Большие различия

– Неужели, машины даже в этом превзошли людей?

– Ладно, Герольд. Поболтали – и хватит. Наденьте на него ошейник.

У меня по спине побежали мурашки. Ошейник – худшее наказание для “варианта”. Когда он оказывается на твоей шее, ты навсегда лишаешься возможности видеть другие вселенные.

Гарольду надели ошейник и вывели из комнаты.

– 

Вы сделали хорошую работу, ребята. Что я могу для вас сделать? – спросил мужчина, которого Гарольд назвал Тотом.

– 

Наденьте на меня такой же ошейник, – сказал я. Присутствующие в комнате засмеялись, кто-то выругался.

– 

Парень, я ценю чувство юмора. Прости, но у меня нет времени на подобные шутки.

– 

А я не шучу. Гарольд сошёл с ума, но есть в его словах логика. Мы проживаем тысячи жизней для других людей. Почему бы не прожить одну, но для себя?

– 

Тебе дали редкий дар, и ты хочешь эгоистично от него отказаться?

– 

Да.

***

Я сидел в кафе, ожидая, когда ко мне подойдёт официантка.

– 

Чего желаете?

– 

Девушка, можно Ваш номер?

Впервые за три тысячи лет я не знал, что будет в следующую секунду. Надеюсь, что оказался в той вселенной, в которой я ей понравился.

Треть от трети

Профессор Эймнан грузно перемещался вдоль ярко освещённой люминесцентной лампой лаборатории. Пахло спиртом и эфирными маслами. Из клеток раздавались жалобные стоны животных. Вот мяукает кошка, где-то лает пара собак. Учёный не обращает внимания на эти звуки. В его сутках всего лишь семьдесят два часа, и он не хочет тратить время на пустяки.

– В чём же заключается Ваше открытие?

– Мы провели с коллегами ряд исследований. Оказывается, животные (и люди тоже) не просто проводят во сне треть своей жизни – каждый двадцать четыре часа в семидесятидвухчасовых сутках. Мы наблюдали у всех подопытных три стадии сна, которые мы назвали быстрым, средним и медленным сном. Эти стадии на порядок отличаются мозговой активностью испытуемых, и также отличаются от обычного покоя. Возникает ощущение, что живое существо во сне не отдыхает, а работает активнее, чем в периоды бодрствования.

– Хорошая гипотеза. На этом всё?

– Нет. Мы провели ряд экспериментов, в ходе которых не давали животным засыпать в период каждой стадии сна. Все испытуемые погибли, не прожив и стандартной недели.

– От истощения?

– Не совсем. Пройдёмте со мной. Джим, покажи ему образец 3045.

В двумерную руку спонсора Рональда Хитшильда положили испещрённое язвами двумерное тельце котёнка.

– О Боже! Что Вы с ним сделали?

– Сон. Такие вот последствия лишения сна.

– А такое ощущение, что его облучили…

– Нет. Наш эксперимент сугубо касается только сна. Никакие препараты и воздействия на образцы мы не оказываем.

В этот раз Рональд решил отложить все дела на потом, и позволить хотя бы раз выспаться, как положено: раз медики рекомендуют двадцатичетырёхчасовой сон, значит так тому и быть. Он посмотрел на последок в зеркало: несменные синяки под глазами. Интересно, когда они превратятся в язвы? Через двести часов без сна? Через сто пятьдесят?

Надо уснуть! Он выпил две таблетки снотворного и лёг в постель.

***

А Вами такое бывало, что Вы оказывались на мгновение где-то в другом месте? Конечно, об этом Вы ничего не помните. Но Вы точно осознавали, что доля секунды куда-то выпала из реальности. Смотришь несколько мгновений в одну точку. «Я просто задумался», – говоришь напуганным друзьям. Но если всмотреться правде в глаза: задумался о чём? Ведь в такие мгновения нет ни одной мысли.

Особенно опасно такое состояние, когда ты в стремительном четырёхмерном потоке машин. Рональд отогнал смутное наваждение, и гравикар, спускавшийся с ана вглубь ката (четырёхмерный аналог «сверху вниз» – прим. автора), едва не сбил его, однако, он вовремя успел подать авто вверх. Когда-то люди могли двигаться лишь в трёх измерениях. Они мечтательно вглядывались в ана, там, где звёзды и Светило. Птица могла двигаться в любом направлении, попадая в любую точку четырёхмерного мира напрямик. И инженеры с завистью смотрели на пернатых, пока не изобрели грави-тягу. Казалось, теперь любая точка вселенной, как на ладони. Только жизнь от этого лишь ускорилась. Ещё бы: в сутках только восемь часов, два с половиной из которых люди должны тратить на сон. и за оставшиеся пять с половиной часов нужно так много всего успеть в нашем быстро меняющемся мире.

