Выжить и не сойти с ума. После потери ребенка ; Ты будешь мамой. Как забеременеть, если долго не получается ; Хочу ребенка! Как быть, когда малыш не торопится

Горевание размазывается по времени волнами – то больше, то меньше. Чем больше надежда на выживание, тем меньше горя внутри родителей.

Когда же происходит ухудшение, родители снова падают в пропасть страданий.

Горе в острой фазе конечно. Оно выходит порциями раз за разом. Иногда, когда ребенок умирает, родители чувствуют облегчение и завершенность. И вместе с этим ярость на Бога и на весь мир, в котором дети могут мучиться и умирать раньше родителей.

Есть горевание внезапное.

Когда вчера еще все было хорошо, а сегодня твоя жизнь рассыпалась как карточный домик. И в этой ситуации биошок более жесткий. Будто аварийная посадка самолета в условиях урагана.

Основоположник новой германской медицины Рик Герд Хамер даже вывел «закон раковой опухоли»: если в течение шести месяцев после сильного биошока психика человека не находит решения, то возникает онкологическое заболевание.

И я поставила себе дату – 15 декабря. Поскольку рак до этого мне уже три раза диагностировали. Потом я работала над собой разными методами – самостоятельно или с помощью коллег-психотерапевтов, после чего диагноз снимали. В каждом случае четко прослеживалось правило шести месяцев.

По мере приближения 15 декабря я прислушивалась к себе…

Меня спасло чудо. Но о нем позже.

Насильственная смерть ребенка вызывает сильный биошок в теле. Это всегда непредсказуемо. И после этого рушится весь мир.

Одиночество

Все, что замкнуто в одиночестве, не имеет выхода наружу.

Горе при потере близкого человека, особенно ребенка, имеет одну особенность: оно проживается в одиночестве всегда.

Даже когда любящая пара теряет ребенка, каждый из родителей остается со своим горем наедине. И иногда способ и скорость его проживания не совпадают, поэтому так много отношений не проходят испытание утратой ребенка.

Каждый человек строит отношения со своим горем, оно внутри него как в капсуле. Или сам человек закапсулирован внутри горя.

Горе одиноко. Всегда.

После трагедии из моей жизни пропало около 80 % окружения. Возникло и продолжает присутствовать ощущение перехода в другую реальность, в параллельную вселенную. И ты там один.

Иногда ты видишь рядом такие же капсулы горя, и с ними есть возможность взаимопонимания. Остальной мир отворачивается и закрывает глаза, словно тебя не существует.

Именно поэтому, когда происходит массовая катастрофа, на место выезжают психологи по чрезвычайным ситуациям. Чтобы сразу поговорить с человеком.

Горе часто надо просто выговорить. Говорить, говорить, говорить, и все, что необходимо, – это свободные уши в состоянии присутствия.

Чрезмерность

Горе от потери ребенка чрезмерно для любой психики.

Хочу вернуться к фразе «Выжить и не сойти у ума». Эту фразу мне подарила Ольга Коляда, моя коллега, десять лет назад потерявшая сына. Она очень поддержала меня после смерти дочери.

И примерно через месяц после трагедии мы говорили в одном из мессенджеров. Я написала Ольге, что не справляюсь. Передо мной стоит огромное количество задач, но очень мало сил; я пока с трудом передвигаюсь и не знаю, что делать.

В ответ на это Ольга написала: «У тебя в данный момент может быть только одна цель: выжить и не сойти с ума».

Сходят ли люди с ума?

Мы мало знаем об этом, потому что часто после такого этих людей мало кто видит. Они находятся на лечении. По моим ощущениям, я была на грани. Мозг просто отключался, я частично воспринимала реальность. Этому, несомненно, помогали антидепрессанты.

Про «выжить» и «закон онкологии» я уже написала выше. Известно, что часто наблюдаются случаи, когда партнер уходит за умершим любимым. И не все родители умерших детей выдерживают.

Телу надо помогать выживать.

И здесь я нашла для себя выход именно в телесных практиках: массаж, расслабляющие упражнения, иглоукалывание. Ко мне приехали несколько знакомых массажистов в первые недели после трагедии. Они дарили мне свои сеансы, и я хотя бы немного начинала чувствовать тело.

