Мама, не читай!

У меня редко возникали проблемы с уроками дома, но, порой, что-то не очень склеивалось с той же математикой, физикой или химией, а я, как ребенок обязательный и ответственный, просто обязана была разобраться в теме. И вот я шла с учебником к старшим товарищам, жившим со мной на одной жилплощади. Как я уже говорила, моя супер-отличница мама НИ РАЗУ в моей жизни, начиная с четвертого класса, не смогла мне помочь ни по одному предмету… кроме русского языка, где мне помощь была не нужна (ха, ха, ха).

– Дождись папу, он тебе поможет, – нахмуренно посмотрев в учебник, говорила мама. Или: – Сашка сейчас дома, обратись к нему.

Простое умозаключение я, очевидно, в силу особенной своей тупости (не зря же проблемы с математикой!), сделать не смогла: вот, оказывается, чего стоили все ее «пятёрки», золотые медали, награды и доски почёта. В «Пындровке» (условно говоря), среди необразованных, нечитающих людей не очень сложно быть первой. И, наверное, с маминой стороны было не слишком-то умно постоянно бахвалиться этим своим вечным первенством на деревне. Но мама страстно и любой ценой жаждала моих «пятёрок», золотой медали, наград и досок почёта, таких же, какие были у неё, не считаясь ни с логикой, ни со здравым смыслом, не желая думать и рассуждать на эту тему. Видимо, только всё это могло оправдать в её глазах моё ненужное появление на свет.

Музыкалка превратилась в пытку: четыре раза в неделю я ездила на троллейбусе на все эти сольфеджио, хоры, «музлитературы» и прочую муру, совершенно не понимая – зачем?

– Так надо! – твердила мама. – Бросить не позволю.

Музыкалку я тоже боялась, тем более, что дважды в год с самого первого класса там были экзамены. Каждый раз испытание, каждый раз потные ладони, больной живот, тошнота и рвота в туалете, чтоб не дай бог, никто не увидел.

Сладкие мечты: приезжаю на занятия, а музыкалка сгорела. Или умерла моя училка по игре на фортепиано, и пока мне не могут подобрать новую. Или… Однажды утром я не проснулась от будильника. Потому что умерла… Первый раз я удивилась этой мысли. А потом она стала приходить ко мне всё чаще, как очень привлекательная альтернатива этой серой жизни, в которой нет места и времени для гуляний с подружками, нет радости от общения со сверстниками, ибо всё и всегда напрочь перебито страхом: как и что будет с учёбой? Какие я получу отметки? Сумею ли ответить на уроке на «пятёрку», в крайнем случае, на «четвёрку». Потому что когда я получаю «четвёрки», мама всегда спрашивает:

– А почему же не «пять»?

И часто в такие моменты возникают «другие дети».

– Вот у Инны Николаевны дочка учится во французской школе и, между прочим, в музыкальной тоже. У нее одни «пятёрки» и там, и там.

– А дочь Льва Семёновича заняла первое место на олимпиаде по ботанике. Такая умничка!

– Ты плохо выучила, потому что вчера устала после музыкальной школы? Я не понимаю, а как ДРУГИЕ ДЕТИ справляются и с тем, и с этим? Ты какая-то особенная, что ли?

Мне стыдно, мне ужасно стыдно, чувство вины душит меня. И я опять понимаю, что маме не повезло с дочкой. Так, может, всем было бы лучше, чтоб меня не было?

Когда моя дочь пошла в школу, для меня было совершенно ясно, что я никогда, ни за что на свете не буду ругать её за плохие отметки. И это данное себе слово я держала крепко! Когда у дочки что-то не ладилось в учёбе, и я видела её огорчение или озабоченность, моими главными эмоциями были жалость и желание ей помочь, освободить от дискомфорта. Я сделала всё, чтобы она вообще не боялась уроков, учителей и оценок.