***

– Джим, а если добавить в наше уравнение, описывающее мозговую активность подопытных, ещё одно измерение? Если разум спящего работает по законам трёхмерного мира? Причём, в этом мире мозг получает намного больше информации, чем в привычном нам? Поэтому и такая высокая мозговая активность.

– Профессор Эймнан, разве такое возможно? Мы ведь живём в двумерном измерении, а остальные пространственные оси свёрнуты в квантовом мире.

– Да, Джим. Я потратил треть своей жизни на сон. А треть прожитых лет я потратил на изучение сна, но он так и остался для меня загадкой.

Рыбы не летают, птицы не плывут

Яркий солнечный день. Приятная тёплая вода. Мои собратья шумели и резвились, поэтому сразу не заметили, как две тени, двигаясь друг в сторону друга накрыли волносвод. Яркая вспышка, за ней взрывная волна, ещё вспышка. Одна из теней разделилась на две, а ко дну начали падать разные предметы. Первым упал металлический параллелепипед с полуцилиндром наверху. Едва он коснулся дна, как во все стороны рассыпались золотые камешки. Затем начали падать тела людей. Некоторые из них были живы, возвращаясь в воду; так почему же они безвольно падали в глубину, даже не пытаясь сопротивляться?

Никто из рыб нам не доверял, что есть существа, которые способны перемещаться по морской глади, долгое время не опуская головы под воду. Но мы-то дельфины, мы и сами дышим исключительно на поверхности, дышать растворённым в воде воздухом мы не способны. Когда мы впервые встретили людей, то ощутили зависть и благоговение. Кто, как не боги, могут возвышаться над водами? В то время среди китов-аристократов появился способ, как доказать превосходство над рядовыми жителями глубин: они выныривали из воды на сушу. Никто из нас не знает, как их приняли люди, но назад в океан они уже не возвращались: наверно, заняли достойное место среди богов – на суше.

Люди – странные существа, хоть и великие. Общаются на незнакомых частотах. А ещё они зачем-то истребляют друг друга с помощью вспышек, ударных волн и заточенных листов металла. Ладно бы, они, как полуразумная рыба-гольян, поедали павших товарищей. Но нет, кажется, они убивали друг друга ради удовольствия или для других непостижимых для нас целей.

Видимо, и сегодня люди почему-то повздорили, и теперь ко дну опустилась железная коробка (люди называют её “сундук” на странном плямкающем языке)

Пока мои собратья поплыли к обломкам “корабля” (огромной кувшинки, состоящей из скреплённых толстых стеблей водорослей, или что там они используют, на которой перемещались люди), я последовал в сторону “сундука”. Не без труда, но снял крышку, и теперь раскидывал в стороны золотые камешки. Почему-то люди очень ценят предметы из золота, будто его мало растворено в океане, и словно оно для чего-то можно применять. Но среди хлама я отыскал что-то ценное. Тонкие листы из того же материала, из которого люди делают “корабли”, скреплённые вместе и исписанные мельчайшими символами. Люди называют это “книгой”. Пока никто не заметил, спрятал сокровище в самой густой заросли водорослей.

***

Я изобретатель, поэтому не стал выныривать в неизвестность, как киты-зазнайки. Я изобрёл способ длительного передвижения по твёрдым поверхностям вне воды. Долгое время я слушал речь проплывающих мимо людей, пока не смог понимать их слова. Потом наблюдал за тем, как они читают “книги”, пока наконец и сам не смог различать символы богов.

Вернувшись домой, я тут же начал перелистывать страницы “книги”. Сверху на ней было написано “Платон. Государство”

“Государством должны управлять мудрецы, стражи должны охранять порядок, а ремесленники и крестьяне делать то, что получается у них лучше всего – возделывать землю и творить. Беды начинаются, когда крестьянин возглавляет государство или когда он становится стражем”

Я не понял ни единого слова из написанных. Что такое их “государство”? Отдельное море? Книга рассылалась в моих плавниках, а символы размазались по “бумаге”.

