Гнездо страха

–Без проблем.

Глава 2. ПОСПЕШИВ НАВСТРЕЧУ МЕЧТЕ.

После знакомства с Кэтрас мы встречались около года. Видясь три-четыре раза в неделю, мы отправлялись гулять по какому-нибудь парку, иногда ходили в кино, которое я раньше боялся посещать… ели в фастфудах и ресторанах, катались на машине по городу… в общем, делали все, что делают обычные тинейджеровские пары. Хотя гораздо чаще мы встречались на баскетбольной площадке, находившейся неподалеку от моей школы. Там собиралась наша команда, в которую входили Кэт, Эн, я и Найджел с его друзьями, ставшими и моими тоже. Мы играли в «Тридцать три», сокс или карты время от времени попивая газировку, поедая всякие чипсы, орешки и сухарики и постоянно болтали обо всем на свете. Это были самые беззаботные дни в моей жизни, даже несмотря на то, что наши отношения с Кэт были неполноценными. В них не было секса. Меня это совершенно не волновало, и, хотя по идее должно было, я, наоборот, думал, что моя девушка будет горда тем, что для ее парня в отношениях секс не играет главенствующую роль. Хотя мне всегда виделось это с другой стороны. Я никогда не думал членом в том понимании, что считаю секс само собой полагающимся явлением, а не целью. Единственный недостаток в этом – резонанс между чувствами, которые я испытываю и реальными отношениями. Потому как в силу своей наивности я представляю себе развитие сценария больше, чем развиваю его в жизни.

Нам говорили, что мы отличная пара, мы никогда не ссорились, у нас было схожее чувство юмора, мы обожали целовать и обнимать друг друга, и мне этого было достаточно. Я считал, что эта любовь взаимная и вечная, и даже ни к кому ее не ревновал, когда она уезжала тусоваться по клубам, в которые я решил больше не ступать ногой. Напрасно. Через полгода после знакомства с Кэт, она прямо спросила хочу ли я секса. Я ответил, что ей решать будет ли он у нас, на что она ответила лишь «Понятно». Мы больше не возвращались к этому вопросу, а наши на самом деле затянувшиеся в своей платоничности отношения, сумели продержаться еще полгода. Но то, какими они были, я смог понять только через несколько месяцев, проведенных во все более и более депрессивных раздумьях. Это состояние было для меня новью, но, так или иначе, я уже давно шел к нему навстречу, а расставание с Кэт лишь переполнило чашу моего относительного спокойствия. Поначалу, после того как она позвонила и сказала, что нашла себе другого, я не почувствовал ничего. Но после пары-тройки недель, я поймал себя на мысли о том, что не способен вести серьезные отношения. Мне задавали вопросы вроде «Как ты себя чувствуешь после расставания?», а я отвечал: «Все нормально», хотя на самом деле сильно переживал. Оправдываясь перед самим собой, я списывал все на свою неопытность и неуверенность и почти полностью успокаивался, но вскоре настал переломный момент. Моя мать подвела черту под тем, что мы с ней обсуждали последние три месяца. Она сказала:

– Мы переезжаем в Москву к бабушке.

Нет не к той, о которой я уже упоминал, а по линии матери.

– А как получилось, что ты с семьей жил в Америке, когда твоя бабушка живет здесь, в Москве?

– Мой дед – потомственный американец, решил найти себе красавицу из России, в стране, как всем известно, славящейся такими женщинами. В итоге он женился на Оксане Смирновой, моей бабушке. Она собиралась выучить английский и переехать на родину мужа, но через год, когда родилась моя мать, передумала. Дед развелся и вернулся на родину с дочкой, а бабушка осталась жить одна в Москве.

– Ясно, продолжай.

– У старушки был инсульт, из-за которого у нее отнялась левая половина тела, и моя мать собиралась провести с ней ее старость. Конечно, у меня был вариант переехать к отцу, который меня недолюбливал, но это было равносильно переезду в другую страну. Мне все равно пришлось бы расстаться с друзьями, сменить город, школу и дом. А раз уж я, на такой непредвиденный случай, вторым языком в школе выбрал русский и мне не хотелось предавать маму, жить с которой я так привык, моим решением стало переселение в Москву.

