Смирение

– То есть его жестокость по отношению к оппозиции вас не смущала?

– Ну слушайте, в народе и тогда бытовало мнение, что либералы за годы правления Ельцина нашей стране ничего дельного не дали. Оно и сейчас у большинства никак не изменилось. Слишком тяжёлыми были 90-е годы для нас.

– А разве свобода слова не являлась чем-то хорошим или позитивным для России?

– Слушайте, свободу в карман не положишь, на хлеб не намажешь. Когда холодильник не пустой, тогда и о свободе начинаешь думать. А когда денег кот наплакал, тут первое что приходит к голову – кабы с голодухи не подохнуть…

– Простите, что? Коты разве умеют плакать?

Саша рассмеялся.

– О! Это у нас просто выражение такое. Мы так говорим, когда серьёзно в чём-то материальном нуждаемся, но не имеем.

– А-а, окей! – кивнула Марлоу, – но разве эти вещи не взаимосвязаны? Ведь к власти бы мог прийти человек лучше Путина, при котором и свобода будет, и полный холодильник, да и кот не заплачет…

– Мог бы прийти, а мог бы и не прийти… – пожал плечами Быков, – у нас люди рассуждают, что лучше пусть стабильность какая, никакая, чем неопределённость, которая возникла в 90-е…

– Просматривая ваш Инстаграм в начале войны с Украиной, некоторые пользователи обратили внимание, что вы поставили лайк под постом вашего школьного друга, где он на фото был на территории Украины. Также вы оставили там комментарий: «Удачи, брат. Береги себя». Вам не кажется, что поддерживать человека, принимающего участие в агрессивно развязанной войне – это неправильно?

– Ну для вас быть может. Для меня тот человек – мой давний друг с детства. Мы с ним такую школу жизни прошли вместе, что мало никому не покажется. Из одного котла, считай, ели, единым хлебом были кормлены. Друг за друга сколько раз заступались в уличных драках… Вы этого не проживали, вам не понять! Главное правило у нас было: друг за друга – горой! Он однажды вообще мне жизнь спас. И чтобы я ему воткнул нож в спину только за то, что его отправили на войну, которую вы считаете преступной и несправедливой… Я это себе слабо представляю, честно признаться.

– Хм… А если бы ваш друг был педофилом, вы бы тоже за него заступились?

– Тут всё зависит от того, считаем ли мы вторжение на Украину страшным преступлением, за которое убить мало, каким считаем педофилию. Я, конечно, не юрист, но если бы преступления были соразмерными, то пришлось бы расстрелять во Вторую Мировую каждого немецкого солдата вне зависимости от того, что они сделали.

– Значит в вашем представлении вторжение на Украину является приемлемым?

– Слушайте, я ничего не говорил о приемлемости. Но если хотите знать моё мнение, то если бы они не кричали про то, что русских нужно резать и вешать, то тогда бы, я думаю, никакого вторжения мои соотечественники бы не поддержали: ни в 2014, ни в 2022.

– То есть вы считаете, что можно вторгаться в другие страны только за то, что некоторые представители их народа говорят неприемлемые для вас вещи? В таком случае, я думаю, Америке был бы повод вторгнуться в Россию, если следовать вашей логике. Сколько людей в России желают гибели Штатам?

– Не припомню я, чтобы кто-то в нашей стране кричал, что нужно убивать поголовно американцев или украинцев только за то, что они американцы или украинцы. Я даже не знаю, кому такое в голову придёт у нас в стране, учитывая, что мы пережили во время вторжения в Советский Союз Гитлера, который, я напомню, хотел убить не только всех евреев, но и всех русских только за то, что они русские. Впрочем, если у нас в России на государственном уровне поддерживают откровенный нацизм, вы покажите хотя бы где, чтобы мы смогли что-то с этим сделать…

– Вы говорите как пропагандист…

– А попробуй им в нынешней ситуации не стать! Притом, неважно, на чьей ты стороне… – пожал плечами Саша.