Я всё чаще выныривал за волносвод, чтобы понаблюдать за людьми. Пока однажды не заметил тех, кто ещё выше людей. Люди обычно перемещались на “кораблях”, а вот птицам не нужны никакие приспособления, и они могли плавать в океане воздуха, как обычные рыбы в воде.

Я занимал высокое положение в океане. Второй сын одного из верховных дельфинов, поэтому мне можно было ничего не делать, чтобы получать пропитание. Я был самым быстрым в стае, поэтому мне всегда доставалась самая лучшая рыба. Я был красавцем, поэтому любая дама становилась моей. Я был хорошим изобретателем, а поэтому слава обо мне распространилась во всём океане.

Но этого мало. Почему я должен плавать среди обычных дельфинов, когда людям принадлежит целая суша, а птицам – ещё и небо? Почему я должен оставаться обычным дельфином, а они, не умеющие даже нормально плавать, должны быть богами? Разве не я самый быстрый, умный и красивый?

Долгие годы я вырезал из обломков “кораблей” костыли, которые позволяли бы мне ходить так же хорошо, как людям, и крылья, которые бы позволили полететь, наравне с птицами.

И вот заветный день настал. Я вышел на сушу, опираясь на деревяшки.

– 

Господи, какой же он уродливый! – закричали на меня мальки людей и начали забрасывать камнями. От обиды я едва сдерживал слёзы: ведь я самый красивый! И я могу ходить по земле так же, как и вы!

Я пытался прибиться к десятку людских стай, но каждая из попыток познакомиться заканчивалась забрасыванием камнями. Тогда я попытался познакомиться с птицами. Расправил крылья и поплыл прямо по воздуху! Только меня могли обогнать даже птичьи мальки, размером с самых маленьких рыбок. Воздушное течение понесло меня куда-то в сторону скал, о которые я сломал плавникотворные крылья.

И вот теперь я лежал на берегу моря, так близко к спасительной воде, но не дотянешься. А рядом лежали горы мёртвых китов. Не те ли это киты, что выбрасывались из морских пучин? Неужели они тоже не заняли место в мире богов, а просто закончили жизнь вот так, как выброшенный мусор?

Неужели и меня ждёт такая же судьба?

Вдали одна из птиц, которую я пытался догнать несколько минут назад, ранила крыло, и теперь беспомощно пыталась удержаться на волнах и смотрела на меня умоляюще и испуганно, пока не исчезла в пучинах волн. Почему же эта птица, которой покорялись высоты, так боялась обычной воды? Неужели и она, как люди, едва оказавшись под водой, просто безвольно опустится на дно, где и умрет?

Мой гидрокостюм разорвался, поэтому давление изнутри едва ли не разрывало меня на части. И вот когда жизнь уже покидала меня, один из людей поволок меня в сторону моря. Каждый камень оставлял на мне шрамы, кожа зудела.

Собратья посмотрели на меня с отвращением: конечно, мне бы тоже не понравился дельфин с оторванными плавниками и изодранной кожей. Я больше не был самым быстрым и красивым. Из жалости мне приносили каждый вечер небольшую порцию рыбы, а я взамен рассказывал дельфинам о своих приключениях в мирах людей и птиц. В этих историях люди восхищались моей красотой, а птицы – моей скоростью.

А ночью на обрывках водорослей я тайно от всех записывал с помощью символов людей настоящую историю.

Пробуждающий

Не завешивай зеркал, если хочешь встретиться. Это правило я усвоил, став Пробуждающим.

Просторный зал с высокими потолками. Настенные часы, на которых всегда двенадцать. Сверил с наручными часами: осталось двенадцать минут.

Вроде бы не первое свидание – но переживаю, вдруг оно будет последним. Вдруг она не явится на мой Зов?

Длинный стол. Двенадцать свечей. Двенадцать блюд – по одному на каждый удар курантов. Два бокала – я сегодня не жду других гостей. Вино – как рубин.

Стрелки наручных часов нагнали настенные, и те ожили, гулким эхом озарили зал. Стало холодно, изо рта повалил пар.

На стуле напротив возникла тень, полупрозрачный силуэт Маши.

– Я тебя ждал.

– Я знаю. Я тебя тоже.

– Я тебя люблю.

Вместо ответа – терпкий поцелуй. Нет времени на слова.

– Буду ждать тебя завтра.

