Дивная ночь на Ивана Купалу

В дверь кто-то поскребся. Паша приоткрыл ее. Дружок, увидев юношу, радостно заскулил.

– Иди сюда, – поманил собаку Павельев. – Что, там и не до тебя тоже?

Покончив со снастями, несчастный влюбленный, назло врагам, уснул и проспал обед. А на ужин его разбудил Артем:

– Ты что, голодовку объявил? – спросил он, когда Паша открыл дверь своей каюты.

– Нет, спячку, – ответил Павельев. – Сейчас иду.

Когда он спустился в пищеблок, Мария и Рыжий поднимались из-за стола, закончив ужин.

«Мы с Тамарой ходим парой, мы с Тамарой – санитары», – подумал Павельев, глядя на своих мучителей.

– Привет! – пропела ему Мария.

– Привет, —ответил Павел, стараясь, чтобы в его голосе эмоций было не больше, чем воды в вяленой астраханской вобле. Рыжий смотрел только на Марию и Пашу, кажется, не замечал вовсе.

Вера Никитична улыбнулась ему, выставляя блюдо с макаронной запеканкой. Паша подумал, для того, чтобы не обидеть повариху, ему сейчас придется совершить над собой насилие! К счастью, Вера не стояла у него над душой, поэтому половину запеканки он стряхнул с тарелки себе в руку, чтобы отнести Дружку.

Дружок осторожно брал с его раскрытой ладони угощение и пережевывал, глядя Павельеву в глаза. «Я рад, что не ошибся в тебе, – казалось, говорил собачий взгляд. – Можешь тоже положиться на меня если что».

Помыв руки, Паша хотел незаметно просочиться к себе, но не успел, его окликнули с кормы:

– Эй, Водный! Пошли козла забьем! – крикнул ему рыжий Миша, уж явно не по своей воле, его Мария попросила. Ничего особенного, обычная вежливость.

Они уже выставили на корме раскладной стол и походные табуреты.

«Козла, это тебя, что ли?» – хотелось спросить Паше, но он сдержался и присоединился к парочке.

– На что играем? – заложила азартное начало Мария.

– На раздевание, – не моргнув глазом, заявил ее кавалер. Она отстранилась от него, сделав квадратные глаза, мол, в своем ли ты уме?

– Вы так всегда играете? – поинтересовался Павельев равнодушным голосом.

– Не слушай его, он бредит, – попросила Мария.

– Сама ты бредишь! – фамильярно возразил ей Миша. Нет, Павел ни за что не позволил бы себе так разговаривать с «королевой».

– На раздевание не стоит, – сказал Павельев. – Если проиграю я, ничего интересного вы не увидите.

– Ха! – согласно усмехнулся Толоконников, мол, и правда, что у тебя смотреть?

– Я недавно свел все татуировки, – объяснил Павельев. – Осталась лишь одна: «Не забуду мать родную».

Мария посмотрела на него, не понимая, шутит он, или нет.

– А какие еще были? – прищурился на него Рыжий и цыкнул зубом. Того и гляди, добавит: «В натуре, на зоне».

– Разные, – сообщил Паша. Он завладел домино, вывалил костяшки на стол, намешал базар. – «Пусть всегда будет солнце!», «А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер!», «Вместе весело шагать по просторам!»

– Гы-гы! – развеселился Корфак. – Да ты просто песенник ходячий!

– Так и есть, – согласился Павельев, раздавая фишки. – Душа поет. А ты кто? – спросил он вдруг, глядя в глаза Толоконникову. Но нахал ничуть не смутился:

– Конь в пальто! Гы-гы!

Павельев должен был констатировать, что эта развязность и показная грубость ничуть не умаляли достоинств его противника. И дураком тот отнюдь не был. Соперника недооценивать глупо. Впрочем, какой Павельев ему соперник, если Мария все время проводит с ним? Пашу она пригласила лишь в благодарность за Дружка.

