Гнездо страха

Исходя из того, что все существующие песни написаны мной и посвящены мне же, я решил, что спеты они, скорее всего, моими друзьями. Другим людям я не решился бы поручить такое ответственное задание. «Скорее всего, – думал я,– со всеми участниками поющих для меня групп, я познакомился еще до рождения где-нибудь в раю. А они решили таким вот образом, сохраняя инкогнито, скрасить мои часы на земле. А, может, я и вовсе умер тогда, после раны, которую мне нанесла девушка-ангел. Может, я уже нахожусь в царстве небесном и мои подозрения, касающиеся вопроса об искренности переживаемых певцами чувств – лишь побочный эффект нового восприятия, из-за которого я чувствую единение со всем, что меня окружает. Возможно, нахождение в этой больнице, красочные взаимосвязанные сны и трогательные песни – это часть поэтапной подготовки к смене облика этого мира, необходимого, чтобы избежать шока, который я могу получить после известия о том, что ангелы приняли меня в свои ряды. А еще – эта музыка, похожая на церковные песнопения, постоянно звучащая в моей голове… – все говорит о том, что высшие силы чего-то от меня хотят. И, похоже, вскоре я понял, чего.

Это произошло спустя еще месяц. За это время я успел проникнуться состраданием к Егору, у которого были нарушены опорно-двигательные функции из-за злоупотребления наркотиками, в частности, из-за так называемой «мульки». Он еле-еле был способен самостоятельно добраться до туалета на подкашивающихся ногах, и я стал таскать его на своей спине. Вскоре, немного сдружившись, мы рассказали друг другу истории своих жизней. Оказалось, что из родственников у него остался только дядя, который выкинул парня из собственной квартиры и поместил в эту больницу, ссылаясь на то, что тот не способен жить самостоятельно. В принципе, дядя мог позаботиться о своем племяннике, и, если не лично, то хотя бы наняв няню… Но дядя не пошел на это ради него. Он решил сделать деньги на сдаче квартиры и теперь, получив желаемое, даже не появляется на свидания, передавая гостинцы через персонал. Зато он каждый раз посещает врача, которому, по всей видимости, отстегивает денег, чтобы племянника продолжали держать в больнице.

Узнав об этом, я наполнился злобой и, попросив позвонить у какого-то парня «по очень важному делу», спрятался в туалете, полный решимости хоть как-то помочь Егору. Я набрал телефон его дяди, высказал все, что я о нем думаю и, вдобавок, пригрозил расплатой, если он не одумается.

Этот, первый в моей жизни серьезный конфликт дал мне понять, что я могу быть сильным. И так случилось, что в этот же день я заострил внимание на словах одной из песен группы Nickelback: for handing you a heart worth breaking. Я понял вдруг, что не должен быть слабаком, нуждающимся в помощи, я должен направить все силы на поиски девушки-ангела. «Я должен найти ее сам, до того момента, как она осознает свое предназначение. А может случиться и так, что ее не захотят выпустить из лаборатории. Что тогда? Я останусь ее единственной надеждой… Надо действовать».

Время продолжало свой неутомимый бег, но не через неделю, не через месяц положение Егора не изменилось. Зато полностью поменялось мое представление о будущем. Я представлял, как научусь пользоваться Интернетом, как сдам экзамен на права. Поднакоплю на какой-нибудь непыльной работенке денег. Куплю машину и отправлюсь на поиски своей возлюбленной. Возможно, это неправильно, что я не стал посвящать в свои планы и догадки лечащего врача, мать и бабушку, которая тоже иногда стала меня навещать, но со своими секретами я чувствовал себя вполне комфортно. С их помощью я забыл о своем жутком прошлом и меньше всего я хотел, чтоб меня от них вылечили.

Когда мой срок пребывания приблизился к трем месяцам, я начал просить Бога о помощи. Я не соблюдал никаких правил, не крестился, не произносил какие-то определенные молитвы, даже не говорил «Аминь», я просто говорил о своем единственном желании.

«Боже, помоги мне найти девушку из моих снов, – время от времени повторял я, – я готов преодолеть любое испытание, я должен быть рядом с ней, сведи нас с ней как можно скорее». Какая ирония, если раньше я считал, что Бог – это что-то непонятное, то теперь я общаюсь с ним, словно, с другом, от которого ожидаю отклика на свои просьбы.

