Ретроспектива

Мира рассмеялась.

– Что нужно сделать для этого?

– Посетить своих дражайших родителей, скажем, на это Рождество.

– А. Ерунда. Я уже даже купила билеты на самолёт.

– Отлично. Значит, сделке быть.

– Спасибо, – Мира смущённо замолчала. – И я всё верну.

– Так что планируешь купить на этот раз?

– Требований не густо – ходовая и практичная машина, которая будет служить без косяков.

– Помочь с продажей твоей старушки?

– Ага.

– Тогда скоро с тобой свяжутся от меня.

– Надо говорить: твои люди свяжутся с моими.

Мира болтала с отцом, пока коллега за соседним столом не начал на неё поглядывать. «Приезжает сюда пару раз в неделю и то бездельничает», – читалось на его физиономии.

Мира вняла немым укорам и принялась за работу. День был определённо спасён.

***

Восхищение. Эмоция, с которой смотрел Теодор, когда Мира снова стояла на пороге его дома.

– Ты пришла.

Рукава её куртки коснулись с приветственной нежностью, какой одаривают только дорогого друга.

– Сегодня ведь пятница, – ответила Мира. Теодор потянул её в дом и заслонил собой входную дверь, словно Мира могла передумать и уйти. Было заметно, как много он хотел сказать, но сомневался.

– Ты не просила о дополнительной встрече на неделе…

– Много дел навалилось. Но пятница ведь всегда моя?

Теодор старался не наткнуться на её взгляд. Он спорил с какими-то мыслями в голове. Его губы безмолвно шевелились. Наконец-то с них сорвалось:

– Это из-за меня?

Вырванная из контекста фраза – оголённая, натянутая, как струна, суть. Но Мира поняла и без пояснений. Она знала эти ощущения. Так бывает, когда громадный комок чувств не даёт дышать и говорить.

– Я тебя обидел? – Наполовину вопроса, наполовину надрывной уверенности.

– Нет же! У меня просто был завал на этой неделе, я ведь сказала, что…

Тряхнув головой, Теодор не дал ей закончить.

– Мира, нам нужно поговорить.

Конечно. Догадаться, о чём пойдёт речь, не стоило труда. Сейчас Теодор напустит на себя этот свой независимый вид, чтобы прозвучать убедительно.

Они расположились в гостиной. Взгляд Теодора был по-прежнему устремлён куда угодно, только не на Миру. Непривычная картина. Нервозность – не его прерогатива. При иных обстоятельствах такая реакция Мире польстила бы. Теперь же она предпочла бы, чтобы этой ситуации вообще не было. Их ведь ждёт до скрипа правильный разговор, и в этой правильности пробивалось что-то в корне неверное и лишнее.

– То, что произошло – недопустимо, – твёрдо начал Теодор. – У меня не было права менять наш привычный сценарий без твоего согласия. Я отдаю себе отчёт в том, что утратил над собой контроль. Именно я ответственен за то, чем мы занимаемся в комнате сессий. И я не справился. Я виноват в домогательствах и превышении дозволенного. Ты не должна становиться мишенью для моей несдержанности. И не твои проблемы, что я не в силах соблюдать рамки.

Рамки, ответственность, сценарий… Смехотворные слова.

Есть только ты и я. И если нам обоим хотелось того, что произошло, то правильнее этого ничего нет. Нам решать. К чертям договорённости, игры и правила! Мы – это мы.

– Если это вообще уместно, я хотел бы извиниться.

Теодор учинял трагедию на ровном месте. В его картине мира Мира – жертва, которой бессовестно воспользовались. Он либо в самом деле не понимал, либо отказывался признавать, что большую часть времени Мира откровенно предлагала себя. Жестом, словом, намёком, иногда почти требованием.

– Если ты помнишь, я сама просила сделать мне исключение, – внесла она ясность. – Так что не нужно извиняться. Не случилось ничего криминального. И, вообще-то, ты спрашивал меня, прежде чем что-либо произошло. И я сказала «да».