– Тогда последний и самый главный вопрос. Вы избивали и насиловали свою жену, потому что она – украинка?

– Что?! – воскликнул возмущённый Быков, – да что вы такое несёте?! – потом рассмеялся. Марлоу смотрела на него с абсолютно серьёзным лицом, – я… Я не понимаю вас!

– В каком месте вам был непонятен мой вопрос, мистер Быков?

– Так… Во-первых… – Саша проглотил слюну, – Во-первых! Я не насиловал Оксану, я никогда её не избивал. У нас был далеко не самый ужасный брак, в котором мы жили вполне неплохо. Почему она решила меня обвинить в том, чего я не делал – не знаю! Я пытался с ней поговорить по этому поводу, но она упрямо настаивает на своём. Если так, то никаких проблем! Я пойду отстаивать свои права в суд и смогу защитить своё имя! Но, как минимум, до решения суда вы не имеете никакого права прямо обвинять меня в совершении преступления! Это называется презумпцией невиновности! У вас в стране ещё не забыли, что такая есть?!

– О, Боже! – захохотала Марлоу, – человек, у которого в стране политических оппонентов убивают боевым ядом «Новичок», что-то рассказывает про то, что в Америке якобы хромает какая-то там презумпция невиновности…

– Ну, вы же Америка! Демократическая страна! Вы же лучше нас…

– Очевидно! – ухмыльнулась Марлоу.

– Так, подождите… Вы не дали мне договорить! Во-вторых, я чаще от её родственников слышал упрёки в мой адрес за то, что я русский. Украинцы, если вы не в курсе, нас кацапами называют, на их языке это означает козёл.

– Мне кажется, что всех насильников в той или иной степени можно назвать козлами… – поморщилась Кэтрин.

– Да не перебивайте вы меня!

– А какой смысл нам вас слушать?! Вы вторите российской пропаганде, рассказывая, какие украинцы нацисты, и как они вас унижают…

– А это нормально так людей оскорблять только за то, что они – русские?

– Нормально, если они напали на вашу страну. А вы, мистер Быков, являетесь квинтэссенцией всего русского! Насильник и варвар, грубый и упрямый! Жестокое чудовище!

– То есть вы обвиняете меня во всех грехах и даже не позволяете себя защитить? Вам даже неинтересно меня послушать?!

– Ну почему же… Маньяков и убийц всегда интересно послушать, чтобы понять их психологический портрет! Ваш очевиден. Вы изнасиловали свою жену из ненависти к великой и непокорной украинской нации, не поддающейся натиску вашего варварского и глупого народа! – восторженно воскликнула Марлоу.

– Да что за бред?! Я не насиловал её за то, что она – украинка!

– То есть за это нет, но в целом насиловали?

– Хватит! Прекратите, или я покину интервью!

– Это ваше право, мистер Быков. Просто я как американка хочу вам сказать, что недаром мы всем либеральным лагерем с 2014 года защищаем права геев, лесбиянок, женщин и трансгендеров. Чтобы такие жестокие чудовища типа вас их не тронули!

– Это абсурд… – ужаснулся Быков, – я никого не трогал!

– Это объективная реальность.

– Слушайте, я приходил на интервью, чтобы поговорить о спорте! Я спортсмен! Вы меня спрашиваете о политике и выдвигаете в мой адрес откровенно лживые обвинения! Это нормально по-вашему?!

– Почему лживые? С чего вашей бывшей жене врать?

– А женщины перестали быть меркантильными со стремлением обокрасть мужчину до нитки после развода?! Ради этого, думаю, можно ещё и не так солгать. Обвинить меня, например, в том, что я – реинкарнация Гитлера, потому вот-вот уже скоро начну в промышленных масштабах убивать евреев!

– Это откровеннейший сексизм и расизм! Вы раскрылись сегодня невероятно ярко! Теперь каждый увидит и поймёт!