Наконец меня допустили к прогулкам во дворе. Это событие подарило мне еще один глоток свежего воздуха – на этот раз в прямом смысле. Я стал ежедневно выбираться из замкнутого пространства. Я радовался каждый раз этой возможности словно ребенок, попавший в парк развлечений. Но, как бы легко мне теперь не дышалось, я не мог уберечь себя от сомнения, закравшегося в мою душу: что, если все, что я себе воображаю лишь бред сумасшедшего? Ведь снаружи все те же асфальтированные дорожки, скамейки, ограды, дома и деревья, играющие тенями под лучами неизменно палящего солнца. Ведь никаким раем до сих пор и не пахнет. Ведь я уже три месяца нахожусь в психушке и скоро своим сроком я переплюну всех старожилов этого отделения. Ведь мой лечащий врач даже не намекает, что это скоро кончится… И, вполне возможно, что причина в моей болезни. Ведь таких галлюцинаций, как у меня, насколько я знаю, больше ни у кого не было. «Может потребоваться много времени, пока не придумают лекарство и пока я не справлюсь с последствиями своей болезни».

Многое говорит о том, что все мысли, касающиеся ангелов и рая – просто мой бред. Но я не могу так просто от них отказаться, их корни засели так глубоко в моем сознании, что у меня не получалось верить во что-то другое.

Глядя из окна большой столовой на машины, едущие по своим маршрутам и людей, спешащих по своим делам, мне показалось, что никого, в общем не волнует, что происходит в моей голове. Похоже, никто и не подозревает о существовании ангела, сошедшего с небес. Прогресс движется вперед, земля крутится, люди рождаются и умирают. «Если моя теория хоть отчасти верна, то кто-нибудь уже бы наверняка давно подтвердил это.

Ведь в ней все сходится. У меня засосало под ложечкой – такое ощущение, когда точно знаешь – происходит что-то не то и надо делать отсюда ноги. Во всяком случае я так понимал этот афоризм.

Из палаты стала доноситься песня Muse-time is running out:

I think i'm drowning, asphyxiated

I wanna break the spell that you’ve created

You’re something beautiful a contradiction

I wanna play the game I want the friction

«Вот и лишнее подтверждение моей правоты. Пора сваливать из больницы и как можно скорее», – пробормотал я себе под нос и отправился играть в шахматы.

В течение трех последних недель, я каждый второй день спрашивал на обходах врача о разрешении подносить пайку в отделение. И добился своего. Теперь я каждый день по несколько раз таскал тяжеленную кастрюлю напару с одним из моих новых соседей по палате. Остальные, ходившие на пищеблок, носили по два больших ведра, их я со своей тощей комплекцией донести был не в силах. Как бы невзначай, я разглядывал заборные плиты, стоявшие вдоль дороги к пищеблоку, проверяя наличие дыр и неровностей. Но уже спустя первую неделю я оставил надежду на побег, правда в итоге оказалось, что она не оставила меня.

Двадцать шестого декабря, в день, когда моему сроку пребывания исполнилось пять с половиной месяцев, мне, как послушному, не проблемному больному доверили выбросить мусор. Одевшись в допотопное серое пальто, шапку-ушанку и валенки на молниях, я вышел в сопровождении тучной старушки на двадцатиградусный мороз с большим пластмассовым ведром. Этой дорогой я еще не ходил, поэтому каково же было мое удивление, когда неподалеку от мусорных баков я увидел загнутую железную арматуру, торчащую из бетонного забора. Да еще столь удачное сочетание обстоятельств! Старушка, не дойдя пару десятков метров до мусорки, встретила свою знакомую и заболталась, послав меня доделать дело самостоятельно. Я понял, что не могу ждать, пока мне подвернется шанс получше, поэтому воспользовался тем, что который мне представился. Была не была. В конце концов, я ничего не теряю. Сменив немного траекторию движения, я поставил на землю ведро и направился к бетонной плите. Как только я подпрыгнул и ухватился за ее край, раздался крик:

– Ты что делаешь, ты куда полез, а ну вернись сейчас же!

Но уже через пару мгновений я, подтянувшись и оттолкнувшись ногой от железяки, перемахнул через ограду. У провожатой не было ни единого шанса мне помешать.

