Дорогая, а как целуются бабочки?

***

Вообще говоря, идея эта давно уже меня грела. Не было денег на реализацию. А тут появились. Вместе с заслуженным строителем СССР, который горел идеей построить кооперативный гараж “высокой этажности” и не простой, а с автосервисом. И даже демонстрировал мне облюбованный участок земли. Но мэр разрешения на этот участок не дал. Строитель еще один пустырек нашел. Но этот я ему брать отсоветовал – уж больно далеко от дороги. А потом и мэр отказал. И ваш покорный слуга уж было совсем решил расстаться с мечтой о собственном автосервисе – звонок: есть участок! И все разрешительные бумажки на строительство. И мы заключаем с заслуженным строителем СССР договор, и я становлюсь потенциальным владельцем производственной площади в 370 квадратных метров. Почему потенциальным? Да потому что деньги от проданной квартиры покрывали лишь часть этой площади. Практически весь доход, который мне приносила коллерная и малярка, я вкладывал в строительство помещения для автосервиса. Но со сроками сдачи заслуженный затягивал. И тогда я стал к нему привязываться. Дескать, по договору я вона когда должен был въехать, а все не въезжаю. Давай-ка буду меньше тебе платить? И в конце я ему уже по 10 тысяч только в месяц и платил. Ну и вот они – триста семьдесят квадратных метров! И я продаю гаражи, где у меня малярка была. Занимаю у одного клиента (он продуктами торговал) 200 тысяч рублей под 24 процента годовых, покупаю оборудование, ставлю два подъемника, но никак не могу найти людей. Все какие-то хмыри приходят. И вдруг подваливает один. “У меня, – говорит, – бригада, и хотим мы у тебя автосервис твой арендовать”. – “Не, – говорю, -в аренду не сдам, а если у меня хотите работать – будем обговаривать условия”. Ударили по рукам – приводит бригаду. Ребята все из военных. Когда наших из Европы выводили, многие офицеры вернулись на родину с иномарками, а эти мои ребята, они все – технари. И именно по автомобильному делу. И все в запасе. Ну и сколотили бригаду ремонтировать иномарки. Старшим у них майор был, полковник был у него в подчинении, остальные – прапорщики. Починили офицерские тачки, перекинулись на гражданских. И даже помещеньице арендовали, но хозяин уж больно аренду задрал. Да и в курмышах это дело все находилось – не выгодно. Вот они и явились ко мне. И пришли не пустые, а с тремя листочками – база данных клиентов.

В 2003-м, 7 марта завезли свои инструменты, а 10-го у меня на подъемниках уже стояли машины. И мой автосервис был первым автосервисом в городе, специализирующимся на иномарках.

Иерархия прежняя: Надя – владелица, я – директор. Исполнительным директором вот этого майора назначил по фамилии Жарков. И все у нас вроде путем, и вдруг он мне говорит: ухожу. И называет один крупный автоцентр. Вроде как там двадцатник ему предложили

Какие, – говорю, – проблемы? Ищи еще клинтов, и тут по двадцатке получать будешь.

Извиняй, – говорит, – Владимир Петрович. -И ушел. И как-то я заехал в этот центр: такой гордый ходит. На груди – бейджик болтается: начальник цеха . Через пару-тройку месяцев смотрю: у нас крутится. А я как раз третий подъемник пригнал.

– Владимир Петрович, а вы наняли людей подъемник монтировать?

– Нет еще.

– Так я мигом!

Привел парня, поставили они мне подъемник. Расчитался я с ними и майору этому:

– Жарков, ты прямо скажи – чего хочешь?

– Вернуться хочу. – Ну и рассказывает. Из обещенной двадцатки на руки выпадало шишь да маленько: за каждое “фи” заказчика в “образцово – показательном центре” нещадно штрафовали. “ В твою смену машину делали? Клиент недоволен- плати”. Раз – плати, два- плати, три – плати. Ну он и “прибег” назад. У нас-то за недовольство клиента фирма расплачивалась.