Теодор опустил взгляд на её ладонь, накрывшую его бедро. В глазах его промелькнула досада.

– В любом случае, такие вещи я обязан заранее обговаривать с тобой. Не знаю, что на меня нашло. Раньше подобного не происходило. Это так безответственно – сорваться, словно неразумное существо. Но ещё хуже – выгораживать свой поступок. Поэтому, пожалуйста, не расцени мои слова за оправдания. Я просто хочу объясниться. Если тебе это нужно.

Мира кивнула.

Ну давай. Объясни то, что ясно как день. Ты меня хотел. И это оказалось сильнее всех каменных принципов. Ты отозвался мне, и твой отклик, и желание, такие же сильные, как мои – это было так же круто, как секс.

– Я достаточно времени занимаюсь этим уже не как любитель. Я научился отстранённости, чтобы действовать механически, не перенося чувства на клиенток. Чтобы уметь делать всё, не вовлекаясь, но и не переступая через себя. Со временем начинаешь получать удовольствие не столько от происходящего на сессии, сколько от того, что делаешь свою работу хорошо. Особенно, если клиентки просят что-то, к чему я равнодушен. Но иногда я участвую в том, что мне действительно нравится. Не как работа. Нравится, как мужчине. Когда какая-то женщина затрагивает струнки твоей страсти, это уже другое. Способность отстраняться гаснет, и подключаются эмоции, – он глубоко посмотрел на Миру. – Ты делала то, что мне нравится. Я говорю о покорности.

Сколько безупречных слов, сколько мыслей наворошил! Сколько вылизанных, взвешенных аргументов – каждый на своей полочке.

Не пытайся меня запутать. Произошедшее – универсальная лакмусовая бумажка на проверку взаимной симпатии.

– Теодор. Я не против, если наши встречи обретут более близкий характер. Я об этом и просила тебя, – спокойно повторила Мира, как ребёнку.

– Всё должно было произойти не так.

– Парень, звонили из позапрошлого века, просили вернуть на место викторианские морали.

Не изменив себе, Теодор шутки не понял. Он предпочёл продолжить:

– Существует неизменная, что есть обязательное условие на подобных встречах. Это доверие. Независимо от того, чем мы решили заниматься, мы делаем это добровольно и после чёткого «да». Согласие не считается осознанным, если принято на эмоциях. Там, в тех стенах, мы оба должны знать, что происходит – на любом этапе. Я не имел права решать за обоих.

Вдох-выдох, успокойся. Он просто хочет оставаться профессионалом.

Почему Миру это так злило? Просто всё указывало на то, что для Теодора произошло только крушение рамок. Убеждённый профессионализм пошатнулся. Лишь это его волновало, а не Мира и их разделённое на двоих безумие. Уже очевидную, как слон в комнате, симпатию между ними он игнорировал. Тоже в счёт профессионализма.

– Поэтому ты больше не можешь быть моей клиенткой. Я не имею право получать деньги, если не соблюдаю все рамки.

Ах, а я-то думала, ты отказался от оплаты в прошлый раз, потому что трахнул меня. Так было бы честнее сказать, не правда ли?

– Но мы можем договориться и продолжать встречаться на новых условия, – закончил Теодор.

– То есть, как? Хочешь, чтобы я перестала тебе платить?

– Ты не будешь платить, но будешь отрабатывать мои услуги своими.

Мира растерялась. Похоже на ситуацию из детства, когда хочешь купить сахарную вату, лезешь в карман, а там ни монетки.

– И что мне тебе предложить?

– Мне нужен редактор для моей книги.

От изумления Мира несколько раз осеклась. Она ждала любой просьбы, даже самой сумасшедшей или грязной. Только не такой.

– Твоей книги?

Глупо прозвучало. Он признавался однажды, что пишет. Мира не забыла, просто выпалила первое, что пришло на ум.

– Ты легко найдёшь детские рассказы моего авторства, если попробуешь, – ответили на все её немые вопросы.