– Или вы думаете, что женщины не умеют врать?! – упрямо продолжал Саша в попытке переубедить Марлоу.

– У неё нет причин врать!

– Это вы так думаете! Перестаньте закрывать глаза на очевидные вещи, и вам откроется страшная правда. Знаете какая?!

– Ну?

– Что вы живёте в мире розовых пони, блюющих радугой! Реальный мир куда ужаснее, чем вы можете себе представить! И в сей момент главный ужас состоит в том, что женщины тоже могут врать!

– Ужаснее из-за вас. Ибо только чудовище будет обвинять женщину во вранье после изнасилования. Только не забывайте, что всякий монстр в глубине души – это маленькая, забитая жизнью гнусная тварь!

– Сначала обвинения, потом оскорбления… Да я на вас в суд буду подавать!!! – закричал Быков.

– Попробуй. Слушать тебя будут только во время последнего слова, когда за изнасилование жены ты пойдёшь под суд! И тогда пусть пока что ещё не весь твой жалкий и никчёмный, а потому злой народец, но ты! Ты ответишь за всё! И за голодомор, и за эту войну, и за изнасилование! И чем больше подобных тебе окажутся на скамье подсудимых, тем лучше! Я уверена, что американское правосудие постарается вас всех наказать. Я в этом убеждена.

– Да, да… Попробуй! Попробуй! Гитлер с Наполеоном в своё время пытались… Напомнить, чем закончили?!

– Это угроза применения насилия в адрес свободной и независимой американской журналистки? – то ли от испуга, то ли от раздражения затряслась Марлоу.

– Какой смысл мне угрожать тебе, ничтожество?! Я просто уйду!

Быков скинул с себя петличку и выскочил из студии.

Тут же засиявшая от радости Марлоу повернулась к оператору.

– Ты это заснял?

– Да, мэм!

– Господи, это же сенсация! Он каждым словом себя в дерьмо закатал! Ух! Давненько я так не отрывалась…

Глава 3

Стук в дверь.

– Открой!

Снова стук.

– Ты что там?! Глухой! Открой дверь, говорю!

– Да иду, иду… – вздохнул Развозжаев и отворил входную дверь своей квартиры. На пороге стоял Быков. Сам весь промокший, глаза ошалевшие.

– Я тебе звонил, ты чего трубку не брал?!

– В душе был… – Петя снисходительно посмотрел на друга, – тебе бы, кстати, тоже не помешает спаласнуться. И горячий кофе хлебнуть… Заходи.

– Спасибо.

Быков зашёл внутрь, снял с себя мокрую одежду. Её взял Развозжаев.

– Я пока на сушилку положу…

– Благодарю.

– Ты проходи в гостиную. Посиди пока. Я чайник поставлю и полотенце тебе найду.

Быков прошёл в гостиную и уселся на диван перед телевизором, по которому показывали какое-то дурацкое утреннее шоу. Он взял пульт, выключил телевизор, закрыл глаза и спокойно вздохнул, развалившись словно морская звезда на дне океана. «Наконец-то, тишина…» – подумал он и улыбнулся, будто наивный мальчик, которому только что пообещали большую и чистую любовь. Сидел так довольно долго, пока его покой не нарушил Развозжаев.

– Держи полотенце, иди в душ.

– Спасибо.

– Не задерживайся там, а то кофе остынет. Или ты чай будешь?

– Чай. Лучше чай.

– Без проблем.

Быков пошёл в душ. Там вместо десяти минут простоял все двадцать, настолько сильно он продрог, пока добирался до квартиры Развозжаева, а потом ждал, пока тот откроет. Боялся, что Петя его задинамит и оставит без крыши над головой, ибо Саша сегодня имел репутацию натурального монстра, с которым за один стол сесть противно, но тот к его удивлению отозвался на призыв о помощи. И теперь, когда репортёры с активистами буквально осадили квартиру Быкова, лишив того всяческого покоя, сразу пошёл к своему другу. Надеялся, что тот не бросит. И он поступил по отношению к Саше как настоящий брат, заслуживающий похвалы и благодарности.