Скромно справив свое семнадцатилетие, я распрощался со своей компанией и следующим днем отправился в Москву. С того самого дня, как я обосновался на Профсоюзной улице, меня стали преследовать мысли о том, что рано или поздно я так или иначе умру. Словно однажды вкусив диковинный аромат, я, навсегда запомнив, не смог забыть о нем. Этот запах, аура бренности всего сущего, витал в комнате моей бабули, напоминая о том, как коротка жизнь. Аура в сочетании с последними событиями и смысловой нагрузкой текстов моих любимых песен, заставили меня задуматься над причинами происходившего вокруг.

Конечно же, определить причину нашего временного пребывания на земле и способы появления микроорганизмов, воды и воздуха на ней я не смог, но зато мой самоанализ открыл мне глаза на многие вещи.

Первое мое открытие было связано со статьей в каком-то журнале, которую я прочитал задолго до того, как я обосновался в Московской школе под номером двенадцать шестьдесят три. В статье, как мне помнилось, говорилось, что у каждого мужчины есть список запросов к женщине, и этот список пополняется всю жизнь. Журнал советовал выбросить этот список и не искать в своей второй половинке то, чего ожидаешь, а постараться рассмотреть то, что есть. Ведь это не заказ в ресторане, а женщина, и что лучше в следующий раз расстаться со своими иллюзиями, а не со своей подругой. Вспомнив это, я осознал, что своих одноклассниц до и вообще всех девчонок я сравниваю с Кэт, пытаясь оценить даже просто по внешности, насколько мне будет хорошо с той или иной. Мне не хотелось опускать планку. Моя новая девушка должна была быть лучше предыдущей. Озабоченный этой идеей, я не понимал, что так никогда не смогу забыть Кэтрас. Я начал видеть ее лицо в каждой черноволосой девушке. Затем я понял, почему меня стали напрягать прогулки по паркам и улицам города, которые я так или иначе совершал по пути в школу или магазин. Все они напоминали мне о ней, будь то пустая скамейка или проезжающая мимо белая машина, реклама нового фильма или какого-нибудь алкогольного напитка, ресторан, клуб или тот же кинотеатр – везде я ощущал ее присутствие… хотя после расставания прошло несколько месяцев. Вскоре меня стало занимать лишь одно – воспоминания о своем прошлом. Я стал прогуливать школу, проводя время уроков в своем подъезде на подоконнике между четвертым и пятым этажами. Вместо того, чтобы заниматься домашними заданиями, я притворялся занятым, а сам рисовал узоры в форме хаотичных кусков мозаики. Иногда я забывал об обеде, реже мылся и все время думал, думал, думал…

Второй вывод, к которому я пришел, заключался, как бы странно это ни звучало, в том, что в отношениях с первой и единственной своей девушкой я вел себя как педик. Конечно, я обманул ее доверие в том, что не рассказал ей о своих галлюцинациях, но был еще один нюанс, который я оставил недосказанным. Я скрывал, а это то же самое, что и ложь, что я стесняюсь своего тела и хотел бы накачаться, чтобы во время первого секса показать все, на что способен. Надо было рассказать об этом, но я, словно не понимая, что понравился Кэт таким, каким я являюсь – малоразговорчивым задохликом, молчал и откладывал поставленную задачу заняться собой на потом, теряя возможность добиться желаемого. А ведь моя робость могла оскорбить чувства Кэтрас, заставив ее сомневаться в собственной привлекательности. Каким же наивным я был в течение целого года, думая, что у нас с ней все в порядке. Мне нужно было видеться с ней не три-четыре, а все семь дней в неделю, нужно было постоянно говорить ей, как она красива и как я ее люблю, и, естественно, надо было дать ей понять, что я хочу ее, а не удовлетворяться петтингом.

Третье и последующие умозаключения касались моей семьи, друзей и моего мировоззрения в целом. Я обнаружил что…