С современной детской литературой Мира была плохо знакома. Интереса к ней не возникало, по работе тоже не приходилось сталкиваться. А в университете она отдавала предпочтение обзорам других тем.

– Погоди. Ты пишешь книги для детей?

Мира быстро прикусила щёку, но было уже поздно.

– Что смешного? – Теодор нахмурился.

– Ничего. Это просто странно. Ты и детские книжки.

– И что не так?

Вот же вывернул! Объяснять ему, что не так – испытание, которого лучше избежать.

– Да нет. Ничего. Пустяки.

Теодор с подозрением прищурился.

– Это была работа по заказу. Но теперь я пишу то, что хочу. И мне нужен помощник. Я предлагаю тебе им стать.

– Но ведь я не редактор. Мои статьи проверяет Лиза.

– По большему счёту, любому тексту нужен лишь свежий взгляд. И мне бы хотелось твой.

– Что, если тебе не понравится моя точка зрения?

– Значит, я её не приму. Но получить всё же хочу. Я читал твои статьи в «Артазарт». Мне нравится твой взгляд на вещи.

– Как ты выяснил, какие из них писала я? Ты же не знаешь моей фамилии!

Теодор дал ей время сообразить. Но Мира продолжала вопросительно таращиться.

– Твоя фамилия Эллиот. К хитрым расчётам прибегать не пришлось. Я регулярно читаю прессу об искусстве и литературе. В том числе и ваш журнал. Ты сама однажды сказала, где работаешь. К тому же ты подписываешь свою колонку. Другой Миры в журнале нет.

– Ну, я могла взять псевдоним.

Пауза была неловкая только для Миры.

– Кстати, анонсы и пост-релизы городских мероприятий выходят у тебя обычными. Просто правильными и гладкими. Писать по шаблонам – не для тебя. Например, статья о фестивале воздушных змеев.

– Ну да, это моя, – Мира ощутила, как её щёки пошли красным. Несмотря ни на что, разговор стал протекать легче.

– Бывает такая работа, которую делать просто надо. Оттого и выходит она плоской. Это нормально. С работой, где можно выразить своё мнение, ты справляешься изумительно. Ты писала, что некоторые посредственные книги становятся популярны, потому что авторам удаётся уловить тенденции современной беллетристики и соответствовать запросам литературного рынка. Ты сказала, что близость между героями – то, что необходимо читателю сегодня. Тематический профиль произведения не так важен. А вот человеческая близость, в любых проявлениях, способна приковать к себе внимание читателя и превратить бульварный мусор в шедевр. Поддерживаю. Сейчас беллетристику принято считать чуть ли не дурным тоном. А жаль. Насыщенные сцены человеческой близости сложно переоценить.

– О, – вот теперь Мира точно полыхала красным. – Ты действительно меня читаешь.

– Мне нравится твой слог. Твоё чувство слова.

– Спасибо.

Теодор опустил её руки, которые потянулись по привычке поправлять волосы.

– Конечно, это не столь важно. Но знать, что все эти тексты пишет симпатичная девушка, довольно приятно.

Он всё ещё способен сбить с толку комплиментами.

– Но твои услуги и то, чем я буду их отрабатывать – неравноценные вещи. Я же не профессиональный редактор.

– Я установил цену. Можешь предложить другую, но кто в здравом уме просит за свою работу меньше?

– Я согласна! – выпалила Мира, пока не передумала. Взгляд её от неуверенности забегал.

– Я отправлю тебе главу по электронной почте.

– Ладно.

– Значит, мы договорились о взаимовыгодном обмене?

– Договорились.

Серьёзность на лице Теодора смазала мечтательная улыбка.

– Пойдём кое-чем займёмся.

***

Золотые карточки в руках Теодора походили на игральную колоду. Миру подмывало сострить: «Сыграем на раздевание?». Но едва она открыла рот, ей объяснили, что карточки – не то, чем кажутся. На каждой было задание.

– Ты их специально завёл для своих клиенток?

