Печать Аваима. Забытый во Мраке

Эрнальд хотел было возразить, но лекарь примирительно поднял руки:

– Будь спокоен, мне твои тайны ни к чему. Пусть остаются тайнами. Но я все-таки рад, что судьба свела нас, – и тонкий палец лекаря коротко ткнулся в грудь юноше.

– Я тоже рад, – сдержанно ответил Эрнальд, уклоняясь от дальнейшего разговора.

– Ладно, не бери в голову, – улыбнулся Тамаш, – пойдем-ка лучше разберем вещи. Я помню, там дальше был ручей. Мне ужас как хочется выстирать, наконец, свой балахон.

Поправив торбу и поудобнее устроив сумку, Тамаш вновь направился вглубь леса, и юноша поспешил следом. Довольно скоро дорогу им преградила небольшая речка, и они прошли вдоль глубокого русла, подыскивая удобный подход к воде. Найдя пригодный спуск, Тамаш сложил вещи на землю и начал стаскивать лекарское одеяние. Эрнальд нервничал и непрестанно озирался по сторонам.

– Вы не боитесь, что кто-то увидит? Вдруг здесь пройдут грибники или дровосеки?

Тамаш оглянулся. Без своего объемного балахона он не выглядел таким долговязым и нескладным. В обычных штанах и рубашке он оказался вполне приятным молодым мужчиной.

– Конечно. Город слишком близко. Я только займусь стиркой.

Он стянул тонкую перчатку, положил вместе с сапогами. Эрнальд с удивлением отметил, что узкие, голые ступни тоже покрыты черным узором.

Прихватив кусок мыла, прямо в одежде Тамаш зашел в воду и принялся старательно полоскать пыльное одеяние. Тщательно намылив золотое тиснение, он перекинул мыло на берег и стал бережно оттирать ворот, что-то весело насвистывая. Эрнальд, не зная, чем себя занять, уселся на поваленное дерево и стал наблюдать. Через некоторое время он нерешительно спросил:

– Как вам это удается?

– Что именно? – не отрываясь от своего занятия, отозвался Тамаш.

– Ведь вы… такой же, как и я, но вы, – юноша замялся, – не ненавидите себя.

– Эрнальд, – Тамаш прекратил стирать и посмотрел на юношу, – ты ведь родился обычным, и целых двенадцать лет у тебя были мечты и планы на жизнь, поэтому ты ненавидишь то, что их у тебя отняло. А я родился таким, – он поднял из воды левую руку, – меня младенцем выбросили в лес, даже не утопили – просто выбросили. Только по воле богов я еще жив.

Тамаш брызнул на надоедливую жирную муху и продолжил:

– В лесу на детский плач вышли не звери, а врачеватель. Он подобрал меня, вырастил и научил скрываться от людей.

– Но почему он не испугался? Вы же сами говорили, что простые врачеватели не станут вникать в нашу проблему.

– Не знаю. Я много раз его спрашивал, но он только говорил, что на все воля божия. А в девять лет отдал меня в обучение и больше мы не виделись. Так что, Эрнальд, я жив, в меру здоров, имею ремесло – у меня нет причин грустить.

– А как же отметины? Они же делают нас изгоями.

– Отметины… – задумчиво протянул Тамаш, – изгоями делают не они…

И он снова вернулся к стирке.

Эрнальд привычным жестом заправил волосы за ухо и задумчиво оглядел лес, непроизвольно пощипывая струны лютни, которую так и не выпустил из рук. Постепенно увлекшись, он принялся сосредоточенно настраивать инструмент, по очереди зажимая лады и что-то подкручивая. Тонкие пальцы со знанием дела, хотя и неуверенно, двигались по грифу, как будто приноравливаясь к знакомому, но забытому делу. Он бережно изучал лютню, словно это было величайшее сокровище: трепетно поглаживал округлые бока, разглядывал тонкие деревянные прожилки, протирал невидимые пятнышки и потихоньку подкручивал колки, выправляя тон. Весь его облик словно сделался иным: плечи перестали вжиматься в шею, спина расправилась, неловкие острые локти и коленки сгладились, и вместо неуверенного, колючего подростка перед Тамашем сидел тоненький молодой юноша, даже несколько женственный.