– Так, давай переходи, пожалуйста, к сути. Ты думал, думал и…

– В итоге я дошел до того что увидел себя глазами своего отца. Я понял, чем раздражал его и, добавив к сложившемуся образу все остальные выводы, возненавидел себя. В дополнение к этому я, не получив ни одной весточки от друзей, которым я писал письма в Америку и, так не заведя ни одного нового знакомства, почувствовал себя брошенным и никому не нужным. Началась сильнейшая депрессия. И даже зная, что депрессия мне врет, а она всегда врет человеку, погрузился в состояние апатии и безразличия. Я перестал прятаться во время уроков в подъезде, перестал ходить по магазинам, перестал выбрасывать мусор и, в конце концов, вообще перестал выходить из квартиры. Телевизор раздражал, слушать музыку, прокручивая в сотый раз одно и то же, надоело, компьютера у меня никогда не было, а читать вообще никогда не читал, так что теперь все время я проводил, либо валяясь на кровати, либо сидя на балконе своего третьего этажа. Итак по жизни не веселая мама пришла от моего состояния в отчаяние. У нее начались истерики. Она кричала, плакала, ругалась, гнала меня работать, раз уж я бросил учебу… А я, думая: «Неужели, чтоб стало понятно, как мне плохо, надо говорить об этом» либо игнорировал ее, либо говорил, что-нибудь обнадеживающее, чтобы она от меня на время отстала. Отсиживаясь в своей комнате, я стал упрекать себя во всем на свете и, что хорошо отображало мое тогдашнее состояние, повторял время от времени фразы из знакомых мне песен. Больше всего мне нравились тогда слова, спетые любимой мною группой Raunchy: «In this world we are what they don’t speak of, we are damned, soulless». Что дословно переводится как: «В этом мире мы те, о ком не говорят, мы проклятые, бездушные».

Вскоре я утратил способность радоваться. Депрессия начала сопровождаться знакомыми мне галлюцинациями, только на этот раз они не прерывались ни на секунду. За это время я повидал многое, гораздо больше, чем за всю свою жизнь, словно меня заперли в комнате страха и устроили нескончаемое представление. Всего, как Вы просили, рассказывать не буду, скажу лишь, что это был психологический ад. Спустя примерно восемь месяцев пыток я осознал, что стихи, прочитанные мной на зеркале, возвещали правду обо мне. По всей видимости, я действительно был проклят с рождения, мой разум уже давно был заражен демоническими созданиями, а не так давно я потерял свою любовь. Тогда-то я и решил покончить жизнь самоубийством. Ведь какой смысл ожидать свою смерть в мучениях еще два с лишним года, если встреча с дьяволом на том свете неизбежна. Конечно, моя смерть не скрасила бы остаток бабушкиных дней, но я старался не думать об этом и не отлагая вскрыл вены кухонным ножом.

– Тем, который не был опознан среди всех прочих ножей в твоей квартире…

– Не помню, может быть я выбросил его в окно. Но это не важно, главное, что я остался жив.

– И как так вышло?

– Ну, после того как я нанес себе глубокий порез и увидел, как из меня, моей руки хлещет кровь, мне стало дурно. Я открыл шкафчик в комнате матери, которой так же, как и бабушки, восстановившей работоспособность мышц, не было дома, и достал эластичный бинт. Достал, перетянул им руку чуть ниже локтя, вызвал скорую и уже через пятнадцать минут лежал в полуобморочном состоянии на каталке в машине скорой помощи.

– Хорошо, давай подведем итог. Ты решил свести счеты с жизнью из-за долгой депрессии, так?

– В общем да.

– Далее, ты понимаешь, что ты психически не здоров?

– Да, понимаю, что тут еще ответишь? «Нет», значит будешь отрицать очевидное.

–С какого периода ты начал болеть, как ты считаешь?

– Это произошло около года назад, когда я переехал в Москву.

– Осознаешь, что тебе необходимо лечение?

– Не знаю, никогда не думал, что мне помогут таблетки, но вам виднее, так что в этом полагаюсь на вас.

– Замечательно, – медленно произнес мой врач, – как ты, уже успел освоиться?

– Ну так, немного. В принципе не думаю, что после всего мне будет трудно привыкнуть к ограниченному пространству.

– В любом случае не расслабляйся. Будешь вести себя хорошо, переведем тебя из надзорки, разрешим выходить на прогулку, а через какое-то время и вовсе выпишем. Ну, можешь идти, вопросов у меня больше нет.

– Хорошо, – сказал я и уже собирался закрыть дверь кабинета, как вдруг услышал: «Джонатан, вот что я еще хотел спросить: здесь, в больнице, тебя посещали галлюцинации?»

– Как ни странно, пока нет. Видите, я даже смог провести с вами столь длительную беседу и ни разу ни на что не отвлекся.

– Если что увидишь – сразу сообщи мне.

– Ладно.

– Все, иди.