Потом тоже была ротация: люди приходили- уходили, но вот этот вот офицерский костяк он держался. Ну и вообщем, неплохо это дело пошло. Настолько неплохо, что я даже подумал: а не отметить ли мне юбилей. Шестьдесят, как никак. Ну и решил отметить.

***

На такого рода события принято приглашать полезных людей. Или “нужников”, как говорили в пору тотального дефицита. Но я хотел видеть лишь только тех, кто грел душу. И страшно жалел, что Кузьмин не может оставить Париж из-за своего ресторана. И то, что Тарасова не будет, жалел. Человек редкого по нынешним временам благородства, и редкой порядочности, этот Тарасов. Но у него наступили черные дни. Какие-то дрязги начались среди учредителей фирмы, и дела Стаса стали настолько плохи, что он вынужден был отправить детей и жену к родителям на прокорм, а сам, одолжив у меня 3 тысячи баксов, попытаться начать дело с нуля. Но что-то не шибко шло у него, и он очень переживал, что никак не может мне долг возвратить. Ну и вот не приехал. А что касается остальных, то были все, кого я хотел в этот день видеть. Человек, наверное, сорок. Квартира у меня большая, но и в ней не удалось бы всех разместить – сняли кафе. И вот мы все за столом, и я встаю, беру мою специальную на 30 грамм рюмку и наливаю водочки. А Надя смотрит на меня, и в глазах ужас. Но я наливаю и опрокидываю. И глазами же ее успокаиваю: не беспокойся, мол, не сорвусь. И действительно не сорвался. Хотя в этот вечер одной рюмкой дело не ограничилось. Нормально принял. И было так хорошо, как давно уже не было. И столько хороших слов о себе услышал. В том числе и от Нади. “Я, – говорит, – за тобой, как за каменной стеной”. Ну и конечно был на вечере тамада. Но я ему сразу сказал, чтоб не мешал. Сказал, что мы сами словом тут все владеем. И после первой же рюмки взял микрофон. И cтал гостей представлять друг другу. Многие же знакомы не были. Ну и выстроил представление это, как такой экскурс в историю моих с этими людьми отношений. Начал, конечно, с друзей детства. Колесов Марат, который жизнь за меня готов был отдать. Леша Чен. Cерега Сорокин. Ну помните, чекиста, который письма Катрин читал. А в суворовском удивлял всех балансировкой. Шест на носу держал. Трехметровый шест для прыжков в длину.

Дорофеев Роман тоже на этих наших посиделках был. Через несколько лет он возглавит педагогический. Никодимов Славик, который потряс меня в свое время эстетством. Были мы на гулянке какой-то студенческой, так Славик стаканы приволок. Узкие, длинные, и поил нас потом коктейлем собственного сочинения, украсив оный долькой лимона, а стакан – бумажным цветком.

“Cегодня он играет джаз, а завтра родину продаст”. Вот это про Славика. Нет, на саксе он не лабал, и в пользу иностранных держав не шпионил, но уж очень ему нравилось, как Запад загнивал – спал и видел как бы позагнивать вместе. Ну и любопытен был очень, всякий запретный плод был ему сладок, так что когда по чьей-то наводке представители известных органов явились к нему домой, то о визите своем не пожалели: на книжной полке у Славика за голубым томиком главной философской работы Владимира Ильича Ленина, посвященной критике эмпириокритицизма и развитию диалектичекого материализма, прятался изданный во Франкфурте -на-Майне томик Солженицына.

– А это, – представил я гостям Славу, – Слава Никодимов. Широко известный в узких кругах диссидент, подвергавшийся в свое время пыткам в подвалах КГБ.

– Так уж и пытали, – встал на защиту родного ведомства Серега Сорокин.

Хохот стоял страшный, а я глядел на милых моему сердцу товарищей, таких красивых, умных, веселых и думал, как все-таки хорошо, что рядом со мной в этот вечер не только Лиза, но и Димка.

