Wahnsin

– Чего же я не знаю об Астапове?

– Задумывался ли ты когда-нибудь, почему его душа и сердце окутаны гневом и непреклонностью, как у капитана Сорокина. Всё дело в том, что с самого своего рождения Анатолия Астапов рос без матери. Она умерла при родах, через 2 минуты. Отец его был настолько подавлен и убит этим фактом, что почти забыл о родившемся малыше. Конечно он вспоминал о том, что малыша нужно кормить и убирать за ним, но даже не думал о том, чтобы уделить ему хоть немного своего времени, поиграть с ним или побаловать. Малыш лежал часами на кроватке, плакал, смотря в белый мёртвый потолок, а отец даже не обращал на него внимания. В первых его годах жизни не было ни малейшей радости. Как я уже сказал, он абсолютно бездейственно и скучно жил. Однако все растут и маленький Астапов тоже вырос. Уже с 5 лет он начал интересоваться литературой и поэзией. Он любил ночью при свете свечи читать произведения Шекспира, книжку с которыми ему подарил Гриша – друг Астапова с соседнего двора. Толик также обожал произведения таких великих русских авторов, как Пушкин или Толстой. Должен заметить, что за смерть Льва Николаевича он переживал больше, чем за смерть собственного отца, но об этом позже. Пока Толик рос, отец его всё больше и больше горевал, закрывался в себе, а когда Астапову было 7 лет, начал пить и несколько дней мог не выходить из запоя. Всё доходило до того, что иногда, когда Толик приходил домой, пьяный отец срывался на него, орал и хлестал ремнём так, что позже на побитых местах оставались глубокие рубцы и даже шрамы. Толик ненавидел и презирал отца за это, да и в целом, за всё. Они были будто два незнакомых друг другу человека, будто два соседа, живших в одном доме, абсолютно незнакомых друг другу. Астапов ничего не знал о своём отце, ведь ему никогда не приходилось говорить с ним. Лишь иногда сын с отцом могли перекинуться парой слов, но только в тех редких случаях, когда старший Астапов выходил из запоя и мог нормально разговаривать. В конце концов вечный алкоголизм отца дошёл до того, что он стал уже на регулярной основе срываться на сына, а Толику же приходилось прятаться от отца в шкафу или под кроватью, куда он, из-за отупленного алкоголем сознания не мог или не додумывался заглянуть. Сын стал избегать встреч с отцом примерно к 10 годам. Они были уже не незнакомыми людьми, а котом и мышью. Первый ненавидел мышь просто так, а мыши же приходилось прятаться, чтобы не попасть в острые когти своего врага. В 12 лет Астапов написал первый стих, который был посвящён его гнилой и унылой жизни. К сожалению материал этого произведения затерялся где-то, так что я не прочту его тебе. И вот, Толик рос уже с природной ненавистью к отцу и всем людям на земле, ведь кроме отца, у него никого и не было. Единственного друга Гришу, который был сиротой, насмерть разорвал медведь, когда он отправился в лес за грибами, чтобы хоть как-то развлечься в отсутствие его также единственного друга. А тем временем Отец Толика настолько увлёкся алкоголем, что периодически его стала посещать белая горячка. Он стал зажиматься в углу своей комнаты при каждом приступе, громко читать молитвы, рыдать и просить пощады у господа, обещая перестать пить полюбить сына и извинится перед ним, а потом, когда приступ проходил, он быстро забывал про все свои обещания и возвращался к постоянному образу жизни. Всё это время я успевал следить и за ними, и честно признаться, мне было безумно жаль маленького Астапова. Однако в жизни всё же существует справедливость. Когда Толику исполнилось 15, в его голове уже был план мести отцу за все обиды и страдания. И вот, вечером одного зимнего дня, когда у отца начался очередной приступ, Толик тихо пробрался на кухню, взял большой нож и отправился в комнату отца. Тот в холодном поту, с дрожащими руками был как маленький беззащитный зверёнок забит в угол и жалостливым голосом молил Бога о пощаде. Перед ним в полной своей красе стоял чёрт. Большой чёрт, с огромными вилами, острыми рогами, длинным хвостом и широкой зловещей улыбкой; рот его был полон зубов. А в метре от чёрта в углу стоял я. Естественно в своём настоящем обличии, в котором я когда-то являлся к тебе во сне. Я не делал почти ничего, просто ждал действий будущего отцеубийцы. Толик же с ножом в руке медленно подходил к отцу. Когда он был уже почти в метре от старшего Астапова, тот резко схватил его за руку и попытался сломать её, выбив тем самым нож. Однако я не мог позволить себе наблюдать за тем, как злобный тиран беспощадно расправляется со своим сыном. Поэтому я сжал кулак, и даже не прикасаясь к руке, сломал её в четырёх местах. Корчась от боли, отец упал на пол и заорал. А Толик, не теряя времени, занёс нож над шеей человека, лишь номинально называвшегося его отцом и резким движением руки, исполнил долгожданную месть. Однако он не остановился на этом. Толик поднял нож и продолжил наносить удары, сначала по шее, потом в спину, а потом по толстому отвисшему пузу старшего Астапова. После того, как Толик нанёс 89-ый удар, я развернулся, решив, что с меня довольно этого зрелища. Что ж, теперь тебе известна история несчастного отцеубийцы, так за что-то покаранного жизнью и Богом. Вот и скажи мне, где справедливость, Дима, а? За что таких как он мучает жизнь и почему Бог не может или не хочет ничего с этим сделать?