– Даже не думай бояться завтрашней контрольной! Подумаешь, «двойку» получишь! Нет, я тебя ругать не буду. Никто тебя ругать не будет. Так чего ты боишься? Сама не знаешь? Хорошо, давай договоримся так: если ты получишь «двойку», я покупаю торт, и мы это дело заедим. ОК? Чего хихикаешь-то? Не-е-ет, за «тройку» только шоколадку подарю, не больше…

Ни разу за 10 лет школы я не ругала её и даже особо не контролировала. Я боялась только одного: чтобы, не дай бог, у дочери не случилось никаких психозов или неврозов, чтобы её не тошнило по утрам и не мучила бессонница. Пожалуй, я перестаралась: в старших классах девочке стало до такой степени плевать на учёбу и отметки, что это перешло границы нормы. Но я всё же не жалею. Сейчас она уже совершенно взрослый и самостоятельный человек, который НЕ БОИТСЯ никого и ничего: ни ситуаций, ни людей, ни чиновников, ни начальников. И ещё она любит жизнь и умеет получать от неё удовольствие. А детство у неё, как мне кажется, было полноценным, потому и вырос человек без комплексов и страхов. Слава богу! Слава мне – любящей маме (это шутка)! Но я действительно очень и очень рада. Я старалась, и у меня получилось.

Записки нездоровой женщины

Тот же день

Ищу виноватого? Всё пытаюсь свалить на мать? А сама ведь уже давно большая девочка. Наверное, я в чём-то не права. Где же, в чём же МОЯ вина? Пытаюсь ответить на этот вопрос, но получаю лишь ошмётки ответов: да, я не очень-то умела строить отношения с людьми (прежде всего это касается работы), да, я была слишком амбициозна и обидчива… Но это всё не так было бы страшно, если бы у меня хватало сил на жизнь! А их-то у меня как раз и нет. К сорока годам все отпущенные на… шесть-семь десятков лет силёнки кончились. В этом Я виновата? Или… В какой момент жизни я пошла не по тому пути? Мне так кажется, что где-то в самом начале. Где были близкие-умные? Почему никто не вправил мне мозги и не подал руки? Опять валю на других? Ой, запуталась…

Болезненная любовь к дочери. Как болит за неё сердце, я её ОБОЖАЮ! Если бы я была миллионершей, я бы давала ей сколько угодно денег, давала бы ей всё, только бы она была счастлива. Хотя, по правде говоря, я не знаю, как сделать её счастливой. Какое же я ничтожество, если не могу даже дочери помочь в этой жизни ничем. Только любить её могу. А, может, это немало? Может, если б мать любила меня, у меня всё было бы тип-топ? Вопрос… А вдруг я тоже сейчас не вправляю дочке мозги и не подаю руки?

Вчера окончательно поняла, что уже не хочу больше искать работу «журналистскую, редакторскую». Что-то осточертело мне всё это. Да и писать, кажется, вряд ли смогу. И, наверно, даже не хочу. Противно: все эти пафосные редакции с гламурным идиотизмом, эти женско-генитально-прокладочно-климактерические страдания. От политики тошнит. А что ещё осталось? Только какая-нибудь узкая специализация, в которой я ни бельмеса. А в чём, собственно, я «бельмеса»? М-да, я никому не нужна как профессионал, уже понятно. Зато появилось утешение: ОНИ мне все тоже за фигом не нужны. Я всё больше склоняюсь к какой-нибудь административной работе в салоне красоты. Там нет пафоса и напыщенной рефлексии, там разговоры и проблемы проще, а с людьми легче и спокойнее. «Побазлать» о кино, о моде, фасоне платьев, цвете волос, о новом солярии, о проблемах отцов и детей и даже о целлюлите – и всё легко, так, между прочим. Нет, я не строю бриллиантовых иллюзий – где люди, там конфликты. Но нутро моё они бы не затронули – вот в чём принципиальная разница.