***

После развода я видел его не часто. Но года за два до этого моего юбилея он позвонил.:

– Па, мне надо с тобой поговорить.

Встретились.

– Женюсь, отец, и очень хотел бы видеть тебя на свадьбе.

На каких условиях? – поинтересовался я, припомнив свадьбу Дениса. И уже решил : если начнет о деньгах, развернусь и уеду.

Ну о чем ты, па? Какие условия? Просто приходи без всяких условий и все.

У меня прямо камень с души свалился. И, надеюсь, вы понимаете, что дело не в деньгах. Но был еще один щекотливый момент, и я продолжил.

– Приятно, Дмитрий, что ты обо мне не забыл, но мне надо подумать. Ты не хочешь спросить, о чем я собираюсь думать?

– Да я представляю примерно.

– Давай договоримся так. Я беру сутки на размышление, завтра в это же время встречаемся, если, конечно, ты можешь, и я говорю тебе о своем решении.

– До завтра, па.

Вечером следующео дня я протянул ему конверт.

Заглянул:

– Тут слишком много.

– Нормально. Я тебя, сын, позравляю, поздравь от меня супругу, и извини: я не смогу там быть.

– Я понимаю, – сказал он. И мы разъехались (у него тогда уже машина была). Разъехались, но не разошлись.

Встречаемся по сию пору. Но у нас табу: мы никогда не говорим с ним о его матери и его брате.

Я как-то было попытался поднять историю с судебным рабирательством по квартире, где я жил с ними. Хотел объяснить, что не собирался эту квартиру пилить. На что он мне ответил, что у него другая информация.

– Ну если мне не веришь, посмотри дело. Ты юрист, тебе позволят. Посмотри и убедишься: выкидывать вас на на снег я не собирался.

– Давай не будем об этом, па? Я сам, со временем, сделаю выводы.

Он окончил юрфак. Юрфак универа. Практикует как юрисконсульт. И, конечно, ему бы труда не составило дело это поднять. Но ворошить наше с Ксенией Семеновной прошлое он не хотел. Что касается Дениса, то тут он сказал только одну фразу:

– Да знаю я, как он там у тебя “зарабатывал” .

Ну и с тех пор мы этих двух персонажей в наших с ним разговорах не касались. Хотя виделись и говорили довольно часто. А вскоре у нас появилась еще одна запретная тема. Та свадьба, на которую я не пошел, увы разводом закончилась. Дмитрий не говорил о причинах. И не сказал бы, думаю, даже если бы я попросил. Эта тема – второе наше табу.

Детей у них, к счастью, не было, а двушка, которую им с женой после свадьбы купили, была продана, деньги поделены, и сын, использовал свою долю в качестве первоначального взноса за однокомнатную квартиру, которую он прибрел по ипотеке. Cпальный район, платит он за нее около 8-ми тысяч ежесячно и будет платить 20 лет. В его новой квартире основная мебель была привезена, вероятно, из прежней двушки. Но кухня была пуста. И я предложил ему свою помощь. Он долго от этого отказывался, но я в конце концов убедил, что сегодня могу себе позволить такого рода расходы. А потом предложил положить в квартире линолеум. И он опять говорил мне: “Нет, нет и нет.” Говорил, что ему и на ДСП великолепно живется. Но я ведь тоже настырный. А он … Он на брата своего очень мало похож. И я думаю, дело не только в том, как у того и другого выстроилась цепочка дезоксирибонуклеиновой кислоты. Дело еще, видимо, и в воспитании. Ну вы помните, все мои попытки, заняться Денисом, воспринимались в штыке. Наши с ним уроки французского она попросту высмеивала. Считала, что я не сделаю из ребенка то, что может сделать она. А сделать она хотела из этого менького человечка нечто особенное. Cына, которого нет и не было ни у кого. Ну жила у ней, видимо, в голове какая-то своя схема. Под эту схему она и кроила мальчишку. И это было совсем не воспитание. И даже не дрессировка. Она просто напросто его истязала.