Как только вышел, увидел своего друга на кухне.

– С лёгким паром! – улыбнулся он.

– Спасибо, – отвечал Быков.

– Чай ещё не остыл. Садись, грейся.

– Спасибо ещё раз.

– Да какое там спасибо… – отмахнулся Развозжаев, – в твоей ситуации я хоть как-то… Помочь должен, – на «как-то» он замялся и задумчиво посмотрел в пол.

– Ну, ещё не катастрофа, но уже близко к ней… – вздохнул Быков и усмехнулся.

– Да в твоей ситуации натуральный ад… Я как только выпуски новостей вчера посмотрел, ошалел прям! Тебя просто уничтожают!

– Пока не уничтожили, но продвинулись в этом направлении порядком… – вздохнул Быков, – Даже не думал, что сегодня враньё моей жены будет обсуждать вся Америка…

– Меня больше интервью удивило, – отвечал Развозжаев, – Это ты сам Марлоу позволил такие провокационные вопросы задавать?

– Да в том то и дело, что нет! – воскликнул Быков, выпучив глаза, – эта вошь меня перед интервью спрашивала, какие вопросы задавать можно, а какие не стоит. Я ей русским языком сказал, что, мол, давай про спорт, а семья – моё личное дело. Ну и про политику то же самое, типа не стоит. Она сказала, мол, всё, всё, всё, всё поняла. Никаких проблем! И тут спрашивает меня обо всём кроме спорта! И ещё Путина приплела… Я чуть с ума не сошёл!

– Да уж! – покачал головой Развозжаев.

– Но заметь, я держался достойно! – улыбнулся Быков.

– Согласен. Впечатлило. Никакой министр пропаганды бы лучше не сказал. Я даже не думал, что ты такую базу будешь выдавать…

– Надо было не в хоккей идти, а на журналиста. Я бы сейчас как Соловьёв был… – вздохнул окрылённый Быков

– Да я думаю, ты бы и в том, и в другом преуспел при желании. Кстати, учитывая ситуацию, никогда не поздно начать.

– Ну это да. Просто что теперь делать? Сразу уезжать в Россию или оставаться здесь… Вдруг всё устаканится?

– Слушай, тут уже вряд ли что смогу посоветовать… Решай, как знаешь.

– Ну ты же мой друг… Хочу услышать твой совет!

Развозжаев вздохнул.

– Хочешь совет? Ну… Я ещё раз говорю, что в этой ситуации не советчик, потому что никогда с подобными проблемами не сталкивался, опыта не имею. Могу только напомнить ещё про один третий вариант.

– А он есть? – удивился Быков, – Ну-ка…

Развозжаев развёл руками.

– Сдаться и признать все её условия.

– С ума сошёл?! – возмутился Саша, – с чего я должен соглашаться и признавать себя виновным, если ничего плохого с ней не делал?!

– Да ты не подумай! Я тебя не заставляю. Просто говорю, что есть и такой вариант, а выбирать тебе.

Быков вздохнул.

– Он настолько неприемлем для меня, что даже говорить о нём не хочу!

– Как скажешь! – развёл руками Петя, – не будем говорить. Вместо разговоров я, пожалуй, выпью. Если хочешь пойти против принципов и начхать в качестве исключения на свой принципиальный сухой закон, могу угостить. Будешь?

– Не откажусь. Но если только немного.

– Буквально пару капель.

– И с колой разведи, пожалуйста!

– Хорошо.

Развозжаев достал из бара виски, колу и стаканы, расставил их на столе и начал наливать.

– Купил год назад, открыл только недавно. Оказывается, штука крутейшая! – Петя пододвинул полный стакан Быкову, – продегустируй-ка!