Раз за разом повторяя одни и те же переборы, Эрнальд постепенно добавлял в них больше деталей, украшал. Местами юноша сбивался и пробовал снова, но было очевидно, что, несмотря на долгий перерыв, он прекрасно владеет инструментом. Потихоньку переборы стали складываться в красивую мелодию, которая, вновь и вновь повторяясь, звучала увереннее. Запинаясь и повторяя по нескольку раз сложные места, юноша перебирал струны, подбирая мотив. Взгляд его рассеянно блуждал по инструменту. Вскоре мелодия зазвучала чисто, а Эрнальд погрузился в подобие транса, углубившись в свои мысли и не глядя перебирая струны. Когда же лютня затихла, он ласково провел по струнам, словно благодаря инструмент, и, очнувшись от своих мыслей, огляделся вокруг. Тамаш, так и стоя на середине ручья, с восхищением смотрел на него. Юноша смутился и словно сжался весь обратно, отводя взгляд.

– Эта покупка действительно того стоила, – с тихим восторгом произнес лекарь, – мне редко доводилось слышать такое чудесное исполнение.

Эрнальд смутился еще больше и, покраснев, ответил:

– Я давно не играл, получилось не очень…

– Я узнал мелодию. Тебе удалось сделать ее особенной, поверь.

– Откуда? – удивленно просил юноша.

– Песнь Уходящего Сердца – очень древняя баллада, – лекарь помедлил с ответом, – это плач разлученных Виаты и Аваима, – он еще помедлил и со вздохом добавил, – иногда ее поют тем, к кому я не успел.

– Она всегда казалась мне непонятной и очень печальной, – Эрнальд задумался, уносясь мыслями в прошлое, – мать пела ее, когда я болел, – он сделал долгую паузу, – и в тот вечер, когда отец пришел забрать меня, – с этими словами подбородок его дрогнул.

Эрнальд сердито мотнул головой и, резко отвернувшись, кулаком вытер глаза. Хмуро отложив инструмент, он, не оборачиваясь, пошел в глубину леса, гневно пиная поганки, а Тамаш вернулся к своему занятию.

Глава 4

Тамаш – Эрнальд, дальше на восток

Ближе к обеду Эрнальд вернулся и принес охапку хвороста. Несколько крупных грибов он по примеру Тамаша нанизал на прутик и отдал съестное лекарю. Тамаш, уже одетый, сидел у огня и наблюдал, как над костром побулькивает похлебка. Черный балахон сушился на солнечной прогалине по соседству, куда не доходил дым от костра, там же лежали остальные вещи, а трофейное платье лекарь повесил рядом с собой, чтобы тепло от костра побыстрее просушило плотную ткань.

Приветственно помахав рукой, Тамаш забрал грибы и, ловко почистив, отправил в похлебку, заправив все щепоткой соли. Когда суп наконец был готов, скомандовал обед, и пару мгновений котелок опустел, а лекарь с юношей, довольные, растянулись на мягкой лесной подстилке.

– Господин Тамаш, – позвал Эрнальд. – а почему ни в Ключах, ни в городе никто не подошел к вам? Я думал вы, лекари, всегда нарасхват.

Тамаш, удобно пристроив голову на кучке лапника, жевал травинку и прямо на себе сушил штаны, вытянув ноги к костру.

– Я и сам удивлен, – усмехнулся он, – но думаю, в Ключах я слишком мало задержался, чтобы слухи разошлись, да и суета со свадьбой… А в Инвераде мы были ранним утром: тем, кто начинает день затемно, некогда болеть – им надо кормить себя и свои семьи. Задержись мы чуть дольше, они бы закончили срочные дела и потянулись со своими бедами, – он со смаком потянулся, – обычно я так и делаю: устраиваюсь пораньше на базарной площади и ожидаю просящих.

