Разбойничья злая луна

– О-о-о, – потрясённо сказал он, робко потянулся к зажигалке, но тут же, отдёрнув руку, по-детски трогательно прикусил кончики пальцев.

Мосин смутился и погасил огонёк. Киношник вёл себя несолидно. Ему, видно, очень хотелось потрогать зажигалку. Может, издевается?

– На, посмотри, – неуверенно предложил Мосин.

Киношник бережно принял вещицу, положил большой палец на никелированную педальку и умоляюще взглянул на владельца.

– Йес… то есть си, – великодушно разрешил тот.

Иностранец нажал и радостно засмеялся.

«Пора знакомиться», – решил Мосин.

– Сергей, – представился он, протягивая руку.

Иностранец расстроился и, чуть не плача, отдал зажигалку.

– Ноу! Ноу!.. – испугался Мосин. – Это я Сергей. – Он стукнул себя в грудь костяшками пальцев. – Сергей.

До иностранца наконец дошло.

– Тоха, – печально назвался он, глядя на зажигалку.

Что он в ней нашёл? Дешёвая, даже не газовая, в магазине таких полно.

– Итыз прэзэнт, – отчаянно скребя в затылке, сказал Мосин. – Ну не фо сэйл, а так…

Когда ему удалось втолковать, что зажигалку он дарит, киношник остолбенел. Потом начал хлопать себя по груди, где у него располагались карманы. Отдариться было нечем, и лицо его выразило отчаяние.

– Да брось, – неискренне сказал Мосин. – Не надо… Давай лучше закурим.

Иностранец не понял. Сергей повторил предложение на международном языке жестов. Иностранец опять не понял. Тогда Сергей просто ткнул пальцем в сигарету. Парень очень удивился и отдал её Мосину.

Тот сразу же уяснил ошибку: это была не сигарета. Цилиндрическая палочка, на две трети – белая, на треть – чёрная. На ощупь вроде бы пластмассовая, а на вес вроде бы металл. Но возвращать её уже было поздно.

– Сэнькью, – поблагодарил Мосин. – Грацио.

Иностранец в восторге пощёлкал зажигалкой и куда-то вприпрыжку побежал. Потом вспомнил про Сергея и приглашающе махнул ему рукой. Несерьёзный какой-то иностранец. Тоха… Видимо, Антонио.

И Мосин последовал за ним, вполне довольный ходом событий. С сигаретообразной палочкой, конечно, вышла накладка, зато удалось завязать знакомство.

2

В коммерческие контакты с иностранцами Мосину вступать ещё не приходилось. Его сфера – знакомые и знакомые знакомых. Есть бёдра, и есть фирменные джинсы, которые на эти бёдра не лезут. «Хорошо, – соглашается Мосин, – я знаю такие бёдра. Сколько просить?» К примеру, столько-то. «Хорошо», – говорит Мосин и просит на червонец дороже. И все довольны. А вот иностранцы…

Тоха привёл его к туго натянутому тенту, под которым расположились два парня и молодая… актриса, наверное. Для технического работника девушка выглядела слишком эффектно.

– Сергей, – представил его Тоха.

Девушка и один из парней с интересом посмотрели на гостя. Третий из их компании лежал на спине и даже не пошевелился, только приоткрыл один глаз.

– Реликт, – мрачно бросил он и снова зажмурился.

– Сам ты реликт, – ответил ему Тоха на чистейшем русском языке.

Девушка рассмеялась, а Мосин оторопело раскланялся и тоже присел на травку, положив дипломат рядом. Какого же тогда чёрта он изъяснялся одними жестами и восклицаниями! Неужели наши? Откуда они такие? И что на них? Парни были одеты почти одинаково: тонкие серебристые куртки и легкомысленно-радужные шорты. На девушке было что-то отдалённо похожее на платье, клубящееся у плеч и струящееся у бедер.

Между тем они так бесцеремонно рассматривали Мосина, что можно было подумать, будто именно он вырядился бог знает как. Вообще-то, конечно, майку с акулой встретишь не на каждом – в городе их всего четыре: одна у Мосина, одна у Алика и две у Зиновьева из филармонии, но он их, наверное, уже кому-нибудь толкнул…

– Визуешься? – на каком-то невообразимом жаргоне полюбопытствовала девушка.

Кажется, спрашивали о роде занятий.

– Н-нет, – отозвался он неуверенно. – Я фотограф.

Все так и покатились от хохота, как будто Мосин выдал первоклассную остроту.

– А! Знаю, – сказала девушка. – Он из института.

И кивнула в сторону невидимой из-за тента стены. Это предположение вызвало новый взрыв веселья, хотя Мосин, например, юмора не понял: ну работает человек в институте, и что тут смешного?

– А вы откуда?

– С Большой.

– И… как там? – растерявшись, спросил он.

– Много.

Похоже, над Мосиным всё-таки издевались.

– Это не репродуктор! – внезапно удивилась девушка.

Все повернулись к ней.

– Это… чемодан, – выговорила она, заворожённо глядя на мосинский дипломат.

В ту же минуту молодые люди оказались стоящими на коленях вокруг дипломата. Потом разом уставились на Мосина.

– Музейный похититель, – с уважением предположил один из парней.

– Что ты им делаешь?

Кажется, этот вопрос волновал всех.

– Ношу, – буркнул Мосин, начиная злиться.

– Архачит, – пояснил Тоха.

Рука девушки неуверенно потянулась к замку. Красивая рука. Тонкая. Смуглая.

– Эврика, – укоризненно одёрнул мрачный малый, которому Мосин, кажется, не понравился с первого взгляда.

«Эврика! Ну и имечко! – подумал Сергей. – Из мультика, что ли?»

Но тут девушка испуганно взглянула на него, и делец в Мосине скоропостижно скончался. Она была совершенно не в его вкусе: узкие бёдра, едва намеченная грудь – фигура подростка. Но это сочетание светлых пепельных волос, загорелого лица и огромных серых глаз уложило его наповал.

«Можно?» – спросили её глаза.

«Да! – ответили им мосинские. – Да! Конечно!»

Эврика откинула оба замка и осторожно подняла крышку, явив взглядам присутствующих фирменный пакет.

Никто сначала не понял, что перед ними. И только когда пеньюар, шурша кружевами, выскользнул из пальцев растерявшейся Эврики, когда, расправив и разложив его на зелёной траве, все отступили на шаг, возникла такая пауза, что Мосину стало не по себе.

– Денису показывал?

– Это… Давыдову? – удивился Мосин. – Зачем?

– И правильно, – поддержала Эврика. – Я приложу?

– Да, – сказал Мосин. – Да. Конечно.

– Равнение на институт! – радостно скомандовала Эврика.

Парни с ухмылками отвернулись к полотну тента, и Мосин почувствовал обиду за своё учреждение, хотя сам о нём обычно отзывался крайне нелестно.

Наконец Эврика разрешила обернуться.

– У-у-у!.. – восхищённо протянул Тоха.

Эврика была в пеньюаре. Но Мосин смотрел не на неё – он смотрел на брошенное в траву голубое платье! Девушка не расстегнула, она попросту разорвала его сверху донизу и отшвырнула, как тряпку.

Такую вещь!..

Он перевёл глаза на Эврику. А та, чем-то недовольная, сосредоточенно смотрела на свои сандалии. Потом решительно скинула их и, собрав вместе с платьем в одну охапку, подбежала к приземистому синему автомату с множеством кнопок и вместительной нишей. Запихнув всё в боковое отверстие, девушка на секунду задумалась, затем начала нажимать кнопки. Выхватила из ниши пару ажурных розовых туфелек, обулась и с торжествующей улыбкой пошла прямо на Мосина – так, во всяком случае, ему показалось.

– Сто рублей, – с трудом выговорил он, презирая сам себя.

Ответом на его слова был очередной взрыв хохота. Все были просто потрясены мосинским остроумием.

– Можно мануфактурой, – уже умышленно сострил он, но с меньшим успехом.

– Пойди… и нащёлкай, – обессиленно простонал Тоха.

Спустя секунду до Мосина дошёл смысл предложения: ему разрешали воспользоваться автоматом, из которого только что на его глазах вынули розовые ажурные туфельки – вещь явно импортную и недешёвую.

– А можно? – искренне спросил он.

– Два дня, как с Сириуса-Б, – обратился мрачный к Эврике, как бы рекомендуя ей Мосина.

Причём сказал он это вполне добродушно. Значит, Сергей ему в конце концов всё-таки понравился. Да и как может не понравиться человек с таким сокрушительным чувством юмора!

– Ладно, нащёлкаю! – поспешно сказал Мосин, и тут у него сильно зазвенело в ушах.

«Теряю сознание?» – испуганно подумал он, но быстро сообразил, что источник звона вовсе не в его голове, а где-то на съёмочной площадке. Ультразвук какой-нибудь. Оказалось – всего-навсего – сигнал об окончании перерыва.

Ликующая Эврика расцеловала Мосина в обе щёки, и вся эта жизнерадостная стайка взрослых ребятишек куда-то унеслась. Тоха задержался:

– А ты?

– Да я… не отсюда, – замялся Мосин.

– Как же ты сюда попал без допуска? – встревожился Тоха.

Он порылся в нагрудных карманах и высыпал на ладонь какие-то болтики, проводки, стеклянные брусочки. Поколебавшись, выбрал неказистый шарик размером с черешню:

– Вот возьми. Если Денис прицепится, предъявишь ему и скажешь, что это условный допуск.

Тоха убежал вслед за остальными. И, только оставшись один, Мосин понял, что пеньюар он подарил, увеличив свой долг за «Асахи» на добрую сотню. Потому что не бывает автоматов, выдающих бесплатно и кому угодно импортные вещи. Мосин был готов бить себя по голове. Как он мог поверить?! Правда, Эврика вынула из автомата туфли…

Он стоял перед этим синим, с разинутой пастью, кубом и злобно смотрел на блестящие прямоугольные кнопки, числом не меньше пятидесяти. Сломаешь что-нибудь, а потом отвечай… Обуреваемый сомнениями, он наугад нажимал и нажимал кнопки, пока в автомате что-то не хрустнуло. Заглянул в нишу. Там лежали стопкой четыре плоских фирменных пакета.

Следует сказать, что вещь в пакете сбыть гораздо легче, чем саму по себе. Фирменная упаковка притупляет бдительность покупателя и подчас очаровывает его больше, чем сама вещь.

Поэтому сердце Мосина радостно дрогнуло. На жемчужном квадрате пакета сияли загаром изумительно красивые женские ноги, внутри которых почему-то видны были контуры костей и суставов. Более оригинальной рекламы Мосин ещё не встречал. Он взялся за ниточку и осторожно вспорол пакет. Внутри, как он и думал, оказались колготки, и какие! Ажур был настолько тонок, что напоминал дымку на раскрытой ладони Мосина и, самое удивительное, менял рисунок, стоило лишь шевельнуть пальцами. В упаковке ли, без упаковки, но компенсацию за пеньюар Сергей получил.

А что, если ещё раз попытать счастья? На этот счёт ведь никакого уговора не было! Мосин сложил пакеты в дипломат и приступил.

Теперь он вынул из ниши полированную рукоятку. В недоумении осмотрел, ощупал. Внезапно из рукоятки выплеснулось изящное длинное лезвие опасных очертаний. «Ну так это совсем другое дело! – обрадовался Мосин. – Это мы берём…»

Третья попытка оказалась менее удачной: автомат одарил Мосина сиреневым стеклянным кругляшком неизвестного назначения. Сергей хотел засунуть его обратно, как это сделала Эврика со своим платьем, но, обойдя аппарат, не нашёл даже признаков отверстия или дверцы.

Пора было остановиться, но Мосин опять не удержался. «В последний раз», – предупредил он себя, утапливая кнопки одну за другой. Хотелось что-нибудь из обуви, но в нишу вылетел маленький тёмно-фиолетовый пакет, на одной стороне которого было изображено красное кольцо с примыкающей к нему стрелкой, а на другой – такое же кольцо, но с крестиком.

Разочаровавшись, он даже не стал его вскрывать, засунул в карман джинсов и пошёл через пустырь к сирени, росшей и по эту сторону стены.

Возле одного из механизмов Мосин увидел мрачного друга Тохи. Лицо парня выражало крайнее недоумение, и был он чем-то подавлен.

– Знаешь, какая утечка? – пожаловался он, заметив Мосина.

– Нет.

– Пятьсот! – Парень потряс растопыренной пятернёй.

– Пятьсот чего?

– Мега.

– Ого! – на всякий случай сказал Мосин и отошёл.

Тронутые они все, что ли?

Однако надо было поторапливаться. Не далее как вчера начальник вызывал его «на ковёр» за постоянные отлучки. Что за народ! Из-за любой ерунды бегут жаловаться! Не дай бог, ещё кто-нибудь из верхних окон заметит его на территории киноплощадки.

Мосин поднял глаза на учреждение – и похолодел.

Учреждения над стеной не было! Не было и соседних зданий. Не было вообще ничего, кроме синего майского неба.

Истерически всхлипнув, Сергей бросился к дыре, как будто та могла спасти его от наваждения. Вепрем проломив сирень, он упал на четвереньки по ту сторону, угодив коленом по кирпичу.

3

…Здание было на месте. По двору разворачивался вымытый до глянца институтский «жук».

Ослабевший от пережитого Мосин вылез из кустов и, прихрамывая, затрусил в сторону гаража, к людям. Но тут его так затрясло, что он вынужден был остановиться. Необходимо было присесть. Запинающимся шагом он пересёк двор и опустился на один из ящиков у дверей склада.

Плохо дело: дома исчезать начали. Может быть, перегрелся? В мае? Скорее уж переутомился. Меньше надо по халтурам бегать.

«Да перестань ты трястись! – мысленно заорал на себя Мосин. – Вылези вон в дыру, разуй глаза и успокойся: на месте твой институт!»

Он взглянул на заросли сирени и почувствовал, что в дыру его как-то не тянет. Неужели что-то со зрением? Сидишь целый день при красном свете…

Мосин поднялся и, сокрушённо покачивая головой, пошёл к себе.

Возле дверей лаборатории его поджидали.

– Вот он, красавчик, – сообщила вахтёрша, с отвращением глядя на бледно-голубую мосинскую грудь с акулой и купальщицей.

Мосин терпеть не мог эту вахтёршу. Она его – тоже.

– Что он мне, докладывается, что ли? Махнёт штанами – и нет его.

– Бабуля, – с достоинством прервал её Мосин, – вы сидите?

Та немного опешила:

– Сижу, а что же? Не то что некоторые!

– Ну и сидите!

И, повернувшись к ней спиной, украшенной тем же душераздирающим рисунком, Мосин отпер лабораторию и пропустил оробевшую заказчицу внутрь.

– Молод ещё меня бабулей называть! – запоздало крикнула вахтёрша, но Мосин уже закрыл дверь.

Заказчице было далеко за тридцать. Блузка-гольф, котоновая юбка, замшевые туфли со сдвоенными тонкими ремешками вокруг щикотолок. «Вещь», – отметил про себя Мосин.

Впрочем, ногам заказчицы вряд ли что могло помочь. Сергей вспомнил стройную Эврику и вздохнул.

– Какой номер вашего заказа? – рассеянно спросил он, перебирая фотографии.

– Денис сказал, что у вас есть пеньюар…

– Давыдов? – поразился Мосин.

– Да нет… Денис Чеканин, друг Толика Зиновьева.

– А-а-а, Чеканин…

Мосин успокоился и сообщил, что пеньюара у него уже нет. Посетительница с недоверием смотрела на дипломат.

– А что у вас есть? – прямо спросила она.

– Колготки, – поколебавшись, сказал он. – Импортные. Ажурные.

И раскрыл «дипломат».

– Ну, колготки мне… – начала было посетительница – и онемела.

Фирменный пакет был неотразим. Да, действительно, колготки ей были не нужны, но она же не знала, что речь идёт о таких колготках…

Желая посмотреть рисунок ажура на свет, она сделала неловкое движение, и раздался леденящий душу лёгкий треск.

Мосин содрогнулся и проклял день, когда он вбил этот подлый гвоздь в косяк.

– Ой, – сказала женщина, не веря своим глазам. – Они что же… нервущиеся?

– Дайте сюда, – глухо сказал Мосин. – Вот, – ошалело сообщил он, возвращая женщине колготки. – Импортные. Нервущиеся. Семьдесят рублей.

Когда посетительница ушла, Мосин вскрыл ещё один пакет, зацепил нежную ткань за гвоздь и потянул. Она эластично подалась, но потом вдруг спружинила, и Мосин почувствовал такое сопротивление, словно это была не синтетика, а стальной тросик. Возник соблазн дёрнуть изо всех сил. Мосин с трудом его преодолел и кое-как запихнул колготки обратно – в пакет.

В этот момент зазвонил телефон.

– Где снимки? – грубо осведомился Лихошерст.

– Зайди минут через двадцать, – попросил Мосин.

– Нет, это ты зайди минут через двадцать. Хватит, побегал я за тобой!

Лихошерст бросил трубку.

Мосин заглянцевал левые снимки, отпечатал пару фотографий для стенгазеты и в пяти экземплярах карточки каких-то руин для отдела нестандартных конструкций.

Во время работы в голову ему пришла простая, но интересная мысль: не могли киношники снимать избу на фоне семиэтажки! Так, может быть, синее небо, которое он увидел над стеной с той стороны, – просто заслон, оптический эффект, а? Осваивают же в городском ТЮЗе световой занавес… Догадка выглядела если не убедительно, то во всяком случае успокаивающе.

Длинно заголосил входной звонок. Всем позарез был нужен Мосин. Пришлось открыть. Дверной проём занимала огромная тётка в чём-то невыносимо цветастом.

– Колготки есть? Беру все, – без предисловий заявила она, вдвинув Мосина в лабораторию.

– Сто рублей.

Маленькие пронзительные глаза уставились на него.

– А Тамарке продал за семьдесят.

– Это по знакомству, – соврал Мосин.

– Ага, – многозначительно хмыкнула тётка, меряя его любопытным взглядом. Выводы насчёт Мосина и Тамарки были сделаны.

Не торгуясь, она выложила на подставку увеличителя триста рублей и ушла, наградив Мосина комплексом неполноценности. Сергей почувствовал себя крайне ничтожным со своими копеечными операциями перед таким размахом.

– Спекулянтка, – обиженно сказал он, глядя на дверь. Спрятал деньги во внутренний карман дипломата и подумал, что надо бы купить Тохе ещё одну зажигалку. Газовую.

И снова звонок в дверь. Мосин выругался.

На этот раз заявилась его бывшая невеста. Ничего хорошего её визит не сулил – раз пришла, значит что-то от него было нужно.

– Привет, – сказал Мосин.

Экс-невеста чуть-чуть раздвинула уголки рта и показала зубки – получилась обаятельная улыбка. Оживлённая мимика – это, знаете ли, преждевременные морщины.

– Мосин, – сказала она, – по старой дружбе…

На свет появились какие-то чертежи.

