Беспутье

Один случай стал точкой невозврата, хотя изначально я не придала ему большого значения. Мы сидели в баре, как это часто бывало, большой студенческой компашкой. Майка там тоже была. Пиво лилось рекой, и мы с азартом играли в какую-то застольную игру. Наверное, я сморозила вслух какую-нибудь очередную глупость или дерзость. Виталик тонко, но довольно обидно высмеял меня при всех за сказанное мной. А я вдруг, совершенно не задумываясь и как бы в шутку, показала ему средний палец. Кажется, я проигрывала и была немного зла, а тут он еще подлил масла в огонь. Впрочем, я не оправдываю себя. Показывать средний палец – это действительно не слишком красиво. Но тогда это был просто детский несерьезный жест. Никто особо не обратил внимания, все продолжили играть дальше. Но Виталик запомнил. Позже он устроил мне разнос – по его мнению, этим средним пальцем я выразила свое полное к нему неуважение как к мужчине. Я извинилась, хотя своей вины не чувствовала. Как мне сейчас кажется, тем жестом я защищалась. Унижение в ответ на унижение – вот во что превратились наши отношения, и однажды он решил, что с него хватит.

Очередной день в мегаполисе я провела, гуляя. Теперь одна, никаких Матвеев и Толиков. Город был чертовски красив. Я впитывала в себя каждый его уголок и представляла, как сложилась бы моя жизнь, если бы я не осталась в своем Беспутьевске, а рискнула бы переехать сюда. Сашка такая молодец, что уехала! Наверное, ни разу не пожалела.

Этот город был прекрасен не только с высоты старинного собора или с борта речного трамвайчика, но и его подземные внутренности были прекрасны. Это я о метро. Помню, оно поразило меня еще в детстве, когда мы с мамой впервые побывали в этом городе в гостях у ее подруги.

Мне было лет 7 или 8. Сначала нервные люди в очереди за жетончиками и хлопающие турникеты на входе немного меня напугали. Но когда я впервые вступила на эскалатор, то захотела, чтобы он спускался как можно медленнее. Мне казалось, что он торжественно везет нас в какое-то волшебное царство. И еще я хотела успеть прочитать каждый плывущий мимо меня рекламный баннер. Правда, когда мы уже почти спустились, мамина подруга сказала, чтобы я не зевала и вовремя перешагнула со своей ступеньки на устойчивую поверхность. Одна девочка, сказала она, вот так зазевалась. В том месте, где ступеньки складываются и уходят под землю, есть плоские длинные зубцы, и они срезали девочке стопу. С тех пор я всегда заранее поднимаю ногу и делаю широкий шаг, когда схожу с эскалатора.

Когда мы сели в поезд, я внимательно разглядывала всех этих людей со скучающими и брезгливыми лицами, но для меня объявление каждой станции звучало чудесной музыкой. Я тщетно пыталась разглядеть что-то в черном туннеле, когда поезд со свистом несся от одной станции к другой. Живут ли там какие-нибудь мрачные чудовища? Наверняка. Но и в самом вагоне было интересно. Опять куча завораживающей рекламы и яркая разноцветная схема метро на стене. Почему ветки именно таких цветов? Может быть, если ветка, например, красная, то это потому, что там часто ездят люди в красной одежде? Но почему-то вокруг меня почти все были в черном и сером.

На выходе тоже есть интересный момент, где пассажиры постоянно толкают огромные тяжелые двери, и ты боишься, что тебе может прилететь этой дверью по лбу, а потом все таки успеваешь вовремя толкнуть ее, и тут тебе в лицо ударяет волна горячего воздуха с улицы.

В общем, с детства мало что изменилось, и я с удовольствием катаюсь на метро до сих пор. В этот раз я попала в самый час пик. Людей в вагон набилось столько, что я почти не могла пошевелиться. Я стояла близко к дверям, зажатая со всех сторон чужими боками и сумками. Когда что-то ткнулось мне в ягодицу, я не удивилась и даже не шелохнулась – подумала, что это чей-то зонтик. Но потом это что-то подозрительно зашевелилось. В тот момент, когда я поняла, что это чья-то рука щупает меня за задницу, двери распахнулись, и меня вместе с толпой вынесло наружу. Я не стала оборачиваться и искать глазами извращенца. Настроение мое ничуть не испортилось, хотя бы потому, что на мне была юбка с металлическими заклепками, а значит, моя задница на ощупь была холодной и жесткой, так что гад не получил много удовольствия.