Я проследовал в самую дальнюю от входа в отделение палату и лег на вторую по счету от левого дальнего угла койку, к которой меня пристроили. В больнице я находился уже третий день и успел подготовиться к вопросам врача. Он вышел только сегодня, в понедельник, поскольку по выходным он не работает. В подготовке мне помог Ваня – приветливый парниша из первой палаты, проходивший экспертизу на пригодность к военной службе. Как только я поступил, он подсел на соседнюю койку и ввел меня в курс дела. Я узнал от него о распорядке дня, о сроках пребывания в больнице, минимальным из которых, к моей наивной радости, был две недели, и собственно о вопросах, которые меня ожидали в сегодняшней пересказанной ранее беседе. В принципе я рассказал врачу всю правду, поэтому готовиться особенно не пришлось, но все же был один момент, который я был вынужден выдумать. Я не самоубийца. Причиной появления пореза на моей руке был не стих, правдивость которого я осмыслил только вчера, не осознание того, что ждать не было смысла и даже не нож, который я якобы взял на кухне, ею было чудо. Да, да, самое натуральное чудо. В эту знаменательную субботу, когда оно свершилось, я лежал в кровати, опершись головой об стену и не шевелясь в изнеможении, наблюдал, как какая-то уродливая тварь наматывает на ворот мои кишки. Находясь все последнее время на грани нервного срыва, я, наконец, пересек эту грань и, заламывая руки, сделал то, что не делал, наверное, с пеленок, я заплакал. Слезы, безысходность моего положения и какая-то толика угасающей надежды, о которой я уже вспомнил в состоянии исступления, заставили произнести несвойственные мне слова: «Боже, молю тебя, спаси меня от этих мучений». Мое первое за всю жизнь обращение к Богу, мой первый шаг на пути к покаянию был вознагражден. В левом верхнем углу поля зрения моих глаз я увидел свет, пробивающийся сквозь стену и потолок погруженной в полутьму комнаты. Я повернул голову к источнику света, но тот ускользнул еще левее и выше. Я опять попытался проследовать за ним взглядом, но тот продолжал от меня прятаться. Это было похоже на блик от солнца, который следует за движением глаз засмотревшегося на него человека. Вдруг я что-то увидел. Осознавая, что это произошло после произвольного моргания, я задумался на несколько секунд, а затем повторил это действие, но уже осознанно и медленно. Повсюду был свет! Очень долгое время я боялся лишний раз закрыть свои глаза и делал это лишь будучи вынужденным жаждой уснуть… Но на этот раз я сделал это практически с экстатическим удовольствием. От увиденного я опешил, но глаз не открыл. Образовавшись из ослепительного золотого света, расширившего до бесконечности границы моей комнаты, откуда-то сверху спустился ангел. Какой возвышенный миг! Белокрылый спаситель был таким же, каким его привыкло представлять себе большинство людей и одновременно невообразимо прекрасным неописуемым воплощением совершенства. Она (а ангелом была самая красивая на земле и, вероятно, за ее пределами, девушка) приземлилась, села на корточки рядом с моей кроватью и вытянула к себе мою правую руку. Невозможно объяснить не лицезревшему эту картину человеку причину ощущения гармонии и умиротворения, исходившего от этого божества с рыжими волосами, зелеными глазами и одетого в голубые цвета чистого неба доспехи, подчеркивающие идеальные формы белого, как облако, тела. Но зато любой может ощутить похожий испуг, который она, нарушив сотворенную идиллию, заставила меня почувствовать. Сделала она это легким движением указательного пальца, подушечкой которого она невинно провела по моему запястью вдоль правой руки, таким образом нанеся мне десятисантиметровый порез. Я не почувствовал боли и, чтобы убедиться, что это лишь видение, открыл глаза. Но порез, в отличие от света и белокрылого ангела, которых я не обнаружил, снова опустив веки, был на месте. Обрадовавшись натуральному виду своей комнаты, я на время задумался, забыв про свою рану. Вдруг мне стало очевидно – единственное, что может раз и навсегда избавить меня от видений – это смерть. Как можно после реального контакта с ангелом не поверить в загробную жизнь? Мне нужно было лишь просидеть без действий порядка двадцати минут для того, чтобы раскрыть эту тайну… Но, с другой стороны, неизвестно, может после этого случая я смогу прожить еще много лет нормальной человеческой жизнью. Решение я принял с привычной мне за последнее время неохотой и предпринял меры для спасения, пересказанные врачу. Взяв эластичный бинт зубами и левой рукой за разные концы, я сделал перевязку и вызвал скорую.