– Я не знаю… – проговорил Дмитрий, обворожённый историей Люцифера.

– Вот и я не знаю, – сказал дьявол с усмешкой.

– Послушай, послушай, а ты не знаешь судьбы Астапова после того, как я покинул Варшавскую крепость в полуживом состоянии?

– Знаю. Он умер. Но нет, его не застрелили, он сделал это сам. Уж не знаю, из каких побуждений, возможно вспомнил детство, может вспомнил, как убивал своего отца, а может и я помог…

– Сволочь! Знаю, это ты убил его!

– Я ведь должен исполнять команды своего хозяина.

– Я не твой хозяин!

– Но ты хотел его смерти!

– Это было лишь несколько минут.

– Ты врёшь самому себе. Ты хотел его смерти с того сосента, когда он обвинил тебя в убийстве Сорокина.

– Нет!

– Не ври мне, меня ты точно не обманешь. Сидя в обороне, ты в подсознании надеялся на то, чтобы лейтенант умер. У тебя ведь даже был план, как избавится от него.

– Но я не исполнил его!

– Снова врёшь. Ты не исполнил его лишь частично, ведь с той позиции, которую ты занимал на заднем дворе крепости, ты прекрасно видел через свой бинокль, как лейтенант, страдая, с пробитой пулей ногой, полз к Виктору. Ты мог бы позвать полевого врача, он бы отвлёкся, ведь Астапов был единственным здоровый офицером в крепости на тот момент. Но ты не решился.

– Чёрт! Чёрт! Боже, да прокляни же меня, скота! Это я виноват в смерти лейтенанта! Я!

– Отлично, друг мой. Ты наконец признал это. Теперь ты понимаешь, кто ты такой?

– Убийца…

– О нет, пока ещё не убийца. Но ты равнодушный человек, а равнодушные люди, как нам известно, намного страшнее убийц и воров, ведь они промолчат, увидев преступление, даже если могут его предотвратить.

Дмитрий молчал. Он не знал, что ответить Люциферу. Он просто молчал, не думая ни о чём. Он желал бы сейчас закрыть глаза и отправится в ту крепость, чтобы спасти жизнь лейтенанту, однако он не мог.

– Отправь меня туда!

– Куда?

– В крепость! Я хочу вернуть всё как было!

– Нет.

– Но почему?!

– Что сделано – того не исправить. Ты ведь думал, когда делал? Теперь плати.