– Вернись на место, – приказывала металлическим голосом. – Как нужно выходить из-за стола?

Крошечный, он вновь карабкался на стул, с которого только что слез, и рапортовал: “Спасибо–мама-было–очень-вкусно-можно-выйти-из-за-стола”. Ну не вкусно там было! Готовила она отвратительно. Не было для него большего ужаса, чем вызвать гнев матери. А между тем малейшее отклонение от сочиненных ею правил каралось немедленным отлучением. И он бегал за ней по квартире и умолял:” Мамочка, прости меня, мамочка!” А она отталкивала его. Он умолял, а она отталкивала. Я пытался прекратить истязания. Но мои вмешательства только подливали масла в огонь.

А потом ей, видимо, надоели нечеловеческие эксперименты в области педагогики, и она занялась собой. Карьерой своей и устройством личной жизни. Так что Димку ей уже некогда было тиранить, и он рос во дворе. Детсад и двор, вот его, Димкины, университеты. И судя по результатам, это были не самые худшие из образовательных учреждений.

– Почему ты мне не звонил? – cпросил он меня в одну из первых наших встреч.

– Мать могла взять трубку. Ну или Денис. А ты знаешь, какие у меня с ними отношения.

– А по-моему, Денис хочет с тобой помириться.

Я ничего не ответил Димке на эти его слова, притом что он был не первым, кто говорил мне об этом.

Знакомый один, тоже покраской авто занимался. Ну и как-то пересеклись.

– Тут недавно, -говорит мне между прочим, – Денис заходил. Cпрашивал о тебе. Cлушай, по-моему, он помириться хочет.

– Юр (мужика этого Юрой звали), – я с ним не ссорился. Просто он мне не нужен. Такой, каким я его знаю.

И это была чистая правда. После того, что между нами произошло, я не испытывал ни малейшего желания не то что видеть его – слышать о нем. А он позвонил. Утром в день шестидесятилетия.

– Па, я тебя поздравляю.

Cпасибо. Вот и все, что я сказал. А он, видимо, ждал продолжения. Слова примирения. Но по сухости в голосе понял, что продолжения не будет, и положил трубку.

Так что на юбилее Дениса не было, а Дмитрий был.

– Па, – я не ожидал, что у тебя столько друзей. И такие все достойные люди, – сказал он, и это были, пожалуй самые главные слова, которые бы я хотел услышать в тот вечер.

Ну и все опять пошло своим чередом. Утром я шел на работу. Вечером возвращался домой. Чувствовал, что делаю это все с удовольствием. И даже мыслишка начала посещать: а, может, не так уж и прав я был, когда уговаривал Кузьмина из Франции не возвращаться. Может, жизнь то и впрямь налаживается? Но с выводами, как выяснилось, опять-таки поторопился.

Вспоминаю по этому поводу беседу писателя Эдуарда Тополя с Березовским. Эдуард Тополь сказал, что впервые в России экономическая и политическая власть оказалась у них (у Березовских). Так коли они себя считают «богом избранной нацией», то работать надо на страну и делать ее процветающей. Для этого у России все есть. Эта страна вырастила их, дала образование. А они обескровливают ее, уводя деньги за границу. Иначе будет очень плохо. Всем будет плохо…

Но вывоз капитала продолжается до сих пор. Промышленность не развивается, сельское хозяйство гибнет, дорог нет. Вот мнение еще одного советского дессидента писателя Владимира Войновича: «… благополучие нынешней власти держится на высоких ценах на нефть и газ.» И далее: «Если бы советская власть либерализовалась и при этом осталась на плаву, то при всем моем отвращении к ней, может быть, ситуация сейчас была бы лучше.»

***

А на моем малом предприятии возникла опять проблема.