– Первый раз пользуюсь. Конфисковал с одной тематической вечеринки. Мне показались они забавными.

Мире стало любопытно. Когда Теодор отвлёкся, она сняла со стопки отложенных карт парочку. «Золотой дождь», «Подвешивание» – значилось на них. Выражение лица Миры, очевидно, сказало само за себя. Теодор заглянул в карточки в её руках и стал мягко отбирать их.

– Так. Спокойно, без паники, – в голосе искрилось веселье, – это не из нашей истории. Верни мне всё, медленно, не волнуйся.

Мира нервно хохотнула и вдруг почувствовала к этому человеку обожание с удесятерённой силой.

Убрав всё лишнее, Теодор снова сел рядом с Мирой на кушетку и протянул три карты.

– Вытяни одну.

– Но я же не вижу, что там.

– Именно.

– Я думала, что сама выберу.

– Ты ошиблась.

Он смотрел своим фирменным «тут-я-решаю»-взглядом. Мира вытащила карту и прочла:

– Зажимы.

– Отлично.

Она невольно покосилась на две оставшиеся карточки.

– А что в других?

Теодор усмехнулся, но всё же показал остальные задания. «Анальная пробка», «Сверхстимуляция». Мира чувствовала на себе ожидающий взгляд.

– Зажимы на что? – уточнила она.

– На соски и гениталии.

– Сразу оба?

– Сразу оба.

– Это очень больно, – сказала она так, словно это Теодор тут новичок.

– Самое больное из предложенных вариантов – сверхстимуляция. Чтобы достичь удовольствие от неё, надо очень сосредоточиться и захотеть этого. В противном случае – боль. Сплошная боль.

– Я правильно поняла, как этого добиваются?

– Я же не знаю, что ты там поняла, – Теодор довольно плохо спрятал улыбку. – Это практика, где один партнёр доводит другого до высшей точки несколько раз подряд. Достаточно жёсткий вид секса. И долгий. Зоны стимуляции становятся очень чувствительными. Боли не избежать. Но за ней приходит удовольствие.

В сказанном Мира услышала только «долго», «секс» и «удовольствие».

Ну какого чёрта я не вытянула это?

Теодор продолжал сосредоточенно ждать её реакции.

– Ты можешь отказаться, если для тебя это…

– Зелёный.

Он одобрительно улыбнулся. «Хороший ответ, девочка».

Из уже привычного комода Теодор принёс небольшой холщовый мешочек. Мире снова хотелось хихикать.

– Можно взглянуть на содержимое этих загадочных ящиков?

– Нет, – отрезал Теодор, резко став холодным. – Разденься.

Сначала Мира сняла с себя бельё. Потом платье. Теодор наблюдал за этим с любопытством. Жёсткость в нём постепенно ослабевала. Мира ликовала про себя.

Я могу тебя растопить.

– Новый подход оголяться?

– Так я дольше остаюсь неуязвимой. Ты же не сказал, в какой последовательности раздеться.

Теодор хмыкнул и скомандовал, чтобы Мира вернулась на кушетку. Сам же встал прямо перед ней.

– Должен всё же признать. Зажимы – довольно болезненная вещь. Но им стоит дать шанс и попытаться распробовать. От них можно испытать острый восторг. Гремучую смесь удовольствия и боли. Не всем такое приходится по душе. Возможно, ты в их числе. Но мы не узнаем, пока не проверим.

Он коснулся её груди снизу, приподнял, словно пытаясь взвесить. Мира подавила улыбку: справедливости ради, взвешивать там было нечего. Пальцы Теодора пробежались по соску, сжали его подушечками. Затем стали гладить, слегка щипать.

– Прелюдия необходима, – объяснил он своё повышенное внимание.

Конечно, всё именно для того, чтобы разогнать кровь. Бессомненно. Почти верю.

Нужно срочно перестать веселиться.

Теодор достал из мешочка странный силиконовый прибор.