– Чёрт побери! А скажи, знает ли хоть кто-то ещё об обвинении лейтенантом меня в убийстве Сорокина, – спросил отчаявшийся Дмитрий.

– К твоему превеликому сожалению, да.

– А кто, скажи кто?

– Виктор.

– Виктор? Не может быть!

– Может. Лейтенант доверял ему после первой Балканской войны, где тот спас ему жизнь в Сербии, донеся раненного до врачебного пункт. В крепости, он передал Виктору письмо, в котором было сказано о том, что ты обвиняешься в убийстве капитана Сорокина в военное время. Оно должно было быть представлено суду и, если бы ты не был в коме, тебя должны были бы допросить.

– Виктор отдал письмо…

– Это интересная история. Давай посмотрим на неё отсюда, – с этими словами Люцифер провёл рукой параллельно передней стене, и вместо неё появилось большое сияющее окно, в котором Дмитрий и увидел своего забытого друга Виктора.

Виктор стоял в Цитадели, на верхнем этаже. В руках он держал письмо. В его голове сражались два лагеря, один из которых говорил о том, что Виктору дороже друг, а другой, что честь. Он долго колебался, выбирая из двух лагерей один, а потом в гневе рванул к окну Цитадели, чтобы взглянуть на правый фланг, с которого он недавно оборонял крепость от немцев.

Там он смог разглядеть бездыханное, истекшее кровью тело лейтенанта Астапова и тогда у него не осталось сомнений. Он подошёл к камину, стоявшему в полуметре от него, попросил прощения у умершего лейтенанта и бросил письмо в огонь. Письмо сгорело быстро. Сержант выбежал из Цитадели, схватив большой кол и побежал на задний двор.

После этого огромное окно закрылось.

– Ты знаешь, что было дальше. Вы разбили стену и как стадо понеслись на волю, а после тебя ранило снарядом и вот, ты здесь.

– Виктор… Я всегда знал, что он не предатель… Виктор… Виктор! Слушай, скажи, жив ли Виктор сейчас! Я уверен в том, что ты это знаешь!

– Ах да, чуть не забыл сказать. Вот, возьми это, – с этими словами Люцифер протянул Дмитрию хорошо запечатанное письмо, адресованное прямо ему…

Глава 6: Преступление

      Дмитрий с жадностью и диким рвением открыл конверт и, вынув из него письмо, на котором было написано «Дмитрию Соловьёву», принялся читать. Чем дольше он читал это письмо, чем больше вникал в его строки, тем светлее становилось его лицо. Его зрачки расширялись, а на глазах было написано что-то вроде «Не может быть! Я верно всё ещё сплю!».

Дочитав письмо, Дмитрий быстро положил его на стол и посмотрел на дьявола глазами, полными благодарности и радости.

– Спасибо… Спасибо тебе, – проговорил Дмитрий, находящийся ещё в лёгком шоке от письма.

– Я ведь тоже не знаю, что в письме, – сказал Люцифер, – прочти его вслух, пожалуйста.

– Да, да, конечно, сейчас… – Дмитрий взял письмо и принялся читать вслух: «Здравствуй, Дима. Пишет тебе твой друг, Виктор Токарев. Я знаю, что тебе чудом удалось бежать из крепости и выжить, однако сейчас ты пребываешь в состоянии комы. Я не знаю, способен ли ты это читать, но надеюсь, что когда-нибудь, ты всё же возьмёшь в руки это письмо с радостью в глазах и улыбкой на лице. На фронте у нас беда, немцы вытеснили русскую армию из Варшавы и почти всей Польши, также под их контролем уже пала Литва, ведутся бои за Курляндию. Но будь уверен, мы выстоим против натиска кайзеровской армии. Дима, я знаю, что тебя обвиняли в убийстве капитана Сорокина, но не волнуйся. Лейтенант Астапов к нашему сожалению или счастью покинул нас, оставив мне письмо с доносом, который был написан лично лейтенантом, подозревавшим и даже обвинявшим тебя в таком грязном деле. Но не волнуйся, после смерти Астапова, я сжёг это письмо в камине Цитадели на верхнем этаже, я проследил, чтобы оно сгорело полностью, до малейшего уголька. Дима, я рад, что ты жив, хотя не уверен, на долго ли. В любом случае я очень жду, когда ты наконец выберешься из своего вечного сна и сможешь написать мне ответ. Твой друг, Виктор.