На этот раз началось все не со звонка, а с инсульта. Позвонил Жарков, который снова стал к тому времени у нас исполнительным директором и сообщил, что мастер-приемщик слег в больницу. И я стал искать человека на его место. И пришел один. C улицы, можно сказать. Но с техническим образованием, коммуникабельный, манеры приемлимые. Фамилия вот только Хмырев и не вполне безупречная биография. Подделал как-то водительские права. У него нстоящие изъяли за неправильное поведение на дороге, а он нарисовал новые. Сей факт, меня, конечно, насторожил, но столько в парне было обаяния, что я купился. Именно купился, потому что через некоторое время этот Хмырев меня обокрал. Перед самым Новым годом, а надвигался 2010-й, собрал с клиентов деньги за запчасти и ремонтные работы и, не никак не оформив , отчалил с ними в неизвестном направлении. На следующий день я его нашел, но денег он мне не отдал, извинился, что отчет не готов и как только все подсчитает, то сразу мне его принесет. Жду два дня – ни ответа, ни привета. Смылся. Телефон не отвечает.

Каникулы новогодние закончились, клиенты стали интересоваться, как продвигается ремонт, и я вынужден был продвигать его за собственный счет. Покупал на свои деньги запчасти и расплачивался со слесарями и жестятнщиками. Возместил ущерб всем и пишу заяву в органы МВД, приложив к оной показания работников и клиентуры . Органы меня мурыжили год. Открывали дело, закрывали, опять открывали. Черти сколько искали Хмырева, хотя я им все его явки предоставил. Ну и постоянно менялись следователи. И вот прихожу к последнему, точнее последней – капитан по фамилии Рундукова, а она заявляет: “Надо бы и сервис ваш проверить. Действительно ли указанная вами сумма ущерба значительна. Может, для вас это сущая ерунда”.

Формальные основания для такой проверки были. Срок наказания завязан у нас на ущерб. Значительный – больше сидеть, незначительный – меньше. Но я взорвался: “ Хмырев украл, а проверять меня?! Да и с чем вы будете сравнивать ущерб? Со средней пенсией по России? Или доходами Абрамовича?”

– Не пылите, Игнатов, а распишитесь вот здесь, в протоколе, – и назначает очную ставку.

Назначает очную ставку, а проходимец этот заявляет, что деньги мне лично в руки отдал. Ну я вообще дара речи лишился. А через неделю вызывают опять. И уже не только меня, но и Надю. Она же хозяйкой -то числилась. И снова про эти свои проверки нашей с ней деятельности. Ну тут и Надя не выдержала:

– Вы можете сколько угодно и что угодно проверять, но мы знаем одно: Хмырев вор, и он должен сидеть в тюрьме.

Короче, больше мы туда не ходили. Плюнули. И на деньги, и на Хмырева, и на наших доблестных следаков. Почему я своих людей к этому делу не подключил? Ну сначала казалось, что дело настолько пустяковое, что районные сами справятся. А когда началась вот эта вся свистопляска с открытиями и закрытиями, понял, что смертельно устал. Я ж в это время не только в райотдел на допросы мотался и собсвенное расследование проводил. Я ж еще и с бизнесом завязывал. Распродавал оборудование и искал, кому бы в аренду сдать вот эти вот свои производственные площади. Из-за Хмырева? Нет, что вы! Конечно, же нет. Меня заставило это сделать родимое государство.

В 2006-м я отметил свое 60-летие. И этот год стал последним годом моих обольщений. Я понял окончательно и бесповоротно: все, что делается в этой стране, делается не ради, а против живущих в ней людей.

В 2003-м, я точно помню, в 2003-м году, наконец, объявили, что снижают налоги. И действительно снизили. И мы вышли из тени. Приемлемые налоги. Почему бы не выйти. Но тут-то нас и взяли за жабры.