– В общем, играем на номер художественной самодеятельности! – объявила Мария. – Кто остается, песню поет. Или читает стих.

– Это уже «Фанты» получаются, а не «Козел», – заметил Рыжий.

– Ну и пусть, – настаивала Мария. —Ты, Павел, согласен?

Паша пожал плечами, дескать, стих, так стих.

– У меня «баян»! – заявил Толоконников, посмотрев в свои костяшки.

– Запевай, – отреагировал Паша. Корфак ударил громко костяшкой о стол.

– Тише, ты! – напугалась Мария. – Стол сломаешь!

Паша приставил буквой «Т» «шесть-четыре», Мария к его фишке свою – «четыре-пять». Игра пошла…

– А!!! – плотоядно возрадовался Толоконников, когда первым отстрелялся, а Мария набрала больше всех очков.

– Еще не вечер! – постаралась она умерить его злорадство.

– Ха-ха-ха! – не желал униматься Толоконников. – Придется тебе раздеваться!

– Спокойно! – прикрикнула на него Мария. – Мы играем на песню! Забыл?

«Интересно, бывало, что и вправду раздевались?» – В безумии ревности Паша готов был поверить во что угодно.

Остался он. В азартных играх ему редко везло, поскольку он никогда не просчитывал ходы, его это не интересовало. За стол садился ради самой обстановки – расслабиться, поржать. В этот раз только было не до смеха.

– Ваш выход, артист! – торжествовал победитель – корфаковец. Он-то, конечно, и думал, и просчитывал, и запоминал, какие карты вышли, какие остались. – Давай, давай!

– Я и не отказываюсь, – успокоил его Паша. Он задумчиво посмотрел на замершую на вечерней воде яхту слева по борту. Девушка и победитель устремили свои взгляды следом за ним. Тема была очевидна.

– Белеет парус одинокий, – улыбнулся Павельев, – в тумане моря голубом.

Толоконников хрюкнул, Маша стукнула его по руке, призывая к тишине.

– Что ищет он в стране далекой? Что кинул он в краю родном?

По мере того, как Паша продолжал, улыбка сходила с его уст, глаза стали задумчивы.

На неадекватную реакцию неблагодарного слушателя он и внимания не обратил. Так, словно размышляя о чем-то своем, глубоко личном, не глядя на зрителей, а обратив взор на яхту, он прочитал все стихотворение, и на последнем четверостишии:

Под ним струя светлей лазури, над ним луч солнца золотой,

А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой.

– Паша тоже не сделал ударения, а так закончил, словно перестал думать вслух, и дальше стал думать про себя.

– Здорово! – удивилась Мария. – Если бы я не знала со школы, что это Лермонтов, подумала бы, это твои стихи.

Паша будто проснулся, поднялся, поклонился.

В следующем кону, как ни странно, продулся Рыжий.

– Вот! – торжествовала Мария. – Давай, давай! Сам теперь выступай!

– Да без базара! – удальски выпятил грудь ее приятель и куда-то исчез.

– Сейчас гитару принесет, – пояснила Мария. «Опля!» – воскликнул Паша про себя.

Вернувшийся с шестистрункой Толоконников остался верен себе, и запел деланно-хриплым голосом:

– Постой, паровоз, не стучите, колеса…

Кривлялся он, однако, умело, Паша не мог не оценить. Естественно! У такой девушки в друзьях не могло быть бездарей, какое б эти люди не производили первое впечатление.

Пашу внезапно позвал подошедший Артем.

– Ну, ты как, собрался? Да? Пойдем, наживку покажу.

– Прошу прощения, – Паша обернулся к друзьям. – Мы на рыбалку собираемся.

– Пойдешь с нами? – спросил Артем корфаковца.

– Нет, спасибо, – усмехнулся тот. – Я этой фигней не увлекаюсь.

Артем отвернулся и, как оплеванный, пошел от них прочь.