Оказавшись в незнакомом дворе и совершенно не зная, в каком направлении двигаться, я решил, что буду выбирать свой путь по наитию. Я не собирался искать свой дом, потому что был убежден в необходимости найти девушку-ангела без посторонней помощи. Кроме, естественно, той помощи, которую я буду получать свыше – кроме знаков. Так я докажу себе и всему миру, что достоин ангельской любви, и что моя любовь по значимости важнее, чем даже приход Иисуса Христа.

Постоянно идти дворами я бы не смог, пришлось свернуть на улицу. Там я увидел, как набирает свою силу утренний рассвет, освещая пока еще слабыми лучами дороги, тротуары и сугробы. Дело было в среду, повсюду сновали люди. Я чувствовал на себе взгляды каждого из них. «Но почему они все с подозрением смотрят на меня? Из-за того, что я как-то не так одет? Или потому, что у меня что-то с лицом? Первый вариант отпадает, ведь на мне одет типично русский прикид, который не должен вызывать подозрения. А вот лицо… Скорее всего информация о девушке-ангеле просочилась в массы вместе с моим фотороботом, составленным по ее описанию. Видимо, она вспомнила меня, хотя вполне возможно никогда и не забывала. Просто раньше она не могла выразить свое желание словами. Желание увидеть меня».

Несколько часов кряду я шел вдоль, а иногда и поперек автомобильных дорог. Я никогда не чувствовал себя так свободно. И, уже не помня, когда вообще в последний раз видел город, решил, что этот мир создан специально для меня, а раз так, то все, что мне нужно для исполнения своей миссии я обязательно получу.

В преддверии Нового года повсюду открылись магазинчики с подарками. Кинув взгляд на очередной такой магазинчик, я почувствовал сильное дуновение ветра и, впервые за несколько пройденных мной километров, остановился. Я понял, что я хочу получить в первую очередь. Мне нужно достать подарок для «моей девушки», который я доставлю ей через любые расстояния. Денег у меня, естественно, не было, но я и не рассчитывал добиться своей цели законным путем. Зайдя внутрь, я оказался посреди трех стендов, забитых мягкими игрушками. Женщина лет сорока, стоявшая за прилавком, помогала девочке-тинейджеру сделать выбор. Пока они слушали мелодию, которую воспроизводил красный плюшевый дракон, мне приглянулась овечка, обхватившая сердце с надписью «I love you», и я попросил показать ее поближе. Продавщица передала его ее мне в руки и перевела свое внимание обратно на подростка.

– У таких драконов есть еще три другие мелодии, – сказала продавщица.

– О да!? А можно послушать? – спросила еще больше заинтересовавшаяся девчонка.

– Конечно, подожди минутку.

Женщина удалилась в подсобку за дверь, и я понял, что мне снова везет. Выйдя из магазина, я засунул овечку в подмышку, так как карманов у меня не было, и пересек дорогу, вновь рискуя попасть под колеса. Так я произвел первую в своей жизни кражу. А за ней не промедлила последовать и вторая. Очень скоро после того, как продолжил идти куда глаза глядят, я наткнулся на оружейную лавку и, решив, что мне совсем не помешало бы обзавестись оружием, заглянул внутрь. Убить я, к счастью, никого не способен, а вот припугнуть кое-кого можно. В моем случае даже нужно. Конечно, для этого дела лучше подходит пистолет – удобно и убедительно, но поскольку без лицензии на хранение оружия мне не дадут его даже в руках подержать, я попросил показать мне нож с коротким лезвием. На этот раз я решил украсть открыто, на глазах продавца. Получив в свои руки оружие, я, без зазрения совести, развернулся, рванул с места и, скрывшись за углом дома, вновь затерялся во дворах. «Теперь надо найти способ добраться до окраины Москвы и там поймать попутку куда-нибудь в сторону Питера или Сочи, поскольку это единственные известные мне города России, расположенные на берегу моря. Поиски стоит начать где-то там. Ночевать и питаться буду в придорожных заведениях, расплачиваясь волшебным свойством оружия – убеждением в том, что со мной лучше не связываться. Ах, да, еще нужно раздобыть ноутбук, чтобы расширить область поиска посредством сравнения фотографий прибрежных городов с картинками из моей памяти. Может наведаться в какой-нибудь компьютерный клуб?… Надо искать подсказки»

– А вот и первая из них! -подумал я, увидев спортивный байк, припаркованный посреди однорядного переулка возле двухэтажной новостройки. Подойдя поближе к практически полностью черному, с раздвоенной на конце выхлопной трубой, мотоциклу, я разглядел на баке надпись Ducati Monster.