Телефон…

Так, про телефон позже. Пришел мой любимый, и опять я оказалась ничтожеством, не способным приготовить вкусный обед родному человеку. Как объяснить, чтобы было понятно: меня мутит от вида и запаха еды. Вот он готовит, а я борюсь с тошнотой. Когда же он разлюбит меня окончательно? Ведь еда для него – почти святое. А для меня ничто. Тем более с тех пор, когда аппетит улетучился туда же, куда, видимо, и червячок. В небытие.

Тело слабое, голова ватная. Какая, к черту, работа? И ещё: куда подевался мой ребенок? Дома её нет, мобильник недоступен. Психую.

УР-Р-РА!!! Она объявилась в «он-лайн дневниках». Можно больше не звонить: она дома, значит, жива-здорова. Но почему не брала трубку? Ладно, её дело.

Итак, телефон. Сколько раз я тянулась к трубке, чтобы позвонить знакомым, поболтать, не быть хамкой, на месяцы пропадающей? Миллион. И каждый раз отказывалась от этой затеи: не могу говорить, не могу поддерживать беседу, нет сил и, честно говоря, желания. О своих проблемах рассказывать не хочу-не буду, чужие мне на фиг не нужны и не интересны. Значит, скоро всех друзей потеряю. Знаю, но ничего поделать с собой не в состоянии.

Сутки сползают к вечеру – легчает. И так каждый день.

Доча исчезла из «дневников». Ушла? Куда? С кем? Зачем? Ах, малышка, ты выросла, и я сама окунула тебя в самостоятельную жизнь. Иначе не получалось. Теперь терплю другую муку: НЕВЕДЕНИЕ.

…Легчать-то легчает, но всё равно погано. В смысле – физически. Иногда кажется – ну вот-вот чуть-чуть и помру, всё тело само с собой в разладе, сердце сбивается с ритма, в голове шум, тошнота, сосуды скрючились, как ветки старого дерева, руки трясутся… Так нет же! Оказывается, человеческий организм – весьма стойкая штука.       Все ещё живу, скриплю, думаю, вот нос даже чешется и кофе захотелось попить…

Я не вундеркинд, и маме очень грустно

Мама с папой удивительно долго не теряли надежды, что из меня все-таки выклюнется нечто гениальное, вундеркиндское. Несмотря на большое отвращение к музыкальной школе, за взятым в кредит пианино под названием «Лирика» я проводила много времени.

Во-первых, подбирала все популярные песенки того времени, чтобы петь в одиночку и с девчонками. Из фильмов, например, из «Трёх мушкетеров»: «Пуркуа па! Пуркуа па! Почему-у-у бы не-е-ет!» – завывала я (голосок-то был не очень, хорошо хоть слух имелся). В нотном магазине я пристрастилась покупать всякие романсики известных композиторов. К примеру, осилила «Светлану» Хренникова из кинофильма «Гусарская баллада». И аккомпанировала себе, и пела, вернее, пищала – трудно было «вытянуть» высокие ноты моими слабыми связками. Кстати, все эти музыкальные развлечения очень даже работали на мою популярность среди подруг: я же подбирала любые, в том числе дворовые песенки и можно было собираться у меня дома или у любого попавшегося инструмента, например, в актовом зале школы, и хором петь! Гитарное увлечение ещё не проникло в наши девичьи ряды… Это случилось несколько позже.

Очень важное… Я страшно благодарна папе за то, что у меня была огромная куча виниловых пластинок: пожалуй, всё, что делала студия грамзаписи «Мелодия», он покупал для меня – сказки, детские театральные постановки, в том числе музыкальные. Слушать их всегда было здорово: оперы «Красная шапочка» Раухвергера, «Белоснежка» Колмановского… Думаю, что отличная детская музыка, которую я крутила целыми днями, развила мой музыкальный слух и вкус лучше, чем все годы, убитые в музыкальной школе.