Как только малый бизнес вышел из тени, эта новая власть начала подымать коэффициенты на вмененный налог. И в нашей отрасли этот самый коэффициент увеличивался почти ежегодно. И в результате налоги, реальные, а не декларируемые с высоких трибун налоги, росли как на дрожжах. Налог я должен платить за каждого работника. Не важно – полы он моет , или вмятины на иномарках выпрмляет. Сделал он норму или не сделал. Прибавить к этому еще и единый социальный налог. Затраты при этом в расчет не брал никто. А ведь и они росли. В десять раз по сравнению с 1997-м годом поднялось в цене электричество. Цена на газ тоже росла постоянно. У меня отопление сервиса на газе. А самое смешное: допустил перерасход газа – штраф, за недобор газа – тоже штраф. Бензин дорожает. Ну а вслед за энергоносителями дорожает все остальное. И это все называется «борьбой правительства с инфляцией».

Меня задушили, понимаете вы? Да разве только меня? Вот тебе и «модернизация» и «инновация».

Вот говорят, народ не тот. С народом, говорят, государству нашему не повезло. Очень, говорят, ленив. Потому и живет плохо. Какая лень! О чем вы, милые?Преподаватели за ставки дерутся, врачи дежурят круглыми сутками. Пенсионеры работают, пока ноги их носят. Вы думаете, французы пашут? Да не пашут они ни фига! Сдают в аренду недвижимость, или живут на процент со вклада. Арабы? Я вам рассказывал, как пашут арабы. Целыми днями – в кофейнях.

Плисецкую спрашивают: “Почему россияне такие бедные, коли страна у них такая богатая?” – “Лень – матушка,” -говорит. И тут же рассказывает, как отказалась от денег, которые ей предлагал из любви к ее искусству Пьер Карден: побоялась. А вот наряды (платья) взяла. То есть, получается, что и у величайшей из танцовщиц, денег нема. Ну раз Карден ей помощь предлагал. А разве она всю жизнь не работала? Пахала как рабыня Изаура! Зарабатывать не давали при советской власти. Сейчас, конечно, у нее все по-другому, поэтому и говорит. А у остальных? Да хоть товарищей моих возьмите! Ведь сколько принесли Родине пользы. Что, они не работали? Ленились? А государство их опустило.Всех этих отличных врачей, учителей и военных.

Как-то разговорились с Лешей Ченом о взятках в медицине. Не о коньяке, конфетах и цветах, а о серьезных сумах, которые берут за операции не только в частных, но и в государственных клиниках.

– Как же так ? -возмущался я. – Мы же платим налоги. Какая же это страховая медицина?

– Вов, – остановил мои излияния Леша. – Ты знаешь сколько я получаю в месяц? Четыре тысячи триста рублей. Че-ты-ре!

Я и заткнулся. 7 лет человек учился в институте. 38 лет работает. На одном месте. Здоровье людям возвращает. Жизнь! Четыре тысячи. Две он отдает за квартиру. Это не унижение?!

Толик Белушин, старший преподаватель на факультете иностраных языков. (4800 руб. в месяц на руки) Выживает за счет репетиторства. Мастер-приемщик, прапорщик Советской армии вкалывал, пока инсульт не свалил. Все пенсионеры, и все работают. Только Славик Никодимов, по-моему, на пенсию и живет. Мелким клерком в минкульте областном подвизался, а пенсия 15 тысяч рублей. Имея непрерывный стаж 35 лет, мне насчитали пенсию 3 тысячи с копейками рублей. Пять лет учебы в институте не засчитали, хотя я начал работать до поступления в ВУЗ. Славику, который всю жизнь по культурным мероприятиям бегал – 15. А потому что госслужащий. Какая-никакая, а власть . А власть, она себя не обижает. Власть себя не обижает, а народ, как видим, безмолствует. Европеец он негодует сразу. Чуть дебет с кредитом не сходится, бежит протестовать. На 5 процентов цены подняли – европеец на улице. А нашему недосуг- надо картошку сеять. Потом окучивать, потом копать.