Тот отпил чуть-чуть распробовал на язык и пожал плечами.

– Хорош, наверное. Хотя… С колой вообще любая гадость становится лучше. Ну… Мне нравится.

– Ха, ещё бы не понравилось! – отвечал Развозжаев, – одна бутылка стоит столько, сколько мой отец на заводе зарабатывал за полгода! – посмотрел на свой полный стакан и продолжал с задумчивым видом, – никогда бы не подумал, что буду теперь купаться в роскоши. Отец говорил, что такому идиоту как я только канализацию чистить.

– Отцы всегда своим детям так говорят, чтобы заставить их учиться хорошо. Уверен, он бы тобой сейчас гордился… – отвечал Быков, улыбнувшись.

Развозжаев помотал головой

– Ты просто моего отца не знаешь. У него фраза «не жили богато, нечего и начинать» звучала как кредо по жизни. Так он, например, сказал старшему брату, когда тот захотел ехать в Москву учиться на юриста.

– Ну, в столице жить дорого, ты же знаешь, – пожал плечами Быков.

– Так он бы отучился, и все растраты бы окупились!

– Ну это как получится. У моей матери подруга есть. Так у неё сыну уже 30 лет, он тоже юриста заканчивал, теперь дольше без работы сидит, чем работает.

В ответ Развозжаев раздражительно фыркнул:

– Да жлоб наш отец был просто! Скупердяй! Сам не смог нормально свою жизнь устроить и другим не давал! Всеми силами только избавиться пытался, как мы повзрослели!

– Да ну тебя! – покачал головой Быков, – так про отца нельзя говорить…

– А я и говорю, что просто не знаешь ты нашего отца. Он на старшего намедни в суд подал. Говорит, я столько на вас тратил, а вы даже не можете, мол, поделиться. Сам в детстве вздохнуть без спроса не давал, как только взрослее стали, дни отсчитывал, когда мы от него съедем, а теперь в суд подаёт! Ещё и на меня подал, но слава тебе насрать обосрался! У меня юрисдикция теперь американская, от меня он ничего не получит! – у Развозжаева глаза сверкнули от радости.

– От брата тоже, наверно, ничего не дождётся. Он ж юрист, да?

– Не… У меня брат стал фельдшером в скорой. Теперь не знает, что делать. Просит, чтоб помог. А сам, когда я ему сетовал, что отец – мудак, защищал его. Говорит, мол, он нас любит, он нам зла не желает. Да и вообще.... Что ты на него всё наговариваешь! Прям как ты… – кивнул Петя на Сашу.

– Ну ты уж прости… – вздохнул Быков, – меня учили отца любить, руку на него по заповеди не поднимать. Да и не было у меня таких проблем. Но даже если бы и были, я всё-таки постарался бы выражения подбирать. Это ж отец… Он ж кормил тебя, поил…

– Да я понимаю, – отмахнулся Развозжаев, – просто… Просто… – задумался, – слушай, ты извини, что снова начинаю, но расскажи про свой план действий в ближайшее время. Что думаешь первым делом сделать?

Быков вздохнул.

– Конкретно сейчас выставил квартиру на продажу, чтоб бывшей не досталась.

– Это ты мне рассказывал уже. А дальше?

– Я ж и говорю, что не знаю пока.

– Просто сразу говорю: у меня можешь остановиться только на сутки.

– Всего? – удивился Быков, – Ты когда сюда переезжал, я тебя на месяц вписал.

Развозжаев вскочил с табуретки и начал ходить по кухне туда-сюда.

– Слушай, да я помню, конечно! И очень благодарен. Правда! Просто завтра Кэрол возвращается. Она не любит гостей в доме, очень психует по этому поводу…

– Погоди-ка… – прищурился Быков, – это та чёрненькая, с которой ты трахался у Илона Маска на вечернике тогда?