– Это помпа для сосков. Вакуумные стимуляторы – довольно примитивная вещь. Думаю, ты выдержишь уровень и повыше, но сначала проверим это. Работа помп простая – откачивается воздух, провоцируется прилив крови. Соски становятся чувствительными. Иногда помпы используют на всю грудь. Разумеется, только с маленькой такое сработает.

– То есть, с такой, как у меня.

Теодор строго посмотрел на неё. Эту эмоцию Мира не совсем поняла.

Когда помпы поместили на соски, Мира чуть не подавилась смехом. Щекотно, ужасно странно, но дискомфорт был вызван просто новым ощущением. Боли Мира не чувствовала. Теодор рассмотрел приспособление на сосках с разных углов, почти со скрупулёзностью учёного. Казалось, ничто не способно отвлечь его в этот момент.

– Я просто слежу, – объяснил он, даже не подняв глаз на Миру. – У тебя реактивная к прикосновению кожа. Нет, тут нужны клипсы. Я недооценил тебя.

Мира напряглась, когда из мешочка достали новую штуку.

– Не пугайся. Это тоже довольно мягкий стимулятор. Поверь, то, что я предложу сегодня, даже не средний уровень. Существуют очень тугие зажимы, зажимы с шипами, с иглами, с подвесками. И чёртовы японские клеверы. Лучше тебе пока не знать, что это такое.

Крутя между пальцами клипс, Теодор задумался.

– Всё же, клипсу мы оставим для более нежного места твоего тела. На сосках попробуем зажимы. Мира?

– Да.

– Нервничать нежелательно. И это не преувеличение.

Соединённые цепочкой зажимы выглядели даже мило. Сделаны из металла цвета розового золота, на концах прищепок красовались силиконовые наконечники. Теодор слегка смазал любрикантом сосок, надел на него первый зажим и слабо затянул.

– Больно?

– Хм, нет. Ау-у, – Мира мгновенно отреагировала – зажим затянули сильнее. То же самое Теодор проделал со вторым соском. Кряхтения Миры его не волновали. Он догадывался, что они – лишь выпуск первых эмоций. Теодор потрогал закованные в зажимы соски сначала аккуратно. Затем сжал посильнее. Даже самое невесомое касание доставило Мире боль. Заявляя, что это даже не средний уровень, Теодор наверняка просто усыплял её бдительность. Ощущение были такие, что казалось, она не выдержит. Но как только Теодор прекратил, её тут же кольнула острая нехватка прикосновений.

– Посмотри сюда, – он протянул на ладони клипсу. Выглядела вещица довольно банально: металлическая, посредине пружинка, сверху резиновые наконечники.

– Она очень маленькая, – признала Мира.

– Специально для тебя.

Что-то ласковое пощекотало низ живота. «Специально для тебя». Ох!

– Давай наденем её.

Открывая себя, Мира развела колени. Теодор выдавил на пальцы немного любриканта, просунул руку между её ног. Он остановил лицо у самого лица Миры и улыбнулся.

– Кажется, тут смазка была не нужна.

Возможно, быть мокрой – это уже обычное её состояние в этой комнате. Или в присутствии этого человека.

Теодор склонился ниже, чтобы надеть клипсу. Движение его головы вниз спровоцировали в Мире бурные ощущения.

– Кожа здесь тонкая. Поэтому ощущения могут быть противоречивые. Слушай себя.

Приспособление едва сдавливало самую чувствительную точку. Теодор потеребил клипсу, заставив Миру вздрогнуть.

– Подойди к станку, – скомандовал он. Не холодно и отстранённо, как обычно. Интимности в тоне было больше. Мира поднялась с кушетки и встала напротив станка. – Ложись. Опирайся на локти.

Мира согнулась, отставив задницу назад. Атмосфера ожидания чего-то нового была напряжённой, давящей. Их ждёт нечто большее, они пойдут немного дальше. Теодор медленно, почти с лаской погладил её ягодицы. А потом резко и с оттяжкой шлёпнул. Мира непроизвольно подалась вперёд. Закованные в зажимы соски проехались по кожаной поверхности станка.