Эрнальд, не придумав, о чем еще поговорить, закутался в плащ и устроился подремать, а Тамаш погрузился в свои мысли и сонно разглядывал причудливое мельтешение листвы и солнечного света. Дневной лес щебетал и наполнял воздух отзвуками своей звенящей, суетливой жизни. Кругом разливалось спокойствие и беззаботность, и, убаюканные горячей едой и неожиданной передышкой, юноша и лекарь постепенно погрузились в глубокий сон.

– Денечка доброго, господа, – грубый мужской голос вспорол полуденную негу.

Тамаш испуганно подскочил и, сонно моргая, уставился на троих незнакомцев. Все трое были при мечах и в кольчугах, на груди старшего, как решил про себя лекарь, висел на цепочке герцогский герб. Эрнальд испуганно выглянул из-под глубокого капюшона.

– И вам добрый день, господа, – справившись с испугом, спокойно ответил Тамаш, собирая растрепавшиеся со сна волосы.

– Именем герцога, назовитесь и покажите лица, – гаркнул коренастый старшина, уперев руки в перевязь с мечом.

– А по какому поводу, доблестные господа? – участливо поинтересовался Тамаш.

– Поручено проверять леса, – потеплев от вежливого обращения, уже менее сурово ответил старший, – из Ключей гонец прибыл, лекарь у них там пропал. Говорят, Тьма прибрала.

Тамаш искренне всплеснул руками, а Эрнальд еще глубже завернулся в плащ.

– Беда какая, – покачал головой лекарь, – а чего же его здесь-то искать?

– Герцог распорядился, – старшина благодушно пожал широкими плечами, не забывая внимательно оглядывать стоянку. Зацепившись взглядом за растянутое на ветках платье, он недоуменно вздернул брови и продолжил, – У нас-то тихо пока, но на рынке болтают всякое.

– Всякое? – стараясь не подавать виду, поинтересовался Тамаш.

– Порчу там, в Ключах, навели, свадьбу сорвали у головы ихнего, – глупо гоготнув, вставил рябой детина.

– А ну – цыц! – прикрикнул старший. – Говорят, мальчишку меченого видали, и лекарь пропал у них. Вот и всполошились. А утром тута, на базаре, лекарь, говорят, объявился, и не видать его больше в городе. Вот и распорядился герцог леса проверить, – старшина прикрякнул, поправляя перевязь с мечом, – а невесту, гонец сказывал, мужики ночью с пастухом застукали, она и голосила, что Тьма попутала. Тьфу, дура.

– Да, страшные дела творятся, господа. Да только здесь кроме нас никого нет, сами видите, – Тамаш широко обвел рукой стоянку, отвлекая взгляды стражников от сложенных неподалеку вещей, – а есть приметы хоть у паренька того меченого?

Эрнальд волчонком зыркнул на лекаря, но тот не обратил внимания, а старшина, встретив благодарные уши, охотно делился новостями:

– Гонец говорил, будто бы ростом с ребенка, чернявый, лохматый, глаза чернющие и размалеван закорючками весь, – стражник оглянулся и, понизив голос, добавил, – а на руках совиные когти.

– Страх-то какой. Не приведи Свет, – всплеснул руками Тамаш, а Эрнальд удивленно посмотрел на бородатого старшину.

– Говорят, лекарь помочь ему хотел, да так и сгинул, хозяйка только вещи его потом нашла.

– Ох, Свет сохрани. Нет, господа, здесь только я, да моя жена, а больше никого мы не видали, – Тамаш развел руками, а Эрнальд затряс из-под плаща головой, растрепав светлые волосы.

Старший еще раз оглядел стоянку и, задержав взгляд на коричневом платье, удовлетворился увиденным, махнул двоим стражникам, и они направились дальше.