– Между прочим, – ввернул Паша, вместо прощания, рыбацкое поверье, – Господь Бог, говорят, время, проведенное на рыбалке, в срок жизни не засчитывает.

Артем завел его в подсобку и с гордостью показал на большой деревянный ящик с землей и отборными червями.

– Ух ты! – оценил Паша. – Ну, значит, осталось уповать на погоду.

В подсобке у «юродивого» имелось много чего ценного, целый арсенал снастей: сети, жаки, спиннинги, удочки, всего сразу и не разглядишь! Особое место занимали круглые металлические банки из-под кинопленки. Их было немало. В таких удобно хранить всякую рыбацкую мелочевку: крючки, грузила, поплавки…

– А это что? – спросил Павел, уставившись то ли на гигантские крючки-тройники, не иначе – на акулу, то ли на небольшие якоря.

– А? Это кошки. Морду со дна доставать. Если оставить веревку с поплавком, запросто кто другой вытащит, и поминай, как звали.

Еще немного поговорили о рыбалке, и Паша пошел спать. Стало уже темно, на корме – никого.

Когда в два часа ночи Артем разбудил его, первой мыслью Павельева было: «Пропади она пропадом, эта рыбалка! Все отдал бы за то, чтобы еще час поспать!» Однако мужское слово должно быть тверже гороха, того, что запарил с вечера «юродивый» для прикормки, пришлось вставать, одеваться, а протестное настроение трансформировалось в компромиссную формулу: сейчас Паша накачает лодку, спустит на воду, доплывет до места, заякорится и будет спать дальше, покачиваясь на волне.

Однако за всеми этими манипуляциями, он, конечно, совсем проснулся, понял, что никакой волны нет. Река – точно зеркало и парит. Очень тепло, хоть купайся. А главное зло, встал на крыло комар, поэтому хрен поспишь!

Вообще-то комары давно уже появились, просто на ходу, тем более – на середине реки, их ветерком обдувает.

Паша завел в воду кормушку. Последнее наставление, которое дал ему Артем, – не шлепать грузилом по воде, опускать нежно. Во второй половине июня рыба не такая активная, как после зимней голодухи, осторожничает.

Очкарик, видать, был дока в рыбалке. Подлещик и в правду очень весело клевал. За три часа Паша надергал около трех десятков, то есть, по десятку в час, если правильно сосчитать. Он, хоть и не на экономическом учится, как Мария Верескова, но два плюс два сложить умеет, будьте спокойны!

Даже на рыбалке Паша не мог не вспомнить о той, с которой оказался на борту одного катера волею судьбы. Что это, зла к нему судьба, или, наоборот, добра? – смотри теперь, как хочешь. Вот если бы утопить рыжего корфаковца! Да только тот вряд ли утонет. Такое даже в проруби поверху болтается, не тонет. Паша слышал от опытных людей, хотя сам зимней рыбалкой не увлекался. Он столько не пил.

На час клев как отрезало, и дело было даже не в улове. Просто, чем меньше внимания уделяешь рыбе, тем больше – комарам!

Мария, вышедшая ни свет ни заря на палубу, потянулась сладко, расставив руки в стороны. Паша зажмурился, чтобы не ослепнуть от ее красоты. Не сказать, чтобы у девушки была большая грудь, но сейчас, освещенная первым солнышком, пикантная подробность так соблазнительно очерчивалась под «хиповой» тельняшкой, что, окажись Паша рядом, он бы за себя не отвечал!

Тут Мария заметила рыболова, его лодка была метрах в двадцати от катера, и спросила театральным шепотом:

– Ну, как, клюет?

– Комары клюют, – ответил Павел и хлопнул себя по щеке. – А рыба перестала.