– Блядь, – прошипела она в свой кулак.

– Что, Мира?

Ещё удар – звонкий, вопиющий и такой чистый он смешался со сдавленным стоном Миры. Она сжалась снизу. Края клипсы впились в её нежные складки.

Паузы между ударами дразнили. Задница начала гореть спустя пять шлепков. Но Мира знала, что всё нормально. Теодор не позволит ей запылать пунцовым цветом. К тому же, боль не шла ни в какое сравнение с ощущением между ног. Всё налилось, стало гиперчувствительным, ещё немного – и это будет невыносимо. Но Мира только больше промокла. Растекающаяся влага щекотала половые губы и внутреннюю сторону бёдер.

Удары посыпались один за другим. Теодор заходил то слева, то справа. Контролировал, заставлял волноваться, прислушиваться. Он слишком мощный по энергетике человек, чтобы воспринимать его как инструмент. Он – не просто рука, дарящая боль и наслаждение. Миру возбуждала мысль, кто именно делает всё это с ней. Стало одуряюще, жарко. Голова кипела, словно её обмотали полиэтиленовой плёнкой. Мира извивалась, ёрзала. Забывшись, она упала грудью на станок и тут же проскулила. Металл от зажимов почти впился под кожу.

Ладонь Теодора на её заднице вдруг остановилась. Подавшись назад, Мира прижалась к ней. Прикосновение успокаивало.

– Ты не сядешь завтра, – прозвучало не как опасение. А как обещание.

– Ещё, – прошептала она, несогласная с передышкой.

– Что, Мира? – Теодор склонился над ней, почти прижав к поверхности станка. Уха Миры коснулся его нос. – Что ты там шепчешь, я не слышу?

Он потёр её зудящий зад, кончики пальцев скользнули по расщелине. Вес его тела сверху возбуждал сильнее. Мира свела лопатки, невольно желая прижаться крепче. Ноги уже тряслись от напряжения.

Теодор снова начал наносить непрерывающиеся удары. Раньше Мира и не догадывалась, что можно столько всего испытывать сразу: облегчение, потрясение, боль и возбуждение. Её слегка обнимали за талию, то подтягивая к себе, то заставляя сильнее прогибаться.

Мира ощутила, как цепочку между зажимами подёргали. Как от этого её соски натянулись. Она укусила свой кулак, готовая вынести всё. Расстилающиеся огнём боль и возбуждение переросли в обещанный восторг. От подступающих сладких волн внизу живота хотелось встать на цыпочки. Так Мира обычно освобождала свои чувства через тело. Теодор ударил и тут же с силой сжал одну из ягодиц, и Мира на инстинктах поднялась на носочки. Внизу всё сладко сократилось. Боль на сосках и между ног усилилась. Хотелось зарычать. Влаги на внутренней стороне бёдер стало больше, а в глазах собрались слёзы, словно лишней жидкости организма срочно понадобилось покинуть тело.

Всё было так ярко. Остро. И неожиданно – мокро.

По движению воздуха Мира догадалась, что Теодор сел на корточки. Теперь её задница – прямо перед его лицом. Он собирался проверить следы. Или снять клипс. Но ни одна из догадок не оправдались. Что-то мягкое, тёплое и влажное коснулось внутренней стороны её бедра. Миру буквально выдернуло из реальности, когда она поняла: её только что лизнули. После оргазма всё немного блекнет. Он – сила, забирающая всё на своём пути. Но не в этот раз. Прикосновение языка стало слишком неожиданным. Мира зашаталась, согнувшись в коленях.

Поддержав за плечи, Теодор помог ей распрямиться. Зажимы с сосков он снял в тот же момент. Потом усадил Миру на край кушетки.

– Ты слишком быстрая. У меня на тебя были ещё планы.

Его пальцы тут же стали изучать освобождённые соски. Сначала погладили, затем потёрли. Мира промычала, не понимая, нравится ей это или нет. Голова шла кругом.