Тамаш с Эрнальдом, выждав, пока непрошенные гости скроются за деревьями, облегченно выдохнули.

– Господин Тамаш, – прочистив горло, подал голос Эрнальд, – вы же наврали.

– Ну, – прищурился лекарь, – я уже сказал, что не проповедник. И, потом, раз уж судьба отправила к нам таких остолопов, разубеждать их не вижу смысла. Хотя, попадись нам более сообразительные, все могло бы выйти немного сложнее.

– Более сообразительные в стражниках не ходят.

– И то правда, – усмехнулся лекарь, – но нам действительно повезло. Хоть у тебя и нет совиных когтей, – подмигнул он, – но надо уходить. Сегодня на ночь останавливаться не будем.

– А волки? – испуганно ахнул юноша, стаскивая плащ, – в этом краю никто не рискует ходить в темноте.

– Пусть это тебя не беспокоит, – ответил лекарь и направился укладывать скромные пожитки.

Снова накинув балахон, он быстро уложил вещи в объемную торбу, и путники заторопились дальше на восток, оставляя горные пики по левую руку.

Чем дальше они уходили от Инверада, тем свободнее становился лес. Темный ельник сменился просторным кедровым бором. Ровные стволы хвойных гигантов свободно рассыпались по ровной, несмотря на близость гор, земле; подлесок почти исчез, оставив лишь одиночные невысокие кустики; землю укрывал плотный ковер опавшей хвои с редкими вкраплениями жидкой тонколистной травы. Весь лес походил на роскошный королевский парк, чистый и прозрачный. Идти было легко. Душисто пахло смолой. Далеко вверху щебетали птицы, и Тамаш с Эрнальдом скоро оставили город далеко позади.

Когда солнце скатилось к закату, низкие косые лучи окрасили лес оранжево-черными полосами, изрезав землю длинными густыми тенями, которые постепенно становились все гуще и, сливаясь, погружали лес в непроглядную темень. В низинках начал скапливаться белесый туман, расползаясь вокруг, он заполнял кедровник призрачной дымкой. Теплый летний вечер быстро свежел, напитываясь стылой прохладой и заставляя плотнее запахнуть плащи. С приходом сумерек поднялись полчища голодного гнуса и накинулись на легкую двуногую добычу. Тамаш по пути нарвал узких душистых листьев, которые обычно подбрасывал в костер, они с Эрнальдом обтерли руки и шею, но это мало помогло.

Ночь мягко опустилась на землю, проглотив длинные северные сумерки, и окрасила лес черным с серебром; небо обсыпало звездами, а ночные создания, очнувшись от дневного сна, заспешили по своим делам, шурша и перешептываясь где-то высоко над землей. Тамаш продолжал идти вперед, не сбавляя шага и спеша как можно скорее покинуть открытый кедровник.

Вскоре лес опять изменился. Земля начала собраться складками. Ровные стволы древних кедров уступили место темному беспорядочному ельнику, густо заросшему чахлым кустарником и изрезанному мелкими влажными овражками. Все чаще попадались поваленные деревья, и продвигаться стало неудобно. Тамаш скомандовал привал и они, не разводя огня, сложили вещи и устало опустились на землю.

Но не успели они вытянуть ноги, как среди убаюкивающих шорохов послышался легкий щелчок сухой ветки, чуть ближе прошуршали листья, послышалось сильное дыхание крупного зверя, и прямо перед ними из темноты вынырнул огромный северный волк и молчаливо навис над сидящими людьми. Эрнальд сдавленно охнул и схватился за кинжал, но Тамаш уверенно придержал юношу и спокойно поднялся, оказавшись нос к носу со зверем, ростом почти с него самого.