Я очень благодарна за это Наталье, Артёму и Эрендире.

Второй способ пришел позже. Это женская красота и ухоженность.

Когда женщина теряет ребенка, она вряд ли будет выглядеть красиво. Фильмы, показывающие так привлекательно страдающих матерей, врут.

Женщина в горе будет заплаканной, с впавшими потухшими глазами, словно не в фокусе, расплывающаяся по краю этой реальности. Женщина будто растворяется в горе и теряет очертания.

Ухоженная женщина всегда здесь. Она заземлена. Она в мире.

И это тропа назад, в мир живых.

Через месяц в дом, где я жила, приехала Марина и сделала мне маникюр. Я поняла, что слабой струйкой ко мне возвращается прошлая жизнь, которой, казалось, уже никогда не будет.

Когда Даша предложила мне в качестве подарка день красоты в салоне, где она работала, я сначала не знала, как реагировать. Я вышла из салона с цветным маникюром и педикюром. Мне сделали массаж. А еще через несколько дней дома Даша покрасила мои волосы.

На тот момент после похорон прошло всего несколько дней.

Я начинала собирать себя миллиметр за миллиметром.

Отсутствие решения

Для смерти нет решения. Особенно для смерти ребенка.

Смерть родителей ожидаема и закономерна. Скоропостижная смерть жестока. И чем младше ушедший в другой мир, тем громче звучит крик: почему?

Это первый возглас отчаяния всех горюющих родителей. На него нет ответа. Потому что нет правомерности такого вопроса. Искать ответ на «почему?» означает оставаться в позиции жертвы и пытаться последними усилиями разрушенных надежд контролировать этот мир.

Если это уже произошло, я проконтролирую ситуацию хотя бы тем, что объясню для себя, почему так вышло, найду цепочку событий, отмотаю назад все причинно-следственные связи и тогда смогу сделать так, чтобы больше никогда – слышите, никогда! – такой ужас со мной не случался.

Похоже на детское магическое мышление.

Человек в остром горе почти всегда совершает регресс в состояние ребенка, как физически, так и эмоционально.

Вопрос «почему?» высасывает из горюющего энергию, так как в нашей реальности ответа нет.

Можно прочитать книги, похожие на «План твоей души» Роберта Шварца, где говорится, что на все у нас есть план, еще до воплощения. И мы договорились с душами детей о том, что они уйдут рано, а мы проживем через это какие-то важные изменения. Можно верить, что однажды мы узнаем о высшем смысле всего произошедшего.

Но не здесь, не в этом мире.

В этом мире ответа нет.

Атомная бомба внутри*

Через пару месяцев после трагедии я осознала, что стала очень бережна к себе.

Носила себя как хрустальную вазу. Этому «помогали» сложности с передвижением ног – я ходила плавно и медленно. Кому-то я могла показаться беременной.

Беременной своим горем.

И внутри правда что-то зарождалось.

Сначала у меня была настоящая беременность. Через три месяца после трагедии. Беременность была желанной. Мы были очень рады.

Но малыши, а их было двое, с нами не остались.

Они помогли остаться МНЕ.

Однако и после потери беременности я продолжала чувствовать, будто что-то вынашиваю. Это «что-то» начало подавать сигналы жизни. Оказалось, что в нем очень много энергии.

Я уже писала о больших энергозатратах горя. Так вот, параллельно с большими затратами внутри меня образовалась небольшая атомная электростанция.

Только вот направить ее в мирное русло у меня не сразу получилось. И до сих пор получается через раз.

Поток энергии зарождался и поднимался внутри меня внезапно, сам по себе. Я не могла им управлять. Любая неуправляемая энергия разрушительна.

И эту огромную энергию я назвала «яростью».

Возможно, если бы я умела управлять такой стихией, ярость превратилась бы в мощный поток. Но я не умела.

Меня захлестывал гнев.

И его надо было как-то выражать. Я искала адекватные способы продемонстрировать его. Мне жизненно необходимо было стравливать эту огромную энергию, пока она не взорвалась внутри меня.

Я очень хотела превратить атомную бомбу внутри себя в атомную электростанцию.

