капами и защитой на пах. Всё по-взрослому. Богдан все бои провёл на одном дыхании и даже не устал. Просто держался от противника на дистанции и уходил то влево, то вправо. А когда его догоняли, быстро уклонялся и внимательно смотрел за движением головы и корпуса, как подсказывал дома отец. Но в этом возрасте подростки всегда ведут себя одинаково – они напрягаются, зажимаются и даже если идут в атаку, то скорее от отчаяния и злости, чем с холодным расчётом. Поэтому бои получились скучные.

Единственное, что отличало Богдана, это бахвальство. Сам не зная почему, он начинал выкрикивать сопернику обидные слова, обзывать его, делать знаки, как бы приглашая идти вперёд, и со стороны это выглядело показушно и некрасиво. Тренер все бои простоял красный как рак. Когда всё закончилось и старшие наставники ушли, Баир Викторович устроил «разбор полётов». Отругав всех, кроме Богдана, он долго молчал, а затем сказал: