Дочь Деметры

Кора резко мотнула головой и сцепила руки в замок.

– Ничего не случилось, – ровно сказала она. – С чего вы взяли?

– Хм, – лифт остановился, штурман махнул рукой, предлагая Коре выйти первой, и она с опаской перешагнула невысокий порожек, недовольно щурясь от слепящего мертвенно-белого света, – Опять эти лампы… Видишь ли, после нападения пяти озабоченных идиотов логичнее всего было бы отвести тебя наверх и сдать на ручки Деметре…

– Ну уж нет, – пробормотала девушка, опуская глаза.

Пол, на который она уставилась, выглядел аномально чистым, как будто они с Аидом очутились в медицинском отсеке.

– Не беспокойся, я не собираюсь тащить тебя к Деметре насильно, – фыркнул штурман. – Нет, Кора. Дело не только в этом. Когда ты зашла в лифт на своем + 131, вся в пыли и с таким выражением лица, словно собралась выйти на –150 и покончить с собой в цехе аннигиляции мусора, я сразу понял, что с тобой что-то не так. Только это не мое дело: следить за каждой девушкой с грустной мордочкой и оказывать ей психологическую помощь. Для этого есть специальные службы.

– А почему тогда… – растерялась Кора.

– Почему я вмешался, когда на тебя напали? – уточнил штурман, чуть приподняв бровь как тогда, перед лифтом, и девушке сразу стало не по себе. – Потому, что я не собираюсь терпеть всякую уголовщину. Так в чем же дело, Кора?

Девушка мотнула головой, отказываясь говорить на эту тему, но штурман смотрел на нее холодно и пристально, и…

… он же спас ее и имел право спрашивать, разве нет?…

… поэтому вскоре Кора не выдержала:

– Я… подслушала чужой разговор, – запинаясь, начала она. – Деметра… и еще кто-то, не знаю, он еще просил дерево для… чего-то… забыла… они ходили и сплетничали, я была в вентиляции, там хорошая слышимость… они говорили обо мне, о том, что я… – она поперхнулась словами, и снова стало больно, и глаза защипало, а ком в горле мешал говорить. – Они сказали, что я…

Кора не знала, как объяснить, как говорить об этом человеку, который только что спас ее – и, конечно, имел право знать! – но, ветви и листья, как же тяжело ей давались эти слова!

Аид Кронович остановился посреди коридора, положил руку ей на плечо и чуть сжал, развернув лицом к себе:

– Они сказали, что ты умрешь? – мягко спросил он: так, словно жалел о своей настойчивости (хотя Кора сомневалась, что суровый штурман мог о чем-то жалеть). – Ты хочешь поговорить с Танатом о смерти, потому что Деметра бессмертна, а тебе суждено умереть?

Кора обрадовано кивнула; Аид же не отпускал ее и, продолжая держать за плечо, чуть щурил темные глаза, пристально вглядываясь в лицо.

– Да… – сбивчиво начала Кора, прикидывая, как бы половчее вывернуться из его хватки. – Мама бессмертна, а я…

Дочь Деметры запнулась, и в глазах снова заплескался туман, как тогда, в вентиляции – и все, на что ее хватило, это резко мотнуть головой.

Как ей хотелось, чтобы штурман отпустил ее! Тогда Коре наверняка удастся придумать что-нибудь.

Если бы только не было этой дистанции длиной в шаг, и руки у нее на плече, и этого непроницаемого выражения на его лице, и взгляда, слишком требовательного и внимательного.

Девушка инстинктивно попыталась отстраниться, но штурман положил вторую руку ей на плечо, словно в объятии.

При других обстоятельствах это могло быть даже приятно. Коре редко доставалось чьих-то прикосновений – да, пожалуй, кроме гнусных лап работяг она помнила лишь нечастые объятия матери.

Как было бы здорово, если бы Коре не требовалось лгать, и можно было рассказать все, как есть! Но правда явно не понравится суровому штурману…

Вся правда.

Кора вдруг нашарила ниточку, способную вывести ее из этой ловушки. В конце концов, ей вовсе не требовалось выдумывать, достаточно умолчать о первом дне весны и о том, что…

Туман снова заплескался перед глазами, горячими каплями осел на ресницах, и Кора, не желая, чтобы штурман видел ее слезы, торопливо шагнула вперед, ткнулась носом в плотную ткань мундира, судорожно втянула воздух – он пах шерстью, немного дезинфекцией и еще чем-то трудноуловимым – и, ощутив, что железная хватка штурмана сменилась легким успокаивающим прикосновением, заговорила почти спокойно:

– Если умрете вы, или капитан Зевс, или сама Деметра, да хоть военный с самым паршивым званием, с вами придет прощаться весь корабль, а потом вас кремируют, да даже и нет, в зависимости от заслуг, а то, что останется – гроб с телом или пепел с урной – отправят за борт, и вы будете вечно лететь между звезд. А меня… мое тело положат в большой автоклав, и я стану питательной жидкостью, на которой мама будет растить деревья, из которой делают новые ноги и руки в медицинском отсеке, из которой растят животных на мясо, и от меня не останется ничего…

Говорить об этом было так восхитительно-легко, но в какой-то момент слова кончились, и Кора осознала, что плотная ткань мундира намокла от ее слез, и что одна рука штурмана все так же касается ее плеча, а второй он осторожно распутывает ее волосы, чего на ее памяти не делал никто.

– ..и никто не скажет: вот это дерево выросло на питательном бульоне из Коры, а вот то – на бульоне из переработанных нечистот, – закончила она.

– И ты решила спросить у Таната, что будет с тобой после смерти?

– Вроде того, – сказала девушка, отстраняясь, благо на этот раз штурман не стал ее удерживать. – Ой, я, кажется, не только плакала на вас, но и вытерла о вас всю пыль…

– Не беспокойся, это мне следовало быть с тобой помягче. Пойдем, уже недалеко.

Штурман зашагал вперед со словами, что теперь ему ясно, почему Кора не хочет обсуждать это с Деметрой: если за тысячи лет та так и не поняла, что у каждого своя мера горя, и…

– И что далеко не каждый мечтает стать подкормкой для тепличных растений, – мрачно закончила Кора, когда двери из стекла и белого пластика –наверно, роботы-уборщики наведываются к ним втрое чаще, чем к остальным – разъехались в стороны.

В отсеке Таната Железнокрылого горел яркий мертвенно-белый свет, стены казались белее бумаги, столы блестели светлым металлом столы – в общем, все, решительно все было максимально светлым. Единственным темным пятном оказались черные металлические крылья за плечами хозяина, который вышел встречать их на пороге другого отсека.

Высокий, чуть ниже Аида Кроновича, худощавый, в длинном белом халате поверх мундира, он мало отличался от врачей из медицинского отсека. Если, конечно, не считать тяжелых черных металлических крыльев, выпущенных в прорези халата на спине – Танат был киборгом. Кора посмотрела на него и решила, что начальнику медотсека, доктору Асклепию, крылья бы тоже очень пошли.

Глаза у Таната оказались серыми, волосы – русыми, а взгляд – острым, как скальпель в его руке.

– Что, опять? – сказал Аид вместо приветствия.

– Из-за какой-то мрази я вынужден пахать в две смены, – мрачно сказал Танат, протягивая Аиду руку в стерильной перчатке. – Кого ты ко мне привел?

Он явно не мог не заметить ни Кору, ни следы ее пребывания на штурманском мундире.

– Это Кора, дочь Деметры, – представил девушку штурман. – Танат Железнокрылый, лучший патологоанатом на этом корабле. И на этом свете.

– Ты необъективен, – отмахнулся Убийца, отвечая на удивленный взгляд Коры кривой усмешкой. – Идемте в отсек для гостей.

Девушка опустилась в кресло, робко разглядывая Таната и его вотчину – выдраенную до блеска прозекторскую – не зная, как начать разговор.

– Деметра говорила о вас, – сказала она наконец. – Правда, не очень подробно, я даже не знала, что вы патологоанатом. Она просто ворчала, что из тех тел, что попадают к вам, еще ни одно не пошло в питательный раствор. Все либо уходят в гробах, либо идут на кремирование. Якобы вы…

Она хотела сказать «ненавидите жизнь», потому что чувствовала, что с Танатом, этим чернокрылым киборгом в белоснежном халате, можно не выбирать слов – но тут ее прервал тихий смех штурмана.

Кора так и подскочила, во все глаза созерцая чудо из чудес – давящегося от смеха Аида Кроновича.

– Чего смешного? – недовольно буркнул Танат.

– Ну, знаешь, – сказал Аид, отсмеявшись, – скажи мне кто пять-шесть тысяч лет назад, что ты будешь конкурировать за трупы с Деметрой…

– Тьфу на тебя, «конкурировать», тоже мне, – скривился Танат. – Да забирала б хоть всех! Это Зевс запретил перерабатывать умерших от болезни или вот криминальных. Хотя по мне, дебилов, которых зарезали в поножовщине, можно и в автоклав.

– С больными тебе, наверно, понятно, – Аид посмотрел на Кору, и та испуганно кивнула. – Полная дезинфекция и кремация. А криминальных сначала отправляют на вскрытие. Тело желательно отдавать в переработку не позже трех-пять суток после смерти: если, конечно, это живой человек, а не биологическое существо, полностью созданное из вторичного сырья. Труп клона, конечно, хранится дольше… но не намного. Потом качество… материала резко падает из-за процессов разложения, и отправлять его в переработку становится нерационально – дольше возиться, очищая питательный раствор от продуктов распада. А Танат и его подчиненные обычно не выдают криминальные трупы, пока дело не раскрыто.

– Пора, наверно, начать выдавать, – без особого энтузиазма сообщил Железнокрылый. – У меня тут морг, а не склад.

– А в чем дело? – осторожно уточнила Кора.

Она, конечно, имела какое-то представление о том, почему у Таната случился резкий наплыв криминальных трупов, но все ее знания были обрывочными.

– Ты что, не слышала про маньяка? – На каменной в общем-то физиономии патологоанатома отразилось удивление.

Кора призналась, что кое-что слышала, точнее, подслушала, благо ни Деметра, ни посетители ее оранжерей не были настроены разговаривать о маньяке.

– Да, кстати, – спохватился штурман. – Кора хотела поговорить с тобой о смерти.

В том, как он сказал это, прозвучало эхо чего-то далекого и безапелляционного, словно приказ. Хотя… нет, пожалуй, это не было приказом, как не было и дружеской просьбой, скорее, напоминанием.

– Деметра сказала, вы знаете все о смерти, – тихо произнесла девушка, скользя взглядом по железным перьям киборга. – Скажите, умирать больно?..

Танат передернул плечами, и его перья зазвенели:

– Ну, знаешь, смотря от чего, – недовольно сказал он. – Но ты не бойся. На самом деле, в том, чтобы умереть, нет ничего страшного. Для тебя все закончится в один миг, потом буду работать или я, или автоклав.

– А если я не хочу, чтобы на этом заканчивалось?.. – спросила Кора.

– Не для тебя, – терпеливо поправил Танат, – для тела. Твоя душа…

Под строгим взглядом Аида и внимательным – Коры он начал рассказывать о загробной жизни, о тысяче, тысяче религий, о том, что достаточно верить, и лучше все же во что-то нормальное, а не в Ктулху (если бы еще Кора знала, что такое Ктулху), и о том, что перерождение неизбежно, но это не так, как в ту злосчастную питательную субстанцию, которой так боится Кора, а в нечто живое, дышащее и разумное. И это было настолько заманчиво и прекрасно, что Кора едва не утратила бдительность и не спросила, а есть ли душа у тех, кто выращен в пробирке из этой же самой субстанции, кто не имеет ни детства, ни юности, кто сразу родился двадцатилетним и помнит лишь два с половиной месяца своей жизни (и дело не в амнезии), кто в жизни не прочел ни одной книги, но хранит в голове всю накопленную человечеством информацию о растительных и животных мирах всех планет.

У тех, кто живет лишь до первого дня зимы.

Да, Кора едва не спросила об этом – едва удалось спохватиться и удержать рвущиеся с языка слова. При этом, кажется, она слегка изменилась в лице, и Танат быстро завершил лекцию о душе (очевидно, решив, что Кора не верит в существование душ) и начал говорить, что те, кто стал пеплом, и те, кто стал питательной смесью, всегда остаются в памяти близких, и даже если человек одинок, у него нет ни семьи, ни друзей, хоть кто-нибудь – пусть случайный знакомый – когда-нибудь да вспомнит о нем.

Кора засмеялась тихим, болезненным смехом. О ней-то уж точно некому будет вспомнить. Едва ли о ней подумает даже Деметра, она же…

– Вот тут ты можешь не беспокоиться, – твердо сказал Аид, и очередная порция истеричного смеха, булькнув, застряла у Коры в горле. – Тебя как минимум будут помнить те пять идиотов.

Девушка фыркнула, подумав, что действительно будут, и еще как; Танат же озадачился, и штурман в двух словах обрисовал ему ситуацию.

– Спасибо, что не насмерть, – буркнул он. – Еще бы не хватало…

Штурман прижал одну руку к груди и изобразил неглубокий издевательский поклон; Кора снова фыркнула и торопливо отвернулась, чтобы не раздражать своим смехом патологоанатома с его искренней признательностью другу за то, что тот не стал увеличивать ему фронт работ.

Потом она поблагодарила Убийцу за помощь. Слова были искренни, ведь Кора узнала ответы, которых ей так не хватало. Она обрела ясность. Теперь следовало действовать – и она уже знала, как. Если, к примеру, она умрет, а тело не найдут за неделю…

Аида Кроновича она тоже поблагодарила – за все. Она не стала пояснять, за что конкретно, в этом «все» было и то, что он спас ее в лифте, и то, что отвел к Танату, и ласковые прикосновения к волосам, такие необходимые.

Штурману это «все» не понравилось совершенно:

– Еще полчаса, и я провожу тебя. Еще не хватало, чтобы ты бродила одна по нижним уровням, – безапелляционным тоном заявил он и тут же обернулся к Танату. – Так что, у тебя новый труп?

– Семнадцатый, – с некоторым удивлением отозвался Железнокрылый. – Ты хочешь взглянуть? Ищейки Гермеса его едва не обнюхивали. А впрочем, как знаешь, – он дернул крылом и повел их куда-то вглубь прозекторской. – Кора, может, ты подождешь здесь?

– Не подождет, – возразил Аид прежде, чем девушка успела открыть рот. – Веди.

Они прошли что-то вроде приемной (видимо, для родственников покойных), лабораторию, где суетились два невысоких, щуплых субъекта в белых халатах и очках на пол–лица, и, подождав пару секунд, пока Танат откроет толстую, не меньше полуметра, металлическую дверь, переступили высокий порог.

Кора поежилась – было холодно, едва ли намного выше нуля – и присмотрелась к столам, совсем таким же, как те, которые были в том помещении, где они говорили с Танатом, только на сей раз не пустыми.

На столах лежали аккуратно накрытые простынками тела. Кора насчитала шесть штук – остальные, видимо, хранились в другом месте.

– Вот он, рабочий из шлифовального цеха, – Танат сверился с биркой на ноге и назвал имя, но Коре оно ни о чем не говорило. – Нашли по запаху… на техническом между +31 и +30. Висел, как обычно, в проволочной петле…

– И сколько он там провисел? – небрежно уточнил штурман, приподнимая простынь за угол.

– Больше трех дней, – сказал Танат. – Все как обычно. Его, очевидно, подкараулили после смены, придушили петлей, перенесли на технический уровень, изнасиловали и повесили. Причина смерти – механическая асфиксия. Отпечатков нет, биологических следов нет, ничего нет…

– Какой ужас, – пробормотала Кора.

– Тебе не стоит беспокоиться насчет маньяка, – сказал штурман, пристально разглядывая ее лицо. – Все семнадцать – мужчины.

Он откинул простынь в сторону, и Кора прижала ладонь к губам, чтобы не закричать (и не оставить свой завтрак на полу у Таната).

– Не отворачивайся. Вот так же, или примерно так же, с поправками на причину смерти, будешь выглядеть ты, если тебя найдут через три дня после смерти. Так что, не лучше ли спокойно прожить свою жизнь, сколько там тебе отпущено, и с достоинством принять то, что случится потом, не важно, будет ли это кремация или переработка в раствор?

Кора сдавленно пискнула, стараясь не смотреть на распростертое на столе отвратительное тело с вытаращенным языком и почерневшим лицом.

Она не могла не смотреть.

– Ты достаточно прониклась или хочешь посмотреть остальные? – уточнил Аид, снова накрывая тело простыней. – Тут разные есть.

– Н-нет, – пробормотала Кора, моргая, чтобы прогнать стоящее перед глазами изображение висельника (ну уж нет, ей точно не хочется превратиться во что-то подобное). – Я… уже не хочу, правда. Кто… кем нужно быть, чтобы… – она не смогла договорить, ее трясло.

– Мы не знаем, – пожал плечами штурман. – Над этим делом уже полгода работают лучшие ищейки Гермеса, но пока… как видишь. Ну ладно, – сказал он чуть мягче, – пойдем, ты дрожишь. Спасибо, Танат.

– Можешь засунуть свое «спасибо»… – огрызнулся Танат, закрывая дверь в холодильный цех. – Еще бы она не дрожала, такой день, и тут ты со своими методиками…

– Все в порядке, – кое-как выговорила Кора. – Я действительно… задумалась об этом на пару минут. Но теперь убедилась, что не хочу становиться трупом на вашем столе.

Танат посмотрел на нее и покачал головой; девушка заставила себя улыбнуться, и он мрачно сказал, что ей стоит не думать о смерти, маньяках и трупах, а радоваться тому времени, которое ей отпущено. Кора могла сказать, что отпущено-то ей совсем немного, особенно в масштабе Таната и Аида, но привычно промолчала.

На пути к лифту она мимолетно подумала о том, как здорово было бы стать пеплом, минуя стадию трупа, но эта мысль как-то не задержалась у нее в голове – как, впрочем, и мысль о долге (который у нее таки был – как минимум до первого дня зимы).

Навалилась усталость; холод, который пронизывал ее буквально до костей пока они разглядывали трупы, никак не хотел уходить – все же у нее не было плотного шерстяного мундира, как у Аида, либо свитера, просматривающегося под халатом Таната, только старый, почти не греющий комбинезон да минимальный комплект белья. Безумно захотелось залезть под душ и долго не вылезать. Только об этом нельзя было и мечтать – своего душа у нее не было, а Деметра явно заинтересуется, если Кора решит воспользоваться дежурным оранжерейным.

Технический лифт взлетел вверх; Аид посмотрел на Кору, и та заставила себя улыбнуться.

– Даже не пытайся, – сказал он ей. – Ты устала, и, кажется, все еще не согрелась, хотя, по-моему, это достаточная плата за отказ от суицидальных идей. Сейчас мы приедем, и тебе лучше будет сразу лечь в ванну, а потом выпить что-нибудь горячее. Пока Деметра…

– Ванна – это лежачий душ? – уточнила Кора. – У меня такого нет.

– У Деметры должно быть. Пока она будет орать на меня…

– А можно как-нибудь без этого? – жалобно спросила Кора, представив эту картину воочию. – Я хотела пролезть к себе незаметно… в каюте есть умывальник… а еще лучше вообще к себе не идти, я знаю такой уютный закуток на соседнем техническом, посижу там до вечера, чтобы Деметра точно ушла к себе в каюту. Я… не надо меня провожать, я нормально доеду, можете спокойно выходить у себя.

Штурман посмотрел на нее с сомнением:

– Еще чего. Ну нет, если тебе нужно где-то посидеть до вечера, тогда едем ко мне, – он протянул руку к светящейся между стальными листами панели и нажал на нужную кнопку. – Во-первых, у меня есть ванна, во-вторых, пока ты будешь отмывать эту грязь, можно будет отправить твои тря… твою одежду в чистку…

Кора запротестовала – вот чего не хватало, мало с ней штурман возился, так еще и занимать его ванну – но Аид Кронович пресек ее возражения, и девушка поняла, что деваться некуда.

– К тому же это последнее место, где тебя будет искать Деметра, – спокойно сказал штурман, когда лифт остановился на –104.

Кора представила Деметру, нарезающую многокилометровые круги по всему звездолету в ее поисках, и невольно улыбнулась.

Так, улыбаясь, она и зашла в каюту Аида Кроновича… и замерла, не представляя, что делать с толстым бежевым ковром, который лежал на полу. Заметив, что штурман снял сапоги, она тоже стянула ботинки и осталась в носках.

Каюта состояла из нескольких комнат и была обставлена предметами, назначение которых Кора представляла довольно смутно (если не всех, то многих). Впрочем, ей было не до экскурсий, потому как штурман сразу потащил ее в ванную, где принялся настраивать горячую и холодную воду в… предмете, который, наверно, и был той самой ванной. Взглянув на Кору, штурман коротко хмыкнул и принялся подробно объяснять назначение, принцип устройства ванны и как ей пользоваться. Напоследок, когда Кора во всем разобралась, он показал ей, где взять полотенце, посоветовал засунуть одежду в устройство для чистки и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Кора осталась одна; с минуту она стояла, одетая, погрузив руку в теплую воду; потом вдруг нахлынуло облегчение, и Кора опустилась на пол, плача и ощущая впервые за день уже не боль, горечь и обиду на Деметру, а какое-то опустошение, отчасти даже приятное.

Потом она услышала шаги – штурман, уже без мундира, в тонком сером свитере под горло, резко распахнул дверь.

– Кора?