Я зашла в пару магазов и примерила брендовые шмотки, которые были мне не по карману, покаталась на речном трамвайчике, погрызла сухой невкусный бургер в Маке. Потом взяла бутылку пива, завернула ее в пакетик и пошла в парк. Там был большой зеленый лабиринт из живой изгороди. Я дошла до самого сердца лабиринта, где меня никто не видел, и улеглась на траву. Где-то вдалеке играли уличные музыканты. Я допила пиво, меня разморило на солнышке и я уснула.

Когда я проснулась, уже начинало темнеть. Вышла из парка и пошла к метро. Недалеко от входа на станцию газовал байкер в кожанке и бандане. На его моцике спереди висела картонка с надписью "Экскурсии". Я сначала прошла мимо, а потом резко вернулась.

– Сколько?

– Полторы.

Я замялась. Байкер увидел это и заулыбался:

– Ну ладно, для тебя тыща, красавица, садись.

Мы катались на мотоцикле по вечернему городу, и это был чистый кайф. Мне не было ни капли страшно. Байкер пытался что-то рассказывать о достопримечательностях, перекрикивая ветер, но я почти не слушала. Я растворилась среди всех этих огней. А когда мы поравнялись с новеньким БМВ на светофоре, на нас из приокрытого окна посмотрели водила и его расфуфыренная девица – все такие из себя, но они были так низко, а мы намного выше, и я посмотрела на них презрительно, потому что мы были круче и брутальнее. Потом загорелся зеленый, и мы их обогнали.

Когда я наконец добралась до дому, было уже за полночь. Я представляла, как сейчас наберу ванну и лягу туда с бокальчиком вина, и это будет лучшее завершение этого волшебного дня. Черт, надо не забыть пополнить Сашкины запасы алкоголя перед отъездом. Надеюсь, я не выпила ничего очень дорогого. Хотя что это за непозволительная роскошь – держать дома мини-бар? Ей ведь не 50 лет! К ней что, не приходят друзья-алкаши, которые за один вечер могут все это вылакать? И сколько она зарабатывает, хотела бы я знать, что у нее есть мини-бар? Надо спросить ради интереса. Все-таки я страшно завидую, надо признать.

Перебирая эти мысли, я стояла перед дверью в подъезд и шарила по карманам и в сумке в поисках ключей. А они все никак не находились. В конце концов я поставила сумку прямо на крыльцо, присела на корточки и стала светить телефонным фонариком в каждый сумочный закуток, пытаясь отыскать ключи. Пипетка от домофона и ключ от квартиры были прицеплены на один брелок. Куда я его сунула, когда уходила? Неужели в карман и он выпал, когда мы катались на моцике? Или тот извращенец в метро вытащил? Или еще где-то выронила?..

Я тихо выругалась и села на скамейку возле подъезда. Просто жесть. Я просрала ключи от чужой квартиры, на улице темень и дубак, а мне негде ночевать. Такое могло случиться только со мной. Ну почему я такая лошара?.. Из глаз полились злые слезы.

Вдруг дверь подъезда открылась. Выглянула консьержка.

– Ты ключи потеряла?

– Да…

– Я так и поняла. Мне видно, что тут происходит,– она показала на камеру видеонаблюдения, висящую под козырьком, – заходи. У меня запасные ключи есть на случай ЧП, у нас правила такие в доме.

Я не знала, как ее благодарить. Я что-то лепетала и улыбалась, пока она искала запасную связку в ящике стола в своей будке, но в горле у меня все еще стоял ком, и голос подрагивал.

Она протянула ключи:

– Вот они, держи. Эти хоть не потеряй.

– Да, конечно! Буду следить.

Она несколько мгновений смотрела мне в глаза, а потом сказала:

– Давай чаю попьем?

Я бы предпочла скорее побежать в квартиру, накрыться одеялом и поплакать, но мне неловко было отказать ей, ведь она спасла меня.

Она разлила чай в щербатые чашки и достала кусок пирога из контейнера.

– Меня Тамарой Сергеевной звать.

– А я Женя.

– Ты наверно голодная, Женя. Кушай пирог. Это мой Витька испек. Иногда у него вкусно получается, а иногда не очень. Если невкусно, то ты не давись. Правда, другого мне предложить нечего, только суп пересоленный.

Она невесело хохотнула.

– Да нет, очень даже ничего, спасибо.

Пирог и правда был вполне себе. Пока я жевала, возникла неловкая пауза. Проглотив кусок, я решила сказать что-нибудь приятное.