Волк, готовый напасть, опустил голову и взгорбил роскошный меховой загривок. Массивные, длинной в ладонь, клыки белели в черном створе губ. Тамаш, не отрываясь, глядел в удивительные светлые глаза хищника. Завораживающим медленным движением он поднял руку и приложил пальцы к мохнатому лбу. Волк рыкнул и нервно дернулся, но вдруг замер и настороженно приподнял уши, искоса, с недоверием глядя на человека. Затем раздраженно фыркнул и махнул огромной головой в сторону кедрового леса. Тамаш сложил ладони перед лицом и благодарно поклонился. Волк с достоинством кивнул в ответ, повел ухом с приметным рваным краем и скользящим движением растворился в ночи, словно его и не было. Лекарь устало выдохнул и привалился к дереву, потирая переносицу.

– Нам надо пройти дальше, Эрнальд, – после паузы проговорил он, – все немного сложнее, чем я думал.

– Но… я не понимаю… – запинаясь проговорил юноша.

– Похоже, я недооценил местные суеверия, – разминая виски, ответил лекарь, – Люди герцога серьезно подошли к делу, и нам надо быть как можно дальше к утру.

– Объясните! – писклявым от страха голосом потребовал Эрнальд, – Что это было?

– Хорошо, – вздохнул лекарь, – с чего начать?

– С волка, – пискнул Эрнальд.

– Ладно, – неохотно согласился лекарь, – я, в некотором роде, могу устанавливать связь с живыми существами.

– То есть, как это?

– При определенном усилии я понимаю их, а они понимают меня. При условии, конечно, что они достаточно умны. А этот волк удивительно умен.

– И о чем вы… поговорили?

– Он посетовал, что люди в железе наводнили лес и мешают охотиться даже ночью, а я подсказал на время уйти южнее. Как бы там ни было, нам лучше не задерживаться.

– Но… – помедлил Эрнальд.

– Спрашивай, – устало улыбнулся лекарь.

– Куда все-таки мы направляемся?

– Что ж… – Тамаш снова потер виски, – в ранних архивных записях встречается много описаний того клинка из легенды. Его лезвие было сделано из черного стекловидного камня, украшенного символами, похожими на наши. В королевстве похожие минералы не добывают и не продают, но в старых хрониках эпидемий есть упоминания о древних торговых путях и записи об украшениях из гладкого темного камня и серебра, которые носили торговцы из лесов Орман-Калик. Это натолкнуло меня на мысль, что корень этой легенды следует искать восточнее нашего королевства. Правда, к сожалению, восточнее начинаются земли даллов, а за ними леса орков, так что я на время оставил эту затею, а лет семь назад попал в замок Инверада по приглашению герцога ван дер Хайда – сюзерена Северного края. Герцог был весьма радушен и пригласил меня на ужин, куда пришли его дочь и жена.

Тамаш сделал паузу.

– Я редко заглядываюсь на наряды и не вижу в них особого смысла, но в тот вечер что-то в наряде герцогини меня зацепило. Я никак не мог понять, и весь вечер ее разглядывал, пока не заметил маленькую серебряную брошь с кусочком блестящего черного камня. Польщенная моим вниманием, герцогиня по секрету рассказала, что эту брошь ее муж купил у торговцев из Страны Закатов, – Тамаш прервался, чтобы глотнуть воды. – Я бываю в разных домах, и несколько раз до меня доходили неясные намеки и недомолвки о дорогих безделушках из-за гор, которыми знать любит похваляться друг перед другом, поэтому я сделал вывод, что торговля вновь идет. Вот поэтому я и думаю, что начинать надо в Стране Закатов. А именно – с поисков торговцев, чтобы выяснить, откуда к ним попала эта брошь.

Эрнальд отстраненно молчал, и, казалось, вовсе не слушает.

– Прости, – смутился лекарь, – наверное, со стороны это кажется авантюрой.

Эрнальд очнулся и поднял взгляд:

– Но почему там? Не проще найти их, когда принесут товар сюда?

– Увы, нет, – развел руками Тамаш, – это удовольствие для избранных, а я – человек из другого мира. Мне не удалось ничего об этом выяснить.