Мгновение назад Маша была рядом – и вот я снова сжимаю в объятиях пустоту. Маша проснулась? Я слабый Пробуждающий – могу привлечь её сон максимум на двенадцать мгновений. Но она должна продолжать жить, а мне после смерти некуда торопиться. Я подожду в абсолютном одиночестве и пустоте до следующей полуночи.

Спасибо, Маша, что не завесила зеркала в тот день. Мы с тобой встретимся.

Не ступай на землю

Гой, ты жизнь наша – степи да просторы. Похожа на игру парубков по ловле коней арканом. Только с утра ты можешь быть арканщиком, а ближе к вечеру – жертвой, за которой гонятся, если свалился с коня. Оттого и учат нас с отрочества отцы срастаться с верным конём, чтобы не упасть наземь раньше отпущенного срока – ибо то позор великий.

– Кит, волею Даждьбога вождь наш! Веди воинство!

– Братцы, мчите, что есть мочи, на запад!

И я мчал во весь опор, а за спиной – грохот сотен пар копыт. Верны мне ратники: коль прикажу в обрыв прыгнуть, каждый не задумываясь выполнит мою волю.

Так и мчали, даже ели на скаку, покуда диск Ярилы не опустился под землю, дабы освещать навь – долину предков.

Поужинали сытной похлёбкой с зайчатиной. Братцы грелись у костра, а я пошёл искупаться в речушке.

Водица холодна. Тучи мягким покрывалом закрыли зёрна звёзд и серп Месяцевиты. Во тьме не сразу я заметил деву, что плескалась в реке. А когда узрел, так очей уже не мог отвести. Очи – зори, губы – цвета клюквы, а волосы – кудрявые, пшеничного цвета.

Завидев меня, она не отвела глаз. Я вышел на берег под её внимательным взором.

– Фу, какое ты чудище! Как свет такого породил?

– Я не чудище вовсе. Меня кличут Китоврасом, я вождь племени конников.

– Но ведь ты и не мужик вовсе! Пол мужика, и половина коня! Век бы мне такого не видывать!

Обида разгорелась в моём сердце. Не смог я найти себе деву из числа кентавров, неужто теперь до конца дней встречать от дев человечьих этот полный омерзения взор? Начертал я руну на земле, и тут же отделился от коня, моего верного Враса. Ноги слабые, не привык по земле их влачить. А дева улыбается:

– Говоришь, вождь? А меня Зорею кличут. Хочешь провести со мной остаток ночи?

***

Проснулся от резкой боли – что-то ударилось о плечо. Открыл очи. В грудь попал камень. Меня окружало племя. Только не были они больше моими братьями: в очах злоба, в руке каждого – камень.

– Как ты посмел предать заветы предков? Как до времени отправки в навь посмел коснуться земли? Отныне ты изгнан из племени, и возвращаться не смей!

Полкан, моя правая рука, захватил арканом шею моего верного Враса. Тот пытался вырваться, но новый вождь повёл его дальше на запад.

–Так ты обманул меня, не вождь ты вовсе, – Зоря поглядела на меня, не скрывая отвращения. – Зачем ты мне нужен, изгой?

И ушла прочь.

А я побрёл, куда глаза глядят. Я и по сей день скитаюсь, в надежде однажды встретить племя, которое будет давать право на ошибку, и ту. Что будет любить независимо от положения.

На Ивана Купала

Вечером перед Ивана Купала собрались парубки да девчата поперед речкой буйною Лихою. Горилку попивают, песни распевают. Кто цвет папоротника ищет, а кто истину в самогоне хмельном. Разожгли костёр, да выше роста человеческого.

– Эх, братцы, люб мне праздник этот, и душою и телом! – кричит Панас и прыгает над горящими поленьями, едва языки жаркие пламени не цепляя ногами. За ним Егорка пошёл, а потом и очередь Ивашки. Вдали багровеет закат – предвестник недоброго. Костёр догорел, картошку кинули в золу.

– А чего речка-то Лихою называется? – спрашивает Кристина.

– Мне батька всякого рассказывал про неё! – начинает Олег. – Тут столько утопленников деды вылавливали – мама не горюй. Потом долго запрещали купаться здесь – как не пойдут дети купаться – всегда кто-то, да утопнет. А ночами призраки тут воют, и девиц красивых похищают.

– Да не пужай ты, проклятущий! – говорит Кристина.