– Хороший у Вас муж – сам пироги печет.

Она как будто удивилась:

– Муж? – загадочная усмешка. – Ну, можно и так сказать… Муж – объелся груш… Вообще мы в разводе. Но жизнь так сложилась, что снова живем вместе.

Опять возникла неловкая пауза.

– Ну, значит, это точно судьба!

– Судьба… Я часто думаю, что за судьба у меня такая – с двумя мужиками возиться?..

– Муж и сын? – логично предположила я.

Она несколько секунд молчала, а потом снова эта странная, почти горькая усмешка:

– Муж и муж.

Тамара

Сергеевна

Замуж я выскочила еще когда совсем зеленая была, хотела поскорее от родителей-алкашей сбежать. Влюбилась, думала, теперь заживу как человек. Да вот только муж тоже алкаш оказался. Пока женихался пару месяцев, еще как-то сдерживался, а на свадьбе то ли от радости, то ли от страха налакался так, что, когда мы пришли домой, сразу рухнул на диван и захрапел. Я пристроилась рядом. Кое-как заснула, а проснулась от того, что подо мной стало тепло и мокро. Он обоссался во сне. Больше всего мне в тот момент мне было почему-то жалко не себя, а новый комплект постельного белья, который я заботливо приберегла для первой брачной ночи.

Со временем он стал уходить в длительные запои, его выгоняли с работы, он пропивал все деньги. Но я терпела, уйти было некуда. Тридцать с лишним лет терпела.

Мы жили втроем в квартире его мамы. Мама очень переживала, что он пьет. К концу нашей совместной жизни она уже совсем старенькая была и больная. Плакала, когда он в запои уходил и терял очередную работу. Я вначале тоже переживала и плакала. А потом перестала. Просто работала молча. Когда свекровь совсем слегла, а он валялся пьяный в собственной рвоте, я ухаживала и убирала за ними обоими. Я ни с кем это не обсуждала. Подруг особо не было, на работе тоже мало с кем общалась. Пока к нам в троллейбусное депо, где я работала кондуктором, не пришел работать водителем Мишка.

Мишка был сиротой. Ему было уже под 60, но у него не было ни семьи, ни детей. Очень застенчивый и молчаливый, когда я с ним заговаривала по работе, краснел до ушей. А глаза добрые-добрые. Однажды мы с ним заканчивали смену, троллейбус уже был пустой и ехал в депо. У меня зазвонил телефон – Витька хриплым голосом умолял купить ему пива на опохмел. "Иначе я коня двину, Тамар, у меня сердце так стучит, сейчас лопнет. Христа ради, Тамар, ты все деньги спрятала, а мне на что купить, а? Купи ты, а? Когда ты придешь?" На заднем фоне стонала свекровь. Я отключилась и прижалась лбом к холодному стеклу.

Когда мы приехали в депо, Мишка вдруг, слегка заикаясь, выдавил из себя:

– Тамар-ра, я при-и-иглашаю тебя в кино.

И тут же густо покраснел.

Это было так неожиданно и уморительно, я что я чуть не покатилась со смеху. Но потом согласилась. Вместо опостылевшего дома я вдруг отправилась на свидание.

И хотя жизнь меня к тому моменту уже так побила, что я стала очень циничной и жесткой, Мишке я доверилась сразу. Нутром почуяла, что он хороший человек. Буквально через месяц он предложил переехать к нему, у него была своя однушка. Я взяла его за руку и посмотрела в глаза:

– Мишка, спасибо тебе, добрый ты человек. Но я не могу их бросить. Ладно он – алкаш, а мама-то его ни в чем не виновата. За ней надо ухаживать, а он за собой-то не состоянии уследить.

Около года я постоянно моталась туда-сюда – из квартиры мужа в квартиру Мишки. Вечером после работы прибегу, сварю поесть Витьке и маме, маму с ложечки покормлю, судно вынесу, намою… Ночевала у Мишки, а с утра перед сменой снова надо заскочить к Витьке и свекрови. Так продолжалось, пока свекровь не отошла в мир иной. После похорон я подала на развод, собрала вещи и сказала Витьке, что ухожу. Помню его взгляд – как у пса, которого хозяин бросает. И как он что-то хотел сказать, а потом махнул рукой и отвернулся, краем рукава утерев глаз.