– Да, – все также отстраненно ответил Эрнальд, – но почему вы думаете, что по ту сторону выяснить будет проще?

– Скорее всего, не будет, – Тамаш потер лицо узкими ладонями, – но здесь я исчерпал свои возможности и, значит, пришла пора двигаться дальше. Хотя ты всегда можешь вернуться, ты мне ничего не должен.

– Я, пожалуй, останусь, – хмыкнул Эрнальд, – у вас интересно и регулярно кормят.

– Ну что ж, – улыбнулся Тамаш, – у каждого свои основания.

Они наощупь отмерили мясо и немного сыра и быстро поели. Затем подхватили вещи и двинулись дальше в чащу.

Темнота плотным саваном окутала лес, приглушив ночные шорохи. Лекарь, несмотря на плохую видимость, на удивление ловко избегал опасных мест: цепких сучьев упавших стволов и неприметных низинок. Медленно, но уверенно они двигались на восток. Волков больше не было ни видно, ни слышно, и Эрнальду стало казаться, что эта встреча им привиделась в темноте.

Когда небо посветлело, они остановились на привал и после нескольких часов отдыха заспешили дальше.

К обеду равнина окончательно сдалась и отступила перед напирающими взгорьями. Земля неуклонно лезла вверх, становясь все круче, а временами обрываясь крутыми оврагами и каменистыми трещинами. Изнуряющая дорога к разговорам не располагала, и Тамаш с Эрнальдом, изредка перебрасываясь несколькими словами, продолжали настойчиво пробираться вперед, заворачивая южнее вслед за расположением хребта. К закату они окончательно выбились из сил и после холодного скудного ужина повалились спать, не разводя огня.

Утром следующего дня все повторилось, только уклон стал круче. На привале, без интереса жуя кусок сыра, Тамаш заметил:

– Где-то здесь должен быть каньон с выходом в степи, – он подпер голову свободной рукой, – я только надеюсь, что мы не оставили его севернее…

Эрнальд, также безучастно жуя, устало помотал головой.

– Надо было раньше сказать. Сберегли бы полтора дня пути.

Тамаш удивленно поднял глаза и вдруг хлопнул себя по лбу.

– Точно. Ведь ты же еще в Ключах говорил, что знаешь карты, – он сокрушенно покачал головой, – извини, я слишком привык полагаться на себя.

– Ладно… мне просто жалко, что мы потеряли время, – махнул рукой Эрнальд, – надо взять южнее, упремся как раз в каньон. Можно было идти напрямую, вместо того чтобы тащиться по этим буеракам.

Закончив перекус, они двинулись на юг. Идти стало легче, так как теперь они большей частью двигались вдоль земных складок, а не через них. К вечеру зарядил противный мелкий дождик, который напитал вещи влагой и заставил зябко кутаться в сырые плащи. Слишком уставшие, чтобы разводить огонь, они скудно поели и устроились под свисающими почти до земли густыми лапами старой ели.

Наутро дождь закончился, но низкое серое небо тяжело нависало над макушками деревьев, обещая пасмурный день. Решив, что ушли достаточно далеко, путники развели огонь и позволили себе согреться и перекусить, прежде чем вновь тронулись в путь.

Довольно скоро лес уперся в широкую каменистую пустошь, и упругая лесная земля сменилась мелкой щебенкой. Дальше поднималась скалистая стена, которая глубокой чашей выгибалась вглубь горы, а на изломе дуги, словно трещина в глиняном горшке, скалу рассекал узкий, крутой каньон.

Тамаш и Эрнальд двинулись вперед и довольно скоро оказались в расщелине. Идти было неудобно, щебень под ногами разъезжался. Неровными грудами преграждали путь следы прошлых обвалов. Звуки шагов рождали и множили хрустящее эхо, а с ним – тревогу.

К вечеру облака разошлись, и Тамаш подобрал место для ночлега: небольшой ровный пятачок под стеной, присыпанный почвой. Чуть поодаль валялся расщепленный ствол, который тоже, должно быть, упал сверху.