Но внутри меня все же была скорее БОМБА.

Что-то, что может рвануть в любой момент. Что-то, что мало управляется мною. Что-то, с чем я боюсь взаимодействовать.

Я стала тратить очень много энергии на создание саркофага для этой бомбы. Чтобы не подорваться на ней самой и не взорвать пару стран вокруг себя. Иногда казалось, что заряд моей бомбы может уничтожить весь мир. За первые полтора года после трагедии я стала опытным сапером.

Сапером, который принял свое бессилие разминировать заложенный внутри самого себя заряд. Сапером, которого хотя бы хватает на то, чтобы оберегать от внутреннего взрыва всех вокруг.

А угроза взрыва неоднократно была совсем рядом.

Горе продуцирует огромную энергию внутри горюющего. Настолько огромную, что часто все силы уходят на ее контейнирование.

Неприлично же выйти на улицу, взять и взорваться прямо в ее центре?

Я долгое время думала, что антидепрессанты выписывают для того, чтобы поставить предохранитель на взрыватель. Но при очень большом заряде антидепрессанты не помогут.

Религия знает секрет разминирования таких бомб.

У верующих людей иногда получается прийти в такое смирение, что бомба превращается в молочную реку с кисельными берегами.

Мне этот способ не сильно помог. Хотя я очень хотела, чтобы помогло.

Я молилась везде, куда меня заносило. Я молилась в своем любимом монастыре Монсеррат. Я молилась в парижской церкви Сакре-Кёр. Я молилась Черной Мадонне в Канделарии на Тенерифе. Я молилась в Казанском соборе Санкт-Петербурга. Я молилась в церкви в Олимпийском парке в Сочи.

Заряд со мной до сих пор.

Потом я попала к одной видящей женщине, живущей далеко от Москвы. Спасибо интернету. И она увидела мою бомбу внутри. Я обрадовалась!

То, что вижу не только я, становится чуть более управляемым!

– Ты думаешь, что это бомба, – сказала она. – А это зерно, которое прорастает в тебе. И это зерно несет в себе большие изменения. Горе его активировало. Просто дай ему прорасти.

Я даю. Насколько меня хватает. В последнее время хватает ненамного. Меня сносит внутренней энергией, как ураганным ветром сносит путника в пустыне. Я хватаюсь за все вокруг, чтобы не улететь.

В моем внутреннем саркофаге по-прежнему огромная энергия.

Пока я учусь с ней взаимодействовать.

Когда любое счастье коробит*

Когда произошла трагедия, у меня было чувство, что я ненавижу всех людей на улице.

Потому что у них живы дети. Потому что они не знают, что такое запредельная боль. И я тоже об этом не знала ДО.

А потом я вышла на неизвестный до этого уровень БОЛИ. И каким-то чудом выжила. Но ощущение оторванности от мира остается до сих пор. Оно уже намного меньше.

С миром меня примирил ковид – то, что люди стали испытывать три или пять процентов боли от моего состояния, сделало нас ближе. Первые два месяца жесткого испанского карантина я радовалась.

Радовалась тому, что мир хоть немного начал меня понимать. Но счастье вокруг очень сложно воспринимать до сих пор.

Почему у меня постоянная боль, а у других людей проблемы уровня «сломался ноготь»? Особенно когда эти другие говорят: «Я так тебя понимаю, у меня тоже умер попугайчик, когда мне было пять лет!»

Я осознала, что мне очень сложно справляться со счастьем окружающих. Чужое счастье становилось раз за разом моей собственной ретравматизацией. Я чувствовала себя забытой Богом, который все еще раздает счастье и радость всем, только не мне.

И я нашла для себя практику – каждый день радоваться чужому счастью.

Самым большим для меня вызовом стало поздравлять чужих дочерей с днем рождения. Но день за днем я старалась делать это искренне! Как будто за это мне пришлют дополнительные баллы в карму.

У меня не осталось дочерей, тогда я могу хотя бы радоваться за чужих.

Иногда друзья стараются скрыть от тебя радость.