– Занятно, – проговорил Люцифер с невольной улыбкой на лице, – твой друг на самом деле очень ценит тебя, как видишь. Может хочешь написать ему ответ?

– Да, да! Безусловно хочу! Я хочу бумагу и перо!

– Сожалею, мой дорогой друг, но сейчас это просто невозможно. Ты слаб, твоя правая рука вовсе тебя не слушается, ты даже не можешь ей пошевелить.

– Какой вздор! Сейчас я докажу, что могу писать и даже рисовать ей!

Дмитрий попытался поднять правую руку и на секунду ему это удалось, однако потом она снова упала на кровать, будто к ней была привязана тяжёлая гиря. Смотря не безуспешные попытки Дмитрия хоть немного подчинить себе руку, дьявол лишь насмешливо улыбался и качал головой, однако Дмитрий по-прежнему не видел его лица.

После пары попыток, Дмитрий сдался. Он был очень расстроен и разочарован тем, что не мог дать ответ своему другу сейчас, однако он понимал, что дьявол не станет помогать ему в этом. Тогда Дмитрий попытался пошевелить левой рукой. Тщетно.

Отчаявшись, он решил обратится к Люциферу, который всё это время смотрел на беспомощные попытки сержанта сделать со своим телом хоть что-то. При этом дьявол так и не повернул головы, да и в целом глаза не были нужны ему для того, чтобы видеть, что происходит вокруг.

– Послушай, Люцифер… Ты можешь помочь мне? Ну, помочь написать письмо?

– Да ладно тебе, я же не твой друг или приятель, – сказал Люцифер, усмехнувшись, – на что ты рассчитываешь? В конце концов я – тёмная сила, я не должен, да и не стану тебе помогать. Всё же тебе нужно написать письмо? Что ж, так преодолей боль и слабость, ведь ты – хозяин своего тела.

Слова Люцифера вселили в Дмитрия надежду, хоть и были очень холодны и довольно грубы. Он изо всех сил попытался поднять правую руку и, тратя последние ресурсы своего полумёртвого организма, смог приподнять её чуть выше, чем в прошлый раз, но приподнять так, что она могла уже достать до ручки одного из ящиков в столе. Но это продолжалось не долго, ведь через 5 секунд Дмитрий снова уронил руку на кровать, не в силах выдержать такие страдания своего организма.

– Что-то ты приуныл, дорогой друг. А знаешь, у меня появилась идея. Чтобы ты не сильно унывал тут, один, без друзей и товарищей, я отправлю тебя обратно в кому. Ты пробудешь там около 3 часов, а потом очнёшься, однако за это время, думаю, уже успеешь пообщаться со своими старыми знакомыми и, возможно, найти новых.

– Стой, постой, Люцифер, не делай эт… – не успел Дмитрий договорить, как дьявол взмахнул рукой и, резко потяжелевшие веки сержанта, начали стремительно закрываться. Он пытался сопротивляться, ведь не хотел возвращаться к людям, которых он встретил в своём подсознании, но Люцифер был неумолим.

Дмитрий окончательно закрыл глаза и погрузился во тьму. Он не чувствовал, как падал вниз, не чувствовал, как лежал на постели, он не чувствовал вообще ничего. Будто он парил в тёмной беззвучной комнате, в которой не было никого, кроме него. Вспомнив время, проведённое «во сне», Дмитрий ужаснулся от того факта, что ему снова придётся пережить этот ужас.