– Да, та самая…

Быков рассмеялся.

– Это чего тебя так сильно присунуть в шоколадку попёрло?

– Ну… Понравились друг другу…

– Она ж фемка! Она тебя сожрёт, братан!

– Ну, как видишь, всё не так однозначно.

– Ты ж сам говорил, что не дай Бог у тебя дома баба будет права качать, сразу её сильную и независимую выставишь из дома. А с ней что? Не уж то влюбился?

– Она оказалась вполне милой.

– Слушай, расскажи-ка подробнее. Как ты с ней замутил?

– Ну… – Развозжаев улыбнулся, – она сама позвонила на следующий день. Мы с ней сходили в кино, потом в боулинг. Потом снова потрахались. Прямо в парке, в кустах! – рассмеялся.

– Во дела… – прокомментировал хихикающий Быков.

– Кстати, прикинь! У неё на русских парней фетиш, оказывается! Особенно на хоккеистов. Говорит, что мы в отличие от американцев не легкомысленные, всегда делаем, что обещаем. Короче говоря, мы с ней теперь встречаемся.

Быков кивнул.

– Хм… И что она про мой развод сказала?

Развозжаев вздохнул.

– Не так уж и трудно догадаться, если она феминистка…

– И ты с ней согласен?

– Я согласен с тем, что Оксанка с тобой поступила несправедливо.

– У меня такое чувство, что ты сейчас хочешь добавить какое-то «но».

Петя вздохнул.

– Слушай, я, конечно, понимаю, что ты невиновен, но.. – Развозжаев развёл руками, – сам понимаешь. В Америке сегодня тебя слушать никто не станет. Времена, когда эта страна была консервативной, давно прошли. Сегодня тут правят женщины, и слушать нас с тобой, тем более с учётом ситуации в мире… Мы тут чужие, чувак. С некоторыми вещами нужно мириться. Сделай, как она просит, и спокойно возвращайся домой, в Россию. Иначе… – помотал головой, – иначе тюрьма.

– Так обречённо говоришь… – кисло отвечал Саша.

– Ну а как ещё быть то?

– Как Джонни Депп! У него же получилось!

– Джонни Депп не русский, а Эмбер Хёрд не украинка. В контексте войны это особенно значимо. Будешь бороться за свои права, тебя в ответ порвут как тузик грелку, а потрохами будут украинских свиней кормить по заветам Гая Ричи. Я сейчас вообще никаких шансов не вижу, чтобы здесь и сейчас ты выиграл против неё суд.

– Ты бы так на хоккейных матчах говорил, мы бы ни одного не выиграли… – рассмеялся Быков.

– Суд – это не хоккейный матч. От его решения любая жизнь и судьба зависят в любой стране мира, где эта самая судебная власть есть. Где-то и в тот или иной период времени для кого-то он честный и справедливый. Но это большая редкость, когда кому-то везёт добиться правосудия. В большинстве же случаев суды выглядит так. Собираются, значит, тупая курица в чёрной мантии и двенадцать вонючих козлов, с которыми ты бы в одном поле срать никогда не сел. И вот именно они – эти мрази и ублюдки, заслуживающие лишь харчка в рожу, сейчас будут решать, сядешь ли ты на электрический стул или нет. Если полиция работала плохо, у адвоката лишняя хромосома, а курица с козлами ангажированы и предвзяты, будь уверен, что задница твоя от разряда поджарится как миленькая. Если наверху порешали как судить, то уже ничто не поможет. И в твоём случае будет именно так, вот увидишь. Можешь не сомневаться.

– Ну я всё-таки постараюсь. Русские не сдаются.

– Когда вероятность проигрыша очевидная, братан – лучше сдаться и сберечь себя для будущих свершений, а не биться как баран о новые ворота.

Быков рассмеялся.

– Каких свершений, Петя? Ты прикалываешься? Если сдамся, то в НХЛ играть уже не буду!