«Стопроцентный шанс добраться куда душе угодно. Сейчас дождусь, пока хозяин мотоцикла, у которого, по всей видимости, дела в этом доме, кстати, что это за здание? А, вижу, какой-то банк… дождусь, пока он из него выйдет, приставлю нож к его горлу, получу ключи и поеду бороздить неизведанные просторы. Вряд ли водить мотоцикл особо трудно – две ручки, тормоза, педалька – разберусь."

Солнце уже давно взошло и я, шатаясь туда-сюда возле мотоцикла, время от времени задирал голову, чтобы посмотреть на свет, не знаю почему, но он не слепил меня.

В итоге, спустя еще час пребывания на свободе, под воздействием навязчивых идей меня осенило. «Разве могут все те злодеяния, на которые я собираюсь пойти, быть оправданы одной благородной целью. Никакая судьба не поможет мне вытерпеть такое испытание. Я сбежал. Тайком украл игрушку. Внаглую фактически ограбил оружейную лавку. А теперь собираюсь угрожать человеку и угнать мотоцикл». Боже, что я делаю?» Наконец, опомнился я, но было уже поздно. Незаметно, пока я глазел на солнце, подъехала полиция. Первое, что мне пришло в голову сделать, когда я увидел, как двое выходят из машины с мигалками, это выбросить нож под колеса спортбайка.

– Добрый день, предъявите, пожалуйста Ваши документы. – сказал один полицейский.

Ножик они не заметили и то хорошо.

– Так я-аа шел к другу в гости, у меня и в мыслях не было что они могут понадобиться, -соврал я как смог.

– Да? Ну а где живет твой друг?

– Здесь неподалеку в тридцать четвертом доме.

– Давай-ка выложи свои вещи на капот.

– А у меня и нет ничего.

Полицейский, услышав это, бросил взгляд на своего напарника и решил меня обыскать. Естественно он обнаружил овечку.

– А внутри – героин, – сказал он, задумчиво щупая игрушку.

– Да бросьте, – возмутился я – это подарок девушке.

– Пойдем-ка, – приказал блюститель порядка и повел меня за руку к машине.

– Куда? За что? Зачем? – запаниковал я.

– Скоро узнаешь, полезай.

Передо мной открылась задняя деверь «ментовоза», и я понял, что совсем не хочу садиться внутрь. «Куда они меня повезут?» Что собираются со мной делать? Раньше я никогда не пересекался с полицией, откуда мне знать, что у них на уме… Нет, никуда я не поеду. Надаю им по мордам, убегу подальше, а затем зайцем доеду на метро домой. Решено.

– Не полезу, – заявил я.

– Как это?

– Вот так.

Вложив в кулак все силы, которые смог собрать, я впервые в жизни зарядил по лицу человеку. Разговаривавший со мной все это время полицейский пошатнулся, и, спустя всего пару секунд, последовала реакция его напарника. Молниеносным движением он снял с плеча АК47 и, развернув его прикладом вперед, от всей души приложился к моему лицу.

– Сейчас ты у меня поймешь, кого ты ударил. – прокомментировал замах дубинки первый коп.

Вместе они слаженно «упаковали» меня в автомобиль и за десять минут доставили в отделение. Там с меня сразу сняли наручники и отвели к раковине. Я не чувствовал боль, когда меня били, не почувствовал и когда мыл лицо. Но, к моей неожиданности, в раковину упал зуб. Оказалось – полицейская шутка, все мои зубы были целы. А вот лицо – нет. В зеркале я увидел паренька, похожего на меня, только с толстой отекшей рожей. Да, теперь лицо стало рожей типичного бандита с улицы и было противно осознавать, что она принадлежит мне.

Скрывать свою личность не было смысла, полиция итак знала, что я сбежал из дурки, поэтому отыскать родственников для них не составило труда. Конечно, когда мать приехала, она была шокирована. Но все же каким-то образом сдерживалась, не плакала и не паниковала. Вместо этого она злилась и то была справедливая злость, я ее заслуживал.

– В общем, я тут в передрягу попал – виновато пробормотал я при встрече.

– Да я уж вижу – отрезала мама, заставив меня понять, что продолжать не стоит.

Я вновь подвел ее. Вновь расстроил. Я больше не заслуживаю ее доверия. В объяснительной я охарактеризовал свои действия нежеланием возвращаться в больницу.