– Айда, ребята, купаться! – кричит заводила-Панас. Штаны скинул, голым задом светит – ни стыда, ни совести. Девки-то для приличия очи опустили, раскраснелись, а сами исподтишка поглядывают, как он в Лихую прыгает. За ним и другие ребята.

– Айда с нами, девчонки! – кричат храбрецы, из воды выныривая. Девицы только улыбаются. Тогда Панас начал водою брызгаться, поливать подружек. Сначала ругались, чтоб перестали, а потом решили и красавицы окунуться. Одёжки снимать, конечно, не стали, но грех великий – на Ивана Купала остаться немытым. Первой Алёнка прыгает в бурную речку, за нею Кристина, потом и другие.

– А ты чего, Арыся? Али не любо тебе с нами веселиться?

– Вы идите, искупайтесь, а я догоню!

– Как знаешь, – говорит ей Алёнка.

Ребята резвятся, обливаются, хлопцы ныряют, кто глубже, за ноги девок хватают, чтоб те испугались.

А дочь атаманова на берегу сидит, не милы ей развлечения. Она песни грустные тихо напевает:

– Ой, там, где папороть цветёт,

Мой голубь сизый там живёт.

Он – выше солнца в небесах,

Не сохнут слёзы на глазах…

Поёт себе тихо красавица, и совсем не замечает, как Ивашка из воды вылез, и вот он уже её руки касается губами, и что-то шепчет.

– А давай убежим? А? вместе! Только ты и я! И никого больше. Твой отец ничего не узнает.. А потом вернёмся – он поймёт. Простит – не может не простить. Мы же любим друг друга! Знаешь, как сердце моё загорается, когда на тебя гляжу?

Арыся машет головой. Он не знает отца. Атаман – тяжёлый человек. И упрямый. Не простит никогда. Проклянёт. А мамку пуще прежнего бить станет.

– Чего головою машешь? Али не любишь меня больше?

– Нет, – едва сдерживая слёзы, шепчет Арыся.

Парубок смотрит в её глаза, пытаясь найти в них что-то.

– Прости! – шепчет, сдерживая слёзы, девушка. Он подрывается и уходит куда-то. Она едва не окрикнула его. «Стой!» – уже вертится на языке. Но смолчала.

Нельзя. Тем более так будет лучше для них обоих – пусть он думает, что она его разлюбила. Слезинка катится по щеке, когда она видит, как он скрылся за каштанами.

Отец всё уже решил. Она выйдёт замуж за Степана-воеводу. Это должно стереть межродовые распри. Славянам надо объединяться перед ликом турков и басурман, которые так и норовят Русь-матушку ногами грязными растоптать!

Ребята вдоволь порезвились, и начали вылезать из Лихой.

– А Ивашка куда подевался-то? – спрашивает Алёнка

– Ушёл! – улыбается Арыся. Она притворяется весёлой.

– Ну, и пускай! Расскажем – будет жалеть, когда узнает, как у нас весело! – говорит Панас.

Вдали завыл сыч.

– А знаете, ребята, что народ сказывает? – начинает Панас байку. Любит он сказки сказывать, оттого ли он душа компании? – Живёт в нашем лесу чернокнига. Тёмный, сильный. Он тоже с нашими дядьями и дедами малым купался в Лихой. Но утоп. Повстречал он чёрта водяного, а тот ему и предложил – жизнь продлить в обмен на душу. Когда солнце, вдоволь в водице искупавшись, тонет за горизонтом, он просыпается – днём под ясным солнышком не суждено ходить ему. Иногда волком серым оборачивается, чтоб кровушки испить, жизнь проклятую, и без того вечную, продлить. Но раз в несколько вёсен получает он силу необыкновенную. Тогда он читает чёрные слова из своей книги, и призывает из воды слуг беса морского. В такую ночь лучше не подходить к водице – знай, не вернёшься домой живой. А ещё…

Вдали завыли волки. Девушки подскочили, Кристинка даже расплакалась.

– Да чего же ты, глупенькая. Это же всего лишь история. Знаешь, сколько таких среди люда простого ходит?

– Ладно, холодает! – сгладил ситуацию Олег. – Пора и домой направляться.

***

Луна едва освещает тропинку между дубами. Пахнет мхом. Сверчки напевают песни.

Иван держит в руке бутыль самогона, и иногда к нему смачно прилипает.