Он оказался рядом, коснулся ее плеча, покачал головой:

– Ну что ты опять…

– Все хорошо, – ответила девушка, вытирая слезы рукавом и поднимаясь на ноги. – Все хорошо. Спасибо.

– Ладно, – Аид посмотрел на нее с явным подозрением, – если что…

Он повернулся к двери, но Кора вцепилась в его рукав:

– Не уходите, – попросила она. – Останьтесь. Пожалуйста. Мне… – она хотела договорить «нужно, чтобы кто-то был рядом», но не стала, потому, что вовсе не была уверена, что ей это действительно нужно, и что это не просто каприз от холода и усталости.

Переспрашивать он не стал. Кору это обрадовало:, она боялась, что не в состоянии что-то ему ответить так, чтобы и не заплакать (делать это при нем было как-то неловко), и не наговорить лишнего, что тоже было бы совсем некстати.

– Так бывает, – мягко сказал штурман, стаскивая с нее комбинезон. – Уровень адреналина у тебя в крови понизился, и вот. Но лучше уж так, когда нет никакой опасности, чем наоборот.

Пока штурман возился с ее комбинезоном, настраивая цикл чистки, Кора сняла белье и забралась в ванну. Первые секунды вода показалась обжигающей, но потом девушка привыкла и вытянулась, откинув голову.

Аид неслышно подошел сзади – Кора заметила его присутствие, лишь когда он наклонился, протянул руку и легонько коснулся кончиками пальцев ее щеки:

– Отдыхай.

Он хотел убрать руку и уйти, но Кора села и снова схватила его за рукав:

– Пожалуйста, – она не могла его отпустить, только не сейчас, когда снова почувствовала себя живой. Настоящей. Ей безумно хотелось продлить это ощущение, ведь никто бы не стал прикасаться так бережно к жалкому существу, выращенному из клеток Деметры, чтобы помогать в оранжереях.

Штурман смотрел на нее и, кажется, колебался; Кора перехватила его запястье и прижалась щекой, пытаясь хоть на секунду забыться в этом прикосновении.

– Хорошо, – он мягко убрал руку и принялся стягивать свитер. – Отвернись.

Кора послушно отвернулась, и вскоре штурман залез в ванну, взял в руки душ и начал мыть ей голову. Сначала она боялась пошевелиться, но потом успокоилась и, когда штурман откинулся на спину и потянул ее к себе, легла, прижавшись к его груди и уткнувшись носом в ключицу.

Кора прикрыла глаза, ощущая прикосновения мягкой губки и теплых пальцев, и тихо сказала:

– Простите. Я не хотела… устраивать тут истерики. Извините.

– Все хорошо, – сказал Аид Кронович, снова зарываясь пальцами в ее волосы. – И все же… ты можешь рассказать мне обо всем. Я постараюсь понять, – Кора вздрогнула, и он прижал ее к себе, успокаивая. – Ты хотела умереть, – пояснил он. – Тех причин, которые ты озвучила, явно недостаточно, чтобы желать покончить с собой.

– Я просто… – Кора запнулась. – Я не знаю, как рассказать.

О том, что сегодня она узнала, что каждую календарную весну Деметра выращивает из своих клеток помощницу, загружает ей в голову весь архив знаний о мировой биологии и ботанике (ну и конечно, стандартные знания о мире, которые есть в матрице искусственного сознания) и называет дочерью.

Мужчина, который пришел к Деметре, предположил, что так она реализует свой материнский инстинкт, но сама Деметра уверяла, что это нужно для безопасности – если сразу сказать новорожденному существу о том, кто оно, то оно может повести себя неадекватно, и когда-то, может, в прошлом столетии, один такой озлобленный клон чуть не разрушил оранжерею. Да и потом, если девушка думает, что она – дочь Деметры, и лишилась памяти после короткого трехмесячного анабиоза (как считала и сама Кора), она как-то больше привязана к растениям. Три сезона календарного года она будет холить и лелеять растения, не зная отдыха, а в конце осени, когда наступит период покоя, и растениям уже не будет требоваться такой уход, но зато они будут нуждаться в подкормке, Деметра уговорит дочь тоже заснуть до весны. Но вместо анабиозной капсулы она ляжет в устройство, которое превратит ее тело в питательную массу для растений. К новой календарной весне, когда наступит пора пробуждения, Деметра раздобудет новой питательной массы (Кора не совсем поняла, откуда – наверно, из тех растений, которые тоже отжили свое) и вырастит себе новую дочку – умелую, работящую. Но ее, Коры, больше не будет.