Едва он сказал свои слова, леска вдруг мощно натянулась, Паша подсек, и понял, что сел серьезный зверь! Мария, глядя за его манипуляциями с «брони» «Т-34», догадалась, что дело нешуточное. Паша судорожно хлопал рукой по днищу лодки, пытаясь нащупать подсак. Наконец, он дотянулся до него. Трофеем стал лещ килограмма на два с половиной-три, пожалуй.

– У-у!!! – захлопала в ладоши Пашина болельщица, когда он поднял рыбину в подсаке, демонстрируя ей.

– Посвящается вам, сударыня! – прищурился Павельев на свою «королеву». – Пока вы не вышли, клевала одна мелочь.

– Тогда в следующий раз я поплыву с вами, – в тон ему ответила девушка. – Возьмете меня?

– Зметано, – пообещал Павел, но тут на палубу выполз ревнивый соперник, услышавший, что его дама с кем-то кокетничает. Так Паша интерпретировал сцену.

«Вот тебе бы я с удовольствием дал леща!» – прошептал он сквозь зубы себе под нос.

Артем оценил зверя, пойманного Павельевым. Сам же он, кроме таких же подлещиков, мог похвастать пятью хорошими подъязками, граммов по восемьсот. Но, эти ребята попались в экраны, которые Артем расставил ближе к берегу. Ну, а гвоздем программы стала… полуторакилограммовая стерлядь! Рыба попалась на подпуск. Очкарик сразу спрятал ее в шлюпке подальше от шального рыбнадзора, если свалится на голову.

– Ну, что, много добыли? – спросил Пашу Михаил, когда рыболов поднялся на борт.

– Да, мы же не за добычей выходим на реку, – объяснил ему Паша, как слабоумному, – за удовольствием. А поймать, кое-что поймали. – Он показал главный свой улов.

– О! – вынужден был оценить даже такой дятел по части рыбалки, как Толоконников.

Павельев, оставив улов для осмотра любопытствующим на палубе, стал разворачивать шлюпбалки, чтобы поднять суденышко Артема и установить на кильблок.

Паша с удовольствием постоял под горячим душем, чтобы скорее рассосались следы комариных укусов, радуясь тому, что на катере существуют все удобства, какие душе угодно. Правда, после душа он размяк, и вновь захотелось спать. После завтрака мученик решил, что часок-другой покемарить действительно не помешает, пока они не нагнали какой-нибудь бешеный «Волго-Дон», прущий против течения в сторону Костромы. Куда, кстати, и они направляются.

Артем заверил его, что с рыбой управится сам, продемонстрировав здоровенный бак из нержавейки для засолки и мешок крупного помола соли. Паша хотел попросить отсыпать ему один пуд, чтобы съесть его вместе с каким-нибудь хорошим человеком, но подумал, что с этим еще успеется. Все лето впереди!

Насчет работы Паша угадал. Бугор разбудил его, они нагнали судно типа «Шестой пятилетки», – сухогруз, похожий на «Волго-Дон», только меньших размеров. То есть, машинное отделение в нем – это не большой ад, а так, средних размеров.

. Рыжий чичако лишь наблюдал, как управляется с индикатором марки такой-то представитель более солидного, вне всякого сомнения, чем его занюханный политех, института инженеров водного транспорта.

– Не ссы, научишься! – хлопнул Паша Рыжего по плечу, сам поражаясь своему панибратству,

– Да пошел ты! – даже опешил от такой наглости счастливый, по мнению Павельева, соперник.

Когда они вернулись на свой катер, Паша сел писать отчет в кают-компании, а этот гад, как обычно, завладел вниманием Марии, но ненадолго. К злорадству Павельева, рыжего корфаковца шуганул бугор, чтобы шел учиться, как оформляется отчет.

Следом за ним в кают-компанию пришла и Мария. Паша сначала обрадовался, потом загрустил. Ведь притащилась-то она за этим ветрогоном!

Пришлось Павельеву разыгрывать из себя педагога, объяснять врагу, как заполняется бланк.