Во-вторых, я слегка композиторствовала. Если вдруг попадались стихи, которые производили на меня впечатление, я почти всегда бросалась к инструменту – сочинять к ним музыку. В результате, в моем активе образовались два более или менее приличных «романса». Один «менее»: «Стоял он красивый и рослый, на круче у горной реки…» Эдакий гимн свободе через печальную историю свободолюбивого оленя. «Но лучше погибнуть свободным, чем жить, оставаясь рабом». Так себе у меня получилась музычка, но зато с мелодией.

А вот «Тучки небесные, вечные странники…» уже явно на что-то претендовали. Теперь я понимаю: то было типичное подражание (невольное, разумеется) Сергею Рахманинову с тютчевскими «Весенними водами». Ну и что? В общем-то, подражание неплохо удалось. По крайней мере, мой весьма музыкальный папа был в восторге. И загорелся идеей продемонстрировать мои «творения» профессионалам. Мамочка, естественно, вновь обрела надежду, что я все-таки на что-то гожусь…

Как ни смешно, профессионалы были приглашены к нам в дом на обед. Это была моя первая учительница музыки и её муж – самый главный в данном случае профессионал: какой-то там препод из Консерватории. Кажется. Или я что-то путаю, или не помню… Но имелось в виду, что именно он должен был вскричать, воздев руки к небу:

– Боже! Какой талант! Я искал такого ребенка всю свою профессиональную жизнь!

Сначала мы обедали. Потом мне было велено пойти с этим важным человеком в мою комнату и исполнить на «Лирике» свои произведения. Вернее, спеть под собственный аккомпанемент (романсы же!). Страшно волнуясь, я выступила в качестве композитора. Дядя вежливо улыбнулся, сказал «хорошо» и предложил вернуться за стол, что мы и сделали. Дальше произошло то, чего я не должна была видеть (излишняя наблюдательность – несчастное свойство моей натуры, слишком часто я вижу и слышу то, чего не следовало, хотя бы для собственного сладкого сна по ночам). Итак, я вижу: моя бывшая училка, глядя на мужа, вопросительно вздергивает подбородок, а губами делает «ну?». Её муж-профессионал морщит нос, кривит лицо и делает всего лишь одно отрицательное движение головой. Вся эта сцена длилась не более секунды, но я её углядела во всех подробностях. Мне стало всё ясно. Скоро я тихонько исчезла из-за стола.

После ухода гостей ничего не обсуждалось, и мы никогда больше не возвращались к моему композиторству. Слава богу, на сей раз меня никто не ругал, ни в чём не упрекал. Просто тема была закрыта. А самое интересное то, что НИ РАЗУ в жизни у меня больше не возникло никаких позывов что-то там сочинять музыкальное. Прав, наверно, был дядька-то, а может, он просто не любил Рахманинова?

Но мамочка опять расстроилась. Я это видела.

Недавно я пристрастилась к чтению произведений писательницы Елены Колиной. В своём заграничном далёко часто покупаю её книги, к счастью, их здесь продают. Так вот, в одном из её романов перед главной героиней в детстве стояла титаническая задача совмещения двух абсолютно несовместимых систем воспитания – мамы и бабушки. Для бабушки самым ценным в человеке была его особинка, его отличие от других, умение выделиться из толпы, быть нетривиальным, ни в коем случае ни в чём не быть банальным, а всегда не таким, как все. Именно так она воспитывала внучку: будь особенной! Мама же, напротив, больше дочкиных «двоек» и, возможно, даже болезней, боялась того, чтобы дочка её была не как все, особенной, яркой, другой. Девочка, любя и маму, и бабушку, с каждой вынуждена была играть другую роль, чтобы не огорчать родных: с бабушкой – роль самой яркой девочки не из толпы, с мамой – роль обычной школьницы из коллектива. Получалась забавная и немного дурдомовская ситуация, и девчонка росла со слегка странными и сдвинутыми в разные боки понятиями. Впрочем, это не помешало ей стать всё-таки очень даже необычной и особенной. Бабушка победила!