Однако через некоторое время Дмитрий всё же смог увидеть небольшой просвет перед собой. Не зная, двигается он к нему, или против, сержант стал махать руками и ногами, в надежде хоть как-то приблизится к белому свечению впереди. Вскоре он действительно смог пододвинуться на пару метров к нему, но во мгновение ока оно исчезло, а после Дмитрий услышал громкий хлопок, резко пронзивший гробовую тишину.

Дмитрий открыл глаза. Секунду помедлив, он осознал, что находится в уже печально знакомой ему комнате. Эта была всё та же камера всё той же психбольницы. Осмотревшись вокруг и увидев в углу отвратительно выглядевшего деда, который, кажется, собирался встать, сержант окончательно убедился в том, что он находится именно в той самой проклятой камере.

– И снова ты здесь, – проговорил хриплым и сонным голосом дед, уже поднявшийся на ноги.

– Ты противен мне! Я не хочу даже говорить с тобой, я хочу выбраться наружу, обратно в реальный мир!

– А ты не думал, что здесь может быть лучше, чем там у тебя? – невозмутимо спросил дед, – не думал, что в моём мире нет ни жестокости, ни предательства, а? Тут всё так спокойно…

– Это не мой родной мир! Твой уголок в психушке мне омерзителен! – с ясно выраженным отвращением прокричал Дмитрий.

– Зачем же так грубо, а? Ведь я могу напомнить, кто забросил тебя сюда. Существа из твоего мира. Вот видишь? Ты злишься, ты в ярости, о да, ты меня просто ненавидишь, при чём за то, что я знаю все твои действия наперёд ведь я, как ты помнишь, практически управляю тобой и твоим телом. Даже мозг слабее меня. Кстати, как тебе трюк, который я исполнил, когда ты чуть не набросился на Господина М.? Этот щелчок в твоей голове – моих рук дело. Тогда я понимал, что ты вот-вот растерзаешь бедного, ни в чём не повинного парня.

– Так это ты сделал… Послушай, зачем ты меня останавливаешь? Ты мог завладеть моим телом, ведь как ты сказал, любое слишком яркое выражение моих эмоций даёт тебе возможность на полный контроль над моим телом.

– Ты верно вовсе забыл, что я говорил. Я и так контролирую твоё тело, но да, тут ты прав, я не могу иметь полный контроль, если ты не выражаешь ту или иную эмоцию на сто процентов. Но почему же я не хочу захватить тебя и твоё тело? Да потому, что мне скучно так просто побеждать тебя. Я даю тебе второй шанс, а может уже и третий, или двадцать седьмой… Не важно. Суть то в том, что контроль над тобой принесёт мне много проблем. Постоянная поддержка твоего эмоционального состояния на критическом уровне, ведь только в случае полной эмоциональной неуравновешенности человека, он будет легко поддаваться всем моим командам или проще говоря, будет настолько слаб, что не сможет даже сопротивляться при малейшей моей попытке полностью разорвать его тело изнутри. Также мне нужно будет вечно общаться с этим типом, который называет себя Господин М., уж больно я его недолюбливаю. Такой мерзкий и противный человек! Как только с ним находят общий язык. Хотя постой… с ним же и так никто не общается! Знаешь, теперь я понимаю, почему ты хотел врезать ему. Но это не важно. Наконец, третье. Ты мне не нужен. Но в любой момент, когда мне будет выгодно, я, поверь, не упущу шанс сломить тебя.

– Расскажи мне ещё что-нибудь, – сказал отчаявшийся Дмитрий грустным и подавленным голосом.

– Знаешь, что интересно? На самом то деле человек может контролировать меня, да, безусловно, это сложно, однако вполне возможно. Видишь этот ключ? (Старик достал из кармана своего халата ключ). Только им можно запереть дверь этой камеры навеки. Если человек сможет заполучить этот ключ, то сможет навсегда избавиться от меня. Однако нужно ли ему это? Ведь не все люди настолько неуравновешенные психопаты, как ты, Дима.