Я окончательно ушла к Мишке. Жили мы хорошо. Но мысли о бывшем муже, как ни странно, не отпускали. Не могла не думать о нем – как он там, не спился ли окончательно, жив ли хоть. И однажды я не выдержала и ему позвонила. Его ломало после очередного запоя, но он пока был трезв. Страшно обрадовался моему звонку. Пригласил в гости. Я из жалости приехала. Видно было, что он постарался из последних сил – побрился, даже рубашку свежую надел, прибрался в доме. Мы попили чаю с черствой, как камень, булкой, – больше у него ничего не было.

Его рука, державшая чашку, дрожала. Он старался говорить бодро и даже шутить, но глаза выдавали отчаяние человека, хватающегося за соломинку.

После этой встречи я долго думала. Через несколько дней я сказала Мишке: "Давай позовем Витьку в гости. Жалко мне его". Мишка – мужик добрый, пожал плечами и согласился. После моего звонка Витька радостно примчался. На удивление, он все еще был трезв.

А что было дальше – в такое трудно поверить. Мы сели – я, Мишка и Витька. Долго говорили. Близилось лето, и я сказала, что хочу снять дачу где-нибудь в сельской местности, чтобы отдохнуть от городской суеты. Мишка согласился, что это хорошая идея, что он давно мечтает о рыбалке. Витька тоже покивал головой, вздохнул и сказал: "Эх, я бы тоже с удовольствием в деревню поехал… Тоже сидел бы с удочкой где-нибудь на берегу речки. Может, даже смог бы не запить".

И тут я спокойно, самым обыденным тоном произнесла: "А поехали туда втроем".

Они конечно, офанарели сначала, даже слова не могли вымолвить. Витька вскочил, стал ходить из угла в угол:

– Да ты что, мать, такое несешь!..

Мишка тоже занервничал, заерзал на стуле, закряхтел.

А я вдруг такую силу в себе почувствовала. Сказала, что ничего в этом такого нету, что мы не извращенцы какие-нибудь, просто поживем втроем, как будто Витька – наш родственник. Ведь, если вдуматься, он за только лет уже и стал мне как родня. Будем жить в разных комнатах, никто никому мешать не будет, а на рыбалку им вдвоем всяко веселее будет ездить. Я не настаивала, сказала "Вы подумайте оба" Витька долго не думал, в тот же вечер сказал, что согласен. Мишка молчал несколько дней, потом сам сказал: "Ладно, но ес-сли что, я его с-сразу в-выгоню"

Было ли это решение ошибкой? Для меня, может быть, и да. Для них точно нет.

Я нашла удачный вариант дачи в глухой, почти заброшенной деревушке, где даже не было магазина, то есть Витьке негде было купить алкоголь. Рядом протекала речка, где можно было ловить рыбу. Домик стоял на участке в шесть соток, окруженный маленьким садиком, в садике стояли старенькие, но еще рабочие качели. Это был рай.

Мы с Мишкой взяли отпуска (у Витьки к тому моменту работы уже давно не было, но была пенсия, хоть и мизерная), собрали кое-какие пожитки, закупили провизии и поехали.

Мужики быстро нашли общий язык, вместе носили воду, топили баню и печку в доме в холодные дни. Сначала они ходили рыбачить на речку пешком, потом взяли у какого-то деда, одного из немногих оставшихся жителей деревни, лодку, и уплывали на целый день. Я покупала у местной бабульки свежее молоко и творог, готовила нехитрую стряпню, копалась в земле в огороде. Иногда просто часами тихонько покачивалась на качелях с книжкой. Я читать очень люблю.

Когда наши с Мишкой отпуска подошли к концу, я увидела, как оба моих мужика сникли. Но никто ничего не говорил, тогда я решилась:

– Вить, ты если в город вернешься – тебе там верная смерть. Сорвешься опять. Миха, у тебя, конечно, не такой тяжелый случай, но и тебе в деревне тоже явно лучше, чем в городе. Вон как расцвел, румянец появился. Витя, я предлагаю тебе продать твою квартиру и купить дом за городом. Не так далеко как этот, поближе, чтобы мы с Мишкой смогли на выходных к тебе ездить. А когда Миха на пенсию выйдет – уже недолго осталось – глядишь, мы насовсем к тебе переберемся.

Честно, я даже не знаю, почему мне тогда это пришло в голову. Я не думала об этом заранее. Я просто посмотрела на них, какие оба они сами по себе одинокие и потерянные, два сироты, и оно как-то само вырвалось.

Мужики молчали, обдумывая мои слова. Потом Витька поднял глаза и робко произнес:

– Это самое… Вообще-то я не против.

Миха почесал в затылке, кашлянул и сказал:

– Ну давайте попробуем.