– Вот это ручка, – начал он свою лекцию, – ею пишут. Это бланк…

– Короче, Склифасовский! – не выдержал Корфак.

Мария принесла весть, что на судне намечается торжество. У Веры Никитичны день рождения.

– Это дело я люблю, – потер руки разбитной корфаковец. – Бухнем!

– Тебе бы только бухнуть! – упрекнула его Мария.

«Как вы хорошо знаете друг друга», – ревниво подумал Паша. Разумеется, виду не подал. Не дождутся!

– Надо что-нибудь насчет подарка сообразить, – задумался он вслух.

– Что ты тут придумаешь? – удивился Михаил.

– В том-то и дело, что на берегу любой дурак придумает!

– Хм, – Мария нахмурила свои чудные брови. Пашу, имевшего счастливую возможность смотреть ей в лицо не украдкой, а открыто, вдруг озарило:

– Есть идея! Но, она больше для тебя, Мария. Ты ведь у нас экономист… У Артема, я видел, много цветной проволоки в подсобке. У меня есть шариковый стержень. Сплетем поварихе красивую ручку, чтобы вела записи в книге учета.

– Здорово, – обрадовалась Мария. – Только я плести не умею.

– Я умею. Мы у ножей ручки оплетали в детстве.

– Тогда можно и саму книгу учета красочно оформить, – развила идею капитанская дочка.

– У меня есть толстая тетрадь, на девяносто листов, – вспомнил Михаил.

– Тащи, – распорядился Павельев, как родитель идеи. – А я пойду к Артему за проволокой.

– Я принесу цветные журналы, ножницы и клей, – сказала Мария. – Сделаем красивую тетрадь!

Чтобы не торчать у всех на виду и не спалиться раньше времени с сюрпризом, решили спрятаться в Пашиной каюте. Он сам предложил, зная, что у него порядок. Не к Марии же было в гости напрашиваться! У нее там небось везде развешаны лифчики, трусики и прочие дамские причиндалы, от которых неподготовленный юноша может густо покраснеть и сделаться фетишистом на всю оставшуюся жизнь.

Кропотливое занятие было не для психики Толоконникова, он мешал своими грубыми замечаниями, очевидно, стесняясь того положения, в котором оказался. Такого мачо вынудили розочки из журнала вырезать и наклеивать!

– Курить охота, – заныл грубиян. – Подымлю на пороге.

– Вот эту розочку еще наклей сначала! – повелела девушка.

– М-м-м, – зарычал бойфренд, однако, подчинился.

«Да, все у них слаженно», – отметил Паша, и еще одна иголка вонзилась в его сердце, которых и без того там торчало уже, как на еже!

Наклеив цветочек, Рыжий вышел на палубу курить, но одно ухо все равно оставил в каюте, видимо опасаясь, что Паша, оказавшись наедине с Марией, тут же предложит даме руку, сердце и полцарства в придачу, несмотря на то, что доселе проявлял выдержку, как советский дипломат на переговорах об ограничении стратегических вооружений с американской стороной. Правильно опасался! Паша не то, что полцарства, все целиком предложил бы. Только не было царства, вот в чем беда.

Всем троим художникам-оформителям понравилось то, что у них вышло.

К обеду катер ткнулся носом в берег, чтобы команда могла оставить до завтрашнего утра серьезное дело – судовождение – ради празднования дня рождения Веры Никитичны Барановой.

Именинница приоделась, вышла в нарядном платье и без традиционного белого колпака и куртейки. Мария, тоже в яркой блузке, в фирменных джинсах, отличающих взрослую студентку от школьницы, помогала виновнице торжества накрывать на стол.

Из алкогольных напитков была припасена бутыль вина и несколько бутылок беленькой. Вино, разумеется, для дам, а водка – для суровых мужиков.

Главным распорядителем на судне был Тузьев. Даже капитан вынужден был рулить, куда скажет начальник теплопартии. Паша мысленно посылал свое сочувствие отважному капитану. Начальник не нравился ему все больше. Раздражал физически.

