Былое

Раз учительница принесла в класс большую коробку, вернее даже, папку с завязками, была она размером сантиметров сто на семьдесят, плакаты бывают такие большие. Но там были не плакаты, а изображения архитектурных шедевров мира, листов двадцать из тонкого картона. Были там изображены собор в Стамбуле, Кельнский собор, наш Исаакиевский, Колизей, Парфенон, что-то еще. Но вот учительница прикнопила на доску изображение Эйфелевой башни. Разумеется, она объясняла, что, когда и с какой  целью все это было построено, а увидел я эту башню, и показалась она мне нелепой и безобразной. Такое было мое первое впечатление об этом чуде архитектуры.

На уроках  много говорилось о великом и грандиозном плане  преобразования природы, его еще называли сталинским. Больше в этом плане говорилось об Украине, там, дескать, жаркие ветры-суховеи, много оврагов, надо строить каналы, лесозащитные полосы. Все остальные регионы страны так же не оставляли без внимания. Спрашивали даже у нас, где какой есть заброшенный пустырь или болотина. – «Каждый клочок земли в нашей великой Советской стране, – вещала учительница, – должен приносить пользу. Вот в районе составят карту, укажут там и наши окрестности и вы, кто что знает, можете оставить свой след». Уже на следующий год про карту эту никто не вспоминал, а еще чуть позже и план этот, как говорится, был спущен на тормозах.

Еще с придыханием говорили о какой-то великолепной пшенице, которую создал наш великий агроном и естествоиспытатель Трофим Денисович Лысенко. Пшеница эта будто бы на одном стебле имела не один колос, а несколько. Называли пшеницу трех-колоску, семи-колоску, доходило до десяти. Как видно, получился все тот же пшик.

Интересен был учебник, по которому мы занимались, букварь. Я прочитал его еще год назад. Это была книга большого формата, в два раза больше обычного, примерно, как раскрытый другой учебник. На обложке там была изображена девочка, которая глядела в этот же букварь, а на том букваре опять видно было эту же девочку, которая глядела в букварь поменьше, и так четыре раза, а при пятом, последнем уменьшении, вместо рисунка был совсем маленький  заштрихованный  квадратик. Раскроешь этот букварь – на первой левой странице портрет Ленина, а на правой – портрет здравствующего тогда отца народов. Букварь этот использовался года два или три, интересно, сколько же разных букварей изучали наши школьники,  я думаю, не один десяток. Но такой букварь, по которому учился я и мои одноклассники, почему-то нельзя найти в Интернете.

В один  весенний день, уже было сухо и тепло, шел я из школы домой. Закрыл за собой калитку и тут же гулявшая свободно по ограде корова подбежала ко мне, нагнула голову и притиснула рогами к воротам. Рога у нее были широкие, раскидистые и я даже немного ворочался в пространстве  между  ее рогов, лба  и ворот. Никто из домашних  в окошко не глядел, а  мне кричать, поскольку я нисколько не пострадал, было  как-то неловко. Корова сопела и не собиралась отрывать рогов, я присел, выскользнул из этого окружения и побежал к дверке, ведущей в огород, корова за мной, но она немного отстала. Я успел захлопнуть дверку, на ограду выскочила бабушка и загнала корову в сарай.–Ахти мне, забыла я, что она  маленьких не любит! Корову эту я опасался еще года два.

В это же время состоялся и мой единственный опыт курения. На поселке по-настоящему курили или баловались куревом почти все мои друзья и знакомые ребята, а многие родители чуть ли не поощряли это – «мужик растет». Собирали на дороге окурки или «чинарики», добавляли мох из стен домов или бань, крутили самокрутки,из листка настенного календаря их получалось две, и если удавалось, таскали папиросы у родителей и старших. Сигарет я не видел, а курили еще махорку, кременчугскую  или моршанскую.

За железнодорожным вокзалом располагался огороженный сквер, там росла бузина, сирень, чахлые тополя, каждый год высаживаемые выпускниками школы. Почва не подходила, топольки не приживались на этом месте, засыхали на второй-третий год, но высаживались каждой весной, пока затею с ними не признали никчемной.

В заросшем кустами углу расположились я и несколько моих учителей. Один паренек, Леха, достал из кармана мятую пачку папирос «Красная звезда», на ней был изображен мотоцикл с коляской и сидевшими там военными в фуражках, достал из нее наиболее целую папиросу, раскурил ее. Другой приятель в это время объяснял:

– Ты сначала просто набери дыма в рот, подержи немного, а потом втяни в себя, ну вроде как всегда дышишь.