Терпелив наш народ чрезмерно. Но, в конце концов, и у него терпенье заканчивается. Когда эксперименты, которыми его власть подвергает , станут совсем уж бесчеловечными, вот тогда он выходит с протестом. А чаще сразу берет в руки топор и начинает крушить заборы. Вспомните 14 -й год. Царю нужна война до победного конца, а деревня разорена напроочь. Одни бабы, дети да старики. А жрать нечего. А письма-то пишут на фронт. А тут – оружие. Ну и повернули штыки против своих мироедов. Кровью умылась страна. И что? Которые похитрей власть прибрали к рукам. И мир опять поделился на господ и хозяев и первые вторых начали гнуть. Ну вспомните, вспомните, как мы радостно встретили эту саму Перестройку, как за Ельцина из штанов выпрыгивали. И что получили? Ваучеры. До сих пор не пойму, как можно было доверить распоряжаться всенародной собственностью частным ваучерным инвестиционным фондам. Афера была почище панамской. (Был такой параграф в советских учебниках истории: «Панамская афера») Ваучерная приватизация была, мне кажется, специально спланирована таким образом, чтобы всех россиян от младенцев до глубоких старцев оставить с носом. А выгоду поимели лишь некоторые, которые, собрав ваучеры за просто так у населения, приобрели на них предприятия. История нас рассудит. Но я уверен, что бесконечно паразитировать на стране не получится.

Ну отнес я ваучер в фонд Васи Пупкина. Присылают бумагу. Прект протокола собрания акционеров. Резолюция: 59 миллионов на содержание совета директоров; дивидентов по акциям не платить. Вскоре этот фонд исчез из поля зрения.

– Ты не любишь Родину, – мне говорят. Нет, господа, хорошие, Родину я люблю. Я ненавижу тех, кто на ней паразитирует. Вот этих мерзавцев, страну дербанивших, и власть, которая позволяет дербанить. И очень себя уважаю за то, что во власть эту не вляпался. А ведь был момент. Войнов после путча звал к команде его примкнуть. “Вов, нам нужен человек, который шарит в образовании. Ты, я считаю, идеально подходишь”.

Мне он был сипатичен. И вот эта вера его в то, что в стране этой можно действительно наладить жизнь. Но что-то меня остановило. И я сказал, извини, брат, но нет. Он вскоре уйдет из этого мира, Войнов. Cкоропостижно. Cердце. А я, наблюдая во что превратились его сподвижники, в какое дерьмо, очень себя хвалю за тот свой отказ. И если бы мне предложили в двух словах охарактеризовать мою жизнь. То я бы ее охарактеризовал так: нормальный человек в ненормальных условиях. И это не только про меня. Это и про Войнова, и про Колесова, и про Чена. Про всех моих товарищей, которых угораздило с их умом и талантами родиться в этой несчастной стране.

Все в нашем гребанном государстве против людей. И при царе так было, и при коммунистах. А при “демократах” еще хуже. И гложит мысль: куда я, дурак, родил еще и дочку. Красавица, умница. Венулась недавно вот из Франции. Grand Prix на конкурсе французской песни.

Надежда бывает с ней иногда резковата. Лиза же в дискуссии любит вступать. И когда я вижу, что страсти накаляются, то говорю – брек. И развожу их по разным углам квартиры. И старшей говорю: “Ну разве ты не понимаешь – переходный возраст, пройдет”. А у младшей прошу снисхождения к старшей. Я у них миротворец такой. А еще делаю все для того, чтобы Лиза хотя бы моих ошибок не повторяла. Нотаций не читаю, нет. По себе знаю – слова не учат. Только личный пример. Вот как ты живешь, то и мотает на “ус” ребенок. Ну иногда статейки актуальные ей подброшу. Надыбаю в прессе и даю почитать. Гляди, мол, что пишут. Как думаешь – правы ? А, может быть, нет. Ну и про жизнь свою, конечно, рассказываю. Откровенно, насколько возможно. И про себя, и про моих родителей, и про нашу с ней Родину, и про наше с ней государство.