А теперь представьте похожую ситуацию, но только обе роли (и бабушки, и мамы) совмещает один человек – мамочка любимая. С одной стороны, от дочери требуется нечто особенное, то, что выделяло бы её как мамину дочь из толпы (компании, класса, школы, города, страны), но с другой…

– Ма, нас завтра заставляют после уроков идти собирать макулатуру!

– И что? Иди!

– Но у меня же занятия в музыкалке! Я не могу…

– Что значит «не могу»? Чем это ты лучше других? Все же должны собирать макулатуру…

– Но как же…

– Значит, реши этот вопрос! Объясни, что у тебя занятия, ты не можешь. Что ты принесешь из дома макулатуры столько, сколько надо. Милый! – это она кричит папе. – Полезай-ка на антресоли, у нас там миллион газет скопилось! Значит, ты принесёшь макулатуру на следующий день. Но реши эту проблему! Ты ничем не лучше других, и раз надо собирать… – ну, и так далее.

Всякий раз из подобной мутотени приходилось выкручиваться самой. Школьные дела часто входили в противоречия с моим музыкальным расписанием, но мама предпочитала не вмешиваться в эти неприятные разборки. Все конфликты «личного с общественным» (так называли это в школе классная руководительница и пионервожатая) сыпались исключительно на мою бедную башку. Эх, если б то были конфликты «личного»… А то ведь – музыкалка чёртова! Которую я в гробу видала!

А папа… Папа к тому времени совсем не принимал участия в моей жизни, моих проблемах и неприятностях. Ведь я уже не была пупсиком, меня давно вовсю мучили менструации, я вытянулась в кривую граблю, на лице полыхали прыщи… Я больше ему не нравилась. Раздражала.

Записки нездоровой женщины

Тот же день

…Опять передряга. Дочь хотела приехать к нам в гости, муж встал на дыбы. Я его, конечно, понимаю: он переживает за меня, ведь нам обоим ясно, что мою девочку жуть как интересуют недавно купленные диски с «Каннскими львами», а не мы как таковые. Обидно, грустно… Такие визиты мне тоже не в радость. Но его реакция причиняет особую боль… Как я устала метаться между ними – уже три года! Два единственно близких и любимых человека – один в силу естества природы, другой – судьба. Как тяжело, боже! Какой и когда здесь может быть выход? Прихожу к одному и тому же: меня быть не должно. Алиса быстро утешилась бы – не сомневаюсь. А мой любимый… Думаю тоже. Ему так полегчало бы, что горечь утраты быстро сменилась бы вполне благостным мироощущением.

Ну, позвонит она завтра, опять попросится в гости… Я ж не могу всё время отказывать ей в этом, а она не может не увидеть (срочно!) «Каннских львов». Вот и болтаюсь между ними, как известно что в проруби. Доча, доча… Тебе нужны диски со «Львами», а не мама. И ты даже не споришь с этим по простоте и открытости своей натуры. Что ж вы убиваете меня, родные мои?

Близится ночь – самое моё любимое время. Чувствую себя неплохо, а самое главное – приходит сон. Со снами, часто паршивыми, всё равно – освобождение. Хотя потом наступит это кошмарное утро… Хоть бы оно не наступало! Господи, оставь меня во сне навсегда!

Новость под занавес дня: умер Том – самое любимое существо моих родителей. Самое!. Ни я, ни внучка, а именно этот рыжий кот. Не буду звонить, не буду ничего им говорить, не хочу слышать их рыданий по поводу кота. Конечно, мне тоже его жаль, но когда кота любят больше, чем близких людей… Мне хочется сказать: так вам и надо! Прости господи…

Пусть земля тебе будет пухом, Томик!