– Позарез надо перефотографировать. Вадим оформляет диссертацию, так что сам понимаешь…

Вадимом звали её мужа, молодого перспективного аспиранта, которому Сергей не завидовал.

Экс-невеста ждала ответа. Мосин сдержанно сообщил, что может указать людей, у которых есть хорошая аппаратура для пересъёмки.

Нет, это её не устраивало. Другие могут отнестись без души, а Мосина она знает, Мосин – первоклассный специалист.

Сергей великолепно понимал, куда она клонит, но выполнять частные заказы за спасибо, в то время как «Асахи» ещё не оплачен, – нет уж, увольте! Кроме того, он твёрдо решил не переутомляться.

Однако устоять перед железным натиском было сложно. Мосин отбивался, изворачивался и наконец велел ей зайти с чертежами во вторник, точно зная, что в понедельник его собираются послать в командировку.

Внезапно экс-невеста кошачьим движением выхватила из кармана мосинских джинсов фирменный фиолетовый пакет – углядела торчащий наружу уголок.

– Какой вэл! – восхитилась она. – Вскрыть можно?

В пакете оказался лиловый лёгкий ремешок с золотистой пряжкой-пластиной.

– Сколько?

– Для тебя – червонец.

Экс-невеста, не раздумывая, приобрела вещицу и, ещё раз напомнив про вторник, удалилась.

Такой стремительной реализации товара Мосин не ожидал. Но его теперь беспокоило одно соображение: а если бы он воспользовался автоматом не три, а четыре раза? Или, скажем, десять?

Он заглянцевал обличительные снимки гаража и склада и поехал с ними в лифте на седьмой этаж, где в актовом зале корпела редколлегия. «Удивительное легкомыслие, – озабоченно размышлял он. – Такую машину – и без присмотра! Мало ли какие проходимцы могут попасть на территорию съёмочной площадки!»

Он отдал снимки Лихошерсту и высказал несколько критических замечаний по номеру стенгазеты. Ему посоветовали не путаться под ногами. Мосин отошёл к окну (посмотреть, как выглядит пустырь с высоты птичьего полёта) – и, не веря своим глазам, ткнулся лбом в стекло…

За стеной был совсем другой пустырь: маленький, захламлённый, с островками редкой травы между хребтами мусора. С одной стороны его теснил завод, с другой – частный сектор. Нет-нет, киношники никуда не уезжали – их просто не было и быть не могло на таком пустыре!

Мосин почувствовал, что, если он сейчас же, немедленно, во всём этом не разберётся, в голове у него что-нибудь лопнет.

4

Вот уже пять минут начальник редакционно-издательского отдела с детским любопытством наблюдал из окна за странными действиями своего фотографа.

Сначала Мосин исчез в сирени. Затем появился снова, спиной вперёд. Без букета. Потом зачем-то полез на стену. Подтянулся, заскрёб ногами, уселся верхом. Далее – затряс головой и ухнул на ту сторону. С минуту отсутствовал. Опять перевалился через кирпичный гребень и нырнул в сирень.

«А не выносит ли он, случаем, химикаты?» – подумал начальник и тут же устыдился своей мысли: разве так выносят!

Нет, постороннему наблюдателю было не понять всей глубины мосинских переживаний. Он только что сделал невероятное открытие: если заглянуть в дыру, то там – съёмочная площадка, Тоха, Эврика, Денис Давыдов… А если махнуть через забор, то ничего этого нет. Просто заводской пустырь, который он видел с седьмого этажа. А самая жуть, что там и дыры-то нет в стене. Отсюда – есть, а оттуда – нет.

Мосину было страшно. Он сидел на корточках, вцепившись в шероховатые края пролома, а за шиворот ему лезла щекочущая ветка, которую он с остервенением отпихивал плечом. Обязательно нужно было довести дело до конца: пролезть через дыру к ним и посмотреть поверх забора с их стороны. Зачем? Этого Мосин не знал. Но ему казалось, что тогда всё станет понятно.