– Я не псих!

– А кто убил лейтенанта Астапова?

– Он застрелился!

– Но ты мог ему помочь! Когда ты увидел его, лежавшего в крови на поле боя, у тебя было ещё ровно 5 минут и 46 секунд до того момента, как он покончил бы свою жизнь самоубийством. Ты мог его спасти.

– Нет! Нет! Такое невозможно, я видел, как лейтенант застрелился спустя буквально полминуты после того, как мой взгляд упал на него.

– Дмитрий, ты врёшь. У тебя, к твоему превеликому сожалению, никогда не получится обмануть меня, ведь я, как и Господин М., вижу всё, что ты делаешь, при этом не выходя даже из этой комнатки. Ты убийца, Дмитрий. Ты тот, кем боялся стать, тот, кем тебя считал лейтенант Астапов, из-за чего ты кстати и решился на такой подлый поступок. Ты – монстр.

– Да что ты несёшь?!

Дмитрий занёс кулак над головой старика и уже хотел с нечеловеческой силой разломить череп проклятому собеседнику, однако резко почувствовал, что не может пошевелить рукой. После и другой рукой, потом ногами, а после и вовсе не мог сдвинуться даже на миллиметр.

– Понимаешь, в чём дело, Дмитрий? Люди почему-то абсолютно не придают значения своим действиям, своим чувствам, до того, как это не касается их шкуры. Надо ограбить человека, чтобы жить самому в роскоши? Да пожалуйста! Может нужно обмануть кого-то, подставить, предать? Не вопрос! Однако всё это до поры до времени. В конце концов всё зло, содеянное ими, возвращается обратно. Причём неважно, убили они человека, или довели до самоубийства, или может даже просто оскорбили настолько сильно, что он сиганул с крыши, в любом случае они получат то, что заслуживают. И вот тогда они начинают молиться, просить Господа Бога о прощении их грешной души, и, понимаешь ли, раскаиваются! Ну раскаялись они в одном поступке, ну в двух, но дальше то что? Ведь если последует прощение им, и если они вдруг останутся на земле, то ведь продолжат заниматься своими грязными делами! Но Бог верит им, он их прощает, возносит в рай, на небеса. А ты скажи мне, Дмитрий, правильно ли это, а? Ведь давать плохому человеку второй шанс равносильно тому, что подавать пистолет тому, кто промахнулся, стреляя в тебя. Согласен?

Дмитрий не мог ничего ответить. Он был скован по всему телу, даже дышать ему было сложно, поэтому он просто стоял на одном месте, с поднятой вверх рукой и сжатой в кулак ладонью и молча слушал старика, стараясь хоть частично набирать в лёгкие воздух, чтобы не потерять сознание. А старик тем временем продолжал:

– Ты понимаешь, почему сейчас находишься в таком глупом и немного смешном положении, так ведь? Ты разозлился. Очень разозлился, ведь своей речью я смог ввергнуть тебя в состояние гнева, дикой животной ярости и ненависти. Ты уж было хотел покалечить меня, однако вот беда, не вышло. Я, конечно же могу тебя сейчас отпустить, Дима, но при одном условии. Я хочу, чтобы ты больше никогда не давал волю своим эмоциям. Поверь, ты пожалеешь, если ослушаешься моего совета. Итак, согласен?

Дмитрий молчал.

– Что ж, молчание – знак согласия. Но помни, если ты ещё хоть раз нарушишь своё обещание, ты, поверь мне, пожалеешь, – с этими словами старик щёлкнул пальцами и Дмитрий с грохотом упал на пол.

Через пару секунд он поднялся и, отряхнувшись, обратился к старику:

– Скажи, почему? Почему ты меня останавливаешь, предостерегаешь?