Так я случайно узнала о вчерашней свадьбе когда-то очень близкой подруги. Она рассказала о свадьбе другой моей подруге, с которой я их и познакомила. После трагедии и та и другая просто вычеркнули меня из своего круга. И вот они бывают счастливы где-то отдельно, скрывая весь процесс от меня.

Думаю, просто не хватило внутреннего процесса подумать, что мне будет больно. А может быть, и хватило.

В любом случае это не моя война. Пусть радуются. Без меня и моих ресурсов, которые обе из них когда-то могли получить.

Чужая радость коробит, а свою радость хочется защитить от чужой боли.

Я все понимаю, но это не значит, что мне не больно от этого.

Зато я могу радоваться беременностям. Беременностям моих клиентов, потому что я помогла прийти к этому результату. И я радовалась беременности Даши, потому что Даша и Хорхе как никто помогали мне после трагедии.

Но это не значит, что эта радость не приносила мне боль.

У других что-то происходит.

Празднуются свадьбы, рождаются дети. А мой мир словно застыл в одной точке после трагедии. И когда друзья тебя вычеркивают из мира счастья, это очень больно.

Словно на тебя махнули рукой. Навсегда. Ты уже будто символизируешь горе и неудачи. Проще скинуть тебя со скалы, как в Спарте поступали с нездоровыми детьми.

Я долго пыталась понять, что мне с этим делать.

И осознала, что я свободна радоваться, когда мне радостно. Я свободна отдаваться боли, когда мне больно.

Просто мне уже МОЖНО ВСЕ!

Если кто-то хочет скрыть от меня свою радость – это принадлежит этому человеку. Решение каждого – его право. Но и продолжение общения со мной – это дело и задача такого человека, а не моя. Если кто-то захочет снова общаться, его задача – найти ко мне подход.

Моя задача – быть в согласии со своими чувствами. И я вижу, что уже могу радоваться счастью других. Мне хорошо от этого.

Если в мою жизнь возвращается радость, значит, я выбрала ЖИЗНЬ.

Новую жизнь после смерти любимых.

Масштабы гималаев жизни и смерти**

Я хочу сегодня поговорить о масштабах жизни.

Мне кажется, масштабы жизни человека простираются от самой большой радости до самого большого горя, случившего с ним.

Отсюда развивается масштаб чувствительности и нечувствительности к другим событиям. И масштаб центрированности на себе или на себе подобных. Очевидно, что я очень центрирована на теме родителей, потерявших детей. Расскажу подробнее, о чем я. Когда человек проживает такое большое горе, как смерть ребенка, какие-то тяготы обычной жизни перестают казаться проблемами. Например, сложно воспринять как ТРАГЕДИЮ, когда подругу, у которой все в семье живы, увольняют с работы. Или оказалось, что у ее бойфренда есть любовница. Раньше бы это очень ранило.

Долгое время испытываемая на максимуме огромная БОЛЬ приводит к нечувствительности к обычным жизненным тяготам окружающих. Если у них ВСЕ живы.

Вот это «если ВСЕ живы» становится основным разграничителем внутреннего датчика тяжести проблем окружающих.

Прошлой осенью я была на вебинаре по авторскому праву. Мои студенты прислали свидетельства того, что мою интеллектуальную собственность в Сети воруют. Вебинар вела молодая, я бы даже сказала, юная девушка, которая с полным драматизма взглядом спрашивала аудиторию:

– КАК, вы думаете, себя чувствует автор, когда узнает, что его авторские права нарушены?

Ведущая сделала мхатовскую паузу и замолчала.

– Он чувствует себя словно с него сняли живьем КОЖУ! – вдохновенно ответила она себе.

Мне в этот момент захотелось вывести эту девушку из кадра и сказать:

– Дорогая ведущая, не дай тебе Бог узнать, каково это на самом деле – чувствовать себя БЕЗ КОЖИ долгое-долгое время. Не говори, пожалуйста, о том, чего ты, к счастью, не знаешь.

Вместо этого я вышла из комнаты вебинара сама, потому что не могу взять что-то полезное от человека, который рассуждает о том, о чем не имеет ни малейшего понятия.

Для кого-то узнать о нарушении авторского права – самая большая трагедия.

В моей системе координат все, что можно изменить, трагедией не является.