– Сама снимешь клипс?

В ответ она лишь развела ноги, даже не попытавшись что-либо сделать самостоятельно.

– Помочь?

– Да.

– Но ещё мне нужно проверить, всё ли там хорошо. Я могу взглянуть на тебя?

Мира кивнула. Конечно можешь. Чего ты там ещё не видел?

Снизу её изучали недолго. Теодор вернулся к соскам.

– Передохни, и мы продолжим.

Глава 13

Первое, что ты должен знать, дорогой друг: всё, что произойдёт с главным героем, никогда и нигде не случится ни с кем более.

Эта история о поиске счастья.

***

Человек стоял на перроне. Стуча колёсами, поезд ещё издалека оповещал о своём приближении. Но Человек не засуетился, не кинулся к своему чемодану, даже когда поезд перед ним остановился.

Длинная плохо освещённая платформа быстро пустела. Плотный людской поток рассеивался по вагонам. И только Человек ждал, чтобы войти последним.

– Счастливого пути, – сказал проводник, проверив билет Человека.

«Счастливого пути… Вот как получается…», – подумал Человек. – «Мне пожелали счастья».

Человек сел в кресло у прохода. Свою единственную ношу – чемодан – он поставил у ног. Прямо перед ним мужчина в баклажановом пальто прятал лицо за книгой.

Через пару минут поезд, дёргаясь и скрежеща, тронулся. Пассажиры зашуршали бесплатными газетами, что взяли на станции.

Вскоре город остался позади. В окнах теперь проплывали поля и водопроводные башни. На повороте поезд кренился, замедлял ход на красный сигнал семафора.

– Куда путь держите? – заговорили с Человеком. Это был мужчина в баклажановом пальто.

– Я еду на поиски своего счастья, – поделился Человек.

Мужчина опустил свою книгу и придушенным голосом спросил:

– И что будете с ним делать?

– Заберу. Оно же моё, – сказал Человек, назвавшийся Искателем.

– А куда вы его сложите?

– Вот в этот чемодан, – Человек похлопал по крышке своей единственной ноши.

– Не маловат?

– Мне не нужно большое счастье. Мне нужно моё.

Мужчина в пальто усмехнулся.

– И где же оно, ваше счастье?

– Я не знаю, – застенчиво ответил Искатель. – Но я его найду.

– А на какой станции вам сходить?

– Я не знаю.

– Ну, а если найдёте, то что делать-то с ним будете?

Это Искатель знал.

– Оно поможет излечиться. Мне так часто бывает плохо. Вот здесь, – он сжал на груди кулак, – всё свербит. А временами ноет. А бывает там такая пустота, что даже страшно становится.

Мужчина в пальто полистал свою книгу и начал читать вслух:

– «Были времена в моей юности, когда я, видя гнойные язвы нищих, жалел их, нанимал им целителей, покупал притирания и мази. Караваны везли ко мне золотой бальзам с дальних островов. Но потом я увидел, что нищие расковыривают свои болячки, смачивают их навозной жижей, – так садовник унавоживает землю, выпрашивая у неё багряный цветок, – и понял: смрад и зловоние – сокровище попрошаек. Нищие гордились друг перед другом своими язвами, бахвалились выручкой, и тот, кто получал больше других, возвышался в собственных глазах, чувствуя себя верховным жрецом при самой прекрасной из кумирен. Только из тщеславия приходили нищие к моему целителю, предвкушая, как поразится он обилию их зловонных язв. Защищая своё место под солнцем, они трясли изъязвлёнными обрубками, попечение о себе почитали почестями, примочки – поклонением. Но выздоровев, ощущали себя ненужными, не питая собой болезнь, – бесполезными, и во что бы то ни стало стремились вернуть себе свои язвы. И вновь сочась гноем, самодовольные и никчёмные, выстраивались они с плошками вдоль караванных дорог, обирая путников во имя своего зловонного бога»2.