– А откуда у тебя игрушка? – спросил оперуполномоченный?

– Это я у больного украл.

– Зачем она тебе?

– Да вот хотел сделать подарок матери – сказал я, кинув робкий взгляд в сторону родственницы.

– Только этого мне не хватало – поддержала она разговор.

У меня не нашлось, что сказать. После объяснительной была улажена еще пара формальностей и меня отвезли обратно в ту же психушку. К счастью, на этот раз я пробыл там всего один день, но на этом мои приключения не закончились. Меня перевели из одной психушки в другую, в Научно-исследовательский институт имени Сербского. Там, в бесстражном отделении, которое представляет собой одну небольшую палату с дверью в совмещенный санузел, я провел двадцать три дня.

За это время мои раны полностью зажили, а врачи успели провести судмед экспертизу. В отделении в основном либо валялся на кровати, либо общался с врачом – молодой женщиной, так и норовившей вытянуть из меня всю душу. Телевизор, столы и стулья находились прямо в палате, поэтому волей -неволей приходилось присоединяться к просмотру всяких передач. Одна мне даже понравилась, и мне удалось установить правило: с восьми до девяти вечера моя палата смотрела «Retro» – час старых клипов на MTV.

Каждый старый хит, просмотренный мною, лишь лишний раз доказывал, что вся музыкальная индустрия «подобрана под меня». Словно кто-то за мной следит и решил сделать мне небольшой подарок.

Bjork-all is full of love

Guano Apes-no speech

Limp bizkit-behind blue eyes

Robyn-who’s that girl

Pink-just like a pill

И прочие клипы отнюдь не помогли мне разубедиться в собственном здравомыслии, поэтому наблюдавшей меня врачихе я рассказывал не все и не до конца. История моей болезни была получена из предыдущей больницы, поэтому все, что из меня удалось выудить – это обобщенные формулировки причин моего побега и последовавшего сопротивления. В общем, выяснилось, что я выполнял выдуманную мной священную миссию, и этого хватило, чтобы определить – на момент совершения преступления я был невменяем.

"Да неужели, мне в это как-то не верится"

По окончанию двадцати трех дней я вернулся домой на Профсоюзную улицу, где без хлопот проживал до середины апреля.

Тогда раздался неожиданный звонок из прокуратуры, известивший о том, что скоро у меня суд.

– Как же так, я думала все позади. Ты был невменяем, а значит невиновен. Что они еще от тебя хотят? – негодовала моя мать, а я, думавший все это время, что дело закрыто, еще несколько часов переваривал услышанное. Я обвинялся в нападении на сотрудника полиции по статье номер триста восемнадцать и даже не представлял, чем это чревато вплоть до того момента, как двенадцатого мая мне вынесли приговор – принудительное лечение в стационаре общего типа. Эти слова прозвучали как гром среди ясного неба. За последние четыре с лишним месяца я почти приспособился к нормальной человеческой жизни. Спал крепким сном, забыл об ангелах и посвященных мне песнях, таинственная музыка куда-то пропала, а тут такое… Надо было думать, прежде чем делать. Мне трижды повезло: сначала при побеге, а затем в двух магазинах, но ясное дело – это везение не могло длиться вечно. Теперь становится обидно, что меня не схватили за кражу игрушки или еще ранее при побеге, ведь от старых убеждений и страстей, которыми я руководствовался, почти ничего не осталось. Разочарование сопровождало меня на пути к последней остановке сбивавшегося с курса путешествия жизни – к психиатрической больнице номер пять.

Глава 3. ONE WAY TICKET. (билет в один конец)