– Если проиграешь или попытаешься игнорировать – играть в хоккей будешь с сокамерниками в тюрьме. И то, если там Плойка есть. Если нет – то в своих фантазиях в лучшем случае. А в России КХЛ развивается. Да, не настолько распиарена как НХЛ, но всему своё время. Ты подумай.

– Думаю, что ты рано меня со счетов списываешь.

– Саш, я тебе это говорю не со зла. Просто дружеский совет даю. В твоей ситуации я бы поступил точно так же.

– Ну ты бы поступил, а мне сдаваться как-то не к лицу.

– Эх ты! Упрямство фаталиста ещё никому радости не приносило. Фашистов, маршировавших в Москве в 44-ом году спроси, если не веришь. Они ведь даже тогда верили, что победят.

– Давай ещё повтори за Оксаной, что я как Гитлер…

Развозжаев рассмеялся.

– Ну это уже абсурд, конечно. Но сам посуди. Вот куда тебе со всем этим ворохом проблем деваться?

Быков разозлился.

– Слушай, я всё больше начинаю сомневаться в том, что мой лучший друг меня поддерживает! Ты не попутал ли?

– Лучшие друзья созданы не только для поддержки. Это те люди, что скажут правду, когда её сказать жизненно необходимо, но никого слушать ты больше не станешь.

– Да к чёрту тебя, – отмахнулся Саша, – лучше плесни ещё чуточку вискаря.

– Это с радостью. – Петя налил ещё виски в стакан, – кстати, хочешь в Плойку поиграть? Как раз новая ФИФА вышла…

– Серьёзно? – удивился Быков.

– Ага.

– Я что-то из-за этого развода как-то позабыл, что новая часть появилась. Когда анонсировали, хотел купить, но теперь как-то не до этого…

– Давай поиграем?

Быков поморщился.

– Да говорю ж, мне сейчас не до этого!

– Ладно, как хочешь, – пожал плечами Развозжаев.

– Пошли лучше телек посмотрим.

– Без проблем!

Пошли в гостиную. Пётр сел на диван, взял пульт и включил телевизор. Рядом скромно примостился Быков.

– Классная плазма, правда? – улыбнулся он ,и тут же нахлынула на него внезапная грусть, – в школе я о такой только мечтать мог…

Быков удивлённо посмотрел на друга.

– Ну мог и мог. Сейчас то уже всё по-другому.

– Да… – вздохнул Развозжаев, – теперь да.

В эфире новости внешней политики тут же сменились темой развода Быкова с Оксаной.

– Переключи… – вздохнул Саша.

– Сейчас!

Развозжаев включил другой канал, но и там обсуждали развод.

– Эм… – Петя переключил канал, но и на следующем рассказывали про Оксану, а потом на другом и на другом, и на другом.

– Чёрт! – рассмеялся Быков, – они серьёзно? Переключи на музыку или спорт!

Следом Развозжаев переключил на спортивный канал, но и там про развод. Потом на музыкальный, после которого Быков был готов бутылкой кинуть в плазму.

– Да твою мать!!!

– Давай позже включим… – отвечал Пётр, постоянно оглядывавшийся на друга и, вероятно, беспокоившийся за его душевное равновесие. И собственную плазму.

– Я не понимаю просто! Неужели других тем для разговора нет?! – обрушался Быков.

– Как видишь. Честно говоря, я и сам в шоке.

– Зла никакого не хватает. Вся либеральная Америка без толики скепсиса на слово верит моей бывшей, а консервативная языки в жопы засунула! Я поверить просто не могу! Приезжал в страну, где можно всё и во всех позах, а оказался… Я даже не знаю, как это назвать! Это, конечно, ещё не тоталитаризм, но уже точно какая-то подозрительно схожая с реальностью пародия на антиутопию с клоунским носом и париком вместо свастик на рукавах!

Конец ознакомительного фрагмента.