И вот мы пробуем уже четвертый год, и вроде все неплохо получается, тьфу-тьфу-тьфу.

На вырученные от продажи Витькиной квартиры деньги удалось взять только старенький домик, но зато поближе к городу. На участке есть банька и два сарая, забитые всякой рухлядью. Магазин в этом поселке есть, но Витька, слава Богу, держится. Он с рвением взялся за хозяйство: выращивает картошку да моркошку в огороде, сам готовить научился. Пока Мишка не вышел на пенсию, мы почти каждые выходные к нему приезжали, он нас ждал: к нашему приезду баньку истопит, поесть приготовит. Потом мы вместе или на рыбалку ездили, или по грибы и ягоды, или потихоньку ремонтировали дом.

Полтора года назад Миха вышел на пенсию, мы окончательно перебрались в деревню, а его квартиру мы сдаем. Постепенно домик обновили, благоустроили: канализацию и воду провели. Сейчас хотим старые сарайки снести и одну новую построить, и еще летнюю веранду.

Я устроилась консьержкой, график удобный – сутки через трое. Мужики меня привозят в город, а потом через сутки забирают. Вообще они мне говорят, чтобы увольнялась, денег, мол, итак хватает, и им стыдно, что я работаю, а они нет. А я в ответ им говорю, что надо же мне от них хоть иногда отдыхать, вот поэтому мне и нужна работа. Да и мне здесь нравится – спокойно, все жильцы приличные, редко что-то случается.

Про то, что мы живем втроем, почти никто не знает. Ну разве что соседи, но у нас домик на отшибе, мы с ними не общаемся, только здороваемся. Что они там думают про себя, мне все равно. Родни у Мишки нет, у Витьки уже тоже нет, а мои немногочисленные родственники живут далеко. Так что никому до нас нет дела, и слава Богу.

У Вас, наверное, возникает логичный вопрос, как и у любого человека: а что с интимной жизнью? Ну так я отвечу: нет ее давно. Витька свою силу мужскую пропил еще когда мы женаты были. Мишка еще пару лет назад хотел иногда, случалось у нас пару раз и в бане, и в лесочке, но в последнее время совсем все заглохло, ему рыбалка с Витькой куда интереснее. А я и рада, мне этого дела тоже давно не надо.

Знаете, вообще-то мне гордиться особенно нечем. Иногда думаю: "Господи, что за жизнь у меня такая? Ни карьеры, ни детей, ни семьи нормальной, как у людей. Два мужика ко мне прибились, а зачем? Что мне с ними делать?"

Бывает, достанут меня они, поругаемся, я уйду от них на речку посидеть, отдохнуть. Они потом звонят, то один: "Тамар, ну хватит дуться. Я рыбы наловил, лучше помоги почистить", то другой: "Тамар, я блинов испек, иди чай пить. Только я, правда, банку с вареньем разбил". Или: "Тамар, там сейчас твоя любимая передача начнется, если не придешь, мы на футбол переключим". И я иду. И ругаюсь, и смеюсь, но иду обратно…

Вот так и живем.

Женя

После рассказа Тамары Сергеевны я долго не могу уснуть, ворочаюсь, глядя на огромный цветок лотоса на потолке. Пытаюсь представить себе, как выглядят ее мужья – наверное, это простые потрепанные мужики в растянутых спортивках с мозолистыми руками. Воображаю, какой у них домик и как устроен уклад нехитрой деревенской жизни.

Потом я наконец засыпаю, но снится мне не тихая сельская нега, а разноцветные огни клуба. Я стаю за сценой на высоких подмостках, на мне причудливый блестящий костюм. Напротив меня на таких же подмостках стоит Майя и улыбается мне. От зрителей нас скрывают кулисы. Внизу диджей крутит наш с ней любимый трек – Tiesto "I will be here". Мы ждем припева, и когда он начинается, диджей врубает звук на полную, тогда мы с Майей одновременно отталкиваемся и летим вперед. Только в этот момент я понимаю, что мы обе сидим на импровизированных качелях из длинных полотнищ ткани, и вот мы раскачиваемся на этих качелях вдоль сцены, а внизу восторженно ревет толпа. У меня замирает сердце от чувства полета, я буквально на седьмом небе. Тут Майя заговорищески подмигивает мне и кувыркается в воздухе, теперь она парит вниз головой, удерживаемая полотном, обвивающим ее ноги. Я на секунду замираю от страха, а потом делаю также, и у меня получается. Толпа ревет еще громче, но слова песни по-прежнему отчетливо слышны:

…And when it all seems to fall apart

You can't breathe

You don't know what you're thinking

You need somewhere to start

I will be here

Oh oh oh oh oh

I will be here, I will be here

Oh oh oh oh oh

I will be here, I will be here3

Майя улыбается мне, крутясь в воздухе. Я счастлива.