В руках я держал направление, постановление суда и пакет с личными принадлежностями. Выйдя из такси, я увидел ворота – проходную с табличкой и надписью на ней «Городская психическая больница №5» и красную кирпичную стену. Что за ней – тайна, покрытая мраком. Получив на проходной разрешение, я проследовал в сопровождении охранника к приемному покою. Он находился в основном корпусе, который снаружи выглядел вполне симпатично, но вот изнутри отдавал старым налетом минувшей эпохи. Но пугало не это. Пугал срок, на который я сюда приехал. Женщина, к которой меня привели, сказала, что выписные комиссии проводят для каждого больного раз в полгода и это еще не означает, что уже после первой комиссии я буду дома. После короткой беседы с меня сняли одежду и положили ее в личный мешок. Взамен мне дали тряпичные клетчатые штаны, растянутую бежевую майку и коричневую рубашку, сделанную из какого-то смешанного материала. В таком веселом прикиде меня отвели в шестнадцатое отделение. После того, как я прошел по заднему дворику и, поднявшись по лестнице, вошел в дверь с нужным номером, на душе стало совсем тоскливо. При одном взгляде на коридор отделения я напрягся так, будто только что получил пощечину. Если задаться вопросом, как кратко объяснить, что именно было не так с его внутренним видом, можно уложиться в одно слово: все! Все было не так. А если говорить конкретнее, то в первую очередь, бросались в глаза потускневшие бирюзовые стены, в разных местах запачканные въевшимися пятнами. На стенах висели ночники, колонки и оголенные звонки, а рядом с ними хаотично выгоревшие распаячные коробки. Затем обращаешь внимание на обтесанные двери с привинченными деревянными досками, на которых выжжены названия комнат: буфет, раздевалка, процедурный кабинет и кабинет врача. На древний линолеум, повсюду покрытый заплатками, на обшарпанные железные кровати, стоящие вдоль коридора, и, наконец, на самую обескураживающую часть картины – шатающихся туда и обратно психов-уголовников с их сурово-больными рожами. Меня пристроили к одной из коек в коридоре, стоявшей рядом с двумя дверьми, одна из них – деревянная с окошком – от курилки, другая – из железных прутьев – от надзорки. Время пол-одиннадцатого утра и, как мне сказали, нельзя ложиться до тихого часа. Поэтому, разложив в тумбочке те вещи, которые мне разрешили пронести, я решил пойти разведать обстановку. Разглядывая интерьер, поначалу, словно не понимаешь его предназначение, не представляешь себя едящим за этим столом, сидящим на этом стуле, умывающимся в этой раковине или спящим на этой кровати. Думаешь только: «Ага, значит вот как они тут живут», своей принадлежности к этому месту не осознаешь. И только спустя несколько дней разные фрагменты соединяются в полноценную картину, словно поле зрения, изначально суженное, постепенно расширяется до тех пор, пока не сложится общее представление о внутреннем распорядке больницы – ты привыкаешь.

Первое, к чему пришлось привыкать, или, точнее сказать, с чем пришлось свыкнуться, потому что привыкнуть к этому невозможно – это отношение к больным и к моей персоне конкретно.

Костяк пациентов этого отделения состоял из бывших заключенных. Все покрытые татуировками из надписей, звезд, свастик и всяких символов с подтекстом, они приняли меня за своего. Только мне стоило сказать, что я попал сюда из-за того, что ударил полицейского, как со всех сторон посыпались вопросы: сильно ударил? А за что? Полицейский был в штатском или нет? Где это произошло? Дав всем проявлявшим интерес к моему случаю ответы, я не «скорешился» ни с одним из бандитов. Во-первых, меня самого не тянуло к общению с ними, во-вторых они, слава Богу, сами не пытались затянуть меня в одну из своих компаний. Но после «приема» надо мной стали подшучивать типа: у кого проблемы с полицией, зовите американца, он разберется, или: бей полицейских, спасай Россию, или: плохих полицейских будем хоронить в плохих гробах, а хороших в хороших, и все в таком духе. Так, получив кличку «американец», я время от времени чувствовал себя матерым преступником. Конечно, мне это не нравилось, но это было не самое страшное, что приходилось терпеть.

Гораздо сильнее раздражали крики персонала. При подъеме кричат до тех пор, пока все не встанут. Во время еды кричат, чтоб все расселись по своим местам и, чтоб не вставали до тех пор, пока не поест надзорка. Не надел кепку на прогулку, а у меня ее первое время просто не было, тоже начинаются крики.

Плохо заправил кровать – крик. Захотел попить воды из-под крана – крик. Захотел не вовремя в туалет – крик. В общем, по любому пустяку – крик. А то, что происходит во время «бани» вообще с трудом поддается описанию. Рядом с ванной комнатой ставят ведро для грязных и стол с чистыми вещами. За стол садятся сестра-хозяйка и кто-нибудь из персонала, и начинается беспрерывный ор: мой пятки! Натирай себя мочалкой! У нас тут моются, а не стоят под душем! Быстрее! Хватит вытираться, уже до покраснения себя обтер!…