Вот как было на самом деле. А дальше мне наложили двадцать швов, обрадовали тем, что сухожилия не были задеты и заставили поговорить с психиатром. За короткое время тот успел убедить меня в необходимости лечь в психиатрическую больницу и заверил, что пребывание в ней будет столь мимолетным, что, покинув ее пределы, я мгновенно обо всем забуду. Об ангеле психиатру, так же, как и в последствии своему лечащему врачу, я не сказал ни слова. Упоминания о длительной депрессии было достаточно, чтобы получить путевку в больницу. Но если этого бы не было достаточно, я не стал бы раскрывать свою тайну. Во-первых, из-за странного суеверия, что в противном случае я больше никогда не увижу своего ангела и мои глюки вернутся обратно. А, во-вторых, не хватало, чтобы лечащий меня врач решил, что я не даю отчета своим действием. Это бы непременно затянуло процесс моего выздоровления. Однако, был еще один необычный случай, которым была знаменательна последняя суббота и о котором я решил промолчать (чтобы не спугнуть удачу). Ночью мне приснился сон, «не кошмар». Он запомнился мне в мельчайших подробностях.

Мечта. Красивая и яркая детская мечта – мимолетное воплощение всего, что тебе для счастья нужно. Большой светлый дом, в котором все гармонично расставлено и все имеет определенное предназначение. Друзья всегда не прочь зайти, и я всегда рад их видеть вне зависимости от занятости и времени суток. Сегодня я собрал всех по особому случаю. Все близкие мне люди рассажены за столы в большой комнате. Все культурно одеты, у всех на лицах улыбки и все взгляды направлены на виновника торжества. Но, к сожалению, этой радостной обстановке не хватает жизни. Все застыли на своих местах, как будто кто-то нажал на паузу. А как же она, та, ради которой я так старался строить этот дом, которую я встретил после столь долгих поисков? Неужели и ее постигла та же участь, что и остальных? Из всех тех, кто меня окружал, только одна фигура сидела ко мне спиной. Я медленно подошел к смирно сидящей девушке с белыми волосами и аккуратно положил ей руку на плечо, опасаясь, что ко мне обернется не Кэт. Но вместо того, чтобы ощутить прикосновение к плоти, мои пальцы просто прошли ее тело насквозь. Плечо и рука девушки превратились в густой серо-коричневый дым, медленно расплывающийся в воздухе. Я протянул руку снова, и девушка растворилась полностью. Как необычно. Наверное, это тени моего прошлого. Я пытаюсь прикоснуться к другим застывшим фигурам, но всякий раз получаю тот же результат. В итоге вся комната затянулась густым дымом. Задыхаясь, я стал искать выход. Ориентируясь в беспросветном пространстве наощупь, я шел или, точнее, плыл вперед, но похоже вся мебель испарилась вместе с гостями. Я решил, что окончательно потерялся… Но вот, наконец, я наткнулся на что-то твердое. Это было огромное стекло, за которым в редком лесу отдыхала зима. Пробиться сквозь или обойти прозрачную стену не получалось, и я уже оставил последнюю надежду выбраться из едкого дыма, как вдруг появилась она – девушка-ангел. Совершенная, прекрасная, хрупкая и невинная, это была та самая белокрылая спасительница, которая посетила меня днем ранее. В этот раз вместо солнечного сияния ее окружала белая гармония. Легкий, неколебимый ветром снег ложился на ее роскошные рыжие волосы и плечи. Еле шевеля губами, она заговорила со мной и, даже несмотря на стекло, разделявшее нас, я прекрасно слышал ее:

– Привет, – послышался нежный голос.

– Привет, – ответил я.

– Почему ты не позвал меня на этот праздник?

– Извини, я… я не знал, что ты можешь прийти.

– Я и не могу, но мне было бы приятно получить приглашение от тебя, ведь хотя ты меня совсем не знаешь, я знаю о тебе все.

– Я был бы рад тебя видеть.

– Спасибо. Это может однажды случиться, если ты захочешь этого.

– Я очень хотел бы.

– Тогда до встречи.

На утро воскресенья я пробудился со странным ощущением, как будто я вернулся в свое тело, спустившись с небес на высокоскоростном лифте. Где-то на заднем плане, я не мог определить откуда, звучала расслабляющая музыка с чистейшим и красивейшим женским голосом. Я чувствовал себя так, будто у всех во всем мире было все хорошо и только периодические крики «подъем, встаем с кроватей, просыпаемся», напоминали мне о том, где я, в двадцать первом отделении пятнадцатой городской психиатрической больницы.