Утром я проснулась с щемящим чувством в груди. Чтобы отвлечься, надо снова пойти погулять, надышаться пьянящим воздухом этого города. У меня осталось совсем мало времени здесь, но лучше об этом не думать.

Когда я выхожу, вижу семью из соседней квартиры – мать и двое сыновей. Я уже встречала их пару раз до этого. Она – худая высокая женщина с недовольным лицом, вот и сейчас она нервно ищет по карманам ключи, чтобы запереть дверь. "Не у одной меня проблемы с ключами", – думаю я. Два пацана – один подросток лет двенадцати, второй лет пяти-шести – ждут ее с унылым видом. Она перетряхивает сумку и карманы, но ключей там нет.

– Марк, ключи точно не у тебя? – не выдерживает она, обращаясь к старшему.

– Нет, ты последняя дверь открывала, – со вздохом говорит он. Чувствуется, что мать постоянно дергает его по пустякам. – Посмотри во внутреннем кармане куртки.

– Ах ты ж, черт, точно! – она судорожно достает металлическую связку. Я к этому моменту уже закрыла свою дверь, и решила, что спрятать ключи во внутренний карман, как сделала эта женщина – отличная идея, так точно не потеряю. Младший пацан глазел на меня с любопытством. Я пошла к лифту, семья соседей тоже. Пока ждали лифт, старший решился:

– Мам, я не хочу гулять, можно я дома посижу?

– Пошли давай, я сказала.

– Ну может ты хотя бы перестанешь с нами таскаться, мам? Надо мной итак уже пацаны ржут…

– Никуда я вас одних не отпущу! И не мечтай!

Лифт открывается, мы заходим в него вчетвером. Женщина не смотрит на меня, она хмурит брови и поправляет на младшем кепку. Старший, проиграв спор с матерью, с обреченным видом достает телефон и утыкается в него. Когда двери распахиваются, женщина стремительно идет вперед, младший старается не отставать, а старший еле тащится сзади. Резкий стук каблуков матери перемежается с его унылым шарканьем.

Рядом с нашим домом (я уже мысленно называю его "нашим"?! это дурная привычка, нечего привязываться к чужими вещам и домам, да и к людям) есть стадион с футбольными воротами. Семейство явно направляется туда. Мой путь к метро тоже лежит мимо стадиона, и я украдкой смотрю, как мать усаживается на скамейку, с которой все футбольное поле видно как на ладони, а младший садится рядом и привычным движением достает из своего рюкзачка машинки. Старший медленно идет к кучке пацанов его возраста, лениво перебрасывающих мяч. Они, увидев его, ухмыляются, что-то говорят друг другу и кивают на мать. Она сидит, не шелохнувшись. Наконец они все-таки принимают его в команду, бросают мяч, он ловко его отбивает. Игра начинается.

Я иду дальше, и стадион скрывается из виду.

Разрыв с Виталиком я переживала очень тяжело, гораздо тяжелее, чем ожидала. Когда мы еще были вместе, я мысленно прокручивала наше возможное расставание. В своем воображении я была инициатором разрыва, а он должен был жутко страдать и сохнуть по мне, умоляя вернуться, но я благородно отшивала его, говоря, что пора ему жить дальше и встретить кого-то более подходящего. В реальности все вышло наоборот.

После очередной размолвки он сказал, что нам надо встретиться и поговорить. При встрече я нервно шутила, делая вид, что меня не особо волнует происходящее, а у самой душа уходила в пятки. Когда он сказал эти страшные слова, что нам пора расстаться, я быстро согласилась, даже улыбалась и пыталась убедить его и себя, что мы сможем остаться друзьями. Мы обнялись на прощание. Он выглядел гораздо печальнее, чем я.

Только дома, вернее, в общаге, где я тогда жила, меня накрыло. Не помню, чтобы я много плакала, я просто почти ничего не ела несколько дней, потому что еду было не протолкнуть из-за плотного тяжелого комка, который стоял у меня в груди. Я ощущала его физически. Позже я прочитала, что в такие тяжелые моменты психотерапевты советуют принять обезболивающее – оно, конечно, притупит лишь физическую боль, а не душевную, но даже от этого станет немного легче.