– Потому что мне будет скучно, если я вдруг смогу одержать верх над тобой. Ведь это моя цель. Понимаешь, когда у человека есть цель, он как собака, сорвавшаяся с цепи, бежит за проезжающей машиной, а когда он достигает этой цели, то, как и собака, садится рядом с машиной, догнав её, и не понимает, а что делать дальше? Вот поэтому я предостерегаю тебя. Потеряю цель – наступит вечная скука. А я ненавижу скучать. Ну что ж, прощай.

Дед взмахнул рукой и позади Дмитрий распахнулась дверь камеры, в которой он так недавно очутился. Сержант сделал шаг назад, а потом, развернувшись, быстро и уверенно направился к двери.

Не прошло и пары секунд, как Дмитрий снова очутился в райском саду, однако он уже знал, что необходимо было сделать. Дойдя до конца сада, он, даже не задумываясь, прыгнул в пропасть и полетел в бездну.

Через пару минут он снова почувствовал, что его голова лежит на мягкой, уже знакомой подушке. Он открыл глаза и увидел перед собой доктора, которого встретил ещё после первого пробуждения.

– Доброе утро, Дмитрий. Вы снова впали в кому, но к счастью нам снова удалось вас вытащить. Что интересно, когда я зашёл в вашу комнату, на вашем лице уже была надета кислородная маска. Уж не знаю, как вы это сделали, но вы спасли себе жизнь.

«Спасибо Люциферу», – подумал про себя Дмитрий, который ещё не до конца мог соображать, но уже понимал, кто спас его от неминуемой гибели.

– Господин доктор, сколько времени я пробыл в коме. Час, два?

– Дорогой пациент, время там летит незаметно, не так, как здесь. Вы впали в кому около года назад, сейчас 23 июня 1917 года.

Дмитрий не мог поверить в слова доктора. Он весь оцепенел, поняв, насколько долго он находился во сне, несмотря на то, что там прошло всего-то около часа. Он не находил слов, чтобы ответить доктору, но всё же постарался собраться с мыслями.

– Что сейчас со страной? Николай II ещё жив?

– Да, однако он уже не правит в России.

– Кто его наследник?

– Царевич Алексей Николаевич, однако он отрёкся от престола практически сразу, после отречения Николая.

– Так кто сейчас правит в России?

– Владимир Ильич Ленин, он, вместе со своей партией большевиков, правит в России с 25 октября 1917 года. Во время Октябрьской революции он низложил временное правительство, во главе которого стоял Александр Фёдорович Керенский. Сейчас судьба последнего неизвестна таким людям, как мы.

– Да как же… Как же это может быть?! Царя своего, батюшку, свергли, ироды. Трон всероссийский осквернили, низложили.

– Дорогой пациент, вам лучше принять лекарство и не лезть в то, в чём вы не разбираетесь. Вы прекрасно знаете, что Царь был тираном, что он рушил и разваливал страну. А у большевиков есть своя цель, которую они, поверьте мне, исполнят.

– И вы туда же…

– Поверьте, дорогой друг, вы ещё измените своё мнение.

– Уж лучше я умру.

– Мы не позволим вам этого сделать. Кстати, вам письмо передали, – с этими словами доктор достал из халата письмо и отдал Дмитрию.

– От кого это? – спросил взбодрившийся сержант.

– От вашего друга, Виктора. Из Москвы.

Дмитрий открыл письмо и с удовольствием начал читать. В письме было сказано, что Виктор надеется, что Дмитрий жив, и что тот факт, что ответ на прошлое письмо так и не был написан, не означает того, что его друг так и не выбрался из комы. «В России Царя свергли, большевики взяли власть. В общем-то всё так, как я и говорил. Но это не важно, ведь на фронте всё ещё ведутся бои, нас оттесняют, однако скоро это всё закончится, поверь мне. Уж не знаю, сможет ли Россия выйти из этой войны победителем, но знаю точно, что дальше Киева немцы не пройдут. Мы победим, друг. Знаю, что ты не в восторге от большевиков и их политики, но тебе, к твоему несчастью, придётся примириться с ними. Твой друг, Виктор.»