У меня не было ни зубной пасты, ни щетки, ни других необходимых принадлежностей, поэтому почистить зубы и побриться я не мог. Это напомнило мне о необходимости позвонить своей матери. Она до сих пор не знала, где я и, наверняка, не слабо разволновалась, обнаружив дома следы крови и не обнаружив меня. Заправив кровать, я подошел к старушке, которая, сидя в кресле, наблюдала за надзоркой и выяснил, что позвонить можно только с разрешения врача, который, работая по будням, проводит утренние обходы, то есть не ранее, чем на следующий день. Не радостная новость, но с этим ничего не поделаешь. Имея ограничения ходить не дальше туалета и малой столовой, я вернулся на свою койку. На ней я сначала прождал до завтрака, который показался мне слишком скудным, затем до обеда, который оказался вполне сносным, пролежал тихий час так и не заснув и дождался несъедобного, на мой взгляд, ужина. Все это время я слышал музыку, которая, вне зависимости от моего местонахождения, звучала одинаково тихо и обдумывал возможность поговорить с кем-нибудь. Несколько человек, несмотря на свой неопрятный вид, казались вполне вменяемыми. Они подсаживались друг к другу, болтали, попивали сок, который хранили на полу у кроватей, читали книжки. Я временами посматривал в их сторону, но всякий раз подавлял появляющееся желание присоединиться к ним, говоря себе, что не хочу заводить друзей-сумасшедших, потому что знакомство с тараканами в их головах может пагубно отразиться на собственной психике. Конечно, хуже, чем то, через что я прошел, мне не станет, но я уже успел для себя решить, что я тихо, послушно отсижу нужный срок в этой больнице, и по возвращению к нормальной жизни никто за исключением моих предков не должен будет знать о моем пребывании в ней. После ужина я решился не разговор с Ваней, до выписки ему осталось четыре дня и за это время наше общение не успеет войти в привычку. Засев в курилке (она была частью туалета) на полчаса, в течение которых я познакомился с тремя пациентами, чьи имена я забыл… я дождался появления Вани. В руках он держал коммуникатор, поэтому я тут же оставил заготовленный план разговора и задал ему вопрос:

– Вань, здорова, слушай, а можно я позвоню матери, мне только нужно сообщить где я и все.

– Вообще-то мне запрещено давать кому-либо эту игрушку,-ответил он.

– Да брось, это займет меньше минуты. Тебе разрешено с него звонить?

– Ну да.

– Ну значит и мне скоро разрешат, так что это практически не нарушение. Не отберут же его у тебя, в конце концов.

– Ладно, говорить будешь в туалете. Диктуй номер.

– Триста тридцать шесть, восемьдесят три, десять.

– На, иди.

Спрятавшись в углу туалета, я, на родном английском, вкратце описывал маме сложившуюся ситуацию, но, как назло, посреди разговора меня обнаружила санитарка. Коммуникатор был отдан хозяину, а меня препроводили на свое место.

«Конечно, следовало ожидать, что после долгого отсутствия на месте меня будут искать, но почему это не могло произойти минутой позже? Ненавижу делать ошибки и терпеть неудачи. Появляется такое ощущение, будто ты теряешь набранные очки в самой важной игре, которая идет каждую секунду твоего существования. Это, кстати, еще одна причина, почему я не люблю спорт… Мужчина создан не для поражений, а я в этом деле слабак…», – размышления на тему ошибок были прерваны медсестрой, которая сказала, что должна сделать мне укол.

– Что за укол? – спросил я, послушно оголяя свой зад.

– Ты не обязан знать, – сказала медсестра, – это лекарство.

Лекарство, так лекарство-подумал я. Раньше мне делали уколы, но только в плечо-прививки всякие…вряд ли этот чем-то отличается. Ха! Кто бы знал, что через пять минут после него я не смогу оторвать рук от своей груди, мой язык будет вываливаться изо рта и вдобавок, при всем желании, не удастся заснуть в течение часа. Как только я понял, что у меня не получается засунуть язык обратно, мне стало совершенно ясно: «Я – псих, самый натуральный и обычный псих, общения с которым будут стыдиться и избегать, а лекарство привело работу моего мозга в нормальное, пусть и с отклонениями, состояние. Неужели я останусь таким навсегда?» Мне вновь стало страшно, но вскоре я заснул и забыл об этом. Вновь, как в предыдущую ночь мне приснился чудесный сон.