Они устроились отдохнуть, но сон не шел. И даже глубокая усталость никак не могла одолеть беспокойство, довлевшее над ними с самого утра. Вместо облегчающего отдыха сознание опутала вязкая, ненадежная дремота. Тамаш ворочался, безуспешно пытаясь устроиться на твердых камнях, и вдруг с тяжким стоном перевалился на спину и выгнулся, натянувшись, словно струна, а затем из этой вывернутой позы каким-то неживым, неестественным движением, как подтянутый за веревку, сел, запрокинув голову далеко назад. Ремешок, которым он собирал волосы, соскочил, и волнистая копна рассыпалась темной завесой, почти касаясь камней, руки безвольно свисали.

Эрнальд застыл. Усталость как рукой сняло, а горло сдавила безотчетная паника.

Тамаш сидел, глядя в темное небо огромными, черными провалами глаз, и вдруг медленным, таким же неживым движением повернул голову в сторону степей и снова замер, слепо глядя пустыми глазницами на восток, а затем, не делая, казалось, даже вдохов, заговорил монотонным, леденящим кровь голосом:

Зелень и медь в едином порыве;

Связаны. Спутаны. Вместе. Едины;

Призваны. Брошены. В тѐни сокрыты;

Неразделимы. Обиды забыты.

…Словно порвалась удерживающая его веревка, Тамаш закатил глаза и тряпичной куклой бессильно упал на камни, а эхо, искажая и путая звуки, все повторяло непонятные слова.

Эрнальд сидел, боясь пошевельнуться, но ничего не происходило. Лекарь безвольно распластался на камнях, едва видимый в тени стены. Эрнальд пересилил себя и придвинулся ближе. Но ничего не разобрал в темноте, и, собравшись с духом, откинул волосы с лица Тамаша. Оказалось, падая, тот зацепил виском острый камень, и теперь по щеке и волосам расползалось теплое липкое пятно. Правая рука лекаря была вывернута и зажата под спиной, перчатка на левой руке тоже оказалась липкой и теплой на ощупь.

Эрнальд осторожно распрямил руки лекаря и достал из торбы пресловутое платье. Он оторвал один рукав, обвязал рану на голове, остальное свернул и подложил лекарю как подушку. Сам же устроился рядом, положив на колени лютню.

Последние облака унеслись на запад вслед уходящему солнцу, и узкий кусочек неба, зажатый темными стенами, вскоре изогнулся бархатной звездной завесой. Луна не торопилась, яркие летние созвездия густо усыпали небосвод. Эрнальд задумчиво разглядывал знакомые северные звезды и сам не заметил, как задремал.

Ночь уже царила в ущелье, когда Тамаш вдруг глубоко вздохнул и огляделся. Неуклюжая повязка съехала на лицо. Лекарь стянул ее на шею и в растерянности ощупал голову.

– Хвала богам! – протирая лицо, пробормотал Эрнальд.

– Что произошло? – Тамаш удивленно коснулся содранных костяшек.

Эрнальд едва открыл рот, как вдруг земля задрожала, и откуда-то из глубины послышался низкий, вибрирующий гул. Лекарь и юноша подскочили. Гул стремительно нарастал, приводя в движение весь каньон. Мелкие камни под ногами содрогались и подпрыгивали, издавая низкий рокот. Сверху посыпались комья. Совсем рядом с грохотом сорвался целый пласт вместе с деревьями. Рев нестерпимо нарастал, резонируя где-то в хребте, выворачивая внутренности и накрывая сознание тяжелым, животным ужасом. Вдруг от стены напротив откололся узкий вертикальный осколок и медленно начал заваливаться в сторону стоянки. Тамаш резко толкнул Эрнальда и сам бросился прочь. Камни под ногами разъехались, он упал на землю. Каменная глыба накренилась, на мгновение замерла и с грохотом рухнула на стоянку, затопив ущелье пылью и оглушительным громом.