5 февраля

Сегодня с утра чуть лучше физическое состояние. Вот что значит три таблетки вместо двух! Но муж… Опять разговоры про больницу. Надоела я ему, видимо, до смерти! Конечно, он хочет мне добра, но какое-то добро у него немножечко со сжатыми кулачками. Наверное, надо соглашаться, чтобы он хоть чуточку от меня отдохнул – с одной стороны. С другой – больница… Даже думать жутко. И если б на неделю, ну две, а то ведь речь идет как минимум о месяце! И чем там меня пичкать будут, какие будут последствия – одному богу известно. Что же делать?

Ещё одно доказательство того, до какой степени остервенелости я надоела мужу: он предложил мне пожить одной. Где-то как-то по большому счёту угадал: когда мне особенно плохо, единственное мое страстное желание – остаться одной в квартире, чтобы никого… Но потом может возникнуть дикая тоска по его нежному голосу. И что тогда? Звонить ему и канючить в трубку, чтоб он приехал?

Возникает тривиальная мыслишка: мой любимый мужчина любит не меня, а то, что сам придумал. Пытается исправить выявившиеся в процессе эксплуатации несоответствия и недоделки. В противном случае вещь ему не нужна.

Банальная тема для банальной дискуссии: любовь – это когда любишь и принимаешь человека таким, какой он есть, или любовь – это стремление усовершенствовать ошибочно выбранную особь? Ведь она, особь эта, внешне очень даже нравится. Ха.

Муж опять кухарничает. Эй, аппетит, где ты? Ну, нет его, хоть тресни. От мысли о еде опять тошнит. А любимый обижается (он, правда, говорит, что не обижается, а огорчается). Но разве я виновата?

Слабость, слабость… Тело меня больше не слушается. Всё чаще вспоминаю, как раньше много было сил (оказывается!), как по утрам легко вставалось, как хватало энергии на то, на сё, на чёрт знает что! Никогда не думала, что меня настигнет подобная немощь. Тем более так рано. Так, может, в больницу? Или сразу в гроб?

Самое грустное: непонимание близких. Или отсутствие таких близких, которые понимали бы. Что говорить, когда говорить нечего? Куда идти, когда некуда идти? Кому объяснять, если… никто не понимает?

Оказывается, я этот наш общий с любимым дом полюбила, обжила его, чувствую своим, родным. Мне в нём хорошо. Хорошо укрываться от внешнего мира, мне здесь тепло, даже когда холодно… Жаль, что муж не любит нашу красивую квартиру и злится, что меня трудно вытащить отсюда. Но какое же нормальное живое существо добровольно и с охотой будет перемещаться оттуда, где ему комфортно, туда, где ему плохо? Абсурд.

Хочу, чтобы он тоже любил наш дом. Но это, кажется, утопия. Он не умеет любить никакой дом, если это не та его квартира на Смоленской, где он родился и прожил (до меня) всю жизнь. Вот ведь парадокс! Человек сроду не менял жильё и теперь никакого другого не приемлет. Нет, всё-таки люди должны периодически перемещаться, иначе одни и те же стены могут стать «навязчивой идеей». Он никогда не создавал дом сам, с нуля, с самого начала. У меня в этой части бытовой жизни опыта намного больше. Но что делать с его нелюбовью к нашему дому?

В следующие месячные пойду делать маммографию. Психую. Я, разумеется, понимаю, что рак может быть где угодно, но видимо «история болезни и смерти» сестры бывшего мужа произвела на меня слишком сильное впечатление. Кроме того, лет пятнадцать назад один маммолог сказал: здоровье груди – это на 50% здоровая гинекология и на 50% здоровые нервы. И с тем и с другим – проблемы. Да плюс тонны таблеток принимаю – это ж сплошная отрава. А еще возраст… Словом, боюсь. Если и в этот раз пронесет, тогда уж точно надо бросать курить, дабы не искушать судьбу. Хотя я и так снизила количество сигарет до минимума. Недавно шарилась по медицинским сайтам и на одном форуме нашла рассказ человека об отце: он никогда не пил, не курил, не имел лишнего веса, вел здоровый образ жизни – и в 54 года внезапно умер, кажется, от инсульта. Так-то…