Леха оторвал зубами кончик папиросы, который держал во рту,и протянул ее мне. Я сразу почуял гадостный вкус вонючего табака, тем не менее взял папиросу, втянул в себя немного дыма и наконец, вдохнул. Боже мой, как мне стало тошно, меня даже качнуло в сторону, я закашлялся, зачихал, показалось, что дым идет даже из ушей. Сопли, слюни, слезы – редко было так плохо. И я говорю спасибо этим ребятам – враз и навсегда пресеклись мои отношения с табаком. Порой я испытываю некоторое недоумение, ведь каждый впервые затянувшийся испытывает такое. Какая же отвага нужна, чтобы повторить такую муку. Тем не менее курит большинство населения – во всяком случае среди мужчин это так.

По весне первый раз  занялись посадкой в огороде. Участок под картошку занимал пятнадцать соток, разделили его примерно пополам. На одной половине посадили картофель, а на другой посеяли пшеницу. Бабушка босиком  с лукошком на груди ходила по огороду и широко так, размашисто, горстями разбрасывала пшеницу. Так было лишь один первый год. Урожай был очень хороший, уборку бабушка тоже не доверила никому, все сама сжала серпом. Отец смастерил два цепа и они с Михаилом били этими цепами по снопам на разложенном куске брезента. Мололи же выращенное зерно на ручной мельнице, похожей на  табуретку. Не самый тонкий помол, но караваи, выпеченные бабушкой в русской печи, уплетали за милую душу.

В ту пору в каждом огороде среди прочих грядок всегда была грядка с посаженным маком. Мак вырастал крупный, плод не входил в стакан. Какая великолепная программа была заложена в этом растении, зародыш вырастал, становился перпендикулярным основному стеблю, выпрямлялся, и из кучи лепестков вылуплялся  плод, круглая коробочка, похожая на домик и даже с крышей.В нем зрели семена и было их до семи тысяч. Какая фантастическая урожайность, если б с пшеницей было так!Когда домик становился спелым, вверху у него открывались окошечки, при ветре домик качался и зернышки сыпались по сторонам. Цветок у этого растения был не такой уж красивый, ярко-красный, но цвел отчаянно, сгорал за два дня.

Мак садили у нас до начала восьмидесятых, потом началась пропаганда, сначала не рекомендовали, потом даже стали запрещать, а после известного указа Горбачева наркомания выросла во много раз и мак уже никто не садил. Еще перед этим у матери моего дружка в огороде рос мак на маленькой грядке, одним утром она пошла в огород и увидела,что весь мак аккуратно сострижен, и на виду комочком земли была придавлена десятирублевая купюра, три бутылки водки можно было купить.

Возле старой аптеки, которой сейчас нет, стоял небольшой магазинчик, павильоном еще его называли. Там продавали водку на разлив. Я с отцом заходил туда только один раз, а потом  павильон этот сломали, водка  везде стала  продаваться только в бутылках. Тогда же там стояла большая светлая железная бочка с широкой круглой крышкой. У продавца был набор черпаков разной емкости на длинных ручках с закругленным изогнутым концом. Он опускал в бочку литровый или кому какой нужно было черпачок, легонько стряхивал над бочкой и наливал в бутылку или бидончик. Воронок у него тоже было несколько. Слышал потом, что водка в подобных заведениях была дешевая и качественная.

В другом месте подобным образом так же на разлив продавался керосин. Его много требовалось для освещения и владельцы керосиновых ламп дома  имели запас, который надо было хранить в очень плотно закрытой посуде. Были у некоторых керогазы и примусы, но близко я их не видел, похоже, как газовая плита, только вместо газа горит керосин. Они не горели так просто, требовалось как-то подкачивать.

Керосиновые лампы оснащались плотным фитилём, один конец плавает в керосине, а другой просунут сквозь узкий жестяной стержень и чуть высунут на воздух. Многие помнят эти лампы, кое-где они еще есть. Обычная лампа называлась семилинейной, с фитилём немного пошире – десятилинейной, а у бабушкиного брата большая лампа с круглым фитилём –сорокалинейной. Ее вешали под потолок и светила она достаточно ярко, в самом деле примерно, как лампочка – сорокаваттка.

Я иногда интересовался, что это за линии такие, которыми различается лампа, но никто внятно не мог об этом сказать, и лишь много позже где-то об этом пришлось прочитать. Оказывается, в старину существовала такая мера длины – линия, и составляла она около двух миллиметров. В старину керосин был дорог, и чем больше было число линий, тем больше керосина она требовала, правда, и светила она поярче. Я таких не встречал, но люди постарше вспоминали, что были и пятилинейные лампы.

В деревне напротив бабушки через речку жил старик Егор, у того я видел замечательную штуку, которую он называл – светец. Круглое корыто из жести с полметра шириной, в него налито с ведро воды, из середины торчит железный пруток, к которому приварены по кругу в несколько рядов десятка полтора прутков еще потоньше, как бы двузубых вилок. В них он вставлял лучинки, потолще карандаша, колол их из коротких чурбаков, и поджигал кончики, наклоненные к низу. Сгорали лучинки неравномерно, огарыши падали в воду с шипением, а хозяин между делом подтыкал новые лучинки. Свет дрожащий, неровный, да и чадно было.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.