Наконец решился. Пролез на ту сторону. Упёрся ногой в нижний край пролома и, подпрыгнув, впился пальцами в кирпичный гребень. И обмер: за стеной была степь. Огромная и зелёная-зелёная, как после дождя. А на самом горизонте парило невероятное, невозможное здание, похожее на связку цветных коробчатых змеев.

И в этот момент – чмок! Что-то шлёпнуло Мосина промеж лопаток. Легонько. Почти неощутимо. Но так неожиданно, что он с треском сорвался в сирень, пережив самое жуткое мгновение в своей жизни. Он почему-то решил, что с этим негромким шлепком закрылась дыра. Лаборатория, неоплаченный «Асахи», вся жизнь – отныне и навсегда – там, по ту сторону, а сам он – здесь, то есть чёрт знает где, перед глухой стеной, за которой – бредовое здание в зелёной степи.

Слава богу, дыра оказалась на месте. Тогда что это было? Мосин нашёл в себе силы обернуться.

В сторону площадки удалялись плечом к плечу два молодца в серебристых куртках, ненатурально громко беседуя. То ли они чем-то в Мосина пульнули, то ли шлепок ему померещился от нервного потрясения.

Потом Сергей вдруг очутился посреди институтского двора, где отряхивал колени и бормотал:

– Так вот она про какой институт! Ни-че-го себе институт!..

…Руки у Мосина тряслись, и дверь лаборатории долго не желала отпираться. Когда же она наконец открылась, сзади завопила вахтёрша:

– На спине, на спине!.. А-а-а!..

Мосин захлопнул за собой дверь. В вестибюле послышался грохот упавшего телефона, стула и – судя по звону – стакана. Что-то было у него на спине. Сергей содрал через голову тенниску и бросил на пол.

Ожил рисунок! На спине тенниски жуткого вида акула старательно жевала длинную ногу красавицы, а та отбивалась и беззвучно колотила хищницу по морде тёмными очками.

В этой дикой ситуации Мосин повёл себя как мужчина. Ничего не соображая, он схватил бачок для плёнки и треснул им акулу по носу. Та немедленно выплюнула невредимую ногу красавицы и с интересом повернулась к Мосину, раззявив зубастую пасть.

– В глаз дам! – неуверенно предупредил он, на всякий случай отодвигаясь.

Красавица нацепила очки и послала ему воздушный поцелуй.

Они были плоские, нарисованные!.. Мосин, обмирая, присмотрелся и заметил, что по спине тенниски растеклась большой кляксой почти невидимая плёнка вроде целлофановой. В пределах этой кляксы и резвились красотка с акулой. Он хотел отлепить краешек плёнки, но акула сейчас же метнулась туда. Мосин отдёрнул руку:

– Ах так!..

Он зачерпнул бачком воды из промывочной ванны и плеснул на взбесившийся рисунок, как бы заливая пламя. Плёнка с лёгким всхлипом вобрала в себя воду и исчезла. На мокрой тенниске было прежнее неподвижное изображение.

Долгий властный звонок в дверь. Так к Мосину звонил только один человек в институте: начальник отдела.

Вздрагивая, Сергей натянул мокрую тенниску и открыл. За широкой спиной начальства пряталась вахтёрша.

– Ты что же это пожилых женщин пугаешь?

Внешне начальник был грозен, внутренне он был смущён.

– Ты на пляж пришёл или в государственное учреждение? Ну-ка, покажись.

Мосин послушно выпятил грудь. Рисунок начальнику явно понравился.

– Чтобы я этого больше не видел! – предупредил он.

– Да вы на спине, на спине посмотрите! – высунулась вахтёрша.

– Повернись, – скомандовал начальник.

Мосин повернулся.

– А мокрый почему?

– Полы мыл в лаборатории… Т-то есть собирался мыть.