Вот, например, Паша распинается перед ним в течение пяти минут, как он героически починил заклинивший самописец. Хочется ведь, чтобы тебя похвалили за сообразительность! А бугор, смотревший ему в рот, вдруг спрашивает по окончании рассказа:

– А? – Оказывается, он задумался, и не понял ни слова.

В другой раз начальник стоит-стоит за спиной у Павельева, пока тот заполняет отчет, да вдруг как гаркнет:

– Пиши красиво!

Твою мать! У них что, урок правописания?

Но больше всего шеф отвращал от себя привычкой почесывать одно место. Причем, не ухо. Павельев еле успел загородить бугра от Марии, когда она ненароком едва не застигла Тузьева в один из таких моментов.

– Тимофей Сергеевич! – рявкнул Павел, закрывая шефа своим телом от взгляда красавицы.

– А?! – дернулся Тузьев, переставая чесаться.

– Мы подарок приготовили для Вероники Никитичны, – доверительно понизил голос студент.

– Чего ты так орешь?! – удивился шеф.

«Был бы ты мой ровесник, я бы тебе еще пинка дал, чтобы не забывался», – подумал Павельев.

– Зачем ты выдал наш секрет раньше времени? – удивилась Мария.

То есть Паша еще виноват остался.

Вот и за праздничным столом бугор сразу попытался допустить бестактность. Пододвинув к себе бутерброд с икрой, презентованной старпомом, как тот и обещал, к столу именинницы, начальник теплопартии распорядился разлить, что и было сделано, и открыл было рот для тоста, но Паша тихонько напомнил ему, что присутствует супруг именинницы. Может, сначала, он скажет?

Паша сразу понял, что этого одергивания шеф ему не простит. Чнгачгук чинно поднялся и, назвав законную супругу по имени-отчеству, сказал банальный тост: пожелал ей здоровья, счастья и долгих лет жизни. Глядя на невозмутимую физиономию «индейца» можно было подумать, что он просто прикалывается. Истинные комики умеют делать серьезное лицо, как никто другой. Беда была в том, что он не шутил. Паша подумал, что нельзя быть такой дубиной стоеросовой, и посочувствовал поварихе.

«А вот крикнуть сейчас: «Горько!» – будет номер», – представил хулиган Павельев. Воображаемая лошадь подмигнула ему, не показывая зубов. Он остался серьезен.

– Поцелуй хоть жену-то! – не выдержал и Тузьев чопорности матроса.

«В конце концов, он матрос теплопартии, а не ее королевского величества», – подумал Павельев, имея на этот раз в виду британскую монархиню, а не Марию Верескову.

– Потом, – пообещал матрос. И тут на его лице появилось подобие улыбки.

– Не целуемся мы на людях, не так воспитаны, – обратила все в шутку Вера. – Ну, выпивать-то будем что ли?

– С днем рождения, Вера Никитична! Поздравляем! – послышалось со всех сторон.

В пищеблоке было два стола. Получилось так, что за одним сидели взрослые —начальник теплопартии, капитан, старпом и супруги Барановы, за другим – молодежь. Студенты и примкнувший к ним Артем.

Со вторым тостом навис над «взрослым» столом Тузьев, а третий он же потребовал от молодежи. Все посмотрели на Пашу. Тот внешне не проявил ни малейшего волнения, спокойно поднялся. В каждый из предыдущих двух тостов он выпил лишь по четверти рюмки, поэтому не имел основания беспокоиться за свой язык, который, кстати, еще утром, во время бритья перед зеркалом, осматривал и не обнаружил в нем ни одной кости.