Я не могу долго находиться в обществе, где с большой долей трагизма обсуждаются какие-то моменты жизни, которые для меня в масштабах произошедшего являются просто пустяками.

Жизнь людей БЕЗ больших потерь и жизнь людей, проживающих БОЛЬШИЕ потери, отличается ценностями и акцентами.

Масштаб жизни родителей, потерявших детей, отличается от обычных родителей, как Гималаи от холмистой равнины. Это не лучше и не хуже. Это по-другому.

Я помню, как в 2011 году проводила семинар для пар в Непале. У нас была очень насыщенная программа: почти каждые два дня мы путешествовали по стране, начав со столицы Катманду, затем мы переместились в Покхару. Далее нам надо было лететь на маленьком самолетике в Гималаи.

В самолете нельзя было встать в полный рост. Когда наша группа заняла места, в салон вошла стюардесса в национальном костюме, расшитом золотом. Выглядела она так, словно вчера выиграла конкурс «Мисс Вселенная». С поклоном каждому пассажиру стюардесса раздала нам ватные шарики для ушей, чтобы не так сильно слышать гул самолета.

И мы полетели! Сначала мы летели над равниной, но вот в окне иллюминатора увидели горы. Мы влетели в узкое и глубокое ущелье и долго летели с видом на отвесную горную скалу с одной стороны и с таким же видом с другой стороны.

Чудом крылья самолетика ни разу не коснулись стен ущелья. Возможно, это был специальный аттракцион для туристов. Впечатляюще.

Самолет приземлился в селении Джомсон на высоте 2400 метров над уровнем моря. В отель в стиле средневекового замка с горящими факелами в коридорах нас привез… трактор. Про асфальтовые шоссе на такой высоте можно было забыть. По краям дороги валялись огромные валуны.

Отель стоял на обрыве с огромными панорамными видами на величественную Аннапурну, одну из самых высоких гималайских вершин. «Какой масштаб!» – хотелось кричать от восхищения.

Знала бы я, как развернется всего через восемь лет масштаб моей жизни. Я бы пересмотрела свое отношение к масштабам. Но все познается в сравнении.

Холмистые равнины в моей жизни тоже были.

В 2013 году я два раза шла по Пути святого Иакова в Испании. Прочитав книгу Пауло Коэльо «Путь мага» и вдохновившись этой идей, я собрала небольшую группу из своих клиентов и друзей, и мы отправились в путешествие. В первый раз в мае 2013 года мы шли по Французскому пути, в октябре 2013 года мы покоряли Португальский.

Дорога большей частью пролегала по холмистым равнинам. Это было очень красиво. Но когда ты идешь очень долго, ты устаешь. И любой подъем, даже под углом десять градусов, кажется непосильным. В этот момент равнина становится твоими Гималаями.

Как-то одна участница группы так устала, что в полутора километрах от города уселась прямо на дорогу и сказала, что дальше не пойдет. Я, как негласный лидер группы, не могла оставить ее там. Я села рядом, и мы провели спонтанную психологическую сессию. После чего даже успели на ужин с нашей группой в отеле.

Когда же мы подходили к цели пути – столице Галисии городу Сантьяго-де-Компостела, – другой участнице группы стало больно наступать на ногу. Она не могла быстро идти. Даже учитывая то, что мы шли не по Гималаям, а по холмистым равнинам. Я осталась ее сопровождать.

Мы вошли в город последними и подошли к собору святого Сантьяго перед самым началом службы. Перед входом в собор моя подруга упала на колени и расплакалась от счастья.

Она покорила свою Аннапурну в этот момент.

Для чего я это пишу? У каждого свои Гималаи и холмистые равнины. Любые сравнения мало приемлемы в масштабах разных судеб.

Но очень важным фактором является УВАЖЕНИЕ к судьбе любого человека. Особенно если вы знаете, что этот человек пережил смерть ребенка.

Тем не менее я бы не смешивала Гималаи с равнинами. Когда периодически на практических конференциях, посвященных помощи при проживании горя, из зала раздаются вопросы «А можно ли применять рассказанное к смерти хомячка, к ситуации развода или потери работы?», мне хочется сказать: НЕЛЬЗЯ!