Тянет прилечь. А если честно – поспать. Но что тогда делать ночью? Ну и какая может быть работа с таким здоровьем? А на работу тянет, причём, именно на такую, о какой я написала вчера. Чтоб голову не забивать. Чтоб без «понтов» и пафоса. Чтоб без этой довольно-таки противной журналистской братии кругом. Проще, попроще… Глядишь, нервы и голова целее будут. Я же могу играть роли, я это делала в своей жизни не раз – когда хотела. Для такой работы я уже сочинила себе и роль, и грим, и костюм. Хочу!!! Но пока не могу… Тело, организм, чёрт бы их драл, не позволяют даже рыпнуться в гости к работодателю. Сегодня почему-то, вопреки правилам, к вечеру похужело. Непонятки.

Думаю про то, что творится в доме родителей. Мать, наверно, всё время плачет, а, может, уже и слегла. Отцу уже не до горя, он хлопочет вокруг матери. Хотя его сердце вызывает у меня бóльшие опасения, чем материно. Мужа очень беспокоит, что я опять думаю о родителях хоть в каком-то контексте. Но, что ж делать: я уже и так научилась себе запрещать иногда думать о чём-то, о чём думать больно. Например, блокирую некоторые воспоминания только на подступах от подсознания к сознанию. Раньше не получалось. Но о родителях не блокирую пока что, тем более, когда такие события – смерть главного любимца их жизни. Есть, о чём поразмышлять. Например, как это на них скажется – на здоровье, на характере, на наших с ними отношениях.

А у моего отца 15 числа день рождения. Так или иначе, придется звонить. Может, к тому времени они хоть немного успокоятся?

Может, это и неправильно, но чувствую себя нравственно сильнее их. Мы с мужем сделали всё, чтобы наладить отношения со всеми, я предложила «бывшему» прекратить войну, заключить мир, без аннексий и контрибуций. «Бывший» и мои родители, выступающие единым фронтом, нас оттолкнули. Проигнорировали. Что ж, теперь это целиком и полностью их выбор. Люди, отталкивающие протянутую руку, мало напоминают мне истинных христиан, каковыми они себя объявили. Хотя подозреваю, что мыслями и чувствами «бывшего» управляет все-таки трусость. Он боится меня, боится ситуации «глаза в глаза», боится моего мужа (он сам понимает, да и я ему говорила, что между ними интеллектуальная пропасть – зачем же ему такой риск оскандалиться уже не только в моих глазах?). При нормальном личном общении многое бы вскрылось, выяснилось, встало бы на свои места. На фига ему-то это? Вот я не боюсь ни капельки. Там, где была не права, переборщила – легко признала бы это, коль дошло б до дела. Мне нечего бояться и нечего скрывать – у меня нет двойного дна.

…Червячок, а червячок! Вернись! Может, всё же ты не сдох, а очень глубоко запрятался? Мне тебя страшно не хватает. Без тебя жизнь не получается.

Если я все-таки уйду… Надо обязательно уничтожить бóльшую часть моих архивов – там столько позора! Почему бы не сделать это сейчас? А вот рука не поднимается. Дура рука! Но непременно в ближайшее время, когда будут силы, займусь всей этой фигнёй. А то дойдет до дела, потом стыда не оберешься. Ух, рвать придется столько бумаги – обалдеть! Почему у нас нет уничтожителя бумаг? Такая ценная вещь. Если ты бездарный писака, и сам это понимаешь. Накопила, идиотка. Жаль, что тогда не было компов: стёр – и привет. Зато в компах погибли по воле вредных компьютерных вирусов, а также по злой воле мстительного бывшего супруга вполне ценные «записки сумасшедшего»: наброски, планы, концепции, идейки интересные… Что ценно – погибло, бумажная дрянь – осталась. Нет на земле справедливости.