– От души желаем вам счастья, Вера Никитична, – просто начал свой тост Павельев, – ведь каждого из нас с вами что-то связывает. Мария скоро станет экономистом, но также не будет считать огурцы, выкладывая их на стол гостям, как вы. Вы вкусно готовите, а Михаил любит покушать, не зря он выбрал каюту поближе к пищеблоку и подальше от Тимофея Сергеевича… А лично у меня с вами на двоих имеется один подопечный, но эту тему развивать за столом я не буду… Словом, мы с вами – один коллектив. Желаем вам всегда иметь возможность быть такой же хлебосольной, жизнерадостной, красивой! И —

наш маленький подарок. Не обессудьте, сами делали.

– Ах, вы, мои хорошие! – растрогалась повариха, принимая красочно оформленную тетрадь с привязанной к ее винтовой пружинке красивой плетеной ручкой. – Дайте я вас расцелую!

Артем, тоже подпавший под ласки поварихи, воскликнул удивленно:

– А меня за что?

– Как за что? Ты же у нас главный поставщик! Кто царской рыбой обеспечил?

Действительно, стараниями старпома с его икрой и Артема, поймавшего стерлядь, у них получился такой стол, – хоть товарищей из обкома партии принимай, стыдно не будет!

Уху, конечно, не стали низводить до простого рыбного супа, поэтому перед ней еще выпили. Паша прикончил свою рюмку, и больше ему пить не хотелось. Рыжий, хлеставший водяру по-взрослому, то есть целыми стопками, не на шутку разошелся в своих заигрываниях с Марией. Он не видел, как на него посматривает Василий Викторович, а Паша видел, потому что он все замечал.

К счастью, к Павельеву подсел с разговором «за жисть» матрос Баранов, поймавший алкогольный приход, и Паша рад был на него отвлечься. Он увел Баранова на воздух покурить. Нельзя сказать, что стало намного легче.

Словно для того, чтобы добить Павельева, Мария выскочила на палубу, ввинчивая ему в мозг свой смех, а рыжий козел – за ней.

– Уйди с глаз моих! – прогоняла Мария корфаковца, но так, как Паша мечтал, чтобы она прогнала его. Это было чистой воды кокетство. Рыжий и не думал ретироваться.

– А вы чего откололись? – спросила Мария Павельева. Толоконников, как прилепленный, стоял за ней.

– Мы комаров разгоняем, – объяснил Паша, выпуская дым.

– Они от вас к нам полетят! – опорочил его старания Михаил. Паша осмотрел его с ног до головы и сделал вывод:

– Да тебя, мне кажется, комар не возьмет!

– Не возьмет, не возьмет! – поддержала его Мария – Вон какие жиры наел!

– Я?! Жиры?! Ах, ты! – он хотел схватить ее за талию.

– Ай! Ну-ка! Не смей трогать меня! – прикрикнула на нахала Мария. Паша не мог это видеть. Если бы у него имелся пистолет, он бы знал, как его употребить!

– Павел, подтверди, что он – толстяк.

– Вы уж без меня разбирайтесь! – взмолился Паша. – Я не имею желания с ним кокетничать, у меня ориентация нормальная!

– Тогда пококетничай со мной! – предложила Мария. Тоже лишнего выпила, что ли?

«Я не нахожу оригинальным имитировать собачью свадьбу», – хотелось сказать Паше. Конечно, он промолчал. Однако Мария, кажется, догадалась, что он промолчал о чем-то таком! Он поспешил затушевать свой презрительный взгляд, который невольно вырвался у него, невинной фразой:

– Дело кончится тем, что Толоконников вызовет меня на дуэль, а я умею стрелять только сигареты.

– Он – тоже! – заявила Мария.

– Ты откуда знаешь? – наехал на нее ухажер.

Матрос докурил, швырнул окурок в воду, видимо считая, что этот натуральный продукт не сильно ухудшит экологию, и сказал:

– Надо еще накатить.

– Я с вами, – тихо поддержал его Паша.

– Вы что, бросаете нас?! – возопила Мария в притворном испуге.

– Нам надо водку пьянствовать, – проинформировал ее Паша, – и безобразие нарушать.