НЕЛЬЗЯ, потому что важно УВАЖАТЬ БОЛЬШИЕ ПОТЕРИ.

Если у вас пока таких потерь не было – вам повезло. Но УВАЖЕНИЕ – это необходимый минимум для того, чтобы быть рядом с теми, у кого они произошли. А для других потерь я сделала специальную конференцию «Потери и судьбы». Чтобы не смешивать наши масштабы.

Когда для конференций для родителей, потерявших детей, мне предлагают темы разлуки с детьми, я сочувствую переживающим разлуку и мягко отказываю. Потому что в этом случае ребенок далеко, но ЖИВ. Есть надежда, что когда-нибудь разлука закончится. В случае родителей, потерявших детей, разлука тоже имеет конечный пункт.

Когда мы перейдем в тонкий мир и встретим там наших детей у входа.

И тогда наши масштабы полностью совпадут.

Правдивый ужас, или ужас правд**

Одно из важных первых признаний родителям после смерти ребенка приходится делать самостоятельно.

Это признание ПРАВДЫ ситуации, в которой они оказались. Это случается далеко не сразу. У меня, например, оно случилось спустя полтора года после трагедии. Правда ситуации оказалась ужасна.

Я могу сказать с вероятностью 99 %, что это самая тяжелая и обрушающая ситуация в моей жизни. И вижу, что чудом осталась в живых и не сошла с ума. Я осознаю, что прошла через такой ужас, сквозь который части людей было бы невыносимо пройти. Они бы на этой ситуации закончились.

И я признаю свою СИЛУ в том, что выжила на этой растяжке БОЛИ и ЛЮБВИ. Хотя это временно, несомненно. Все мы там будем, и наши дети нас там будут встречать.

Правда в том, что все ТАК ужасно, как вам кажется. Даже если иногда вы в это не верите. Даже если близкие говорят, что «все будет хорошо»!

НЕ БУДЕТ!

Будет ВСЕ по-другому!

Хотя бы потому, что вы будете другими. Абсолютно.

С признания того, что все, что произошло, по-настоящему ужасно, начинается движение ВВЕРХ. Да, как это ни странно.

Пока мы ищем обходные пути, не верим до конца в случившееся, мы внизу. Нам там легче. А потом мы осознаем, что все ужасно настолько, насколько мы не могли себе и представить.

Начинается движение ВВЕРХ, потому что мы наконец обретаем СВОЙ МИР.

Мир, в котором слишком многое УЖАСНО, но этот мир – НАШ. Мы наконец находим свою геолокацию, считываем координаты и можем вызвать спасателей. Если мы нашли себя и свой мир, отсюда мы можем начать движение на выход из этой страны горя.

Выход из горя начинается с признания его факта не только головой, но и сердцем.

Голова горе может признать почти сразу. Признать головой – не значит понять или принять. А вот признать сердцем, что горе – это твоя реальность, ОЧЕНЬ больно. И как любое живое существо хочет убежать в безопасность, наше сердце делает то же самое.

Оно убегает в безопасность через НЕПРИЗНАНИЕ тяжести произошедшего. Это не голова говорит чаще всего «Не могу поверить». Это сердце.

И самая большая АНТИсинхрония заключается в том, что большинство окружающих констатирует факт трагедии, произошедшей с нами, почти сразу же, просто потому что НАША трагедия для них безопасна. Они все увидели, согласились, что это «тотальный ужас», и пошли дальше.

А горюющий родитель не способен из своей боли и небезопасности признать сразу: все, что произошло, – это на самом деле правда, и это именно так ужасно, как кажется.

Родителю в горе надо еще дожить до этого осознавания. И когда оно нас догоняет, становится очень БОЛЬНО.

Когда РАЗУМ и СЕРДЦЕ входят в синхронию осознавания реальности ГОРЯ, это похоже на атомный взрыв и полет в пустоту одновременно.

Но некоторые БОЛЬШИЕ ВЗРЫВЫ формируют ВСЕЛЕННЫЕ.

Важно, чтобы хватило сил дойти до этой точки. Чтобы переродиться от этой боли и начать движение ВВЕРХ.