– Все они, богачи, такие! Я-то дурак, думал, что она особенная. А она! Она хуже остальных. Конечно, что ей кузнец? Да я для неё грамоте научился! Вот! Только ради неё вечерами к попу Лаврентию ходил! Картошку копал ему, забор ставил, а он взамен меня уму-разуму учил. Как буквы в слова складывать. Ведь не может же дочь атаманова за неуча выйти?

А для неё и ум – не главное, всё богатство подавай. Воевода ей милее, чем я. Это прыщ! Да она его видела?

Плачет, снова прикладывается к бутылке. А на ногах уже и так едва стоит. И совсем не замечает, как недалеко завывает волк. А туман-то всё собирается. Кто знает, что можно увидеть, если приглядеться в туман? Присмотрелся Иван – а вдали что-то чёрное на него движется. Глаза протёр – может, допился? Открывает – а чёрная тень всё движется к нему. А лес-то и освещается только, что Луной да светляками. Подскакивает, начинает бежать парубок, да только бесполезно – тень за ним. Оборачивается – куда девать любопытство – а за ним летит рой мошек. Всего-то мошки! А как казака будущего напугали! Расслабился Иван. Даже пожалел, что бутылку в тень кинул. И тут его хвать что-то за руку! Он инстинктивно отдёрнул. Смотрит, а рядом с ним старик стоит.

– Дядька Тристан! А ты что делаешь в лесу ночью?

Это тот самый чужеземец, что поселился давно в этих краях. Спокойный, его даже ни разу в драке не видели. Но недоброе люди про него сказывают. Умеет он что-то, говорят люди.

– Жизнь моя, Ивашка, к концу приближается. Помру я сегодня. Но не осталось у меня ни детей, ни внуков на белом свете. Некому мне оставить всё, что накопил за долгие годы. Но перед смертью хочу выполнить желание одно. Только одно – меня на большее уже не хватит. Ну, и маленькую просьбу хочу, чтоб кто-то после смерти выполнил. Ты же знаешь – я много чего умею. Люди об этом шепчутся за моей спиной, и они не во всём ошибаются. Выполню твоё желание.

– Правда? Ты всё можешь?

– Да. Но послушай меня.

Вытаскивает Тристан из-за пазухи книгу в чёрном переплёте шёлковом.

– Это особая книга. Ты храни её бережно. Я знаю – ты один на селе можешь читать, кроме атамановой семьи и святоши. Когда придёт время – ты сразу поймёшь, но прочти, что в ней написано. Эта книга – особая, она может истребить целое войско вражеское. Она же и оживить может павшего товарища.

– Хорошо, исполню я твою волю. Но и ты мою исполни.

– Говори, чего хочешь, времени терять не будем – у меня его нет.

– Я хочу, чтоб Арыся меня любила. Хочу, чтоб она была моя! Пусть атаман и воевода сгинут, или ещё что, но я хочу владеть Арысей!

Тристан улыбается. Он ни за что не скажет, что Арыся и так его любит. Ему незачем это говорить – ведь Тристану нужно, чтоб Иван выполнил его просьбу. Он шепчет какие-то слова. А потом говорит громче:

– Исполнено. Она тебя любит. Теперь твоя очередь. Ладно, иди, милок. Оставь меня одного.

Иван уходит, унося с собою чёрную книгу. А Тристан осел на землю. Только что он потратил остатки своих сил. Он мог бы, конечно, напиться крови парубка, чтоб прожить ещё несколько дней. Но его время минуло. Он решил рискнуть – чтоб получить кое-что большее. Он не хочет и дальше жить стариком. Он слишком соскучился за деньками молодости.

Он закрывает глаза и растворяется в тумане.

***

Арыся возвращается домой. Едва не плачет. Иван прыгает на неё из-за угла.

– Любишь?! Скажи, что любишь! Ведь любишь?

Слишком неожиданно. Он с ума сошёл.

– Да, – шепчет она. Слишком трудно врать. Он хватает её на руки и тащит куда-то. В лес. Он срывает с неё платье. «Хоть бы не разорвалось! Если матушка узнает… Если отец узнает!» Она не кричит – если кто-то услышит, атаман убьёт его. А она его до сих пор любит.

А потом она вернулась домой, чтоб мама не услышала. Она ей не расскажет. Как не рассказала о том случае три года назад. Она может об этом рассказать только бабке Параске. Нельзя откладывать – скоро приедет Степан, а тут Иван с ума сходит. Ведь загубит дурака!